ВЛАДИМИР ШИН СЛОВО — ЭКСПЕРТИЗЕ

ВЛАДИМИР ШИН

СЛОВО — ЭКСПЕРТИЗЕ

Я бы хотел посмотреть в их глаза. Тех, кто делает пакости. Мне мало того, что я вижу сейчас. Расширенные зрачки, полные ужаса, мольбы о помиловании. Я хотел бы видеть эти глаза…

Когда жестокие ладони покрываются потом от усталости, терпеливо наводя зеркальный блеск на цепкое жало ножа.

Когда нерешительно дрожит тонкая ученическая ручка, готовясь нанести выгодную дату, имя, прописку на месте вытравленных…

Настороженность. Кривая усмешка. Ненависть. Испуг в глазах. Все это можно представить. Увидеть — почти невозможно…

— Судебная экспертиза заключила…

Тише! Спокойнее! Кто ты? Мать? Жена? Отец?

Слушайте слова, твердящие еще раз: НАКАЗАНИЕ НЕИЗБЕЖНО!

А может, они скажут другое? От чего все мы облегченно вздохнем. От чего бессильно уткнется в колени радостное плачущее лицо.

Вероятнее всего, это знает лишь он. Одиноко сидящий на длинной, до холода неудобной скамье, кому прямо в глаза заглянуло другое лицо, от бесстрастного взгляда которого не было сил отвернуться. Тогда…

Экспертиза.

* * *

Старый желтый особняк со слезливой по-весеннему крышей. В черном стекле три ряда слов:

«Алма-Атинский научно-исследовательский институт судебной экспертизы».

Можно добавить еще: один из лучших в Советском Союзе. Жаль, что такое на наших табличках не пишется.

Я на втором этаже.

Шуршащие шаги по мягкой ковровой дорожке. Клавишный стук пишущих машинок где-то в высоких углах молчаливого коридора.

Имя этого человека с уважением произносят все криминалисты республики. Один из организаторов института, его директор — Василий Андреевич Хван.

— Наш институт ведет большую научно-исследовательскую работу, которая постоянно переплетается с практической помощью следственным органам всей республики.

Что было у нас на вооружении раньше? Да и можно ли было назвать несколько криминалистических лабораторий научно-исследовательским институтом? Что и говорить, поначалу пришлось трудно… Примитивное оборудование, малоопытные сотрудники.

Ничего, окрепли, понабрались опыта. Теперь можно с уверенностью сказать: любое преступление будет раскрыто. В этом вы сможете сами убедиться, познакомившись с работами отделов.

Большинство наших сотрудников — выпускники юридического факультета Казахского государственного университета. У меня с ними старая дружба, еще с тех времен, когда я заведовал университетской кафедрой криминалистики. И что интересно, порой ребята, я ведь могу так называть своих бывших студентов, проводят такие сложнейшие экспертизы, что остается только с изумлением разводить руками.

Сегодня все наши отделы вооружены новейшей современной аппаратурой, позволяющей проводить самые сложные физические, химические, биологические исследования.

Налажен тесный контакт со всеми институтами экспертизы страны. Ни один союзный форум экспертов-криминалистов не обходится без докладов нашего института. И мы по праву этим гордимся, как гордимся и тем, что многие методы исследования, вышедшие из стен нашего института, заняли свое место в советской криминалистике.

Вас что, удивляет такая тишина? Нет, люди, конечно, на местах. Просто каждый занят своим делом. С чего начать? С любого отдела. Да вот хотя бы с физиков. Знакомьтесь: Александр Викторович Кизнер. Заведующий отделом физических исследований.

«Физический бог» что-то заносит в пухлый «гроссбух».

— Это журнал регистрации материалов, поступающих к нам на экспертизу. Значит так, чем мы занимаемся? Техническими исследованиями документов, всевозможных объектов: дробь, краски, пороховые нагары в стволах оружия, сплавы, металлические изделия. А вообще-то все назвать довольно трудно. Методы самые разнообразные: рентгеновские, микроскопические, фотографические; методы исследования в невидимых инфракрасных и ультрафиолетовых лучах. Вот смотрите — паспорт. Обратите внимание на эту страницу.

