Еврейское движение за выезд в Израиль

Еврейское движение за выезд в Израиль

Бытовой антисемитизм никогда не прекращался в СССР. В послевоенное время он дополнился государственным антисемитизмом, который дошел до грани погрома перед смертью Сталина, несколько утих сразу после его смерти, но затем стал быстро прогрессировать.

На протяжении всего советского периода евреи были почти полностью лишены институтов национальной культуры (школы, пресса, кино, театр синагоги и т.д.). В последние годы стала совершенно очевидно тенденция оттеснить их от культуры вообще: чрезвычайно затруднена для евреев карьера в любой сфере деятельности; ни один народ не имеет таких стеснений в доступе к высшему образованию. Проведенный активистами еврейского движения и Московской Хельсинкской группой анализ состава принятых на механико-математический факультет Московского университета с 1978 г. в течение нескольких лет показал, что существует негласная норма приема для евреев, и что она примерно вдвое ниже нормы, открыто соблюдавшейся в царское время.[1] Стеснение в доступе к образованию — самая чувствительная из дискриминационных мер против евреев, так как стремление дать образование детям — одна из самых сохранившихся в еврейских семьях традиций.

И тем не менее национальная дискриминация не единственная причина явления, которое принято называть «еврейским движением за выезд в Израиль», и эта общепринятая формулировка не вполне соответствует его сути.

Во-первых, в этом движении участвуют не только евреи. Не могу сказать, сколько процентов от общего числа подавших документы на выезд в Израиль составляют неевреи — 5, 10, 15% или более, если учитывать членов смешанных семей. По сведениям 1977 г., лишь треть запросов, поданных в Риме на вызовы в Израиль, приходились на людей с еврейскими фамилиями. Среди самых активных борцов за выезд в Израиль неевреи — тоже не редкость. Известно, что из 11 осужденных на «самолетном процессе» двое — неевреи; среди арестованных в 1979-1980 гг. участников этого движения в Киеве по меньшей мере трое неевреи (Валерий Пильников, Иван Олейник, Виктор Яненко). Выпуск информационного бюллетеня движения за выезд в Израиль «Исход» начал русский — Виктор Федосеев. Среди демонстрантов в защиту узников Сиона были русские — Лидия Воронина и Олег Попов. Я не занималась специально сбором таких сведений, это первые пришедшие на память имена. Думаю, при желании можно собрать очень значительный список.

Во-вторых, действительной целью большинства участников движения является не Израиль, а эмиграция из Советского Союза: из выехавших по израильским визам лишь меньшая часть отправилась в Израиль, и с каждым годом эмиграции эта часть сокращалась.

Единичные разрешения на выезд в Израиль к родным выдавались и в сталинское время. Заметным в количественном отношении явлением это стало в 60-е годы (с 1960 по 1970 гг. выехали 4 тысячи человек).[2] Первыми получили эту возможность рижские евреи — настоящие сионисты, и они действительно выехали в Израиль. Эта первая брешь, пробитая в «железном занавесе», была большим достижением, одержанным благодаря жертвенности и энтузиазму сионистов из Советского Союза и огромным усилиям международных еврейских организаций. Но как только они пробили эту брешь, в нее устремились не только сионисты. Однако все три компонента этого процесса — советская власть, международное еврейство и подающие на выезд советские граждане — каждый по своим соображениям сгущают его национальную окраску.

Корни явления, называемого «еврейским движением за выезд в Израиль» не только национальные, а глубже и шире — социальноэкономические и политические.

Уезжают ученые, люди искусства и квалифицированные специалисты, которые страдают в СССР от отсутствия творческой свободы, свободы вообще и плохой оплаты труда. Уезжают рабочие — тоже из-за плохой оплаты труда и из-за невозможности легально бороться за улучшение своего положения. Уезжают люди, желающие заняться бизнесом, что нормально в свободном мире, а в социалистических странах грозит тюрьмой.

Думаю, что если бы получение разрешения на выезд было обусловлено принадлежностью не к еврейской, а к любой другой нации, даже русской, процент добивающихся выезда по отношению к общей численности этой избранной нации был бы не меньшим, чем сейчас доля подающих на выезд в Израиль по отношению к численности евреев в СССР, и движение это заслуживало бы название «движение русских (казахов, чеченцев и т.п.) за выезд Куда Угодно, лишь бы Вон из СССР», в такой же степени, в какой нынешнее движение за выезд по израильским визам может называться еврейским.

Сделав эти замечания, перейду к описанию того, что называют «еврейским движением за выезд в Израиль». Я тоже буду его так называть, поскольку евреи, в силу сложившихся обстоятельств, составляют все-таки большинство в этом движении, и его провозглашаемой целью является возвращение евреев на историческую родину.

С момента получения первых выездных виз быстро увеличивалось число заявлений на выезд и накапливалось число оказавшихся в «отказе». Отказничество наступает на неопределенный срок, и может длиться годами. Обычно оно сопряжено с понижением в социальном статусе (скажем, из инженеров в слесари, из научных работников — в сторожа или грузчики) или полной утратой работы и множеством других стеснений.

Отказников объединяет общее стремление вырваться из СССР и общее изгойство. И хотя цель каждого — уехать самому, они нуждаются друг в друге, хотя бы для того, чтобы посоветоваться о возможных шагах к достижению заветной цели, и естественно, — начинают совместно действовать ради этого.

