Движение советских немцев за выезд в ФРГ

Движение советских немцев за выезд в ФРГ

Предки советских немцев, которых по переписи 1979 г. насчитывается в СССР 1 млн. 937 тысяч, переселились в Россию из Германии, Австрии и Швейцарии при Екатерине II (с 1764 г.) и во время наполеоновских войн (конец XVIII и начало XIX вв.). Первая волна осела в основном в Поволжье, вторая — на южной Украине и на Кавказе. В этих районах переселенцы получили целинные земли и в трудных условиях освоили их. Немецкие колонисты имели свои самоуправление, школы на родном языке, свое книгоиздательство. Однако их положение было неустойчивым, так как в значительной степени зависело от взаимоотношений между Россией и Германией. Немцы, родившиеся в России, считали ее своей родиной, но власти не доверяли им. Царским указом от 13 декабря 1915 г. была намечена на апрель 1917 г. ликвидация немецких колоний и принудительное переселение колонистов в Сибирь. Февральская революция помешала осуществлению этого проекта.

После революции в Поволжье была образована немецкая автономная республика, а на Украине, на Кавказе и на Алтае — немецкие национальные районы. Перед второй мировой войной в Республике Немцев Поволжья насчитывалось 170 немецких школ, 11 техникумов, 5 вузов, выходила 21 газета на немецком языке, работали немецкие театры, клубы, дома культуры. Эта республика первой в СССР стала республикой сплошной грамотности, имела кадры национальной интеллигенции.[1]

Немецкое население СССР за годы советской власти вошло вместе со своими семьями в «первое в мире государство рабочих и крестьян», чтобы участвовать в строительстве социализма. Все эти переселенцы, за очень редкими исключениями, и десятки тысяч коренных немцев Поволжья были арестованы в 30-е годы и большинство погибло в заключении. Вот, например, мартиролог немецкой семьи Руппелей, изложенный в самиздатском журнале немцев «Ре патриа» одним из его составителей Фридрихом Руппелем. В 1938 г. были арестованы его отец и 25-летний старший брат, брат матери с двумя сыновьями и еще четверо его двоюродных братьев. Шестеро из них погибли в заключении, отец вернулся слепым. В сентябре 1941 г. были арестованы: сам Фридрих Руппель (ему тогда было 18 лет) и его мать, которую приговорили к расстрелу, как и его двоюродного брата Андрея Руппеля. Два других двоюродных брата и двоюродная сестра получили, как и сам Фридрих, 10-летние лагерные сроки. Сестра погибла в заключении. Все оставшиеся в живых — как «набора» 1938 г., так и «набора» 1941 г. были впоследствии реабилитированы.[2]

Так было в очень многих немецких семьях. Но эти ужасные события, как пишет Ф. Руппель, были общей бедой и горем всего советского народа. Однако для советских немцев террор 30-х годов оказался лишь прелюдией к трагедии их народа, разыгравшейся в самом начале войны с Германией.

28 августа 1941 г. вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья». Он гласил:

Согласно точным сведениям, полученным военными организациями, среди немецкого населения, проживающего в районах Поволжья, имеются тысячи и тысячи диверсантов и шпионов, которые по сигналу, данному из Германии, должны произвести взрывы в районах, населенных немцами Поволжья. О наличии количества диверсантов и шпионов среди немцев Поволжья ни один из немцев, проживающих в районах Поволжья, не сообщил советским органам. Следовательно, немецкое населения районов Поволжья скрывает наличие среди них врагов советского народа и советской власти»С целью предотвращения этих нежелательных явлений и чтобы не допустить серьезного кровопролития,…

все советские немцы — не только из Поволжья (где проживала треть немецкого населения СССР), но где бы они ни жили, были выселены принудительно в Сибирь и в Среднюю Азию, а Республика Немцев Поволжья была ликвидирована.[3]