Чистая тонкая сеточка бумаги госзнака. Смотрю на свет. Ровные ромбы водяных знаков. Чисто. Александр Викторович смеется.

— Вот фотокопии. Здесь то, что было вытравлено.

Можно прочесть.

«Зарегистрирован брак с гражданкой…»

— А вот интересное свидетельство о рождении. Видите, год рождения?

Четкие цифры. 1942.

— Это фальшивка. Вот настоящая дата. 1940. Два года решали многое. По крайней мере, для человека, совершившего тяжкое преступление. Почему? Очень просто. Человек по документу — несовершеннолетний. Инфракрасная люминесценция установила участок листа, подвергшийся травлению. И все вытравленное было ясно восстановлено ультрафиолетовыми лучами. Давайте пройдем в лабораторию.

* * *

Вытянутое, изящно изогнутое тело спектрографа с черным чехлом на фотокамере. Зеленый экран рентгеновского аппарата. Таблицы. Настенные термометры. Штора на все окно. Стеллаж с пятью сменными рентгеновскими трубками. В ноги ползут толстые кабели.

В отделе немало вещей, собранных изумительными руками заведующего экспериментальной мастерской Владимира Александровича Радченко, вещей, на которых можно смело поставить штамп:

«Сделано в Алма-Атинском научно-исследовательском институте судебной экспертизы».

Вот и сейчас при лабораторном свете я вижу странную коробку, чем-то напоминающую патефон. Блеск лакированных ручек. Горящий глазок.

— Ну, как дела, Алик?

Умоляюще вытянутый палец: тише! Легкое потрескивание. Голубая искра. На красном фильтре фонаря — сосредоточенный профиль эксперта. Молча выходим.

Кизнер поясняет:

— Скажем, на листке два наложенных друг на друга текста. В какой хронологии они наносились? Это совершенно нерешенная проблема в криминалистике. Закрытый замок. Так вот, а Алик Аубакиров, наш старший эксперт, решил изготовить ключ к этому замку из удивительного материала — токов высокой частоты. Первые данные вполне обнадеживающие. Алик во всяком случае настроен оптимистически. Все это в конечном итоге выльется в весьма интересную диссертацию.

* * *

Я вижу ужасное. Черный холод отверстия в исполосованном напильником толстом срезе ствола. Топорно обрубленное на ручном изгибе ложе. Если приложить недостающее, получится малокалиберная винтовка. А это оружие носит название, от которого отдает чем-то далеким, давно забытым, — обрез. В двух местах, где стояли заводские номерные знаки, спотыкающиеся рваные следы зубила.

— Номер восстановим. Он ведь штампован. Его можно было вырубить хоть до половины ствола. Вы слышали что-нибудь о кристаллической структуре металла? Да, эти вещи проходят в старших классах. Так вот, нами впервые в криминалистике был разработан так называемый рентгено-структурный анализ. Заводской штамп при ударе смещает не только верхний слой материала, он нарушает четкий рисунок металла и на значительной глубине. Это и дало нам возможность «увидеть» цифры.

…Рентгеновские лучи безошибочны. На нежной сетчатке человеческого глаза точный рисунок скрытого. Силой изогнутый ригель внешне абсолютно благонадежного замка. Забитые номерные знаки автомашины.

Темные чары нечистой руки трухляво рассыпаются под мощной бомбардировкой частиц старика Рентгена.

Ручка динамика повернута до отказа. Иосиф Кобзон поет о далеких городах. Медленно стынут угольные стержни электрической дуги. Перерыв.

Я считаю, что он чудак, Алексей Иванович Башко. Хороший чудак. Поэт. Как и все его собратья по перу, читает свои стихи по тетрадке. И еще мне кажется, что ребята его стихи забракуют и не пропустят в «Криминалист». И он уйдет в свою лабораторию. Будет наедине с фотоувеличителем рифмовать слова. Получится! Криминалисты — настойчивый народ!