Самой ранней формой совместных действий стали петиции к властям и открытые письма — индивидуальные и коллективные, не только с изложением проблем своей семьи и просьбой о разрешении на выезд для своей семьи, но и с протестами против нарушения права на эмиграцию, против национальной дискриминации евреев, против антисемитских кампаний в советской прессе. Петиционная форма движения до сих пор является наиболее распространенной. Заметный импульс еврейскому движению дала Шестидневная война (лето 1967 г.). Советские евреи пережили радость военной победы Израиля особенно остро. Она подняла их самоуважение, постоянно попираемое, так как свидетельствовала о воинской доблести их народа, прежде не признававшейся окружающими (очень распространенный в СССР предрассудок, что евреи «отсиживались» во время войны с фашистами в тылу, что они — плохие вояки; такие замечания были постоянными в арсенале антисемитов до Шестидневной войны и почти прекратились после нее). Усилившаяся в связи с этой войной антисемитская кампания в советской прессе вызвала, в отличие от прежних лет, резкий отпор в виде открытых писем в газеты с протестами против официального антисемитизма, соответствующие выступления на собраниях, собранных для осуждения «израильской агрессии» и т.д. Подъем национального духа евреев способствовал их сплочению, увеличилось число желающих уехать. Протесты против отказов стали направлять не только в советские инстанции, но и в газеты, и еврейской международной общественности, и в ООН.

Усилился интерес к еврейской истории и культуре среди евреев, не только среди уезжающих. Ввиду почти полного отсутствия соответствующей литературы этот интерес дал толчок еврейскому самиздату.

Еще в 50-е годы несколько еврейских интеллигентов (Э. Моргулис, С. Дольник и др.) стали перепечатывать и передавать из рук в руки статьи и даже книги об евреях, издававшиеся в дореволюционной России, составляли обзоры передач израильского радио, переводили на русский язык книги на еврейские темы с европейских языков. Появились и оригинальные работы, написанные на основе дореволюционной и западной литературы, а также на собственном жизненном опыте. Очень расширилось распространение еврейского самиздата и тамиздата. В Ленинграде была создана подпольная организация («комитет») для печатания еврейского самиздата в широком масштабе (Гилель Бутман и др.). В Кишиневе для этих целей раздобыли множительную машину (Д. Рабинович, А. Гальперин и др.).

Заметной вехой в развитии еврейского движения за выезд в Израиль стал так называемый самолетный процесс.

Летом 1970 г. были арестованы 12 человек, замысливших угон самолета, курсировавшего из Ленинграда в Приозерск. Большинство «самолетчиков» безуспешно добивались разрешения на выезд в Израиль. Советские власти решили использовать это событие для разгрома активизировавшегося еврейского движения. Вскоре после ареста «самолетчиков» были арестованы еще 22 участника еврейского движения — в Ленинграде, Кишиневе и в Риге, которые в попытке угона самолета не участвовали. Прокатилась волна обысков по многим городам. В Ленинграде произвели более 40 обысков — искали еврейский самиздат, тамиздат, учебники иврита.

Суд над «самолетчиками» происходил в декабре 1970 г. Все они утверждали, что не собирались причинять вред летчику, хотели связать его и оставить в Приозерске. Единственный пистолет, которым располагали заговорщики, был неисправным, они знали об этом, и хотели использовать его только для устрашения. Среди пытавшихся захватить самолет был летчик (Марк Дымшиц). Он должен был пилотировать самолет за рубеж. Отрицали «самолетчики» и антисоветский умысел, утверждая, что единственным их желанием было вырваться в Израиль.

Приговор был очень жестоким: Марку Дымшицу и Эдуарду Кузнецову — расстрел, остальным — от 8 до 15 лет заключения. Жестокость расправы, особенно смертные приговоры, потрясли мир. Как раз в это время во франкистской Испании были вынесены смертные приговоры баскским террористам — Советский Союз оказался в хорошей компании. 30 декабря 1970 г. Франко отменил смертные приговоры баскам. В обстановке всеобщего осуждения советскому правительству ничего не оставалось как тоже отменить смертные приговоры, что и сделал кассационный суд, заменив смертные приговоры на 15-летние заключения и снизив срок заключения нескольким другим осужденным.[3]

Летом 1971 г. состоялись суды в Риге, Ленинграде и Кишиневе, так называемые «околосамолетные» процессы. Фактические обвинения сводились к распространению еврейского самиздата, еврейскому самообразованию. Приговоры были от 1 года до 5 лет лагеря. Двое подсудимых на ленинградском «околосамолетном» процессе получили по статье «измена родине» один 10, другой 7 лет лагеря за «связь» с организаторами угона самолета.[4]

Тогда же, в 1970-1971 гг., когда проходили эти судебные процессы, судили Рейзу Палатник в Одессе, Валерия Кукуя в Свердловске, Игоря Гольца в Луцке. Никакого материала для возбуждения этих дел не было, даже по советским меркам. Создается впечатление, что эти процессы были вызваны стремлением местных властей принять участие в антиеврейской кампании, «не отстать» от Ленинграда, Кишинева, Риги. Таковы же суды по обвинению в «клевете на советский строй» над Эмилией Трахтенберг в Самарканде (1971 г.) и над Яковом Ханцисом в Кишиневе (1972 г.).[5]

