ВОЗВРАЩЕНИЕ К ЖИЗНИ

ВОЗВРАЩЕНИЕ К ЖИЗНИ

Небольшой листок серой папиросной бумаги извещал, что заключенная Жанна Васильевна Балюк этапирована в тюрьму и со вчерашнего числа значится за мной.

Это извещение меня не обрадовало. Дело в том, что по делам, которые находились в моем производстве, обвиняемой с такой фамилией не было, и я ее не разыскивал. Здесь, очевидно, была ошибка. Я приготовил на имя начальника тюрьмы письмо об этом. Оставалось подписать его у прокурора.

Петр Онуфриевич, прокурор района, прочитал письмо, поставил лишнюю, на мой взгляд, запятую и отложил его в сторону.

— Балюк... Балюк... — задумчиво произнес он. Видимо, фамилия была знакома ему. — Постой, да ведь это же она скрылась лет десять назад. Тебя тогда еще у нас не было. Значит, разыскали ее все-таки. Что ж, вызывай завтра на допрос. Предварительно хорошенько ознакомься с делом...

Из материалов пожелтевшего, запыленного дела я узнал, что лет десять назад...

Впрочем, обо всем, что случилось десять лет назад, можно узнать из рассказа самой Балюк:

— После окончания торговой школы меня направили работать завмагом в село Тарасовку. Это только в направлении было написано «завмаг». На самом деле в маленьком магазине, продававшем все — от школьных тетрадок до селедки и керосина, — работал один человек, который был и продавцом, и экспедитором, и грузчиком.

Мне это даже понравилось. В молодости всегда тянешься к самостоятельности, а мне-то ведь было тогда всего 24 года.

Что вы смотрите на меня? — женщина грустно улыбнулась. — Не похоже, что мне когда-то было 24 года?

Что я мог ответить? В материалах дела сохранилась ее фотография. Круглолицая, полная девушка с кудряшками весело и беззаботно смотрела на мир. А передо мной на стуле сидела седая пожилая женщина. На вид ей можно было дать лет пятьдесят, а то и больше. Выцветшие, слезящиеся глаза, редкие гнилые зубы. В теплый летний день она была одета в ватник и тяжелые яловые сапоги.

Балюк продолжала:

— В Тарасовке меня любили. По крайней мере, мне так казалось. Тому ситцу отпущу в долг, тому водки... Да и сама... Молодая, глупая была, а подсказать никто не подсказал. Прибудет хороший товар, я себе туфли новые, отрез на платье. А деньги как? Не беда, мол, в получку расплачусь. Приходит получка — и то купить хочется, и это. Так и быть, думаю, отдам в следующую. Вот так и пошло...

Через год перед ревизией прикинула я, подсчитала, а у меня товаров на шесть тысяч рублей не хватает. Опустилась я на ящик, спокойная-спокойная, даже страшно. Готовь, думаю, Жанна Васильевна, сухари. И тихо так в магазине, а на душе пустота какая-то, и все безразлично мне. Я ведь даже представления о тюрьме не имела, какая она, а тут, пожалуйста, садитесь!

Незадолго перед тем указ вышел. Не разбиралась я в статьях ваших, только знала, что за растрату 25 лет положено. Только подумать! 25 лет — это вся жизнь!..

Собрала я выручку за неделю, вещи получше и уехала. Вы мне поверьте, гражданин следователь, я себе той минуты простить не могу. Что мне за эти 12 лет пережить пришлось — врагу своему не пожелаю.

Куда ехать, я не раздумывала. Есть у меня тетка в Средней Азии, с Отечественной войны там осталась. Вот к ней и решила махнуть. Еду в поезде, и все мне кажется, что пассажиры на меня внимание обращают, будто догадываются. Со страху ни есть, ни пить не могла. На одной станции решила книжку купить, чтобы время незаметней шло. Я до этого книг мало читала, все как-то некогда было. Схватила первую попавшуюся — и назад в вагон. Надо же было так случиться, чтобы книжка та о шпионах и жуликах оказалась. Тут только я и узнала, как преступников ловят. Прочла я в книжке, что в первую очередь всех родственников проверяют. Мне казалось, что никто не догадается, куда я уехала. А тут сомнения взяли: вдруг меня там уже ожидают? Деваться-то некуда.

