Королевские шуты эпохи перестройки

Были, конечно, издания, которые идеологический отдел ЦК КПСС ну не при каких обстоятельствах из рук выпускать не хотел. Но пришлось, так как авторитет их за рубежом — и конечно же у нас — был очень велик.

Кто был больше известен — главный редактор газеты «Московские новости» Егор Яковлев или председатель правления Агентства печати «Новости» (АПН с октября 1990 года переименовано в Информационное агентство новостей ИАН) Альберт Власов? АПН пользовалось услугами многих тысяч человек персонала. До сентября 1990 года АПН было учредителем и издателем газеты «Московские новости» со штатом творческих сотрудников в несколько десятков человек. Теперь «МН» независимы и выше убеждений журналистского коллектива редакции для газеты стоят лишь закон и воля учредителей — представителей демократической общественности страны, объединившихся в общество «„МН“ — народная газета».

Издающиеся на многих западноевропейских языках «Московские новости» еще 10 лет назад были мало кому интересным пропагандистским изданием, которое за границей распространяли в основном бесплатно, а у нас за неимением иностранной периодики покупали те, кто учил французский, английский, испанский или арабский… На русском языке в догорбачевский период эту газету не издавали. С приходом к власти М.С. Горбачева в 1985 и до 1989 года «МН» были единственным неподпольно издающимся советским периодическим изданием, позволявшим себе иметь (т. е. высказывать вслух) точку зрения, значительно чаще приближенную к правде, чем у остальных советских органов печати. Конечно, все знали, что королевскому шуту, к примеру, разрешается произносить такие сакраментальные фразы, за которые любому другому подданному сняли бы голову.

Недоступные широкому советскому читателю «Московские новости» («эрзацгазета», как презрительно называли это издание такие члены Политбюро ЦК, как В.Медведев и Е.Лигачев) должны были служить для Запада мерилом нарождающейся гласности в СССР. Трудно сказать, что думали иностранные политики и советологи об этих уловках игры в демократию, но умудренный печальным жизненным опытом элитный советский читатель (других у «МН» в СССР просто не было) после каждой статьи газеты на острую тему с интересом ждал следующего номера, чтобы узнать, сняли или нет главного редактора «МН». В течение 4–5 первых лет перестройки за Егора Яковлева болела вся советская демократически настроенная интеллигенция, которая не без основания считала — если снимут Е. Яковлева, значит, перестройка захлебнулась и все в нашей политике вернулось на круги своя. И в 1990 году открытость (откровенность, честность) всех советских центральных газет, вместе взятых, уступала тому, что могли позволить себе «МН» еще в 1986 году. Хотя, конечно же, «МН» активно участвовали в противоборстве на советской политической арене и уже только поэтому придерживались неписанных, но твердо соблюдаемых ими норм (пределов) гласности.

Газета «Известия» (13.9.1990) поздравила своих коллег из «Московских новостей» с юбилеем и поместила по этому случаю беседу с Е.Яковлевым:

«— Тремя главными для себя понятиями будет и впредь руководствоваться коллектив редакции — совесть, здравый смысл, запросы читателей. Время сегодня, разумеется, другое, чем четыре года назад, когда мы решили, что нет и не может быть запретных тем. Теперь такое отношение к жизни — достояние многих газет. Да, мы рады регистрации, рады тому, что издание стало независимым, не связанным никакими партийными пристрастиями Я, к примеру, 35 лет занимаюсь журналистикой и думал не дождусь Закона о печати, который еще Ленин обещал сразу после революции. Мы рады и тому, что открыта подписка на русское издание газеты. Согласитесь, это был нонсенс — знать, что есть газета, которую надо доставать всеми правдами и неправдами.

Многое уходит в прошлое. Но жизнь лучше не стала Хватает, к сожалению, нетерпимости, вражды. Не только в ретроградах, но и в тех, кто полагает, что служит демократии. Мы хотим показывать, как могут разрешаться конфликты во всех сферах жизни, будь то экономика или политика. Мы хотим утверждать права и достоинства человека. Хотим помочь возрождению свободного, процветающего, цивилизованного государства. И если это удастся, то газета станет газетой демократического согласия, демократического понимания, на что и надеемся.

— Символично, что обновление газеты совпало с новым для вас десятилетием. В октябре „Московским новостям“ — 60 лет…

— Выходит, так.

— Вы знаете своего читателя?