Однако на этом открытые осуждения «за сионизм» прекратились, хотя антиеврейские суды продолжались. В 1973 г. в Виннице состоялся суд над слесарем Исааком Школьником — его обвиняли не в сионизме, а в шпионаже.[6] Затем последовала серия судов над участниками еврейского движения в различных городах по разным сфабрикованным уголовным обвинениям. Первый такой суд известен в декабре 1970 г., т.е. одновременно с «самолетчиками». В пос. Токсово Ленинградской обл. был осужден на 3 года лагеря по обвинению в «злостном хулиганстве» Игорь Борисов, открыто заявлявший, что считает своей родиной Израиль и стремится туда уехать. Позже такие обвинения были приняты как обычный метод расправы с еврейскими активистами. В 1973 г. в Киеве судили «за хулиганство» А. Фельдмана, в 1974 г. М. Штерна в Виннице — за взятки, в 1975 г. в Ленинграде Гилютина — за незаконный провоз через таможню серебра, в 1975 г. в Одессе Ройтбурта — за сопротивление властям, в 1976 г. в Душанбе А. Завурова — за хулиганство и нарушение паспортного режима.[7]

Кроме того, было несколько судов над желающими уехать за отказы от службы в армии. Положение таких людей было безвыходным, так как служба в армии потом служила причиной отказа на выезд в течение многих лет. О таких судебных процессах известно с 1972 г. В 1975 г. состоялось три таких суда: над Сильницким в Краснодаре, над Винаровым в Киеве, Слининым в Харькове и над Малкиным в Москве.[8]

Надо сказать, что, если при организации всех этих процессов имелось в виду устрашить участников еврейского движения и ослабить его, то достигнутый эффект был как раз обратным. Именно после «самолетного процесса» еврейское движение, как и помощь ему с Запада, активизировались.

Прежде всего активизация выразилась в качественном и количественном росте самиздата. Появились периодические самиздатские журналы. В 1970 г. в Риге стал выходить еврейский самиздатский журнал «Итон» (вышло два выпуска — третий был конфискован на обыске, и издание прекратилось).

С 1970 г. в Москве стал выходить информационный бюллетень еврейского движения за выезд в Израиль «Исход» (Виктор Федосеев). «Исход» составлялся из открытых писем, обращений и официальных документов, относящихся к еврейскому движению. Материалы, собранные в «Исходе», впервые дали общую картину этого движения и позволили определить приблизительно численность его участников. С лета 1971 г. «Исход» сменился «Вестником исхода» (Вадим Меникер, Юрий Брейтбарт, Борис Орлов), а в 1972 г. вышли два выпуска «Белой книги исхода». Редактор этого последнего издания Роман Рутман указывает на преемственность всех этих изданий от правозащитного самиздата — «Хроники текущих событий» и «Белой книги» о суде над А. Синявским и Ю. Даниэлем (см. главу «Правозащитное движение»).[9]

С октября 1972 г. начал выходить литературно-публицистический журнал «Евреи в СССР». В отличие от информационных изданий, этот журнал объявил имена своих составителей. В первую редакцию входили Александр Воронель и Виктор Яхот. В мае 1975 г. были проведены первые обыски по делу, возбужденному против этого журнала.[10]

Евреи-отказники выработали специфические формы борьбы за выезд. 22 июня 1971 г. состоялась первая голодовка на Центральном телеграфе в Москве 30 отказников из Прибалтийских республик. Они послали телеграмму советским руководителям, что не покинут телеграф, пока не получат разрешения на выезд, и оставались там в течение трех суток.

Через месяц там же провели голодовку 44 отказника из Тбилиси, а затем и московские евреи.

В августе 1971 г. в Тбилиси 300 евреев-отказников пришли в ЦК партии. Около ста прорвались внутрь, добились приема у министра внутренних дел Грузии и получили заверение, что еженедельно будут давать разрешения на выезд. В течение нескольких месяцев это обещание выполнялось.[11]

Участники еврейского движения создали целую сеть различных семинаров по еврейской истории и культуре и по разным отраслям науки для оставшихся без работы ученых-отказников, кружки по изучению иврита и основ иудаизма.

В Москве в 1972 г. был организован семинар по физике. Он собирался на квартире Александра Воронеля. Для многих ученых, лишенных работы по специальности в связи с желанием выехать из СССР или за диссидентскую деятельность, эти семинары были единственной возможностью продолжения научного общения с коллегами-учеными. Семинар Воронеля впервые за советский период истории выступил с предложением провести неофициально международную научную сессию. Темой для нее было выбрано приложение физики и математики к иным отраслям науки. Сессия была запланирована на 1-5 июля 1974 г.

Участники семинара создали подготовительный комитет, который обратился к международной научной общественности с предложением принять участие в сессии. В адрес семинара поступило более 30 докладов от ученых, живущих в Советском Союзе, в том числе доклады академика Сахарова и члена-корреспондента Юрия Орлова. Более 120 докладов было прислано из-за рубежа — из Соединенных Штатов, Англии, Франции, Израиля и других стран. Среди выразивших желание принять участие в международной сессии семинара были ученые с мировой известностью, нобелевские лауреаты. С начала мая власти стали принимать меры против подготовки семинара. У его участников отключили телефоны, была блокирована их почтовая связь с заграницей, прерывались телефонные разговоры с заграничными коллегами, заказанные с телефонных станций. В середине мая члены подготовительного комитета были арестованы. Их развезли по московским и подмосковным тюрьмам и продержали до конца срока, намеченного для проведения семинара, до 5 июля, не предъявляя обвинений. Жен участников семинара в дни, когда он должен был проходить, подвергли домашнему аресту: возле дверей квартир и в подъездах стояли милицейские посты, ни в дом, ни из дому никого не пропускали. Зарубежным ученым отказали во въездных визах. Таким образом семинар был сорван.[12]

