ОЧЕРК ШЕСТНАДЦАТЫЙ

ОЧЕРК ШЕСТНАДЦАТЫЙ

Борьба с языком иврит. Закрытие школ с преподаванием на иврите. Запрет на издание книг. Театр "Габима"

1

В каждой национальной культуре большевики выделяли две составляющие – прогрессивную и реакционную‚ буржуазную и пролетарскую. Буржуазную культуру следовало подавлять‚ а пролетарскую всячески поддерживать‚ построив на классовых принципах. Захватив власть‚ большевики начали борьбу с "реакционной" культурой‚ а точнее‚ с чуждыми мнениями и убеждениями‚ которые не укладывались в ложе официальной идеологии‚ и дальновидные люди прозревали непоправимые последствия‚ неумолимо ведущие к "обнищанию духа".

Н. Бердяев‚ философ (1918 год): "Русская революция одержима страстью к уравнению‚ она движется черной завистью ко всякому... качественному преобладанию... (Происходит) подбор худших и низвержение лучших. Грозит опасность гибели нашего культурного слоя..."

М. Горький (1918 год): "Большевизм – национальное несчастье‚ ибо он грозит уничтожить слабые зародыши русской культуры в хаосе возбужденных им грубых инстинктов..."

Из свидетельства сестер милосердия Красного Креста (1920 год‚ киевская ЧК): "Ужасно было‚ если приводили кого-нибудь очень одухотворенного‚ очень светлого. Тогда мы знали‚ что это обреченный на смерть. Все культурное‚ выделяющееся‚ высокое большевиков задевает. В них ненасытная потребность истребить все лучшее..."

Сотни тысяч эмигрантов – представителей образованной части российского общества – покинули страну во время Гражданской войны‚ что привело к ощутимым интеллектуальным потерям. Затем большевики начали избавляться от неугодных писателей‚ философов‚ ученых‚ и В. Ленин требовал: "Т. Дзержинский! К вопросу о высылке за границу писателей и профессоров‚ помогающих контрреволюции... Изловить и излавливать постоянно и систематически и высылать за границу".

В конце 1922 года изгнали около трехсот виднейших ученых‚ среди которых оказались философы Н. Бердяев‚ С. Булгаков‚ Л. Карсавин‚ О. Лосский‚ С. Трубецкой, С. Франк‚ литераторы и публицисты Ю. Айхенвальд‚ А. Изгоев‚ М. Осоргин‚ историк С. Мельгунов. Одних высылали насильно‚ другие покидали Россию нелегально‚ переходя границу с соседними странами или пробираясь по льду Финского залива‚ рискуя провалиться под лед и быть застреленными пограничниками. Уходили на несколько лет‚ не более‚ в надежде на кратковременное пребывание в эмиграции‚ пока не рухнет ненавистная власть‚ но вернуться суждено было немногим.

И. Шмелев‚ писатель-эмигрант: "По-моему‚ лучше временно быть без России‚ чем в ней жить с затянутым ртом‚ с заплеванной душой и со связанными руками‚ питая даже признательность за то‚ что тебя терпят и дают хлеб‚ пока ты ходишь с покорной головой‚ – а только поднял – выгонят или в мурью кинут". (Из словаря В. Даля: "Мурья – лачуга‚ конура‚ землянка‚ тесное и темное жилье‚ пещерка"; здесь, очевидно, камера‚ тюрьма.)

По окончании Гражданской войны подвели итоги и подсчитали наконец‚ какие жертвы пришлось заплатить за политические и социальные изменения в стране. Современники свидетельствовали: "Не только в материальном‚ но и в духовном смысле мы стали жить упадочно и убого. Мыслительная реакция на все происходящее вокруг стала у большинства элементарнее и примитивнее. Люди спустились на несколько ступеней вниз по лестнице духовной культуры..." – "Большевизм держится рабством. Рабы доктрины палками вбивают ее рабам духа... Раб или на веру все принимает, или‚ раз сорвавшись с цепи‚ все авторитеты и истины‚ не исключая таблицы умножения‚ валит в мусорную яму..." "Ни жизни, ни Бога: один страх..."

Советские лидеры уделяли серьезное внимание внедрению большевистской идеологии. В 1922 году было создано Главное управление по делам литературы и издательств (Главлит) с отделениями по всей стране‚ чтобы "ликвидировать литературу‚ направленную против советского строя"‚ а через год при Главлите появилось Главное управление по контролю за зрелищами и репертуаром (Главрепертком). Так образовалась государственная система предварительной цензуры: ни один спектакль или концерт‚ ни одна газета или книга не могли увидеть свет без разрешения Главлита и Главреперткома – вплоть до рекламного объявления‚ программы спектакля‚ пригласительного билета на торжественное заседание‚ наклейки на коробке спичек. Выступления конферансье на эстраде‚ клоуна в цирке‚ Деда Мороза и Снегурочки на ёлочном представлении также требовали согласия цензора. Запрещалась критика советской власти‚ пропаганда каких-либо идей‚ не соответствовавших официальной идеологии‚ восхваление прежнего образа жизни; из книг и статей вымарывали слова – молитва‚ Бог‚ Христос‚ святые угодники. Изымали не только идеологически "порочные" произведения – особое внимание уделяли "нерегулируемому подтексту" в литературном или драматургическом произведении‚ который мог привести советского человека к нежелательным выводам и обобщениям.

