Есть ли польза от завещаний?
23 января 1924 года тело умершего Ленина положили в гроб. На руках гроб вынесли из дома в Горках, где в бывшем имении московского градоначальника он провел последние годы, и доставили на станцию Герасимово. Спецпоезд прибыл в Москву на Павелецкий вокзал. Отсюда — и тоже на руках — тело донесли до Колонного зала Дома союзов. 27 января гроб отнесли на Красную площадь.
Пока шло прощание с Лениным, советские руководители поспешно отказывались от его наследства. 30 января 1924 года комиссия по организации похорон вождя рассмотрела вопрос «О запрещении тов. Дзержинским распространения «Завещания Ленина».
Комиссия горячо одобрила решение главного чекиста: «Запрещение подтвердить». Партийные чиновники публично клялись в верности усопшему вождю, но его воля, выраженная им столь ясно и недвусмысленно, уже ничего для них не значила.
Политическим завещанием первого руководителя Советской России принято считать его знаменитое «Письмо к съезду», которое он начал диктовать 23 декабря 1922 года. Но Ленин не оставлял завещаний! «Письмо к съезду», где речь шла о важнейших кадровых делах, он адресовал очередному, XII съезду партии, состоявшемуся при его жизни. Как и всякий человек, он не верил в скорую смерть, надеялся выздороветь и вернуться к работе.
«Письмо к съезду», как его ни толкуй, содержит только одно прямое указание: снять Сталина с должности генсека. Остальных менять не надо. Но получилось совсем не так, как желал Владимир Ильич. Сталин — единственный, кто остался на своем месте. Всех остальных он со временем уничтожил.
А само письмо Ленина стали считать «троцкистским документом», чуть ли не фальшивкой. Это характерная черта советской системы — желания вождя исполняются, лишь пока он жив и в Кремле. Поэтому нелепы разговоры о наследниках и преемниках.
Советские вожди наследников себе не готовили. Прежде всего, никто не собирался умирать. Во-вторых, сознание собственной абсолютной власти и безудержные восхваления подданных подкрепляли уверенность вождя в собственном величии. Он — гигант, рядом — пигмеи. Некому передоверить управление страной.
Еще только начиная свое президентство, Путин в разговоре в узком кругу признался (его слова записал корреспондент «Комсомольской правды»): «Я не хотел бы никем понукать, хотел бы создать такой властный механизм, который бы работал сам. Но не выходит — вынужден всех держать в узде, чуть вожжи ослабил — и шестеренки заедает».
Начало этому положил Ленин. В «Письме к съезду» он перечислил недостатки руководителей партии, чтобы показать: ни один из них не годится в преемники… И его наследники тоже огорченно разводили руками: ну, кому доверишь страну? Некому! Приходится самому тащить тяжкий воз. Это укоренилось.
Хрущев рассказывал, как Сталин рассуждал на этот счет:
— Кого после меня назначим председателем Совета министров? Берию? Нет, он не русский, а грузин. Хрущева? Нет, он рабочий, нужно кого-нибудь поинтеллигентнее. Маленкова? Нет, он умеет только ходить на чужом поводке. Кагановича? Нет, он не русский, а еврей. Молотова? Нет, он уже устарел, не потянет. Ворошилова? Нет, стар, и по масштабу слаб. Сабуров? Первухин? Эти годятся на вторые роли. Остается один Булганин.
Члены политбюро благоразумно молчали. Страшнее всех было самому Николаю Александровичу Булганину…
Сталин ловко манипулировал своей гвардией, периодически пугая соратников отставкой. На первом, организационном пленуме ЦК после XIX съезда партии в октябре 1952 года Сталин сказал:
— Я уже стар. Надо на отдых. Меня освободите от обязанностей и генерального секретаря ЦК, и председателя Совета министров.
Но кто из членов ЦК рискнул бы сказать вождю: уходи? Страшно! Второй человек в партии Георгий Маленков поспешно спустился к трибуне:
— Товарищи, мы должны все единогласно просить товарища Сталина, нашего вождя и учителя, быть и впредь генеральным секретарем.
Началась овация и крики:
— Просим остаться! Просим взять свою просьбу обратно!