Вышла я на первой станции и поехала обратно. С того времени и начала бродить по белу свету. Только где-нибудь на работу устроюсь, а у меня паспорт требуют. Я все выдумывала истории разные жалостливые. Но надолго этого не хватало. Месяца два-три подержат, а там и расставаться пора.

Что я с тех пор пережила, вам не понять. Издергалась, нервная стала какая-то. Увижу, идет мне навстречу работник милиции в форме, так и кажется, что меня арестовывать. До того дошло, что начали по ночам кошмары сниться... Будто иду по улице, навстречу милиционер. Хочу его обойти, а он становится все больше и больше, всю улицу занимает. Околыш красный, как огонь, горит, а он смеется: «Ну что, сбежала от нас, Жанна Васильевна? От нас не убежишь!» Да как захохочет. Дома, стены рушатся, а кирпичи на меня падают. Закричу диким голосом и проснусь вся в холодном поту. А потом всю ночь от страха заснуть не могу.

И так меня эти кошмары измучили, что попала я в психиатрическую больницу. Теперь даже вспоминать стыдно. А тогда рада была. Здесь-то уж, думаю, не найдут. Успокоилась я, пропали страхи, и меня выписали. Выздоровели вы, говорят. А где там выздоровела. Только вышла из больницы — все снова началось. Увижу милиционера и давай бежать, глаза страшные станут, бегу, не знаю куда. Люди внимание обращать стали.

Успокоюсь, приду в себя и думаю: «Нельзя так. Сама себя выдать могу». Пришла мне в голову одна мысль. Да такая, что лучше бы она и не приходила никогда.

Продала я вещички, какие были, собрала денег, купила ружье охотничье, патронов, одежду теплую и ушла в тайгу...

Трудно человеку одному в тайге. До этого случая я и ружья в руках никогда не держала. А тут все самой пришлось делать. Начну рубить, а топор тяжелый — руки опускаются. Брошу все и плачу. Наплачусь и снова работать. Сделала шалаш — обрадовалась. Есть теперь где в непогоду спрятаться. Вскорости и первый дождь пошел. Как ударил проливной, на целые сутки. Шалаш мой через час протекать стал. А потом побежали с веток ручейки, словно душ. Промокла я насквозь, только о себе не думала. Мне бы продукты спасти, чтобы сухими остались. Впереди ведь целый год, а денег у меня ни копейки, все потратила.

Упала я прямо на мешок с продуктами и плачу, бога прошу, чтобы сжалился, чтобы дождь прекратил. Я и раньше в бога не верила, а тут совсем изверилась. Уж как я его просила! Если бы был господь бог, он бы меня пожалел. Только не услышал он меня.

Простудилась я во время дождя. Подняться сил не было, так и пролежала в шалаше три дня, вся мокрая. Как огнем вся пылала, а позвать некого, и помочь некому. Как выжила, сама не знаю. Видно, жить очень хотелось.

Так началась моя жизнь в тайге. Правда, и жизнью это назвать нельзя. Так, существование. Научилась я охотиться, понемножку и мясо появляться стало. Шалаш шкурками выложила, теплее стало.

Только вот с зубами у меня плохо было. Луку, чесноку мало взяла, овощей не догадалась хоть сушеных взять. Ягоды дикие ела. Один раз чуть не отравилась.

Потом пушнину собирать стала. Раз в год в селенье появлялась. Сдавала шкурки, покупала порох, дробь, соль, муку и снова в лес. На человека перестала походить. В бане настоящей семь лет не была, пока в тюрьму не попала. От дыма глаза слезиться стали. А может быть, и не от дыма...

Тоска меня брала. Как наступит вечер зимний, разгуляется метель, сидишь одна в шалаше, слова сказать некому. Все уж думано, передумано. А мысли все лезут и лезут...

Где-то люди сейчас за столом сидят, чай пьют. Или нет — в кино пошли, в театр. А сколько ты, Жанна, раз в театре была? Два раза. Это за всю-то жизнь!