Цензура не пропускала из-за границы книги‚ "проводившие чуждую и враждебную пролетариату идеологию"‚ даже литературу для детей "с восхвалением старых бытовых условий". Библиотечные фонды были тщательно просмотрены‚ огромное количество книг уничтожили либо перевели в специальные хранилища‚ откуда их выдавали читателям по особому распоряжению.

В. Вересаев‚ писатель (1925 год): "Общий стон стоит по всему фронту современной русской литературы: "Мы не можем быть самими собою‚ нашу художественную совесть все время насилуют‚ наше творчество все более становится двухэтажным: одно мы пишем для себя‚ другое – для печати"... Такое систематическое насилование художественной совести даром для писателя не проходит".

Устранение "чуждой" культуры распространилось и на евреев – недаром Ленин провозглашал: "Борьба против всякого национального гнета – безусловно да. Борьба за всякое национальное развитие‚ за "национальную культуру" вообще – безусловно нет..."

2

После Февральской революции появились по всей стране школы и вечерние курсы для изучения языка иврит‚ работали драматические студии на этом языке и детские кружки "Пирхей Цион" ("Цветы Сиона"). Общество "Тарбут" ("Культура") готовило учителей и воспитательниц детских садов‚ содержало во многих городах детские сады и народные школы с преподаванием на иврите‚ в которых обучалось до сорока тысяч учеников. Печатали на иврите учебники по школьным предметам‚ книги для чтения для детей и юношества‚ литературные сборники‚ справочники, словари и научные труды.

В мае 1917 года проходила в Москве конференция "Любителей древнееврейского языка", на которой поэт Х. Н. Бялик сказал: "В изгнании мы утеряли все: нашу родную землю‚ Храм‚ но не утратили нашего языка... За долгий период скитаний по свету народ вынужден был облегчить свою ношу: не в силах удержать все‚ он отдал многое за "малое‚ стоящее много". Так поступает человек‚ который опасается разбойников: отдает все имущество за одну жемчужину‚ а ее проглатывает. Эта жемчужина – язык наш... Тысячи евреев‚ отрекшихся от еврейства в средние века‚ прежде всего отреклись от иврита и вскоре перестали быть евреями... Так будем же хранить нашу душу. Наш язык – язык души нашей!"

Деятели евсекций категорически отрицали иврит и признавали лишь идиш – "язык еврейского пролетариата" – единственным языком еврейской культуры и просвещения‚ на котором советские евреи смогут "удовлетворять свои интеллектуальные потребности". Это был давний спор еврейской интеллигенции России‚ еще со второй половины девятнадцатого века‚ "спор языков" между "гебраистами" и "идишистами", какой язык признать родным для еврейской общеобразовательной школы: древнееврейский – иврит или "жаргон" – идиш. "Гебраисты" – многие из них были сионистами – вводили в школах преподавание предметов на иврите‚ организовывали кружки для изучения этого языка. "Идишисты" – и среди них бундовцы – отрицали "мертвый" древнееврейский язык и пропагандировали идиш‚ язык народных масс‚ язык улицы и семьи‚ требуя признать его единственным языком еврейской культуры. После захвата власти большевики обнаружили разветвленную систему школьного образования на иврите‚ с которой они начали борьбу. И если прежде это были лишь бесконечные споры между "гебраистами" и "идишистами"‚ то теперь бывшие бундовцы заняли руководящие посты в евсекциях и могли применять любые способы принуждения.

Иврит неразрывно связан с иудаизмом: на этом языке написаны Священные книги‚ на этом языке евреи возносят свои молитвы‚ а потому борьба с иудаизмом стала борьбой и с языком иврит‚ который в глазах властей был "проводником религиозного мракобесия". Иврит связан с сионистским движением‚ провозгласившим его языком национального возрождения в Эрец Исраэль‚ – борьба с сионизмом стала борьбой и с языком иврит. Потому и заявлял руководитель евсекций С. Диманштейн: "Факт таков‚ что древнееврейский язык мертв. А тот мертвец, который не хочет, чтобы его похоронили, он смердит".

Летом 1918 года Еврейский комиссариат предложил сократить преподавание в еврейских школах "на чуждом древнееврейском языке"‚ который "калечит детские души"; по требованию евсекций иврит объявили "языком реакции и контрреволюции"‚ отвлекающим от строительства социализма‚ языком синагоги, буржуев и сионистов – "прислужников британского империализма". По тем временам это звучало дико‚ и даже нарком просвещения А. Луначарский признал борьбу с каким-либо языком актом вандализма. Однако в августе 1919 года народный комиссариат просвещения постановил: "Родным языком еврейских трудовых масс‚ населяющих Советскую Россию‚ является только еврейский язык (идиш)‚ а не древнееврейский (иврит)", а потому "преподавание на языке иврит в школах первой ступени должно быть немедленно прекращено". Иврит признали "иностранным языком"‚ временно сохранив в старших классах и педагогических институтах‚ но вскоре его преподавание запретили во всех учебных заведениях‚ даже в вечерних школах для взрослых; прекратились и научные публикации на этом языке.

В 1923 году письмо в защиту языка иврит подписали профессор Московской консерватории Д. Шор‚ философ М. Гершензон‚ композитор М. Гнесин‚ академик Н. Марр‚ писатель Д. Гофштейн‚ востоковед М. Тубянский, но эти действия уже не могли помочь. Представители власти откровенно заявляли‚ что "все пишушие на древнееврейском языке – контрреволюционеры‚ независимо от содержания произведений": "Суть дела не в содержании‚ а в языке. "Шулхан" на иврите не просто "стол"‚ а стол с сионистской окраской. Даже "Интернационал" на иврите звучит подобно сионистскому гимну".