* * *

Густой, нетерпеливый дождь Иришиных волос. Они свободно, слегка волнуясь, падают на черные плечи свитера. Это потому, что у лаборантки Тарасовой сегодня новая прическа.

Очередной настойчивый эксперимент весны.

А у Ириши весна девятнадцатая…

Россыпь волос отражается в десятках вариантов стекла. Крупным планом, мелким. В высоком колпаке микроскопа. В ломкой охапке длинных прозрачных трубок с матовыми рисками делений. В рубиновых каплях термометров.

Ксения Васильевна Виниченко, заведующая отделом, встречает меня как неумолимого инквизитора.

— Что, фотографироваться? Нет, уж увольте! Лучше я вам расскажу об одной интересной экспертизе. Идите сюда.

Взбираюсь на высокий желтый стул. Устраиваюсь.

…Человека не стало. Он превратился в съежившегося сопящего крота. Какая разница, чем крот ковыряет землю: когтями или лопатой? Он делает подкоп под стену магазина.

И все-таки различие есть. Скажем, в ботинках. Простых, кожаных, да к тому же со старыми шнурками.

А в остальном это был ненасытный крот.

Он добрался до того, что так привлекло его своим запахом. С трудом вылез через ту же нору с набитым от обжорства животом.

Вы сможете быстро скрыться, если у вас от натуги рвется затасканный шнурок на ботинке?

Этот крот все же считал себя человеком! Ему пришлось зашнуроваться. Привязывать оторванный конец было просто некогда. Утром его подняла другая рука. Рука следователя.

Вот, пожалуй, и вся история бывалого шнурочного обрывка. Вернее, половина истории. Остальное прошло здесь, в отделе химико-биологических исследований.

Сорок черных полинявших нитей. 20 идут снизу вверх налево. 20 — снизу направо. Сорт материала — один и тот же у обрывка и у шнурка с ботинка подозреваемого. Микрометр показал толщину обрывка и шнурка: 1,35—1,47 миллиметра.

Евгений Иванович Садомсков, эксперт-биолог, крутит в пальцах стеклянную трубочку.

— Это штука нам помогла. Мы натянули на нее обрывок и шнурок. Решили совместить разорванные концы. Понимали, конечно, какой предстоит кропотливый эксперимент.

Я вижу результат на снимке. Шестнадцать нитей из двадцати полностью совместились по точному рисунку переплетений. Подобное и во второй двадцатке.

Вот она — настоящая улика. Разорванный на две части шнурок с ботинка выкручивающегося крота…

* * *

Кольца эфира из коричневого высокого горлышка банки. Резкие. Невидимые. Два белых кружочка фильтровальной бумаги. На каждом, в центре, желтые пятна масел.

Иду за Ксенией Васильевной. Кружочки под темным фильтром. Эфир вокруг пятен светится одинаковыми нежно-голубыми кругами.

— Видите? Масло одно и то же.

Это нужно было доказать двум автолюбителям, решившим обзавестись комфортабельной «Волгой». Говорят, все мечты сбываются. И кто знает… Улыбаться бы им свету через широкое ветровое стекло кабины… Если бы не «проклятый таз» с автолом.

Гараж был явно тесен. Теснота да темнота. А таз стоял на краю верстака…

Утром хозяин схватился за голову: куда исчезла «Волга»? Затем стал соображать. Поднял с пола таз, что лежал у огромной жирной лужи…

Автолюбители отпирались, как только умели. Пришлось их… разуть. Эксперт Лия Тимофеевна Барканова занялась замасленными носками. А автолюбители колотили себя по грудной клетке. Отстаивали обиженное достоинство.

— Да вы знаете, что у нас работа? Мы работяги! Не белоручки, что ходят в узких штанах! Да в нашем цеху не только ботинки или носки можно залить маслом! По горло промаслились!