Следующая попытка проведения международной сессии была предпринята на тему «Еврейская культура в СССР — состояние, перспективы». Сессия была назначена на 21-23 декабря 1976 г. В организационный комитет вошли 30 еврейских активистов из 10 городов. На сессию были предъявлены доклады из Советского Союза, Англии, Швеции, Израиля и США. Власти приняли такие же меры, как против международного семинара по физике, и не пустили иностранных ученых в СССР. Тем не менее семинар состоялся, хоть продолжался не 3 дня, как планировалось, а всего один день из-за отсутствия многих докладчиков, не допущенных на семинар. Присутствовало 50 человек, в том числе академик Сахаров и иностранные корреспонденты.[13]

Еще до возникновения движения за выезд в Израиль в некоторых городах, где во время войны были совершены массовые расстрелы евреев, сложилась традиция поминовения погибших заупокойной молитвой и возложением венков в годовщины их гибели. Самым известным из таких мест является Бабий Яр в Киеве. 29 сентября там много лет подряд собирались родственники и близкие расстрелянных. С началом еврейского движения за выезд в Израиль в этот день туда стали приходить киевские отказники и даже приезжали отказники из других городов.

По мере роста еврейского движения митинги в Бабьем Яру становились все многолюднее: в 1968 г. там собрались 50-70 человек, в 1969 г. — 300-400 человек, в 1970 г. — 700-800. Власти, пытаясь помешать, начали устраивать в этот день официальный митинг, на котором произносили речи заранее подготовленные ораторы. Они говорили об «израильской агрессии», но не упоминали, что похороненные здесь люди — евреи, убитые за то, что они евреи. В 1971 г. в Бабьем Яру собралось около тысячи человек, в том числе отказники из Москвы, Ленинграда, Свердловска, Тбилиси. Они возложили венки с соответствующими надписями.[14]

В Риге такие же поминания проводились ежегодно 29 ноября на Румбольском кладбище. У монумента расстрелянным читали заупокойную молитву — кадеш. В 1970 г. незадолго до суда над «самолетчиками» там собралось 2 тысячи человек. Они требовали освобождения арестованных. В последующие годы в этот день власти стали закрывать доступ на кладбище.[15]

В Минске утвердился обычай собираться 9 мая в День победы на месте бывшего еврейского гетто, где были расстреляны 5 тысяч евреев. Здесь же в это время стали устраивать и официальные митинги. В 1975 г. на таком митинге выступил Ефим Давидович — отказник, полковник в отставке, кавалер 18 орденов и медалей, родственники которого погибли здесь. Он выступил, оттеснив официального руководителя митинга, и призвал бороться с антисемитизмом в любых его проявлениях, в любом государстве. В 1976 г. таким же образом выступил товарищ Давидовича Лев Овсищер — тоже полковник в отставке и тоже отказник.[16] В 1977 г. в митинге участвовали 200 человек. Эта традиция упрочилась, митинги в минском гетто проводятся ежегодно.

С начала 70-х годов в Москве и других городах, где есть синагоги, участники еврейского движения собираются каждую субботу около нее. Здесь узнают новости: кто получил разрешение, кому отказали, кто и каким подвергся преследованиям. Здесь активисты собирают подписи под протестами против стеснения права на выезд, в защиту преследуемых; здесь обращаются с просьбами о материальной помощи, предоставляемой из-за рубежа, договариваются о совместных акциях протеста. Здесь же встречаются с зарубежными туристами, интересующимися проблемами советских евреев.

После 1970 г. стали очень многолюдными собрания около московской синагоги в дни еврейских праздников. Приходят не только отказники, бывает много молодежи. Вся улица перед синагогой оказывается запруженной народом. Собравшиеся пляшут, поют еврейские песни. Нередко такие праздники милиция стремится разогнать, иногда очень грубо.

5 сентября 1975 г., в день еврейского Нового года, милиция направила к синагоге поток машин, перекрыв соседние улицы и вынуждая ехать на толпу. Но люди не разбежались, а стали садиться и ложиться на мостовую перед машинами, и милиция была вынуждена закрыть проезд мимо синагоги.[17]

В 1971 г. произошла первая демонстрация евреев-отказников у пресс-центра международного кинофестиваля, затем — у приемной Президиума Верховного Совета, около здания ТАСС, около ливанского посольства. Старая женщина Геся Пинсон, мать «самолетчика» Бориса Пинсона, провела одиночные демонстрации. Она выходила к зданию ЦК КПСС с плакатом: «Освободите моего сына!» Однажды Гесю арестовали на 10 суток. Но когда она после этого снова появилась у ЦК с плакатом, сына не выпустили, а ее отпустили в Израиль.

В 1975 г. состоялась первая демонстрация в защиту узников Сиона — 24 декабря, в пятилетие вынесения смертных приговоров «самолетчикам». В последующие годы эта демонстрация повторялась ежегодно на том же месте на ступенях библиотеки им. Ленина, напротив здания Президиума Верховного Совета СССР под лозунгом «Свободу узникам Сиона!». После первой такой демонстрации были осуждены на ссылку двое из девяти ее участников, но следующая демонстрация собрала уже 37 человек.[18]

19 сентября 1976 г. 12 московских отказников подали в ОВИР коллективное заявление с требованием сообщить им отказы в письменной форме с указанием причин и сроков отказа. Через месяц, не получив ответа на заявление, его авторы пришли в Приемную Президиума Верховного Совета с требованием ответа на заявление, поданное месяц назад. Они отказались покинуть приемную, пока их законное требование не будет удовлетворено. Вечером дружинники силой выдворили их из приемной, загнали в автобус и, увезя за город, высадили. На следующий день все повторилось, но евреи отказались выходить из автобуса в пустынном месте недалеко от Москвы. Их вышвырнули силой, избив при этом. После этого происшествия в Приемную явились уже не 12, а 44 человека. Они повторили требование 12-ти, а также требовали наказания виновных в избиении. Делегацию отказников принял министр внутренних дел Щелоков, но он не дал ответа ни на один вопрос. Тогда 44 человека, надев желтые звезды, прошли по центру Москвы к ЦК партии. На следующий день все повторилось.