Из анонимного письма в ЦИК СССР (1926 год): "Считать язык контрреволюционным так же абсурдно, как считать море контрреволюционным, потому что в нем купались цари и прочие контрреволюционеры... Пусть каждый изучает то, что ему нравится, а не то, что нравится Еврейской секции".

Наступление на язык продолжалось; преследовали даже частных преподавателей иврита‚ причисляя их к сионистам‚ что могло привести к ссылке в Сибирь или Среднюю Азию. На Украине собирали подписи под воззванием разрешить преподавание иврита в школах; дети жаловались в Москву: "Нам не дают заниматься на древнееврейском языке..."‚ а украинские власти заявили в ответ‚ что письма детей – это попытка "подрыва еврейской советской школы и замены ее древнееврейской националистической". Летом 1928 года учителя иврита направили письмо М. Горькому: "Как в мрачные времена средневековья‚ во всех городах и местечках иврит сейчас изучается в глубоком подполье. В подвалах‚ за плотно закрытыми ставнями‚ в вечном страхе сотни и тысячи детей и юношей изучают этот язык и ивритскую литературу. Нет сил молчать!.."

Иврит продолжали изучать в подпольных группах, хедерах и иешивах‚ в общинах горских‚ грузинских‚ бухарских евреев. В 1931 году под Москвой состоялся нелегальный семинар для подготовки преподавателей иврита; все участники семинара были затем арестованы.

3

В 1921 году поэт Х. Н. Бялик попросил М. Горького помочь группе писателей выехать из России: "Служить нашему народу и его культуре на другом языке мы не можем‚ ибо только иврит есть язык души нашей..." Горький обратился к В. Ленину‚ разрешение было получено‚ и в июне того года группа писателей вместе с Бяликом отплыла из Одессы.

Молодые литераторы‚ писавшие на иврите‚ клеймили позором уехавших маститых писателей‚ "генералов от литературы"‚ которые "в страхе перед октябрьским набатом покинули поле битвы‚ сбежали‚ предали"; они заявляли: "Мы выросли вместе с революцией. Мы не хотим скитаться по чужим странам‚ убегая от трудов новой жизни..." – "Мы не сионисты. Мы не верим‚ что клочок земли размером с ладонь... является главным условием‚ без которого иврит теряет свой смысл и содержание..." "Человек, которого не захватил здесь революционный поток, не человек, а мумия, в его жилах течет лягушачья кровь..."

Писатели и поэты, ровесники века, воспевали на иврите "восходящую зарю нового мира" и желали служить ему на древнем языке – это было то единственное‚ что они хотели сохранить из прежней еврейской жизни‚ "обреченной на уход с исторической арены". Пламенные призывы большевиков к социальной справедливости напоминали им речи библейских пророков. Их настроения были созвучны настроениям прочих пролетарских поэтов и писателей‚ а потому молодые литераторы провозглашали на иврите: "Во времена мировых потрясений нет места слезам и жалости..." – "Лучше смерть‚ чем агония среди гнилых обломков прошлого..." – "Возьмите мою кровь‚ чтобы украсить прогнившие стены красными плакатами..." – "Огни мщения закалили железо наших мускулов..." – "Мы рвёмся в бой‚ мы жаждем крови..." Они еще не догадывались‚ что вскоре подойдет и их очередь решать этот вопрос – уезжать из страны или обречь себя на молчание и гибель.

Э. Штейнман‚ писатель: "Буря‚ революция‚ весть об избавлении – вот что лежит в основе иудаизма... Обратитесь к Торе‚ к книгам пророков‚ к Писаниям – каждая их страница взывает: переворот! Власть справедливости или всеобщее запустение..." (в 1924 году уехал в Эрец Исраэль).

Ц. Плоткин‚ писатель: "Революция – единственная наша реальность‚ сущность нашей жизни‚ и нет для нас другой. Только революция приводит в движение мускулы нашей грудной клетки..." (в 1948 году осужден на пятнадцать лет заключения).

В 1923 году издали в Харькове сборник на иврите "Цилцелей шама" ("Звенящие цимбалы") тиражом в сто экземпляров. Понадобились долгие хождения по инстанциям, чтобы добиться разрешения на выпуск этого сборника тридцать две страницы малого формата. Через два года после этого группа писателей получила разрешение выпустить на иврите сборник стихов и прозы "Берешит" ("В начале"). Книгу отпечатали в Берлине и прислали в Москву триста экземпляров; ее авторы желали "сквозь первозданный хаос‚ сквозь кровь‚ огонь и клубы дыма" увидеть рождение иного мира без неравенства и эксплуатации. Но по соседству с пафосом и плакатностью соседствовали строки раздумий и сомнений – к примеру‚ обращение к старой бабушке: "Твой внук лишь гасит искры в своей душе‚ но нового огня не зажигает. Кто же осветит ему сумрачную ночь?.."