Можно для верности резануть ладонью по дрожащему кадыку. Это можно.

Пришлось в Алма-Ату послать еще одну посылку с двумя банками масел. «Турбинное-Л» и «Индустриальное». Других сортов в цехе не оказалось.

Итак, три сорта масел. Можно начинать.

Ультрафиолетовые лучи кварцевой лампы. Эфирная вытяжка. Микроорганический анализ. Исследования на вспышку. Фотосъемка. Глаза усталые, натруженные плоскими, выпуклыми, вогнутыми линзами объективов.

Четыре результата. И два абсолютно одинаковых. Из таза и пятен на туфлях, носках…

Кто знает, улыбаться бы кому-то через широкое ветровое стекло…

* * *

Засохшая грязь на жесткой хлопчатке полосатых брюк, на стоптанной подошве кирзовых сапог, в граненом стакане. Ксения Васильевна осторожно соскабливает ее узким лезвием скальпеля.

— Вчера обокрали одну квартиру. У окна, через которое преступник проник в комнату, обнаружили следы падения человека. Очевидно, он, спрыгивая с подоконника, упал. Вот вещи подозреваемого. В стакане — проба грунта с места происшествия.

Восемь длинных стеклянных трубок на фоне белого листа со строго горизонтальными линиями.

— Это градиентные трубки. Каждая из них заполнится жидкостями различных удельных весов. Затем внесем пробы. Вы знаете, что почва состоит из всевозможных компонентов? Все должны расположиться в этих жидкостях, соответствующих их удельным весам. Однородная почва будет иметь одинаковую картину распределения компонентов в градиенте плоскости. Но чтобы дать окончательное категорическое заключение, что грязь на брюках и на месте происшествия одна и та же, мы должны определить химический состав проб. Ну, процентное содержание железа, кальция, магния, алюминия, титана и так далее. Хотите знать результат? Приходите дней через десять.

* * *

Самые мелкие, порой незаметные вещи могут послужить ключом к раскрытию преступления. Ворсинки пропавшего сукна на костюме подозреваемого. Посторонние, порой не всегда обычные примеси в похищенном зерне. Легкая затоптанная шелуха и сами семечки в затасканной базарной кошелке.

Все это приходит сюда, в лабораторию отдела.

Крохотный разновесок в одну десятую грамма. Радужная капелька раствора, нехотя срывающаяся с тонкого стеклянного пера. Кристалл реактива, тающий в пузырчатом растворе. Минуты, часы терпения. И наконец, неопровержимый ответ на неизвестное, нужное.

Им дороги часы затишья у молчаливых колб, реторт, тиглей. Меньше экспертиз — спокойнее не только здесь, в отделе. Спокойно в городе, на далеком отгоне, в темном проулке спящего поселка.

Можно пораздумать над своей научной темой…

Ириша удобно устроилась в тихой стеклянной будочке с книгой.

— Скажите, трудно переводиться с одного факультета на другой?

Она мечтает о химическом.

* * *

Володя Браташ лезет в правый карман пиджака. Разжимает кулак. Гильзы с цокотом сыплются на толстое стекло стола.

— А вы знаете, что на свете не существует абсолютно одинаковых стволов? Каждый из них, пусть даже с одной заводской партии, обязательно чем-то отличается. Скажем, резец станка, делающий нарез в канале ствола, срабатывается, изменяется, дает рисунок, характерный только для этого нареза. Или возьмем гильзу. Посмотрите внимательнее. Видите вон ту легкую царапину? Нет? Пойдемте к МИСу.

Буквы расшифровываются просто: микроскоп исследовательский сравнительный. Он стоит в кабине за черной шторкой. МИСом по очереди пользуется весь отдел криминалистических исследований. Срочному, разумеется, привилегии.

Володина шевелюра — над тускло отсвечивающим черным окуляром. В желтом экранчике МИСа — зажатая гильза.