В 1942 г. немцы — и мужчины и женщины, начиная с 14-летнего возраста, были мобилизованы в трудовую армию — на стройки, находившиеся в ведении НКВД. Но на самом деле они находились не на положении трудармейцев, а на положении заключенных. Их поселили в лагерных бараках за колючей проволокой, под охраной, на работу выводили под конвоем. При этом мужчин отделили от женщин, т.е. разделили семьи, а детей от самых маленьких до 14 лет отобрали у матерей и раздали в чужие семьи или отправили в детские дома. Вот свидетельство о пережитом в те времена немца Константина Вуккерта:

В трудармию были мобилизованы все трудовые члены нашей семьи: отец, 15-летний братишка, мачеха. Остался дома, т.е. в Сибири, на месте принудительного поселения, один член нашей семьи — семилетняя сестренка. Она была отдана чужим людям. В 1944 г. отцу удалось забрать ее к себе в трудармию. Она была истощена от голода и издевательств чужих людей.[4]

Таким образом, советские немцы оказались, может быть, единственной в истории человечества нацией заключенных.

После окончания войны трудовая армия была распущена, но немцев расселили по спецпоселениям такого же типа, в каких жили крымские татары, месхи и другие высланные народы. Указ от 26 ноября 1948 г. Президиума Верховного Совета СССР, по которому немцы были переведены из трудармии в спецпоселения, гласил, что они высланы «навечно».

Спецпоселения для немцев были отменены 13 декабря 1955 г.,

… учитывая, — как говорилось в Указе ПВС СССР, — что существующие ограничения в правовом положении спецпоселенцев… в дальнейшем не вызываются необходимостью.

Однако пункт 2 этого Указа гласил, что снятие с немцев ограничений по спецпоселению не влечет за собой возвращения им имущества, конфискованного при выселении, и что они не имеют права возвращаться на места, откуда они были выселены.[5]

Таким образом, немцы не должны были более ежемесячно отмечаться в комендатуре, им разрешили выезд за пределы места жительства, однако обвинение в «измене» тяготело над ними до 29 августа 1964 г., когда оно было формально снято очередным Указом Президиума Верховного Совета СССР, признавшим, что «огульные обвинения» «в активной помощи и пособничестве немецко-фашистским захватчикам», которые были предъявлены советским немцам в Указе от 28 августа 1941 г., «были неосновательными», Указ 1964 г. свидетельствовал, что

…в действительности в годы Великой Отечественной войны подавляющее большинство немецкого населения вместе со всем советским народом своим трудом способствовало победе Советского Союза над фашистской Германией, а в послевоенные годы активно участвует в коммунистическом строительстве.[6]

Но признание несправедливости, совершенной по отношению к немцам, не означало разрешения вернуться на родину. Как и относительно крымских татар, и месхов, относительно немцев было решено, что они «укоренились» на новых местах и должны там остаться.

2 января 1965 г. в Москву прибыла первая делегация высланных немцев — 13 членов Инициативной группы «коммунистов, комсомольцев и беспартийных». Они привезли письма на имя Председателя Президиума Верховного Совета СССР Микояна, подписанные в общей сложности 660 немцами. Авторы этих писем выражали благодарность партии и правительству за снятие с «советско-немецкого» народа необоснованных обвинений и заявляли, что они — не часть немецкого, швейцарского или австрийского народа, а отдельный народ, имеющий родину в России.[7] Они настаивали не только на разрешении вернуться в родные места, но и на восстановлении автономной немецкой республики.

Вопрос о восстановлении автономии для немцев имел особое значение — не только как свидетельство полной реабилитации и даже не только как необходимое условие сохранения и развития национальной культуры, но как единственная возможность создания как бы острова спокойного существования в стране, где ненависть ко всему немецкому, возникшая в годы войны с Германией, не угасла.