В 1927 году в Харькове увидел свет сборник стихов поэта Б. Фрадкина‚ посвященный десятилетию Октября: это была последняя книга с художественными произведениями на иврите в Советском Союзе. В том же году разогнали ленинградское объединение группы "гебрейских писателей" и многие из них попали в тюрьму; иврит оказался единственным из языков различных народностей Советского Союза‚ который подлежал запрещению, хотя по этому поводу не было издано ни одного постановления. В своем обращении к властям писатели настаивали на принятии какого-либо решения: "Если наш язык по непонятным для нас причинам вреден и контрреволюционен‚ то мы требуем его запрещения законом. Если же национальная политика допускает существование всех языков‚ то мы требуем закона‚ запрещающего его преследование". В ответ на это им разъяснили: иврит – мертвый язык‚ а у мертвого нет прав.

В 1932 году в Большой Советской энциклопедии написали: литература на иврите "имеет своей базой почти одну только Палестину‚ где она развивается под знаком сионизма‚ еврейского фашизма..." В 1934 году‚ после смерти Х. Н. Бялика‚ М. Горький назвал его "почти гениальным" поэтом‚ предложил издать его произведения‚ но поэта "заклеймили" в газете "Эмес": "Бялик превратился в активного лидера фашистской интервенции против Советского Союза..."

Иврит всячески противопоставляли языку идиш. Утверждали даже‚ что гебраизмы – слова с корнями из иврита – ввели в идиш раввины и буржуазия‚ а евреи-рабочие ими почти не пользовались и готовы к их немедленному искоренению. Не пропускали из-за границы книги на иврите и исключили его из учебных программ университетов. В библиотеках изымали книги на этом языке и сдавали в утиль на переработку‚ закрывали издательства и журналы‚ в типографиях уничтожили шрифт‚ а потому цитаты на иврите в научных публикациях вписывали в набор от руки. Литераторов‚ работавших на иврите‚ не принимали в Союз писателей, не разрешали проводить вечера для чтения их произведений. Любители языка издавали рукописные журналы‚ печатали их на гектографах и передавали из рук в руки, – один из них получил название "Заполнение пробела". Это были варианты "самиздата" тех времен, "одинокие островки в море равнодушия и враждебности к языку иврит".

Одни литераторы успели выехать в Эрец Исраэль‚ других ожидали тюрьмы с лагерями – в годы "большого террора" даже самостоятельное изучение иврита приравнивалось к преступлению. Писатель А. Карив вспоминал: иврит нашел "последнее прибежище в надписях на памятниках еврейских кладбищ... Шло время‚ но ни одной печатной строчки на иврите не попадалось мне на глаза. В те годы я сохранил лишь свои старые спрятанные записи‚ которые доставал и перечитывал время от времени‚ чтобы наедине с самим собой услышать звучащий шепотом иврит. Порой‚ когда я писал стихи на иврите‚ странные сомнения закрадывались в мою душу: не создал ли я сам этот язык в своем воображении?.."

4

Авраам Фриман‚ поэт и прозаик. Родился в Подолии на Украине‚ поселился в Одессе‚ преподавал иврит и писал на этом языке без надежды на публикацию. "Как давно не видел я ни одной книги на иврите... – жаловался он. – Видимо‚ кто-то нарочно лишает меня этого..." В Тель-Авиве вышел в свет его роман "1919" – о реальных событиях из жизни украинских евреев во время Гражданской войны‚ о еврейской самообороне и погромах‚ во время которых автор романа случайно уцелел‚ а его отец‚ братья и сестра были убиты. Фриман бедствовал в Одессе‚ жил случайными заработками‚ сообщал другу в 1932 году: "Очень страдаю из-за рваных галош и ботинок‚ впитывающих в себя грязь и влагу... Приходится часами стоять и мерзнуть в больших очередях‚ чтобы получить три галеты‚ немного мамалыги или водянистый суп‚ литр керосина для освещения. Но самое неприятное – вечный холод в моей комнате‚ днем и ночью‚ холод промозглый‚ пронизывающий тело до костей..."

В 1936 году Фримана арестовали за связь с зарубежными сионистами и отправили в ссылку на Урал‚ где он провел десять лет. Израильские писатели присудили ему литературную премию имени Х. Н. Бялика за роман "1919"‚ но Фриман так и не увидел своей книги. Его друг вспоминал: "Он был одет‚ как нищий‚ его нервы были настолько напряжены‚ что Авраам боялся собственной тени..." Авраам Фриман умер в 1953 году.

Элиша Родин‚ поэт. Первые его стихотворения на идиш были широко известны‚ их учили в еврейских школах‚ пели песни на его стихи; в 1920-х годах‚ в период гонений на иврит‚ он стал писать только на этом языке. Не смог выехать из СССР, несмотря на старания друзей; жил в Москве‚ подметал улицы‚ убирал по ночам тоннели метро; не имея возможности печататься‚ посылал стихи и очерки в тель-авивские газеты и журналы‚ не прячась за псевдонимом. Он говорил о себе: "Ничего необычного я не принес в этот мир. Я приношу лишь свое сердце..." Его исключили из Союза писателей‚ многократно вызывали в НКВД‚ допрашивали‚ и лишь тяжелое нервное заболевание спасло Родина от ареста.