— Когда меня еще недавно спрашивали об этом, я отвечал, наш читатель тот, кто рано встает Он был у киосков уже в шесть утра, когда привозят газеты. Советским читателям доставалось всего 350 тысяч экземпляров на русском языке. Теперь, конечно, о читателях можно будет судить точнее. По сути, подписка — первый замер нашей популярности. Результаты пока радуют. Но если число подписчиков будет очень велико, нам придется приостановить подписку. В новых хозяйственных условиях после ухода из АПН у нас множество проблем, связанных в том числе и с бумагой.

— Как намерены справляться с трудностями? Их же станет не меньше, а больше при переходе к рыночной экономике…

— Да, пока мы в положении воробья на ветке — ничего у нас нет. Связываемся с типографиями. Хотим перевести газету на акционерные начала, выпустить акции на 25 миллионов рублей. Их готовы купить и некоторые деловые люди Запада, хотя дивиденды они получат только в рублях. Создаем наконец концерн „МН“: ведем переговоры с французами о создании своей радиостанции, с Моссоветом — о международном информационном центре „МН“, малом книжном издательстве. Такие вот планы. Надеемся, не пропадем».

Номер независимой газеты «Московские новости» от 20 января 1991 года вышел в траурной рамке. Трагедии в Вильнюсе было посвящено 8 из 16 полос еженедельника. Это была честная журналистика — т. е. диаметральная противоположность того, что давали в те дни газе ты «Правда», «Советская Россия» и «Красная звезда», а также ежедневный выпуск телевизионных новостей в программе «Время». 30 членов учредительного совета «Московских новостей», фамилии которых знакомы всей стране, подписали заявление — «Преступление режима, который не хочет сходить со сцены» — с детальным описанием роковых ошибок Горбачева.

А. Собчак не успел подписать письмо учредителей, так как был в отъезде, и посему высказался отдельно на страницах «МН» (27.1.1991):

«Самой трагической ошибкой (ошибкой ли?) Михаила Горбачева стало его участие в попытке сохранить единство Союза применением военной силы в Прибалтике. А самым постыдным для меня был отказ президента — уже в который раз! — от признания своей причастности к подобным методам „политического диалога“. После кровавой ночи в Вильнюсе, после штурма десантниками и сотрудниками КГБ литовского телевидения президент заявил, что лично он ничего не знал, ни о чем не ведая. Это его заявление вкупе с аналогичными заявлениями министра обороны и министра внутренних дел — добавим сюда и телевыступление председателя КГБ, тоже оправдывавшего расстрел мирных граждан, — произвело на весь мир самое тягостное впечатление.

Президент обязан был найти мужество и принять на себя груз ответственности за происшедшее. Это оттолкнуло не только демократов, но и многих военных, его президентской волей брошенных на усмирение независимых республик Прибалтики, а наутро узнавших, что они-де совершили это по собственной инициативе.

Для политического деятеля утрата доверия — самое страшное. Но утрата может быть разной: политик может потерять доверие в народе, но сохранить власть, если ему верит его окружение, верят те, на кого он опирается (чиновники, полиция, армия и т. д.). Но если утрачивается и то, и другое — шаг до беды.

Президент так и не сумел стать настоящим президентом своего народа, а остался генеральным секретарем. Что бы ни произошло с нами дальше, народам нашей страны уже не забыть ни Тбилиси 199 года, ни Баку 1990-го, ни Вильнюса 1991 года.

Как установила комиссия Съезда народных депутатов СССР, Горбачев не был причастен к бойне перед Домом правительства в Тбилиси. Но он ничего не сделал, чтобы виновные в той страшной ночи были наказаны. До сих пор не показан по телевидению фильм, снятый операторами КГБ. Хотя решение о таком показе принято Съездом народных депутатов СССР — высшим законодательным органом страны. Но если тогда, в апреле восемьдесят девятого, этот человек, по-видимому, был объектом заговора реакции, то в дальнейшем ситуация стала меняться. В Баку войска бездействовали, когда шли погромы армян, и лишь после прекращения погромов, когда бежал из города первый секретарь Азербайджана и фактически власть перешла к Народному фронту, танки — тоже ночью — штурмовали столицу республики. Акция проводилась по указу Председателя Верховного Совет СССР, ну а те, кто ее исполнял, сделали все, чтобы крови было больше. Еще через год президент стал полностью послушен силам прошлой эпохи, силам, которые сумели перетянуть его на свою сторону. Он перестал быть прежним демократом и реформатором. Генсек победил президента.