Страшные военные утраты и жестокость фашистов к пленным и к мирным жителям на захваченных землях давала очень благоприятную почву для пропаганды, в военные годы нацеленной на возбуждение ненависти к немцам, а учебные программы в школах до сих пор преподносят исторические факты так, что Германия выглядит извечным врагом России, история немцев Поволжья замалчивается, и их особенность, их роль в революции, гражданской войне и мирном строительстве, а тем более совершенная над ними жестокая несправедливость во время войны просто не известны почти никому. Это создавало вокруг немцев атмосферу ненависти во время войны. К. Вуккерт вспоминает, что в своем трагическом положении немцы были лишены сочувствия окружающих:

Не раз я слышал… окрик: «А что вы хотели? Наши люди в осажденном Ленинграде умирали не меньше!» Иными словами, нас ставили на одну доску с теми, кто окружал Ленинград и душил его голодом, и мы должны были умирать за тех погибших в Ленинграде. Так сказать, око за око, зуб за зуб.[8]

Конечно, с годами отношения с окружающим населением стали спокойнее, но все-таки нередко немцы и сейчас оказываются объектом ненависти только в силу своей национальности. Тот же Вуккерт рассказывает, как в 1967 г., он, зайдя к своему русскому соседу в селе, где они оба живут (Новотроицкое, Казахстан), застал у него гостей — брата с семьей. Брат — инвалид, потерял на фронте обе ноги. Узнав, что Вуккерт — немец, безногий бросился на него с криком:

– Я тебя, гада, сейчас съем!

С большим трудом его семье и брату удалось оттащить его.[9] Такая реакция — не редкость.

Особенно страдают от неприязненного отчуждения окружающих дети немцев. Они не хотят говорить на родном языке, стесняются, что они — немцы. Вот почему для немцев было особенно важно восстановить свою автономию.

Очередная делегация немцев, отправившаяся в Москву 7 июня 1965 г., была принята А. Микояном. Выслушав пожелания и претензии членов делегации, Микоян с большой похвалой отозвался о вкладе немцев в освоение целинных земель, похвалил немецкое трудолюбие и законопослушность, но отказал в просьбе.

– Не все, что натворила история, поддается исправлению, — сказал он, и объяснил причины, по которым правительство отказывается от восстановления автономной немецкой республики:

– «Сейчас в целинном крае вести хозяйство без немцев невозможно» и «Восстановление республики вызовет огромные экономические затраты».[10]

Особо активным членам делегации, встретившимся с Микояном, было предложено переселиться в Москву, они получили хорошие должности и прекратили свои усилия. После столь неудачной попытки добиться пересмотра этого решения советского правительства надежда на улучшение нынешнего положения советских немцев угасла.

Сейчас немцы рассеяны по всей стране. Районы компактного немецкого населения имеются в местах их бывшей ссылки: в Казахстане, Киргизии и Таджикистане. Большинство немцев живет здесь в селах и поселках, так как долгое время им не давали селиться в больших городах. Более половины немецкого населения занимается сельским хозяйством. Значительные группы немцев появились за последнее десятилетие в Волгоградской области, в Молдавии, на Кавказе и в Прибалтийских республиках. Но по-прежнему нигде они не имеют условий для нормальной национальной жизни. Практически отсутствуют школы на родном языке, лишь кое-где есть немецкие классы. Немецкая пресса представлена всего двумя газетами — одной в Москве и одной в Целинограде (Казахстан) с небольшим тиражом и тематикой, отнюдь не специфически немецкой. Нет немецких культурных учреждений — издательств, театров и т.п. Значительная часть молодых немцев в этих неблагоприятных условиях утратила немецкий язык или лишь говорит на нем, но с трудом читает и пишет.

Быстрым темпом идет ассимиляция. Если в 1959 г. 75% немцев считали родным языком немецкий, то в 1970 г. такие немцы составили только 66,8%, а в 1979 г. — 57%.[11]

До сих пор существует скрытая дискриминация немцев при продвижении по службе и при поступлении в высшие учебные заведения, так что немецкий народ почти лишен национальной интеллигенции. Но самое тяжелое для немцев — то, что они по-прежнему обречены жить в инонациональной среде, враждебной к ним в память о страданиях, пережитых в войне с Германией. К тому же стихийная ненависть населения подогревается сверху и стараниями местной прессы. Так, 1 и 2 апреля 1980 г. в газете «Челябинский рабочий» была помещена статья, где о жителе Челябинска немце Александре Боусе было написано:

Лобастый, с чуть рыжеватыми негустыми волосами, с яркими голубыми глазами… И вдруг вспомнились мои военные дни… До сих пор помню я другие каски. Темного, ядовитого зеленого цвета… Со свастикой… И глаза из-под этих касок…Особенно подходили для этих касок голубые глаза с ледком… Нордические глаза — принадлежность к «высшей расе»…

Многие немецкие семьи стали добиваться разрешения на выезд в ФРГ к родственникам еще в 50-е годы, а есть и такие, которые начали делать подобные попытки в 20-е годы. Однако массовым движение за эмиграцию среди немцев стало со второй половины 60-х годов, после того как пропала надежда на восстановление республики немцев Поволжья. Конечно, немецкая эмиграция имеет, как и еврейская, не только национальные, но и социальные корни: ведь есть возможность добиваться выезда в ГДР, тоже немецкую страну, но с аналогичным советскому социалистическим строем. Однако немцев, которые просят отпустить их в ФРГ или в ГДР, очень мало — подавляющее большинство стремится решить одновременно и национальную и социальные проблемы.

Лишь с 1974 г., после многолетних усилий советских немцев, пошло им навстречу и правительство ФРГ, которое тоже стало добиваться разрешения на выезд для советских граждан, имеющих родственников в ФРГ. К этому времени, как сообщает ХТС, подали заявления на выезд около 40 тысяч немцев.[12] В Эстонии, Латвии, Казахстане и других местах они создали эмиграционные комитеты для коллективных усилий по получению разрешений на выезд. В январе 1974 г. активисты немецкого движения за выезд выпустили самиздатский сборник «Ре патриа», освещавший проблемы эмиграционного движения немцев. На его обложке стояло — «Выпуск 1", т.е. издание было задумано как периодическое. Но его составителей (В. Григас, Л. Бауэр и Ф. Руппель) вскоре выпустили в ФРГ, и»Ре патриа" прекратилась после первого выпуска.

11 февраля 1974 г. в Москве у здания ЦК КПСС состоялась демонстрация немцев, добивающихся разрешения на выезд. Во время этой демонстрации Людмила Ольденбург со своими несовершеннолетними сыновьями приковала себя к светофорному столбу около здания ЦК. 17 февраля состоялась аналогичная демонстрация немцев в Таллинне.[13]

С тех пор демонстрации стали распространенной формой борьбы немцев за выезд. Чаще всего такие демонстрации проводятся в Москве, в последнее время — главным образом на Красной площади; но случаются и вне Москвы, например, в Душанбе, перед зданием ЦК КП Таджикистана. Обычно эти демонстрации немногочисленны, самые большие — по нескольку десятков человек, но как правило — менее 10-ти, довольно часто — семьями. Вот описание типичной немецкой демонстрации, состоявшейся 31 марта 1980 г. на Красной площади в Москве:

В демонстрации должны были участвовать около 30 человек, но незадолго перед ее началом немцы, прибывшие из г. Нарткала Кабардино-Балкарской АССР, были задержаны сотрудниками милиции. На Красную площадь смогли выйти только 5 человек из г. Котово Волгоградской области. Они несли транспаранты: «Мы хотим жить на своей родине в ФРГ». Все пятеро были тут же схвачены милицией и отвезены в пункт по охране порядка при Красной площади. Их имена: Виктор (1952 г.р.) и Лидия (1957 г.р.) Эбели, Виктор (1953 г.р.) и Альвина (1955 г.р.) Фрицлеры и Готфрид Облиндер (1953 г.р.). Семьям Эбелей и Фрицлеров ОВИР отказал в выезде уже 5 раз.[14]

Своеобразный способ протеста, применяемый немцами, добивающимися выезда в ФРГ, — отказ от гражданства СССР со сдачей советского паспорта. Впервые этот способ применили около 300 немцев Казахстана и Киргизии в конце 1976 г. Одновременно они обратились с письмом о тяжелом положении немцев в СССР в международные правозащитные организации и в Московскую Хельсинкскую группу (см. главу «Правозащитное движение»). Несколько активистов немецкого движения были в связи с этим арестованы за нарушение «паспортного режима» и осуждены на лагерные сроки от нескольких месяцев до полутора лет. Некоторые из них по отбытии срока получили разрешение на выезд, но многие до сих пор получают отказы.[15] С 1976 г. начались обращения немцев в Московскую и Литовскую Хельсинкские группы. Продолжаются и обращения в советские инстанции, к правительству ФРГ и в различные международные общественные организации.[16]