В 1938 году в Тель-Авиве напечатали сборник его стихов и прозы (в переводе с иврита "На чужбине"). Родин писал о "страстной тоске по земле единственной"‚ повторяя в изгнании слова Иова: "Опротивела душе моей такая жизнь..." Считал себя обязанным "нести бремя пророков среди презрения и осмеяния" в том мире‚ где приходилось заворачивать Библию в газету "Правда"‚ "чтобы укрыть ее от враждебных глаз". Воспевал иврит – "язык языков"‚ "утешение в несчастье"‚ "последний остаток наших сокровищ"; даже словарь иврита на столе "светится чудесным светом‚ ведь в нем душа моего народа". Не побоялся напечатать в Тель-Авиве, под своим именем, такие строки о коллективизации: "Земля усеяна святыми костями крестьянских детей от их домов и до Сибири. Чем они провинились? Тяжек их грех – они хотели работать на своей земле... каждый на своем наделе".

Личная жизнь Родина сложилась трагически. Несмотря на сопротивление жены‚ его сыну сделали обрезание‚ он учил его языку иврит‚ знакомил с Библией‚ "чтобы проветрить мозги‚ напичканные пятилетними планами‚ клеветой на Бога‚ иудаизм и человечность... Их много‚ а я один‚ – кто победит?.." Жена Родина опасалась ареста‚ считала‚ что страдания и жертвы‚ принесенные древнему языку‚ нелепы и бессмысленны‚ а потому ушла от мужа и забрала сына; в годы войны семнадцатилетний юноша ушел добровольцем на фронт и вскоре погиб. Перед смертью сын написал отцу‚ что "стал немного его понимать"‚ и Родин сказал после этого: "Я знаю‚ что прежде‚ чем сомкнуться навеки‚ твои глаза открылись ивриту". Элиша Родин написал цикл траурных элегий "Ла-бен" ("Сыну") и попросил цензоров отправить его в Эрец Исраэль: "Стихи написаны на языке Библии‚ языке моего детства‚ языке моего народа‚ языке‚ который я люблю‚ как любит музыкант свой музыкальный инструмент‚ потому что только на этом языке я способен выразить свои чувства... Поэт‚ пишущий на иврите‚ Элиша Родин". С разрешения властей стихи были напечатаны в Тель-Авиве‚ несколько экземпляров прислали в Москву, и после долгих проволочек поэт сумел увидеть свою книгу.

Из воспоминаний о его последних днях: "Комнатка величиной с могилу. На колючей соломенной подстилке лежал поэт... Несколько полуочищенных картофелин мокли в заржавленной жестяной банке. Единственное окно каморки было затянуто паутиной. Желтой рукой скелета угасающий Элиша Родин вытащил из-под изголовья свои рукописи и едва слышно прошептал: "Передайте моему другу... и поцелуйте за меня Святую Землю..." Больной и одинокий‚ Элиша Родин умер в 1946 году с ощущением: "Я – последний поэт на иврите в Советском Союзе". Это ему принадлежат строки: "На реках печали они умертвили наш язык. Никогда‚ никогда не забыть мне унижений..."

Хаим Ленский (Штейнсон)‚ поэт. Родился в Литве‚ жил в Ленинграде‚ работал металлистом в артели "Гехалуца"‚ писал стихи на иврите. Из воспоминаний: "Перед нами предстал небольшого роста молодой человек в черной рубахе и кепке... Поставленный на работу у пресса‚ он оказался одним из самых добросовестных и требовательных к себе работников... Был он замкнут‚ всегда задумчив‚ и нам казался чудаком. Но поздно вечером‚ когда мы возвращались домой после второй смены по заснеженным улицам‚ или летом‚ в сером свете белых ночей‚ его душа раскрывалась в беседе..." Ленский переправлял свои стихи в Тель-Авив‚ где их печатали в альманахах‚ переписывался с Х. Н. Бяликом‚ который ценил его дарование и безуспешно пытался вызволить из СССР. "Вытащите меня отсюда! – писал Ленский своим друзьям. – Не бойтесь: если мои стихи не сгодятся – руки прокормят меня. Ведь рельсы нужны и для железных дорог в Эрец Исраэль..."

В 1934 году Ленского приговорили к пяти годам заключения "за контрреволюционную деятельность" и отправили в Сибирь на принудительные работы. Он сообщал жене: "Еще больше ослабел... Еле хожу... Обмороженные пальцы гноятся и нестерпимо болят... Все мои рукописи без возврата пропали. Стихи приходится восстанавливать по памяти..."

В сердце Сибири‚ в чистоте снегов‚

Что приготовила ты мне‚ судьба?

Еще одно мучение? Пусть. Лишение? Пошли его‚

И я не стану спрашивать‚ откуда оно.

Готов я к нему‚ готов...

Ленский отбывал срок в сибирских лагерях‚ а друзья в Тель-Авиве считали его погибшим и выпустили в память поэта сборник его стихов. Он вышел из заключения в 1939 году‚ жил под Ленинградом на положении ссыльного‚ не имея возможности соединиться с женой и маленькой дочерью‚ работал ночным сторожем‚ писал стихи на иврите о еврейских местечках Литвы‚ о сибирских пейзажах и жизни в лагере‚ переводил А. Пушкина‚ М. Лермонтова‚ А. К. Толстого‚ перевел на иврит часть эпоса вогулов – малого народа Сибири. Хаима Ленского называли "соловьем без гнезда"‚ который обогатил современный иврит‚ а он продолжал работать‚ не желая "выбрасывать скрипку‚ пока хоть одна струна звучала радостно": "Будь благословенна, радость, спасибо за визит, нежданная госпожа..."