Тбилиси, Баку и Прибалтика. Эти три вехи определили личную драму Михаила Горбачева, и судьбу перестройки, столь блистательно им начатой в середине восьмидесятых».

«Московские новости» всегда были интересным изданием, но своеобразным, в котором преобладали, пожалуй, больше мнения, чем собственно новости. Историю любого органа печати можно давать по-разному. Анализ редакционной кухни «Московских новостей» предложила радиостанция «Свобода», передавшая в начале марта 1991 года нижеследующий рассказ бывшего сотрудника «МН» Андрея Васильева (текст радиопередачи цитируется по газете Демократической партии России от 17 марта 1991 года):

В середине января, когда эхо от танковых моторов в России неожиданно громко прозвучало набранное петитом сообщение в «Московских новостях» партию коммунистов покинул главный редактор газеты Егор Яковлев.

Вообще-то, к этому времени такая акция стала настолько обыденной, что ею стало неудобно хвастаться даже перед домашними.

Допускаю, что читатели «МН» удивились, узнав из заметки, что Егор до сих пор оставался членом КПСС.

Но знавшие его лично — а их, думаю, по России и зарубежью наберется не один десяток (тысяч, разумеется) — получили шок совсем иного свойства.

Очень многие знали — Егор Владимирович Яковлев был убежденным большевиком ленинской школы.

И эта характеристика еще пять лет назад однозначно давала образ бунтаря. Почти диссидента.

А чуть раньше, в 56-м, Яковлев почувствовал себя диссидентом (по крайней мере, внутренним), когда, услышав доклад XX съезда, не поверил самому Хрущеву. Для секретаря райкома комсомола это был — поступок.

Еще одна веха. Последним оттепельным изданием принято считать «Новый мир». А ведь был еще журнал «Журналист», переделанный Яковлевым из ведомственного боевого листка «Советская печать». Ему удалось выпустить 15 номеров до рокового вызова в ЦК. «На ковре» Егор повел себя по-борцовски. Обвиненный в неподчинении партийному руководству печати, заявил: в этой стране нет партийного руководства печатью — в ленинском понимании.

Думаю, Ленин в то время был довольно скользким авторитетом. Не случайно ведь яковлевскую многосерийную телелениниану арестовали в 70-м на целых 15 лет.

Ну, и «Журналиста», естественно, отняли, сослав рядовым в «Известия». «Известинский» период я пропускаю, поскольку легенды о нем не очень интересны, а личных впечатлений я, по молодости, не имею.

В «МН» я попал в 86-м, недели через две после Егора Владимировича, о котором ничто не знал. Попал, надо сказать, по блату — по рекомендации его сына — и сразу понял, что такого Главного советская власть еще не рождала.

Он показал сверстанную полосу. Подробное изложение встречи журналистов с 1-м секретарем МГК КПСС, кандидатом в члены Политбюро Борисом Ельциным. Обычно о таких мероприятиях коротенько, строк на 40, сообщал ТАСС. А тут — целая полоса журналистских, понимаете ли, рассуждений.

Кто вам разрешил?

Никто бы и не разрешил. Только я ни у кого и не спрашивал. Он же с журналистами встречался, не с партработниками. Значит, «для печати».

Номер с этой статьей был первым, который в Москве раскупили на русском. До того «Москоу ньюс» (на английском) брали только ученики спецшкол. А недели через три газета вообще исчезла с прилавков.

Она стала престижной.

Я был в «МН», кажется, пятым в «команде Егора». До него редакция представляла собой подобие отдела МИДа для почетной ссылки разоблаченных шпионов и неудавшихся дипломатов. «Свежая» струя их здорово напугала. Команда Яковлева была в самом деле экзотической. Он взял политобозревателя без высшего образования, еврея без прописки, погоревшего международника, репортера с уголовным прошлым. Ну, а ко мне относились, видимо, как к нераскаявшемуся хиппи.

Егор тоже в первое время пытался переодеть меня в костюм — хоть на один день в неделю.

Но в результате с моими возражениями (что именно в этот день я и попаду в вытрезвитель) тоже согласился. В партию, правда, звал — но не очень настойчиво. И на поездках за границу тоже не настаивал. А я, в свою очередь, восторженно рассказывал друзьям о Главном, который может прийти на работу в джинсовой куртке и сам водит служебную машину.

Кстати, кадровую политику Яковлев, с присущим ему блеском, изложил на творческой встрече в ЦДЛ. На вопрос, почему на страницах «МН» полно еврейских фамилий, он ответил: «Я, когда беру людей на работу, не заставляю их расстегивать штаны».