Организаторы коллективных жалоб подвергаются преследованиям вплоть до осуждения на лагерные сроки — по сфабрикованным уголовным статьям или «за клевету на советский строй» (так обычно квалифицируется указание в коллективных письмах на дискриминацию немцев в СССР). «Клеветнический» характер таких заявлений опровергается на суде выступлениями немцев с благополучными биографиями.

С 1980 г. давление на немцев, добивающихся разрешения на выезд в ФРГ, усилилось, о чем свидетельствует Московская Хельсинкская группа, посвятившая немцам-отказникам четыре своих документа, из них три — в 1980-1981 гг.[17]

В заявлении 246 немцев-отказников из Кабардино-Балкарии, направленном в 1980 г. в Президиум Верховного Совета СССР, в немецкий Бундестаг и на Мадридскую конференцию Хельсинкских стран, отказники жалуются на произвол и грубость властей, к которым они обращаются за разрешением на выезд:

Зам. начальника РОВД г. Майский Д.М. Тимофеев объяснил нам, что в нас нуждаются здесь как в рабсиле, и, по его словам, перед тем как выпустить, из нас сначала выжмут все соки. Начальник городского управления КГБ г. Прохладный выразил желание сослать нас всех на БАМ (Байкало-Амурская Магистраль — очередная «великая стройка» — Л.А.). Зам. начальника РОВД г. Майский Д.М. Тимофеев в беседе с нами возложил на нас вину за гибель 20 млн. советских граждан во время Великой Отечественной войны. Начальник паспортного стола МВД КБ АССР Хуранов сказал однажды, что, будь его воля, он бы всех нас расстрелял.[18]

Вынужденные обращаться с жалобами на местное начальство в высшие инстанции, немцы-отказники и там наталкиваются на беззакония. В этом же письме 246 немцев сообщается, что 10 ноября 1980 г. за посещение ОВИРа в Москве были задержаны и вывезены на место жительства под конвоем 15 немцев-жалобщиков. Двое из них были сброшены с железнодорожного перрона на рельсы сотрудниками КГБ. Г. Миллер, адрес которого был проставлен в этом письме для ответа, был арестован.

Движение за выезд в ФРГ, особенно после того как западногерманское правительство стало поддерживать это движение, способствовало преодолению национальных комплексов у советских немцев. Среди них нашлись люди, не ограничивавшиеся жалобами на национальную неприязнь окружающих, но требующие признания заслуг российских немцев. В этом смысле показательно дело Александра Тилля и Владимира Райзера. Тилль был арестован в декабре 1981 г., а Райзер — в начале 1982 г. Их судили за «клевету на советский строй». Конкретно обвинение состояло в том, что они собирали подписи под требованием поставить памятник немцам, погибшим в трудармии в годы войны. Видимо, Тилль и Райзер не были одиноки в своих планах. По их делу прошли массовые обыски в Новосибирске и во Фрунзе, а уже после их осуждения 11 июня 1982 г. группа немцев из разных мест Киргизии подала заявку в горисполком Фрунзе на мирную демонстрацию в поддержку Тилля и Райзера. Ответа не было, и демонстрация не состоялась. Но эта заявка указывает на идею демонстрации, отличной от традиционных демонстраций немцев-отказников с единственным требованием разрешить выезд в ФРГ демонстранту и его семье.[19]

Немецкая эмиграция из СССР выразилась в следующих цифрах: 1971 г. — 1145 человек, 1972 г. — 3423 человека, 1973 г. — 4494 человека, 1975 г. — 5985 человек, 1976 г. — 9704 человека, 1977 г. — 9274 человека, 1978 г. — 8445 человек, 1979 г. — 7226 человек, 1980 г. — 6650 человек, 1981 г. — 3723 человека, 1982 г. — 1958 человек.[20]