— Смотрите. Это след выбрасывателя. Причем только одной винтовки. А вообще следы на гильзе могут быть самыми разнообразными. Возьмем для примера две малокалиберки. Одинаковой марки, с номерами одной серии. Но я, чтобы пристрелять ее, сделал 500 выстрелов, а вы — сотню. Естественно, боек на моей винтовке больше сработается. Он отпечатает своеобразный след. Гильза, расширяясь при выстреле от пороховых газов, при обратном ходе трется о патронник. Тоже характерные полосы. Следы от гильзодержателя, патронного упора, от изношенных полей нарезов в канале ствола. И во всем — неповторимое. Кстати, о нарезах.

* * *

…От этого звука вздрогнул человек. Метнул испуганный взгляд. На оконном стекле — косые лучи трещин от кругленькой аккуратной дырочки. Пуля лежит на восковом паркете, вернее, кусочек расплющенного свинца. Но стекло пропустило не всю пулю. Хрупкие зеленоватые грани, словно идеально отточенным лезвием бритвы, аккуратно срезали тонкий кусочек летящей пули. Осколок упал между рамами.

Он умещается между первым и девятым делениями сантиметра. На внешней стороне мягкая канавка, ограниченная с обеих сторон небольшими валиками, — след от поля нареза ствола.

— Конечно, многое зависит от оперативной работы сотрудников милиции. Нам принесли все малокалиберные винтовки, изъятые у подозреваемых. Мы делали по три выстрела в пулеулавливатель, затем на МИСе сравнивали рисунки на пулях от винтовых нарезов.

Время. Выстрелы. МИС. И наконец, категорическое заключение: винтовка ТОЗ-8 № 42352.

О другой пуле знал весь институт. Сочувствовали. Смущенно пожимали плечами. Действительно, как установить диаметр совершенно деформированной пули? Какими-то математическими вычислениями?

Помог Леонид Никифорович Мороз из отдела информации и обобщений, кандидат юридических наук.

— Володя, ты знаешь устройство курвиметра, постоянного спутника геолога? Он определяет длину всевозможных кривых.

Это был нужный выход. Дно пересняли. Увеличили на фотобумаге в 15 раз. Для максимальной точности. Курвиметр дал вторую цифру. Первой был вес пули. Вычисления на бумаге. Вывод: пуля нагана. У подозреваемого было обнаружено именно это оружие.

— Самое увлекательное в баллистике, мне кажется, в бесконечности интересного. Я вам могу дать сто ответов на сто исключительных случаев. А завтра нужно будет давать сто первый, сто второй. И так изо дня в день — новое, захватывающее.

* * *

От вида обычной комнатной стены бросило в дрожь. Из-за четырех слов, нацарапанных торопливыми печатными буквами, карандашом.

«Я тибя не люлю — смерт».

Страшное безмолвие молчаливых знаков.

И спокойный, уверенный тон категорического вывода.

«Установлено, что исполнителем надписи на стене является подозреваемый…»

Галина Васильевна Шикуло — один из авторов вывода.

— От этой экспертизы можно было отказаться. Из-за необычных условий выполнения надписи на стене. Вот она, на фотокопии. А вот образцы почерка подозреваемого. Это — выполненные им в аналогичных условиях. Стоя, на стене. Это — обычной его скорописью. Вот образец печатных букв. Понимаете, у каждого человека имеется постоянный комплекс признаков письма, присущих только данному лицу. Даже если попытаться изменить почерк, то обязательно эти признаки будут проскакивать. Так вот и в этой экспертизе нами было обнаружено семь интересных признаков. Смотрите. Буква «Я». Обратите внимание на необычное расположение овала петли. Вот он и здесь, в обычной скорописи. И здесь — в печатных буквах. Буква «Е». Пожалуйста, средний горизонтальный элемент короче верхнего и нижнего. Буква «Л» — в двух вариантах. Дугообразное соединение элементов и угловатое. А вот буква «Ю». Смотрите, какой интересный прямой нисходящий штрих в верхней части овала. Все эти выявленные устойчивые признаки оказались достаточными для категорического положительного вывода. Преступник был вынужден сознаться.