Однако не только беспартийными евреями пополнялись «Московские новости». Шел поток проверенных апээновских кадров — к ним Егор питал непонятный нам, простым журналистам, пиетет. Ну, и третий живительный источник — перестройщики-шестидесятники Шмелев, Нуйкин, Афанасьев, Попов, Бунич, Бовин — ну, в общем, полный джентльменский набор. Могучие авторы укрепляли «МН» как трибуну и убивали как газету. Впрочем, и социальный заказ был — на трибуну. Потому-то редакция представляла тонкую прослойку журналистов между двумя толстыми пластами раскрытых шпионов (их ему почти не удалось поувольнять) и реабилитированных диссидентов. Хотя и это все был только гарнир.

Газету делал один человек — с утра до ночи и без выходных. Особенно это чувствовалось во время его заграничных вояжей — газету противно было брать в руки, все спорные материалы откладывались замами «вот приедет барин — барин нас рассудит».

Барин приезжал по понедельникам, ставил всех на уши, переверстывал номер, кричал, вызывал на ковер, выгонял за дверь — в общем, осуществлял партийный стиль руководства.

Ему это прощали и сотрудники, понимавшие, что без Егора все «Московские новости» — пшик. Он взял на себя риск перепечатать из «Фигаро» письмо десяти эмигрантов «Пусть Горбачев представит нам доказательства», подняв газету на пик славы, и тут же, на собственных страницах, начал топтать «подписантов». Видимо, по-другому было нельзя.

Во время травли Ельцина он долго искал авторитетного автора для комментария о «политическом авангардисте». Нашел Гавриила Попова, тогда еще — профессора МГУ.

В результате на лекции Попова перестали ходить студенты.

Это была борьба. В ней были и отступления (когда председатель АПН Валентин Фалин читал полосы газеты перед выходом — причем, не только читал, но и правил, и заворачивал).

В ней были и генеральные сражения. Когда Егор бросал на стол Лигачеву заявление об уходе, а их мирил сам Горбачев, письмо которого зачитывалось сотрудниками редакции.

В ней были и победы, когда из АПН убрали с повышением Фалина, а из идеологии — Лигачева.

Яковлев с цитатником Ленина в одной руке и с письмом Горбачева в другой двигал перестройку и никому из подчиненных не позволял себе помогать. И выдвинул ее так далеко, что сам оказался позади нее.

Приверженность Ленину и Горбачеву, выглядевшая в яковлевских интервью изысканным (и даже объяснимым) комплексом великого человека, стала как бы профессиональной болезнью всех сотрудников «МН». Коллективный комплекс не может быть ни изысканным, ни объяснимым.

Тем более на фоне зарождавшейся новой прессы, вообще лишенной комплексов. Ее, словно в насмешку, продавали деклассированные элементы на пятачке у входа в редакцию и там же горячо обсуждала круглосуточная политтусовка — герой всех московских телерепортажей.

Тусовку эту, кстати, Егор, считающий себя солидным политиком, не любил и неоднократно приказывал хозяйственнику ее разогнать. Но выгнал в результате самого не справившегося с народной стихией хозяйственника.

Газету уже называли органом левого крыла ЦК КПСС. И тогда случайное совпадение «правого» имени Егор с «левой» фамилией Яковлев стало навевать грустные мысли. Из «МН» стали уходить журналисты. Редактору удобнее всего было представлять дело так, будто перебежчики гоняются за высокими заработками.

Интересно, что Яковлев, прославивший частное предпринимательство на страницах своей газеты, сам лично к нему оказался не готов. В одном из интервью на вопрос о газете его сына «Коммерсант» он ответил, что не может принять сверхвысоких заработков в конкурирующей фирме. Интересно, что в то же время примерно то же самое сказал в «Правде» Иван Кузьмич Полозков.

Между тем коммерческие дела газеты тоже не блистали. Хотя заметно это было только изнутри. Первая для «МН» подписная кампания (до недавнего времени Егор верноподданнически выбивал разрешение на подписку в ЦК) дала 2 с лишним миллиона подписчиков — сработал эффект дефицита. Розница раскупалась — если не в первые несколько часов, как раньше, то в течение недели.

Но — отказался от сотрудничества английский издатель Максвелл, стали прогорать другие иноиздания.

Яковлев понимал, но не мог смириться с тем, что социальный заказ изменился Читателям нужна не гласность, а информация. Публицистам-перестройщикам пора писать книги, а не заметки.