Это противоборство продолжалось, пока власти не прибегли к задержаниям упорных на квартирах и по дороге в приемные, штрафам и 15-суточным арестам.

Двое из избитых в автобусе отказников — Иосиф Асс и Борис Чернобыльский были арестованы по обвинению в хулиганстве — им вменялось в вину избиение дружинников. 30 октября стало известно, что следствие по их делу закончено, но при этом не был допрошен ни один из свидетелей происшествия в автобусе — отказников. Стало ясно, что арестованных осудят по показаниям дружинников, как не раз бывало на такого рода судах над диссидентами.

1 ноября 1976 г. была создана Группа содействия гласному общественному разбирательству причин и обстоятельств ареста Асса и Чернобыльского. В нее вошли активисты еврейского движения, наблюдатель от Московской Хельсинкской группы (см. главу «Правозащитное движение») и консультант по правовым вопросам — адвокат С.В. Каллистратова. Группа стала активно расследовать дело и направила в советские и международные организации ряд заявлений, в которых освещались обстоятельства дела Асса и Чернобыльского с указанием, что никто из многочисленных свидетелей происшествия, известных Группе, не был допрошен и что не приняты меры к наказанию виновных в избиении отказников. 15 ноября оба арестованных неожиданно были освобождены. Документ об освобождении гласил, что «совершенное ими деяние утратило общественноопасный характер». Эта формулировка прикрывала отступление властей.[19]

В этом случае, как и во многих других, в диссидентском и особенно в еврейском движении, трудно сказать, что именно обеспечило успех — международное вмешательство или активность участников движения. В еврейском движении сказать это в каждом конкретном случае почти невозможно, потому что чаще всего внешний нажим происходит негласно, и даже если он не имел места в данном случае или был не очень силен, именно он мог иметь решающее значение, так как власти знают о постоянном и сильном давлении со стороны еврейского лобби и всегда в отношениях с еврейским движением учитывают это.

Наиболее сильный всплеск еврейских демонстраций пришелся на 1978 г.

С октября 1977 г. 12 отказниц-долгосрочниц безуспешно требовали приема у Брежнева для рассмотрения их дел. Одной из них — Дине Бейлиной — дали разрешение на выезд. Остальные решили подкрепить свои требования демонстрацией. 8 марта (Международный женский день) отказницы решили собраться на традиционном месте еврейских демонстраций в Москве — у Библиотеки Ленина напротив Президиума Верховного Совета СССР. Однако большинство намеревавшихся принять участие в демонстрации были задержаны по дороге. Только две женщины добрались до назначенного места и развернули плакаты на иврите. Их задержали и до вечера они пробыли в милиции.

12 марта состоялась еврейская демонстрация у Дома Дружбы. Демонстранты (человек 25-30, среди них — А.Д. Сахаров) протестовали против нападения арабских террористов на мирных жителей, во время которого погибли дети. Демонстранты развернули плакаты «Позор убийцам детей!». Окружающая публика вырвала эти плакаты и порвала их.

23 мая произошла повторная демонстрация отказниц — на этот раз у Кремлевской стены. 6 женщин стояли с плакатом «Визы в Израиль!». Демонстрация длилась 7 минут, пока ее участниц не увезла милиция.

25 мая 24 отказницы направили в Президиум Верховного Совета СССР сообщение, что они намерены 1 июня, в День ребенка, выйти на демонстрацию вместе с детьми, и поэтому настаивают на обеспечении безопасности. Накануне 1 июня они вместе с детьми собрались на двух квартирах — у Розенштейнов и у Цирлиных. В тот же вечер у дверей этих квартир были поставлены милицейские посты. На следующий день движение перед домами перекрыли, на улицу никого не выпускали, у всех проверяли документы. Женщины, не имея возможности выйти, провели демонстрацию в квартирах. Они выставили в открытые окна плакаты со своими требованиями и скандировали около окна — «Визы в Израиль!». Демонстрация продолжалась 20 минут. Все это время милиция ломилась в двери. Утром 3 июня на тротуаре перед квартирой Розенштейнов появилась несмывающаяся надпись крупными буквами: «Евреев — в гробы!». Супруги Розенштейн, встав по обе стороны от надписи, стали читать псалмы и тору. К ним присоединились несколько отказников, живущих по соседству. Сразу же появилась милиция. Молитву не прерывали, но когда, окончив ее, отказники удалились, надпись была закрашена.

Демонстрации в квартирах были проведены тогда же, 1 июня, и в других квартирах отказников, в частности, у Иды Нудель и у Слепаков. Нудель и Владимир Слепак были осуждены за эти демонстрации на ссылку по обвинению в хулиганстве.[20]

Таким образом, наиболее распространенными формами еврейского движения являются петиции и открытые письма, демонстрации, голодовки. Но в истории еврейского движения за выезд в Израиль не проявилась тенденция к созданию правозащитных организаций.