— Индивидуальные неповторимые признаки — основа наших исследований. Я вам сейчас покажу один список. Вот он. Смотрите внимательнее.

Десять фамилий. Печать исполкома районного Совета. Подпись председателя.

— Поддельная подпись?

— Нет. Подпись настоящая. Это — список на прописку граждан, проживающих в неплановых домах. А вот фотокопия с нашими пометками.

Десятая фамилия — в красных штрихах туши.

— Она появилась в списке после его утверждения. После того как на нем расписался председатель райисполкома. Я здесь хочу еще раз сказать об индивидуальных признаках. Любая пишущая машинка дает свое, характерное только для нее графическое изображение шрифта, определенный шаг каретки, интенсивность красителя и ряд других признаков. Пожалуйста: у этой буквы «К» обрублена верхняя отсечка. «Д» ложится с соседней левой буквой почти впритык. Все это зависит от многих причин. От силы ударов по клавишам, от частоты пользования машинкой, от условий ее хранения.

Расписки. Акты. Расходные ордера. Наряды. Расчетные книги. Анонимные письма. Приемные квитанции. Поддельные подписи. Ломаный почерк.

И категорическое заключение.

И гипсовое лицо, скомканное в страхе грязными суставами пальцев.

И полыхающие от жара стыда потные щеки анонима.

И дрожащие в горестном облегчении влажные опущенные ресницы честного.

* * *

Вечером у Вадима Александровича Лельчина деловое свидание. С каким-нибудь зажимистым, взъерошенным обладателем лопоухих ушей, марочником, полноправным участником собрания филателистов. А утром в отделе об удачной сделке будут знать все.

— Ребята! Какую я вчера марку достал! Республика Того!

Наконец успокоится. Сядет за свой стол в дальнем правом углу. Начнет копошиться в другой коллекции. Коллекции подписей. Нет, не в автографах знаменитостей. В замысловатых росчерках самых разнообразных людей.

— Мы создаем картотеку подписей. Для изучения отдельных признаков при определении индивидуальности подписи. Это нужно для того, чтобы при оценке признаков подписей основываться не только на личном опыте, а, может быть, на определенных математических показателях. Вот, скажем, моя подпись. Но могу я сказать, что она единственная, неповторимая? Только у меня? Какова закономерность повторяемости признаков в подписях разных лиц?

Все эти вопросы в его кандидатской диссертации.

— Ну, как наш отдел? Интересно? О дактилоскопии вы, разумеется, много слышали. Вот экспертиза по краже оружия. Принесли к нам пистолет с отпечатками пальцев. В чем было затруднение? Поверхность пистолета черного цвета, и отпечатки просматривались слабо. А их необходимо сфотографировать, увеличить. Пришлось повозиться с освещением. Направляли пучки света различной концентрации, под всевозможными углами. И все-таки негативы получались слабые. Выручило контратипирование — усиление негативов контактной печатью. Наконец, получили нормальный отпечаток — самое веское доказательство. По нему определили похитителя.

Кроме того, наш отдел занимается исследованиями по словесному портрету, техническими исследованиями знаков, следами орудий взлома, обуви, транспорта.

Кстати, вы дверцу сейфа видели? Во второй нашей комнате? Ну, что же вы? Вместо замочной скважины — лохматая дырища. Женя Якушин такую экспертизу завершил! По мелким царапинам на сейфе определил орудие взлома! Редкая экспертиза! Исполосовал кучу свинцовых пластинок. Искал идентичный след. А фотопленки сколько ушло! И все-таки нашел! Жаль, в другом не отличился. В шахматном турнире. Второе место… Жаль.

А ребята у нас вроде ничего? Нет, нет, вы уж их чересчур хвалите. А впрочем, можно. Они этого стоят!

Стоят!