Косметический ремонт — слово «независимая» на вывеске, совет учредителей — положения не спас. На одной из редколлегий, на них теперь собирается вся редакция, он заявил коллективу, что не намерен с ним сотрудничать и покинул помещение. Коллектив не понял, он ведь никогда и не сотрудничал с Главным — просто подчинялся.

Была у Яковлева и другая крайность Он заявил, что будет делать газету для уходящего поколения, для тех, кто привык к старой журналистике и воспринимает перестройку как ее порыв. Эта красивая идея вела к резкому падению тиража и потому так идеей и осталась.

Егор взял молодежь из «Московского комсомольца» и зама из «Комсомольской правды». И опять ошибся. Молодежь тут же перестроилась и посолиднела до необходимой «Новостям» кондиции, а зам — не перестроился и потому пользуется в редакции славой «местного дурачка».

Не создав своей новой команды, Яковлев сам стал неуютно чувствовать себя в команде Горбачева. Первый симптом — на последнем съезде КПСС запретили его съездовскую многотиражку «13-й микрофон». Я писал об этом в «Коммерсанте», но сочувствия к своему бывшему Главному, ей-богу, не испытывал — не связывайся с большевиками.

Уход из Президентского совета Александра Яковлева и отставка Шеварднадзе Егора Владимировича окончательно подкосили. Он этого Горбачеву, думаю, не простит. Хотя Горбачев его в очередной раз выручил танками в Литве.

Ночь с 11 на 12 января предполагала не только события в Вильнюсе, но и веселый раут в Доме кино, посвященный 60-летию «Московских новостей». За день до этого состоялось узкое совещание доверенных лиц Яковлева проводить — не проводить.

Егор в который раз взял ответственность на себя. Полторы тысячи гостей, прежде чем налечь на бесплатное шампанское и закуски, услышали краткую и блестящую речь.

Гулять, конечно, не время. Но, как знать, может мы все гуляем последний раз (аплодисменты).

А наутро началась работа над специальным пролитовским выпуском, который «Новости» сделали чисто по-журналистски, причем интереснее и профессиональнее всех остальных.

На следующий день Горбачев, представляя коллегии МИДа нового министра иностранных дел, размахивал «Московскими новостями» и обиженно говорил, что его «кое-кто» считает преступником, имея в виду письмо учредителей «МН», где сказано. «Мы все стали жертвами преступного режима». Над этим письмом учредители работали чуть ли не сутки, причем некоторые отказались от подписи.

Например, Афанасьев — ему заявление показалось недостаточно резким.

И Станислав Кондрашов — из-за излишней резкости заявления.

В том же номере появилось сообщение о выходе из КПСС остатков редакционной парторганизации. Когда на эту тему зашел разговор, Яковлев просто сказал «Чего вы на меня смотрите? Я выхожу, а вы как хотите».

«МН» снова пропали из киосков. Яковлев перестал кричать и дергаться, увеличил оклады и гонорары и начал довольно толково укреплять производственную дисциплину.

Такое впечатление, что, освободившись от партийного груза, он ожил и даже прозрел.

Потому что недавно сказал одному из приближенных: «Мне кажется, что я мешаю газете».

Западные общественные организации внимательно наблюдают за развитием событий в СССР и аплодируют особо упорным и мужественным журналистам. Ежегодно в Италии распределяют десятки раз личных литературных и журналистских наград. Одна из наиболее престижных, учрежденная в Милане тридцать лет назад, премия «Журналист Европы» в 1990 году впервые была присуждена иностранцу. Ее удостоился главный редактор «Московских новостей», Е. Яковлев. После известных августовских 1991 года событий Е. Яковлев был рекомендован на пост председателя Всесоюзной телерадиокомпании.

Запрещенные хунтой «Московские новости» продолжали выходить в дни путча. Готовили номера спецвыпусков в московской редакции, а основной (очередной) свой еженедельный номер от 21 августа 3 991 го да печатали в Таллинне (на русском языке для Москвы и всей страны), в Кельне (на немецком языке для ФРГ, Австрии и Швейцарии), в Париже (на французском языке). Все эти акции в перечисленных странах были спонтанными, потребовали самоотверженного, в круглосуточном режиме, труда переводчиков и полиграфистов. Французское правительство в те дни успело принять решение и начало срочно готовить команды специалистов для издания в Париже на постоянной основе на русском и на французском языках самых известных демократических изданий — «Московские новости», «Огонек», «Независимая газета». Слава Богу, не понадобилось.