В 1941 году Ленского снова арестовали и осудили на десять лет за "антисоветскую деятельность". Жена скончалась в эвакуации‚ дочь отправили в детский дом‚ Ленский погиб в заключении в сибирском лагере, в 1943 году‚ – было ему тогда тридцать семь лет‚ и место захоронения неизвестно. Через пятнадцать лет после этого в Израиль попали записные книжки поэта‚ сохраненные его другом‚ в которых оказалось более ста неизвестных стихотворений. Ленский писал незадолго до гибели: "Израиль далекий! Склонятся ли пальмы твои вослед сыновьям‚ что исчезают в снежных пустынях Сибири?.."

Цви (Григорий) Прейгерзон‚ прозаик и поэт. Иврит был для него "скрытой родиной"; он писал рассказы и стихи на иврите и посылал за границу‚ пока это не стало опасным занятием в Советском Союзе. Был специалистом по обогащению каменного угля‚ автором научных работ и учебных пособий‚ преподавал в Московском горном институте‚ а в свободное время писал на иврите без надежды на публикацию. В 1949 году был осужден на десять лет лагерей за участие в "антисоветской националистической организации". Выйдя на свободу‚ Прейгерзон написал: "Еще в тюрьме я поклялся‚ что не оставлю иврит‚ и я верен этой клятве поныне. И пусть меня посадят во второй и в третий раз‚ иврит все время будет со мной... будет жить во мне до последнего вздоха..." Он пересылал в Израиль рассказы‚ воспоминания‚ роман "Эш га-тамид" "Вечный огонь"‚ которые печатали под псевдонимом А. Цфони ("Северный"); израильские писатели называли автора "своим человеком в доме иврита": "Это чудо! Как мог он сохранить свое дыхание? Как разыскать розу посреди заснеженного поля?.."

Прейгерзон умер в 1969 году‚ и на похоронах один из друзей сказал: "Цви‚ ты обогащал не только уголь‚ ты обогащал наши души!" Через год урну с прахом писателя‚ согласно его завещанию‚ привезли в Израиль и захоронили на кладбище кибуца Шфаим; на памятнике написано: "Здесь похоронен ивритский писатель, ученый, сын своего народа". Одну из улиц Тель-Авива назвали улица А. Цфони.

Ц. Прейгерзон‚ из рассказов (1934 год):

"Я родился в начале века в маленьком‚ тесном городишке. Здесь я сделал свои первые шаги в вечно непросыхавших лужах. Пыльный‚ слякотный и угасавший – таким мир впервые предстал перед моими глазами. Верующие старики-евреи тревожно вглядывались в будущее‚ неизвестно чем грозившее их внукам и правнукам. Как раненое животное‚ что беспокоится за судьбу своего детеныша‚ так и те‚ кому вскоре предстояло уйти из жизни‚ тревожились за нас‚ за судьбы тех‚ кто вступал в эту жизнь.

Душу народа лихорадило в синагогах. По субботам‚ совершая с хасидами три трапезы‚ я впитывал в себя этот трепет еврейской души‚ и томительная тяга к еврейству вошла в мою кровь‚ отравила меня сладостным своим ядом и навечно сделала пленником иврита. Хасиды‚ покачиваясь‚ пели грустные песни‚ а я не сводил с них увлажненных глаз‚ с благоговением погруженный в особый мир. Их песни казались мне молитвой сердца‚ пред которой‚ на ее пути к Всевышнему‚ расступались небеса...

Я жил в этом мире‚ отдавая ему весь жар своего детского сердца. И радостно было мне сознавать себя частью этого целого. Ибо к тому времени я уже понял‚ что тот‚ кто разрывал цепь и выпадал из нее‚ терял самого себя‚ становился изгоем... Откуда мне было знать‚ что и с меня еще сурово спросится за жизнь ушедших поколений‚ что на моих плечах отныне лежала доля спасительной работы Машиаха. Но увы‚ ноги мои были еще так слабы‚ а вокруг парили звонкие сны-птицы..."

5

Учитель из Белостока Н. Цемах (будущий актер и режиссер) собрал в родном городе учащуюся молодежь, основал Еврейский любительский артистический кружок, и они впервые в России сыграли спектакль на иврите 29 июня 1909 года. Это была переделка пьесы Мольера "Школа мужей", которая шла под названием "Мораль для дурной молодежи". Артистический кружок превратился в передвижной театр "Га-бима га-иврит" ("Ивритская сцена"), поставил пьесу О. Дымова "Слушай, Израиль!", гастролировал в Вильно и в других городах. Затем Цемах оказался в Варшаве, познакомился с М. Гнесиным, и тот вспоминал впоследствии: "Его губы и руки дрожали, когда он рассказывал о своем пути в театре... Глаза его горели и ничего не видели перед собой, ноги носили его взад и вперед по комнате, как будто он грезил наяву..." Цемах и Гнесин создали в Варшаве театр на иврите, поставили несколько спектаклей, и к ним присоединилась Хана Ровина, будущая знаменитая актриса.

Началась Первая мировая война; среди прочих беженцев Цемах оказался в Москве, и в 1917 году там появился театр "Габима" ("Сцена") – "будущий передвижной театр еврейской трагедии". В сентябре того года Цемах встретился с создателем Художественного театра К. Станиславским и убедил его‚ что для развития национальной еврейской культуры необходим театр на языке иврит. "Единственное, чего я прошу, сказал Цемах, это помочь нам учиться, особенно в нынешний период родовых мук". Станиславский предложил Е. Вахтангову стать художественным руководителем "Габимы", и на первой встрече с артистами Вахтангов сказал: "Начните учиться с самого начала и забудьте, ради Бога, что вы были когда-то актерами, потому что это может только помешать".