* * *

У отдела три цвета глаз. Серые — заведующий отделом. Голубые — старший эксперт. Карие — эксперт. Юрий Кисляков. Павел Косенко. Бекарал Орынбаев. В нижней графе паспортов — разные записи: русский, украинец, казах. Строкой выше — четыре одинаковые цифры: всем по двадцать семь. Почти стихи.

Три цвета глаз — отдел автоматических исследований.

Юрий Кисляков:

— Собственно, кроме нашего отдела, в республике нет экспертов-автотехников. В других городах республики экспертизы по дорожным происшествиям проводят инженеры-автомобилисты.

Я до прихода сюда работал в автобазе. Там работа была вроде бы живей. Зато здесь — несравнимо интереснее. Вот, скажем, очередная экспертиза. За что уцепиться? Начинаешь рыться в учебниках, справочниках, каталогах — и вдруг…

Все осознаешь потом, когда расставишь необходимое точно по местам.

Павел Косенко:

— Нашему отделу нет еще и трех лет. Юрий — наш старожил. Он работает в отделе с первого дня основания. Я пришел сюда годом позже, Бекарал — прошлой осенью.

Работа, конечно, страшно интересная. Нам помогают все, начиная от старших отделов, кончая опытными шоферами автобаз, гаражей. Ездим к ним, советуемся. Буквально на днях закончили семинар с работниками госавтоинспекции.

Бекарал Орынбаев:

— Трудновато нам приходится. Экспертиза идет одна за одной. Нагрузка основательная. Но я все время удивляюсь: почему-то не бывает усталости.

* * *

Роковой обрыв находится на семнадцатом километре от высокогорной станции, в ущелье Кумбел, у одного из 86 крутых оскаленных камнем поворотов.

Машина замерла на восьмиметровом дне, понуро стояла на своих четырех колесах с битыми ободами, со свежими изломами бортов среди разбросанных грязно-белых матрацев. Людей не было, их увезли. Из одиннадцати — десять чудом уцелевших.

Нет, шофер не был одиннадцатым. Он был в состоянии говорить.

— Ножной тормоз вдруг отказал… В чем дело, не знаю… Ну, растерялся… Забыл про ручной…

— Главный тормозной цилиндр был пуст. Без тормозной жидкости. Перед нами встала задача: была ли исправна тормозная система в момент аварии?

Залили жидкость. Нажали на педаль пару раз — цилиндр пуст. Откуда бежит жидкость? Оказалось — в тройнике тормозной системы на заднем мосту. Сняли тройник. Посмотрели — ничего не поймешь: масло, грязь. Промыли и сразу увидели дырку в погнутой латунной трубке.

— Ее могло пробить каким-нибудь валуном. Но где тогда в изломе крупицы породы? А они обязательно должны быть в таком случае.

Установили: повреждения образовались в результате нанесения ударов твердым металлическим предметом.

Занялись трассой. Уклон местами достигает двенадцати градусов. Восемьдесят шесть поворотов. Пройти машине такой участок без торможения абсолютно немыслимо. А жидкость из тормозного цилиндра вытекает полностью, в два нажатия. Метров двадцать от начала спуска — и тормоза не держат.

Вывод один: тормоза до катастрофы были в порядке. Тройник поврежден кем-то сознательно.

Зачитали категорическое заключение. Шофер слушал, свесив свалявшийся чуб. Еле выдавил:

— Да, я сам пробил трубку… После аварии. Скорость не рассчитал…

* * *

Парень долго не мог понять: как все это произошло? Машина шла легко, с приличной скоростью. Она послушно вышла на левый вираж… Парень помнит лишь сжавшийся комочек времени. Секунды, наполненные яростным бессилием.

Машина не закончила виража. Ее резко рвануло вправо. Сдавленно всхлипнув захлебнувшимся карбюратором, она тихо застыла в конце глубоко вспоротой борозды вверх колесами…

Заключение отдела автоматических исследований состояло из двух пунктов:

1. Авария произошла в результате выхода из строя ролика рулевого управления.

2. Ролик вышел из строя до катастрофы.

Парень был невиновен.