Сколько раз убеждала себя добровольно явиться. Уже все решу, в райцентр приеду, к милиции подойду, а увижу человека в форме — бегу, куда глаза глядят. Только в тайге и прихожу в себя.

Женщина замолчала, вытирая навернувшиеся слезы. Успокоившись, она продолжала:

— Привыкла я к тайге, даже забыла, что есть какая-то другая, настоящая жизнь.

Только жизнь сама о себе напомнила. Километрах в двух от меня разбили свой лагерь геологи. Палатки поставили, видно, надолго обосновались. Значит, думаю, и меня скоро увидят. Расспросы пойдут: кто такая, почему одна в тайге?

Решила я искать другие места. Пошла в селение шкурки сдать, чтобы запасы на дорогу сделать. Пришла в магазин, что надо, купила, когда вижу: идет по направлению ко мне лейтенант милиции. Нет, думаю, не за мной он. Просто кажется по привычке. А лейтенант все ближе и ближе подходит. Не выдержала я. Только повернулась уходить, слышу за спиной спокойный голос: «Куда же убегаете, Жанна Васильевна? Хватит, поди, набегались».

Разыскали-таки меня. Зря только в тайге мучилась. И такая меня злость взяла на самое себя, что свою жизнь погубила. Села прямо на пол и расплакалась. Заплакала, и как-то легче на душе стало, спокойнее.

Вину свою я признаю полностью, гражданин следователь. Только я уже себя сама наказала, жизнь исковеркала...

Балюк замолкла.

Молчал и я. Передо мной сидел человек, который так безжалостно отобрал сам у себя лучшие годы своей жизни. Но как сказать ей, что еще семь лет назад государство простило ее, что еще семь лет назад следователь вынес постановление о прекращении дела, что эти долгие семь лет мучений в тайге она перенесла совершенно напрасно!

Сколько нового, интересного произошло за эти годы в стране! Без нее уехали на целину комсомольцы, не было ее и среди девушек, которые собирались на строительство Братской ГЭС, не знала она и о многих других событиях большой жизни. У каждого за эти годы были свои успехи, свои удачи, победы, свои праздники. Были дни, которые стали праздником для всего народа, для всего человечества. И ради этого стоило жить!

Люди рождались, росли, совершали подвиги. Они любили, у них появлялись семьи. А она пряталась в лесу, как зверь, укрывшийся в своем логове. Ей тоже было двадцать пять лет. Но ничьи уста не шептали ей слов любви. Не узнала она и счастья материнства. Жизнь, как курьерский экспресс, проносилась мимо, мелькая яркими огнями, а она стояла в стороне и смотрела на проходящий поезд.

Хватит ли у нее силы воли и смелости догнать этот поезд, вскочить хотя бы на площадку последнего вагона? Хватит ли у нее сил перенести мое сообщение?

Чтобы неожиданное известие не сломило Балюк, я постарался постепенно подготовить ее к мысли о возможном освобождении. И все же, когда она узнала, что семь лет в тайге были проведены зря, то не выдержала и потеряла сознание.

После нашего разговора Балюк еще два дня пробыла в тюрьме. Это может прозвучать парадоксально, но тюрьма ей заменила дом. Здесь, впервые после семи лет скитаний, она спала на чистой простыне, слушала радио и читала газеты. Здесь, впервые за двенадцать лет, она спала спокойно, так как не надо было больше ни от кого прятаться.

Получив через два дня от родных деньги, Балюк пришла ко мне прощаться.

— Спасибо вам, товарищ следователь, за все. Я... поверьте мне... я еще стану человеком...

Она повернулась и, опустив голову, пошла к выходу. В длинном пустом коридоре гулко раздавались шаги ее тяжелых сапог. Через открытую дверь в коридор ворвался солнечный луч и засверкал на белой стене ярким пятном. И чем ближе подходила она к этому яркому пятну, тем больше расправлялись ее плечи, тем решительнее становились ее шаги, тем выше поднимала она голову.

Жанна Васильевна Балюк возвращалась к жизни.