Создание Группы содействия освобождению Асса и Чернобыльского интересно тем, что это — единственный в еврейском движении случай открытой правозащитной ассоциации. Кроме этого, известны только упоминавшиеся уже комитеты по организации международных сессий научных семинаров. Эти комитеты, как и группа по делу Асса и Чернобыльского, были задуманы не как постоянно действующие, а для обеспечения конкретной кратковременной цели. Однако деятели еврейского движения, как активисты, так и «рядовые» отказники, охотно обращаются в независимые ассоциации правозащитников. Много обращений было в Комитет прав человека в СССР и затем в Московскую Хельсинкскую группу.

Хельсинкские группы были первыми правозащитными ассоциациями, куда наряду с правозащитниками вошли и еврейские активисты.

В этой связи интересно проследить эволюцию отношения участников еврейского движения к правозащитной деятельности.

Добиваясь разрешения на выезд, отказники действуют правозащитными методами, какими являются все описанные выше действия. Эта коллективная правозащитная борьба, собственно, и сформировала из разобщенных отказников общественную силу — еврейское движение за выезд в Израиль. Довольно скоро было замечено, что быстрее отпускают не тех, кто смиренно сидит в отказе, а тех, кто «шумит» и настаивает на своем праве уехать.

В июне 1969 г. три человека, получившие отказы (У. Клейзмер, Б. Борухович и Б. Шлаен) выступили с публичным обращением. Они требовали разрешения на выезд, ссылаясь не на стремление воссоединиться с родственниками (единственная причина выезда, признаваемая властями), но на свою принадлежность к еврейскому народу и желании дать детям еврейское воспитание, что в Советском Союзе невозможно из-за полного отсутствия условий для развития еврейской культуры. В 1970 г. все трое получили разрешение на выезд.[21] Видимо, власти предпочли избавиться от беспокойных граждан. Конечно, в каждом отдельном случае публичные требования рискованны, так как невозможно рассчитать, сразу ли попадешь за границу или сначала в лагерь (попавших в лагерь за активность в еврейском движении после отбытия срока, как правило, выпускают). Несмотря на риск, немало отказников решились на открытую борьбу.

Но и ввязявшись в борьбу за эмиграцию, подавляющее большинство отказников глухой стеной отгораживалось от правозащитников, хотя те горячо им сочувствовали, как людям, терпящим нарушение одного из непреложных человеческих прав и выступали в защиту насильственно задерживаемых в СССР. Большинство отказников мыслило по следующей схеме:

Я не хочу иметь ничего общего с этой страной. Я хочу уехать, а для этого мне не нужно ссориться с властями. Ведь разрешение зависит от них, а не от диссидентов, и поэтому лучше быть от этих диссидентов подальше.

В 1969 г. Юлиус Телесин первым из активных правозащитников подал заявление на выезд в Израиль. К нему тотчас явилась группа молодых отказников, которые пригрозили избиением, если он и после подачи заявления будет продолжать правозащитную деятельность. Они боялись, что это скомпрометирует еврейское движение в глазах властей и навлечет на него их гнев. Какого же было потрясение в отказнической среде, когда именно Телесин очень быстро получил разрешение на выезд. Его проводы были первым совместным мероприятием участников двух движений — еврейского и правозащитного. С тех пор медленно, но все-таки началось сближение между ними.

Случай Телесина оказался первым в целом ряду выездов правозащитников (евреев и неевреев) по израильским визам. Стало ясно, что власти склонны использовать этот канал для избавления от активистов правозащитного движения, арест которых по каким-либо причинам неудобен. Еврейские активисты помогали таким людям в получении вызова из Израиля. С этих пор участники еврейского движения стали меньше осторожничать относительно общения с правозащитниками и позволяли себе время от времени оказывать им поддержку. Стали появляться подписи евреев-отказников под протестами против преследований правозащитников, и даже стало случаться, что именно стремление к выезду толкало некоторых отказников в правозащитное движение. Хоть и редко, но бывало, что правозащитная активность стала предшествовать подаче заявления на выезд в расчете на желание властей избавиться от такого человека.

Заметный толчок к сотрудничеству между еврейским и правозащитным движением дало подписание Хельсинкских соглашений.

В советском законодательстве нет запрета на выезд из страны, но и не декларировано это право — там просто нет речи об этом. Но в Заключительном Акте вопросу о воссоединении семей посвящен специальный пункт, один из наиболее четко сформулированных в гуманитарных статьях Заключительного Акта. Советское правительство обязалось рассматривать такие просьбы благожелательно. Разумеется, отказники тут же стали ссылаться на этот документ. Когда создалась Московская Хельсинкская группа, целью которой было содействие выполнению гуманитарных статей Хельсинкских соглашений, активисты еврейского движения естественно включились в нее. Среди основателей группы были отказники Виталий Рубин и Анатолий Щаранский, затем в нее вошли Владимир Слепак и Наум Мейман. Отказники-евреи приняли участие в работе Литовской и Грузинской Хельсинкских групп (Эйтан Финкельштейн в Литве, братья Григорий и Исай Гольдштейны в Грузии). Как и остальные члены групп, евреи-отказники занимались не только проблемами, связанными с выездом в Израиль, но всем диапазоном общественных проблем. Особенно это верно по отношению к Щаранскому, который стал одним из ведущих деятелей Московской Хельсинкской группы. Эта деятельность способствовала сближению еврейского движения с другими диссидентскими движениями — религиозными и национальными, в том числе с другими движениями за эмиграцию — немцев и пятидесятников. Именно через Московскую Хельсинкскую группу познакомились с проблемами пятидесятников и стали активно помогать им участники еврейского движения Лидия Воронина и Аркадий Полищук. Эмигрировав, они продолжали усилия в помощь пятидесятникам. Полищук стал официальным представителем пятидесятников за рубежом. В СССР пятидесятникам стал помогать отказник В. Елистратов. Анатолий Щаранский много занимался немецкой эмиграцией. Он помог английским кинематографистам, приехавшим в Москву, незаметно для властей снять фильм о советской эмиграционной политике. Значительная часть этого фильма посвящена немцам. Щаранский же представил немцев-отказников западным корреспондентам на специально для этого организованной пресс-конференции. Владимир Слепак ездил по поручению Московской Хельсинкской группы в Ленинград, где объявила голодовку Эмилия Ильина — русская, добивавшаяся права на выезд из СССР.[23]