* * *

Юрий Кисляков ушел в соседнюю комнату, к телефону. Пришел. Молча стал собирать свой чемодан-лабораторию.

— Вызывают на происшествие.

— Можно с вами?

— Ну что ж…

Синий газик с алой лентой. Водитель нетерпеливо ждет, пока мы сядем. Рванули с места. Левые скаты давят из асфальта жалобный визг.

— Что там случилось?

— Бортовая ударила автобус. Лежит на крыше…

— Бортовая?

— Да нет, автобус…

Милицейская сирена режет надвое уличный поток. Машины поспешно шарахаются к бордюрам трассы.

Автобус виден издалека. Немного непривычно: огромная машина лежит на мятой крыше. Битое стекло словно рассыпанная крупная соль. Сорванные сидения. Глубокая вмятина у шоферской дверцы. К счастью, говорят, автобус шел почти пустой. Почти…

Бортовая стоит в двадцати метрах от перекрестка. Покореженный капот. Косые трещины на ветровом стекле. Что здесь произошло? Кто виноват? К нашей машине бросается майор в милицейской форме.

— Наконец-то! Здравствуйте, товарищ Кисляков. Значит, так: бортовая шла снизу, а автобус…

Идем к центру перекрестка. Старшина с почтением глядит на нашу фотоаппаратуру.

— Видал, приехали. Ну, эти разберутся. Будь спокоен.

Кисляков занят съемкой. Примеряется, щелкает затвором. Короткие вопросы. Опустился на колено, заглядывает под капот бортовой. Дальномером фотоаппарата отмечает расстояния.

— Товарищ майор, автобус и бортовую доставьте к нам в институт. Осторожнее с буфером бортовой. Может, задом отбуксируете? Ну все, до свидания.

Едем в институт.

— Что, сложная будет экспертиза?

Молчит. Вытащил блокнот. Поставил еще одну стрелку на схеме. Рассеянно глядя на кончик карандаша, произносит:

— Посмотрим… Главное — какова была у них скорость? Тормозной путь есть. Жаль, что поливалка намочила асфальт. Может, по вмятинам определим? Впрочем, рабочий день окончен. Пора на отдых…

Да, пожалуй, пора. Только мне почему-то не очень верится, что Кисляков сегодня будет отдыхать…

* * *

На граните ступенек — кирзовые сапоги. Штормовка. Громадный рюкзак чудом держится за спиной.

Леонид Никифорович Мороз через час улетает в командировку.

— Далеко, Леонид Никифорович?

— В Гурьев! Семинар экспертов проводить. До скорого…

— Счастливо!..

Конференции, семинары с экспертами областей — обычное для сотрудников института. А это значит: стены института — не только этот старый желтый особняк. Они гораздо шире…

Меня уже не удивляет молчание длинного ряда закрытых дверей. За ними — мои новые друзья. Кизнер, Аубакиров, Виниченко, Садомсков, Орынбаев, Лельчин, Кисляков, Браташ. Криминалисты.

Но я думаю о другом. Может, мы сами виноваты в том, что не сумели чем-то увлечь человека, опустить его задранный воротник, научить смотреть на звезды. Давайте скажем: да, виноваты. В нашем равнодушии.

К чему поднимать шум, когда кто-то с тупой ухмылкой прячет в рукав увесистый ломик. А кто-то это видит, но почему-то считает неудобным хотя бы невзначай кашлянуть. Ведь он еще никого не задел!

А ведь он заденет. Может случиться, и нас. Вот тогда мы возмутимся, начнем требовать. Правильно, разумеется, нужно требовать.

Но лучше бы мы все-таки тогда кашлянули.

Может, поэтому в коридоре института не становится шумнее. Скажем, от суматошной беготни. А эту табличку: «Институт экспертизы» мы со временем аккуратненько снимем. И обязательно сохраним на память. И повесим другую: «Детский сад». Это — в будущем.

А сейчас я осторожно прохожу мимо молчаливых дверей, прохожу как можно бесшумнее.