Актеры работали в дневное время, чтобы прокормиться в голодные годы, от недоедания падали в обмороки, но не прекращали вечерние и ночные репетиции. Их конечная цель была грандиозной переехать в Иерусалим, основать там театр, и один из артистов вспоминал холодную московскую зиму, когда они пытались согреться возле печки: "Цемах прекратил на мгновение подбрасывать дрова, поднялся, как человек, которому явилось видение... начал говорить сильным голосом: "И вот мы в Иерусалиме, и здание "Габимы" возвышается во всем своем великолепии на горе Скопус, наши актеры современные левиты, у нас свой хор, художники, режиссеры, танцовщики все наше. И люди, живущие в Сионе, идут к нам, странники со всех концов земли приходят, чтобы увидеть спектакли "Габимы". Мы еще увидим все это, но пока... Холодно, очень холодно, я не могу поддержать огонь".

В октябре 1918 года состоялась премьера первого спектакля – четыре одноактные пьесы еврейских писателей‚ переведенные на иврит с языка идиш. Затем больного Вахтангова заменил режиссер В. Мчеделов‚ и через год они показали премьеру спектакля "Вечный жид" Д. Пинского‚ которая прошла с успехом. М. Горький трижды побывал на спектакле‚ предсказав будущее театра, – "этот здоровый красавец-ребенок обещает вырасти Макавеем"; он написал о своих впечатлениях: "Что тебе – русскому‚ атеисту – Иерусалим и Сион‚ что тебе гибель Храма?" – спрашивает разум. А сердце горестно трепещет‚ видя муки пророка‚ который предчувствует несчастье народа... муки его размозженной души".

В том спектакле Хана Ровина исполняла роль матери Мессии‚ оплакивавшей разрушение Иерусалима; один из зрителей вспоминал через много лет: в спектакле "Вечный жид" было "мгновение‚ принадлежащее к великим мгновениям еврейского театра... Слышавшие ее вопль помнили много лет спустя дрожь по спине‚ рожденную плачем Ханы‚ будто предвещавшим ужасы Катастрофы".

Из журнала "Еврейская летопись" о спектакле "Вечный жид" (Петроград): "Язык "Песни песней" может вдохновить того‚ кто говорит на этом языке‚ так же‚ как язык Софокла мог бы вдохновить современного грека‚ если бы он сохранил чистоту расы‚ так же‚ как латинский язык мог бы вдохновить латинянина-римлянина‚ если бы исторические судьбы не превратили его в современного итальянца... Со сцены звучит гибкий‚ звонкий‚ сочный язык‚ не производящий впечатления увядшего и мертвого..."

Из газеты "Последние новости" о том же спектакле (Петроград): "Сколько бы проиграли мощь, величие, красота, подлинность зрелища, если бы оно было разыграно на жаргоне (языке идиш) или великорусском языке. Ни тот, ни другой не передали бы и тени звуков, составлявших, как бы сказать, самую душу зрелища..."

Основателям "Габимы" пришлось преодолеть многие трудности – отсутствие репертуара на иврите‚ нехватку актеров‚ знающих этот язык‚ предубеждение против спектаклей на языке молитв‚ невероятные сложности при изготовлении декораций и костюмов в нищей‚ разоренной и голодной стране‚ но более всего – сопротивление деятелей евсекции‚ выступавших против театра, который "не поднимает боеспособность пролетариата", против "буржуазного и реакционного театра‚ играющего на языке‚ который давно устарел и вышел из употребления". "Габима" получила статус Государственного академического театра и финансовую поддержку наравне с Большим‚ Малым и Художественным театрами‚ но евсекция предпринимала огромные усилия‚ чтобы отменить субсидию и закрыть этот театр. С. Диманштейн, председатель Центрального бюро евсекций, говорил: "Габима" есть прихоть еврейской буржуазии, и содержать на средства государства... такой театр, который не нужен ни рабочим, ни крестьянам, недопустимо... Еврейская буржуазия пусть, пожалуй, благодарит, что мы не закрываем ее учреждения через ВЧК ".

Цемах устроил публичный диспут‚ на который пришли сторонники и противники театра‚ и споры на эту тему были яростными. Театральный критик С. Оболенский вспоминал: "Нужно ли говорить‚ что противники "Габимы"‚ восстававшие против "буржуазной затеи" и требовавшие театра на жаргоне‚ были коммунисты?.. Много я видел людей яростных за эти годы‚ людей в последнем градусе каления‚ но таких людей‚ как еврей-коммунист‚ я не видел. В его жилах не кровь‚ а пироксилин; это какие-то с цепи сорвавшиеся, рычащие, трясущиеся от злобы... До чего доходило! Театр обвиняли в "деникинстве"... но самое страшное для них слово... от которого они поднимались на дыбы‚ это – сионизм... Помню великолепную речь Цемаха... "Габима"‚ – говорил он‚ – это наша духовная весна‚ это ледоход нашей души". Немало было блёсток еврейского юмора. Один старичок сказал: "Здесь много спорят о том‚ мертвый или живой древнееврейский язык. Собственно‚ не так это важно‚ но думаю‚ что если бы он был мертвый‚ то о нем бы или не говорили, или говорили бы только хорошее".