261-й номер «Московских новостей» (8.9.1991) был подписан Е. Яковлевым. Газета сообщила, что это «ПОСЛЕДНИЙ НОМЕР ЕГОРА», и под этим заголовком на первой полосе опубликовала следую щие неподписанные заметки:

«Именно опыт общения с этим человеком — даже не очень долгий, а тем более многолетний — может привести к убеждению: та, развалившаяся жизнь безошибочно выбраковывала лучшие экземпляры Егор Яковлев трижды становился начальником благодаря честным и энергичным попыткам улучшить систему. Трижды его вычеркивали из номенклатуры за то, что попытки были слишком талантливы.

Есть такая байка про гениального советского редактора: он безошибочно находил в материале лучшую строчку и вычеркивал ее. Егор был лучшей строчкой журналистики, когда другой в нашей стране еще не было. В четвертый раз он стал начальником в редакции, которая первой начала переход из „агитаторов, пропагандистов и организаторов“ в средства массовой информации. И он провел „Московские новости“ за пять лет по этому пути, превратив агитационно-рекламное издание под девизом „Добро пожаловать в советский рай“ в символ гласности — свободы печати по-советски.

Как внутри тоталитарного чудовища появляется Егор Яковлев?

Вопрос из разряда пока неразрешимых, вроде того, как из неорганического мира может возникнуть живая жизнь. Из тех же тоталитарных мертвых молекул собирается нечто совершенно противоположное — и начинает двигаться, дергаться, разрывая, ломая окружающий монолит.

При этом продолжало сказываться, из каких молекул был сложен. Тоталитарная перевооснова, преобразованная талантом, облагородилась до уровня авторитарности. Вероятно, только такой организм и мог противостоять власти. Разрушить стену может только таран — предмет тоже достаточно твердый.

Мы те, кто прилетел на огонь этого таланта в „МН“, чувствовали эту твердость каждый день. И мирились с ней, потому что нет ничего привлекательнее для нормальных людей, чем талант. Кстати, и он сам умеет высоко и бескорыстно ценить чужой дар. Стоит ли удивляться, что от него не хотелось уходить в поисках чего-нибудь более мягкого?

Потом брешь была пробита, и в нее хлынули новые люди. Они уже изначально были другие, и, вероятно, им кажется, что они родились свободными. На самом деле они стали свободными под грохот проламываемой стены — под этот шумок легко формируется новая психология».

С новым назначением Е. Яковлева — на ЦТ СССР — в «Московских новостях» произошли кадровые перестановки. Я специально привожу ниже интервью с Леном Карпинским в газете «Московский комсомолец» (17.10.1991), чтобы читатель мог понять класс одного из тех, кто руководил советской журналистикой:

«28 августа 1991 года политический обозреватель „Московских новостей“ Лен Карпинский решением коллектива был единодушно избран на пост главного редактора еженедельника.

— Изменится ли общая концепция еженедельника в связи со сменой главного ре дактора?

— Дело не в том, что ушел Яковлев Августовские события, на мой взгляд, поста вили общество в качественно новую позицию. Это не значит, что оно стало другим — оно еще как бы посттоталитарное. И еще долгое время мы будем расчищать грязь и заново выстраивать демократию для России. Но ввиду победы демократически ориентированных сил перед обществом появились новые задачи. В процессе этих изменений должны обновляться и мы.

— Сейчас много говорится о кризисе средств массовой информации. Какой должна быть газета, чтобы ее читали?

— Сложный вопрос. Считаю, что все газеты должны быть разными. У читателей широчайший круг интересов. И потому идея общего знаменателя, естественно, отпадает. Любая газета должна иметь свое лицо.

Мы, например, постараемся поддерживать свои материалы на максимально возможном аналитическом, интеллектуальном уровне. Гоняться за оперативной информацией мы не можем — газета не ежедневная. Однако предоставлять политологическую, философскую, психологическую интерпретацию происходящих событий — наша главная задача. В этом плане меня очень интересует возвращение некоторых прежних авторов, так называемых „шестидесятников“, а основное — привлечение молодых интеллектов, мыслящих в другом измерении. Нам необходимы не только отдельные свежие мысли, но и мозги, которые их постоянно производят.

— Если я правильно понял, газета будет несколько элитарной?