Власти стремятся не допустить объединения различных диссидентских движений между собой и с правозащитным движением. Думаю, А. Щаранский был обвинен в «шпионаже» и осужден на 13-летний срок именно потому, что он стал олицетворением этой усилившейся тенденции к объединению еврейского эмиграционного движения с правозащитным, с одной стороны, и с еврейскими организациями на Западе — с другой.

Стремление властей разрушить наметившееся объединение еврейского движения с правозащитным подтверждается анализом списка евреев-отказников, репрессированных в апогей этого сближения — в 1977-1978 гг.: Щаранский, Слепак, Ида Нудель и Иосиф Бегун. Все они активно участвовали как в еврейском, так и в правозащитном движении.

После этих движений произошел спад правозащитной активности еврейского движения в Москве, которая до тех пор была его центром.

Здесь создалось ядро отказников-долгосрочников, среди которых были люди с научной известностью (А. Лернер, В. Рубин и др.), со знанием английского языка, что способствовало общению с многочисленными в Москве посланцами еврейских организаций и туристами, интересующимися положением евреев в СССР. Это ядро московских активистов составили люди, полные решимости не только добиться выезда для себя, но и участвовать в решении еврейской проблемы в СССР. Вокруг этого ядра группировались смены волн московских отказников, к ним приезжали за советом и помощью из других городов. Они стали центральными фигурами еврейского движения и служили связующим звеном между этим движением и Западом. Именно они вступили в 1976 г. в тесные отношения с ведущими московскими правозащитниками. Отход еврейских активистов от правозащитного движения объясняется не только несомненной личной опасностью этого альянса для еврейских активистов. Резко против такого объединения настроены еврейские организации на Западе, от которых в значительной степени зависит интенсивность усилий в пользу каждого отказника и даже материальная помощь им.

Но дело не только в усилиях советских карательных органов и еврейских организаций, которые в данном случае действуют в одном и том же направлении. Имманентным разъединяющим моментом служит то обстоятельство, что еврейское эмиграционное движение, будучи по методам правозащитным, состоит из людей, которые имеют целью не оздоровление жизни в СССР, а выезд из него. Цель участников еврейского движения — эмиграция, и это определяет их качественно иной психологический тип. Большинство подающих на выезд озабочено не гражданскими проблемами, а устройством своей жизни и жизни своей семьи. Их искреннее желание — избежать конфликтов с властью. Оказавшись в отказе, они вынужденно оказываются перед дилеммой: решаться ли на такой конфликт — и большинство не решается. Те же, кто по велению натуры или в силу обстоятельств идут на конфликт, опять же делают это только ради собственного выезда, и только немногие логикой борьбы оказываются втянутыми в гражданскую проблематику. Таким образом, в массе своей участники еврейского движения, даже активные и смелые люди, чужды гражданским интересам или, во всяком случае, захвачены ими не настолько, чтобы они вытеснили личные цели. Но в советских условиях гражданское противостояние требует отрешенности от личных стремлений, жертвенности, и это определяет психологический тип участников диссидентских движений больше, чем их политические взгляды. В этом смысле участники эмиграционных движений не являются диссидентами в том специфическом значении, какое получил этот термин в советских условиях. В этом принятом значении термин «диссидент» применим лишь к небольшой части активистов еврейского движения.

Низкий уровень общественного и даже национального сознания основной массы подающих на выезд и, следовательно, отказников тоже, из которых и выходят участники еврейского движения, не остался не замеченным «идейными» активистами, и вызвал их тревогу. В поисках решения этой проблемы наметились два направления — «культурники» и «эмиграционщики».

Идея «культурников» состояла в возрождении национального самосознания евреев через приобщение их к еврейской культуре. «Культурники» видели главную задачу в распространении среди евреев знания истории и религии своего народа, в возрождении национальных традиций, национальной общественной жизни.

Наше дело — в возрождении у евреев в СССР сознания национальной принадлежности к еврейскому народу, а там пусть каждый решает, добиваться ли выезда или оставаться в СССР, но и в Израиле и в СССР еврей должен быть евреем,

– таков примерно ход рассуждений «культурников».

«Культурники» сгруппировались вокруг журнала «Евреи в СССР» и создали в 1975 г. журнал «Тарбут» («Культура»). Из известных отказников к этой «партии» принадлежали В. Браиловский, В. Файн, В. Престин, Ф. Дектор, М. Азбель и др. Благодаря энергии «культурников», широко распространились семинары по изучению еврейской культуры и иудаизма, кружки иврита — не только в Москве и Ленинграде, но и в других городах. «Культурники» ввели обычай собираться в национальные еврейские праздники за городом. Там разучивали и пели еврейские песни, там царил дух национального объединения. «Культурники» же организовали группы для еврейских детей, как бы неофициальные детские сады, с уклоном к еврейскому воспитанию — языковые занятия, рассказы из еврейской истории и т.п. Плодами этих усилий пользовались не только отказники, но и евреи, по разным причинам не подавшие на выезд, но сознающие свою принадлежность к еврейскому народу.