Поднялся маршал Семен Константинович Тимошенко, бывший нарком обороны:
— Товарищ Сталин, народ не поймет этого. Мы все, как один, избираем вас своим руководителем. Иного решения быть не может.
Зал стоя аплодировал. Сталин долго смотрел в зал, потом махнул рукой:
— Ну ладно, пусть будет Сталин.
Упросили. Такие спектакли вожди устраивали всю жизнь, регулярно проверяя своих подручных. И все знали, как правильно отвечать.
Однажды Брежнев сказал, что ему, наверное, пора на пенсию.
— Что ты, Леня! Ты нам нужен, как знамя. За тобой идет народ. Ты должен остаться, — твердили члены политбюро, повторяя, что надо генеральному секретарю создать максимально комфортные условия для работы, чтобы он больше отдыхал.
И Брежнев великодушно согласился остаться. Это был скорее пробный шар. Он хотел посмотреть, кто поддержит идею насчет пенсии. Но в политбюро люди были опытные, тертые, никто промашки не допустил.
Незадолго до смерти Константин Черненко позвонил министру иностранных дел Андрею Громыко:
— Андрей Андреевич, чувствую себя плохо. Вот и думаю, не следует ли мне самому подать в отставку. Советуюсь с тобой…
Громыко не хотел рисковать:
— Не будет ли это форсированием событий, не отвечающим объективному положению? Ведь, насколько я знаю, врачи не настроены так пессимистично.
— Значит, не спешить? — переспросил с надеждой в слабеющем голосе Константин Устинович.
— Да! Спешить не надо, это было бы неоправданно.
Многие годы имена Сталина и Молотова были неразделимы. Страна и мир воспринимали Молотова как ближайшего соратника и очевидного наследника вождя. Но Сталин не нуждался в наследнике! И сделал все, чтобы сокрушить репутацию Молотова: отобрал у него кресло председателя Совета министров, скомпрометировал, посадил его жену. Писатель Константин Михайлович Симонов, близкий в ту пору к высшему руководству страны, понимал, что делает вождь: «Сталин бил по представлению о том, что Молотов — самый твердый, самый несгибаемый последователь Сталина. Бил предательски и целенаправленно, бил, вышибая из строя своих возможных преемников».
Брежнев, заболев, наверняка лишился бы власти, если бы не успел очистить политический небосклон от вероятных соперников и недоброжелателей. Надежно обезопасил себя. Убрал всех, кто мог составить ему конкуренцию. Оставшиеся в политбюро были либо очень престарелыми людьми, либо даже сами понимали, что ни на что не могут претендовать.
Иван Капитонов, многолетний секретарь ЦК по кадрам, чуть ли не в единственном после ухода на пенсию интервью рассказал:
— Я думаю, люди у власти мало меняются. Психология одна и та же — устранить того, кто метит на твое место…
Рассуждения о том, что телевидение утратило способность определять настроения в стране, и о том, что политические ток-шоу надоели, поскольку одни и те же лица бесконечно жуют одни и те же темы, не принимают в расчет реальность.
Есть зрители, которые бесконечно верят в силу телевидения и которые в нем нуждаются. Телевидение не только вновь и вновь, каждодневно — если не ежечасно — подтверждает правоту представлений наших вождей о жизни, их взглядов на мир и на человеческую природу, но и придает им сил, вдохновляет и подбадривает.
Только непосвященные верят, будто разведывательные сводки или столько же секретные телеграммы послов формируют картину мира для наших вождей. Или что общение с людьми и поездки по стране помогают держать руку на пульсе, знать и понимать, о чем думают и чего желают люди.
На самом деле эта функция закреплена за телевизором. И он вполне справляется со своей задачей. Как современная кофемашина, как чудо-аппарат, готовящий чашку любимого напитка — на любой вкус. Какую кнопку нажал, такой напиток и получишь. Что попросил произнести с экрана, то и звучит. Но это не ты говоришь, это другие люди — с горящими глазами, с пылом, с жаром, с пеной у рта — декларируют именно то, что и хотелось бы услышать. Становится ясно: такова воля народа! Именно это нужно людям! Это вдохновляет. Практическому политику одобрение необходимо каждодневно. Поэтому вожди не устают от голубого экрана.