— Я не очень люблю это слово. У нас в стране сорок миллионов, как говорит Солженицын, образованцев. И если эти образованцы (люди, имеющие институтский диплом) захотят, из них вполне могут выйти интеллигенты. Кроме того, существует множество людей без высшего образования, готовых к умственным занятиям. В общем, мы рассчитываем на тот слой, который собирается думать, сбрасывать пропагандистские штампы прошлого. На людей, стремящихся ощутить суверенность своей мысли.

— Лен Вячеславович, знаю, что раньше вы много работали „в стол“, считались даже диссидентом. Случались у вас стычки с КГБ?

— Да, бывали. Вспоминается случай, связанный с Филиппом Денисовичем Бобковым, до недавнего прошлого первым заместителем Крючкова. До путча он не дотянул — ушел на пенсию. Кстати, может, поэтому и поторопился. Высококвалифицированный был профессионал, грамотный человек, хотя, конечно, целиком ангажированный КГБ. Занимался он в основном подавлением инакомыслия.

После двадцатого съезда, в бытность мою секретарем ЦК ВЛКСМ, он частенько наведывался в гости и за чашкой чая высказывал свои соображения о первых смутьянах того времени. Доставалось чаще всего поэтам, особенно жаловался он почему-то на Евтушенко…

По прошествии лет, в семьдесят пятом году, мы увиделись вновь. Я вынужден был посетить его кабинет и давать объяснения. Сидели долго, чая не было — помнится, это обстоятельство обидело больше всего. В ту пору я начал собирать так называемую библиотеку неопубликованных рукописей. По сути, это был даже не самиздат, а просто скопление взрывного интеллектуального материала, КГБ пронюхал о моих намерениях, и мне сделали строгое внушение.

Разные случались „штучки“. Психологическое наружное наблюдение — это когда за тобой шпионят не скрываясь. Для давления. Но диссидентом я себя не считаю. Не дорос. Ни в каких открытых деяниях участия не принимал — боялся. Так что мое диссидентство носило весьма отвлеченный характер.

— Но все же, как могла произойти подобная метаморфоза: с самых верхов ЦК ВЛКСМ до отвлеченного диссидентства?

— Начну с общей предпосылки, если бы тоталитарный монолит был действительно монолитом в лице аппарата — никакой так называемой перестройки так бы и не началось. Даже на той фазе, на которой она находилась до сих пор. Дело затеяно сверху и явно свидетельствует о том, что внутри аппарата существовало и развивалось два полюса. Полюс приспособленческого, конформистского сознания и полюс сознания критического. Мотивы бывали разными. Это зависело от индивидуума. Но в ситуации этого абсурда кое-кто понимал, что жизнь проплывает мимо, тратится на какую-то комедийную постановку. И таких людей, поверьте, было немало. Горбачев, собственно, из той же команды. В общем, он шел параллельным путем, только был более номенклатурным человеком. Рос по партийной прямой. А так вспоминаю наши разговоры, то, о чем он думал лет в двадцать шесть… Он уже тогда видел нелепость существующего механизма. Не в полной мере, но частично.

— Вы довольно часто общались с Горбачевым. Вспомните наиболее яркий эпизод, разговор.

Из комсомола он перешел на сельское хозяйство в Ставрополь. Стал секретарем парткома управления. Я в то время уже работал в „Правде“. Как-то мы беседовали с ним чуть ли не два часа. Горбачев с возмущением рассказывал о показателях, которым должен следовать колхозник, когда оплата строилась „от колеса“, а не „от продукта“. Мне кажется, идея рыночной стоимости овладела им еще тогда… Вот на этой самой почве и развивался полюс протеста.

— В таком случае мне не понятна его фанатическая преданность компартии, которой он следовал буквально до последнего времени. Пытался крепить ряды даже после Фороса…

— Дело не в партии. К политической партии КПСС имела отношение лишь на заре туманной юности. Потом она стала просто священным союзом всего начальства, в том числе работающего в области хозяйства. Властная структура, сцементированная идеологией и организацией аппарата КПСС. Это не партия. Это господствующий класс».

В «Книгу рекордов Гиннесса» занесен рекордный тираж советского еженедельника «Аргументы и факты» (33.392.200 экземпляров). А в марте 1990 года в Лондоне главный редактор «АиФ» В.Старков принимал из рук спикера британской палаты общин на традиционной ежегодной церемонии, собравшей весь цвет английской журналистики, премию «Газета года», которой был удостоен еженедельник «Аргументы и факты». Советская газета стала первым иностранным изданием за 33 года существования этой премии телекомпании Би-Би-Си.