«Культурники» полагали, что возрождение национального самосознания благотворно скажется и на остающихся (прекратит, а то и повернет вспять процесс ассимиляции), и на выезжающих (еврей, осознавший себя евреем, поедет именно в Израиль, а не в США или еще куда-нибудь). Они возлагали вину за увеличение выезда в США на бездействие активистов, не прилагающих достаточно усилий в деле национального просвещения.

«Эмиграционщики», не возражая в принципе против усилий по возрождению национальной культуры, скептически относились к их успешности в советских условиях. Они утверждали, что ни один народ в СССР не имеет полноценной национальной жизни, и евреи тем более не смогут этого добиться. Единственная возможность для советских евреев — исход. «Эмиграционщики» видели свою миссию в обеспечении как можно более широкого выезда. «Эмиграционщики» (А. Лунц, А. Щаранский, В. Слепак, А. Лернер, В. Рубин, М. Агурский и др.) составляли более многочисленную и влиятельную «партию», чем «культурники». Они направили усилия на укрепление связей еврейского движения с международными еврейскими организациями и поддерживающими их политическими силами. Они организовали широкий сбор сведений об отказниках по всему Советскому Союзу — их численности, статуса, их семейного и материального положения, причинах отказа (официальных и фактических), длительности ожидания в каждом случае и т.д. Упор делался не только на всеохватность, но и на оперативность информации: все ставшие известными факты стремились как можно скорее передать за рубеж.

«Эмиграционщики» стали постоянно составлять подробные отчеты за короткие периоды — помесячные, поквартальные и т.д., в которых давалась общая картина еврейского движения и анализировались его тенденции. Усилия «эмиграционщиков» вызвали живой отклик зарубежных евреев, главным образом американских. Активизировались в помощь еврейскому движению в СССР существовавшие еврейские организации и создавались новые — специально для этой цели. В СССР постоянно ездили их посланцы — и как туристы, и в составе официальных делегаций. Потоком шла материальная помощь, которую оказывали и раньше, но в середине 70-х годов она резко увеличилась. За рубежом проводились многотысячные демонстрации в защиту советских евреев и в защиту отдельных отказников. Усилилась лоббистская поддержка исхода евреев из СССР. Стали заметны усилия правительства США в пользу этого движения: досрочное освобождение участницы «самолетного процесса» Сильвы Залмансон в 1974 г. и остальных евреев-самолетчиков в 1979-1981 гг., но особенно — «поправка Джексона-Ванека», постановление Конгресса США, что статус наибольшего благоприятствования в торговле с Соединенными Штатами будет предоставляться лишь странам, не чинящим препятствий эмиграции.

Между «культурниками» и «эмиграционщиками» не было резкого деления — в журнале «Евреи в СССР» нередки были статьи «эмиграционщиков», они принимали участие (даже в качестве докладчиков) в некоторых семинарах, поддерживали кружки иврита, совместно отмечали за городом день независимости Израиля и т.п., участвовали в подготовке международного семинара по еврейской культуре в декабре 1976 г. Но когда в 1975 г. в Москву приехала делегация американских конгрессменов и сенаторов, беседовать с «эмиграционщиками» и «культурниками» им пришлось отдельно, так как несовместимы были их позиции по очень важному политическому вопросу — об отношении к выезду евреев в США. «Эмиграционщики» настаивали на свободе выбора страны проживания (полагая, что еврею всюду будет легче обрести национальное сознание и приобщиться к еврейской культуре, чем в СССР), «культурники» же настаивали на обязательности выезда именно в Израиль, не останавливаясь перед требованием прекращения помощи тем, кто, выехав за рубеж, не добирался до Израиля, и административных мерах против них. Как известно, израильское правительство поддерживало в этом «культурников», но «эмиграционщики» были теснее, чем «культурники», связаны с международными еврейскими организациями.

Наступление на еврейское движение, усилившееся в 1977 г., началось с арестов наиболее активных «эмиграционщиков» — для властей неприемлемы были их тесные контакты как с международными еврейскими организациями, так и с правозащитниками внутри страны.

15 марта 1977 г. был арестован Щаранский. Его арест сопровождался разнузданной антисемитской кампанией в прессе. Затем последовали аресты четы Слепаков, Иды Нудель, Иосифа Бегуна (лето 1978 г.).[23]

После устранения активных «эмиграционщиков» власти принялись за «культурников», арестовав редактора журнала «Евреи в СССР» Игоря Губермана (в августе 1979 г.) и Виктора Браиловского (в ноябре 1980 г.), хотя журнал перестал выходить в 1978 г. Аресты ведущих деятелей обоих направлений еврейского движения очень снизили его активность. На этом сниженном уровне различия между «эмиграционщиками» и «культурниками» стерлись. Активисты еврейского движения продолжают собирать и передавать на Запад информацию о состоянии исхода, но связи их сократились, и информация эта не столь широка и оперативна, как в годы наибольшей активизации движения, хотя и сейчас информация о еврейском движении на Западе полнее, чем о других (но это, пожалуй, определяется не столько состоянием движения, сколько сохранившимся активным интересом еврейских организаций на Западе).