Имя Владислава Старкова прошумело в конце 199 года на страницах мировой прессы в связи с развязыванием в СССР ожесточенной кампании с целью убрать Старкова с поста редактора основанной им газеты «Аргументы и факты», исключительно популярного еженедельника, который, быть может, больше, чем любое другое печатное издание, выражало перестройку в печати. Чтобы добиться независимости от коварных плановых органов и государственных производителей бумаги, редакция «АиФ» бросила клич о сборе средств на создание «Народного предприятия по переработке макулатуры», объявило свой номер расчетного счета в банке. И потекли денежки от читателей, тем более что редакция обещала возместить людям их взносы из прибыли будущего предприятия.

Журналистский коллектив «Аргументов и фактов» еще в 1990 году объявил о роспуске в редакции партийной коммунистической ячейки (отныне журналисты «АиФ», члены партии, могли стоять на учете в КПСС по месту жительства), сумев освободиться таким образом от идеологического диктата сразу двух коммунистических партий — СССР и РСФСР, М. Горбачева и И.Полозкова.

«Мы хотели бы проинформировать читателей о том, — писали „Аргументы и факты“ (30.6.1990), — что в последние месяцы число „ценных указаний“ из ЦК КПСС резко сократилось. Правда, поступают просьбы, которые не носят обязательного характера. Иногда спецмашины с фельдъегерями привозят „секретные“ пакеты, в которых, как это обычно бывает, фактически ничего секретного нет. Совсем прекратились вызовы „на ковер“ на Старую площадь (местопребывание аппарата ЦК КПСС. — Г.В.), что, как нашим читателям известно, было особенно характерно для эпохи ранней перестройки».

С конца 1990 года еженедельник «Аргументы и факты» перестал быть ведомственным изданием идеологической пропагандистской организации «Знание» и стал полностью независимой газетой. Правда, как и прежде, без собственной типографии, без нормальных редакционных помещений, без гарантированных поставок бумаги, один на один в ожесточенной борьбе за выживание против теперь уже экономического, а не идеологического, как прежде, диктата тех, у кого в ру ках и бумага, и типографии, и почта, и банки, и помещения, и даже ин формация.

Прошел месяц после августовского путча, и газета «Российские вести» (№ 19,1991) предложила главному редактору «АиФ» В. Старкову изложить свою точку зрения на проблемы демократии, прессы и власти в современных условиях:

«1. По крайней мере у нас в газете стало жить труднее. Если до путча мы знали, о чем мы писать не могли, и существовала даже какая-то внутренняя цензура, то теперь совершенно очевидно, что мы можем писать как бы обо всем и как газета конкурировать с радио и ТВ, которые стали намного серьезней и информационнее.

А в стране? Сегодня мы имеем не гражданский мир, а, пожалуй, гражданскую войну, которая происходит на периферии России, в республиках, граничащих с нами. Общество, понятно, не может развиваться по какой-то прямой линии, и поэтому я думаю, что ближайшее время — это время воцарения демократических основ на всей территории бывшего Советского Союза. Я верю, что это будет.

История покатилась в сторону демократизации, хуже у нас с экономикой. Здесь пока ответов и отмычек нет. Может, они будут завтра или послезавтра. Обвала экономической свободы даже в Москве, даже в России еще не произошло. А это действительно нужно решать обвалом. Я думаю, это объясняется, скорее всего, консерватизмом мышления. 74 года люди были замордованы социалистическими и коммунистическими идеалами, и это нельзя просто так пережить за один август. Проблема в нас самих. Экономический обвал нужен, но как сделать, чтобы с этим обвалом не рухнуть и всем нам вместе — мне кажется, здесь нужно проявить чудеса политического лавирования, по сравнению с которым все лавирование Горбачева покажется детской игрой.

Эта „четвертая власть“ уже реально есть. В дни путча безгласие боролось с гласностью, и общество, погруженное в гласность, не дало путчу никаких шансов на победу. В этом громадная заслуга прессы.

Если выражаться высоким штилем, то можно было бы сказать, что народу на до быть бдительным, ни в коем случае нельзя прерывать демократические процессы, которые у нас начались. Нужно довести дело революции до логического конца.

И второе. Очень важно, чтобы к власти во все структуры пришла молодежь. Пока я не вижу, чтобы этот процесс уж так сильно развивался. Сейчас особенно важно принимать какие-то коллективные решения, разумные, проанализированные окружением и командой, которая должна отбираться не по принципу личной преданности, а по принципу ума, особой аналитичности, критичности».