На помощь "Габиме" пришли люди разных убеждений – московский раввин Я. Мазе и член Политбюро Л. Каменев‚ певец Ф. Шаляпин и писатель М. Горький‚ режиссеры К. Станиславский, В. Немирович-Данченко и А. Таиров‚ поэт Вяч. Иванов‚ актеры и художники‚ – И. Сталин бывал на спектаклях "Габимы" и оставил благожелательную запись в книге отзывов. В 1920 году крупнейшие работники искусств подписали петицию с просьбой сохранить театру государственную субсидию; Л. Каменев написал "Всецело присоединяюсь", и наконец было принято решение: "Выражаю свое согласие на выдачу субсидии древнееврейскому театру "Габима". Народный комиссар по делам национальностей И. Сталин". Однако вскоре после этого когда сократили средства на театральные расходы "Габиму" исключили из списков театров, получавших поддержку от государства.

Режиссер Е. Вахтангов вернулся в "Габиму" и начал работу над будущим спектаклем "Диббук". "Когда он приходил к нам усталый, перегруженный работой в других студиях, вспоминала актриса театра, мы понимали, что ему надо. Тихо, тихо, постепенно переходя во всезахватывающий экстаз духа, начинали габимовцы хасидский напев... Воспламенялись мы, загорался Вахтангов: "Теперь могу, давайте репетировать..." Поэт Х. Н. Бялик о состоянии актеров во время репетиций: "Я не знаю, был ли это сон, сумасшествие или опьянение... Я не знаю, удостоятся ли актеры "Габимы" пережить еще раз столь вдохновенное время".

31 января 1922 года состоялась премьера спектакля "Диббук" по пьесе С. Ан-ского – режиссер Е. Вахтангов‚ художник Н. Альтман‚ музыка к спектаклю композитора Й. Энгеля‚ перевел пьесу на иврит с языка идиш Х. Н. Бялик. Это был настоящий триумф театра. По единодушному мнению режиссеру удалось создать новаторский спектакль‚ проникнутый фольклором и преданиями еврейских местечек прошлого‚ спектакль‚ занявший одно из первых мест на вершине мирового театрального искусства.

Из критических статей: "Двухэтажный домик на Нижней Кисловке. Зрительный зал крутым амфитеатром‚ человек на двести. Серый простой занавес‚ скрывающий небольшую сцену... Гаснет свет. Тишина. И в полном мраке звенит дальняя мелодия скрипки. Мрак. Скрипка. Вы чувствуете‚ как вступаете в какой-то тесный и душный круг. "Диббук" начинается..." – "Бедный юноша‚ изучающий писание и живущий на подаяние общины‚ полюбил дочь богатого купца Лею. Ее собираются выдать замуж за другого‚ и юноша хочет помешать этому колдовством. Но смертный не должен касаться тайн Кабалы. Юноша умирает. Девушку выдают за богатого молодого человека. Невесту поражает безумие. Это "диббук" – дух погубившего себя из-за любви к ней вселился в нее. Девушку приводят к праведнику. Молитвой и заклинанием он изгоняет "диббука" из тела девушки и очерчивает вокруг нее магический круг. Но любовь сильнее заклинаний и молитв. Она разомкнула магический круг‚ и девушка соединяется со своим возлюбленным. Они соединяются в смерти..."

Режиссер Ю. Завадский вспоминал тот спектакль: "Казалось, что силой искусства вы вырваны за пределы времени и пространства. Вы буквально забывали, где вы и что с вами происходит. И когда вы просыпались, вы понимали: да, это был изумительный театр..." Спектакль с восторгом приняли выдающиеся режиссеры того времени – В. Мейерхольд‚ К. Станиславский‚ А. Таиров. Роль Леи сыграла Х. Ровина‚ и ее работу признали шедевром актерского исполнения. Один из критиков написал в рецензии: "Крепкое библейское вино, отстоянное в веках, бросилось в голову, в ушах еще стоит торжественная песня из "Песни песней"..." После просмотра "Диббука" Ф. Шаляпин послал приветствие актерам: "Прекрасному театру "Габима". Бросайте‚ бросайте сердца в священный огонь вашего алтаря‚ честные актеры! Знайте‚ что светом пламени вы озаряете мысль и открываете путь слепцам".

На фронтоне здания театра было написано его название на иврите‚ над кассой висела табличка на этом языке‚ и Д. Бен-Гурион‚ побывавший на спектакле "Диббук"‚ отметил с изумлением: "И это в Москве 1923 года‚ где в государственной библиотеке не выдают газеты и книги на иврите‚ не разрешают обучать на этом языке?.. Мною овладело ощущение чуда‚ чего-то сверхъестественного‚ нереального... в коммунистической Москве".

Нападки евсекции не прекращались. "Габиму" упрекали в попытках "воскресить мертвый язык Библии в угоду контрреволюционерам и нэпманам"‚ запрещали новые спектакли "с мистическим и религиозным уклоном", и актеры понимали‚ что дни театра сочтены. Бялик говорил впоследствии: "Габима" была одиноким островком‚ единственным оставшимся после того‚ как поток ярости и гнева залил все тропинки иврита в России. Все остатки вырывались с корнем‚ но "Габима" стояла‚ защищаясь‚ сопротивляясь и отстаивая свое право на жизнь. И она победила. Назло всем притеснителям и злопыхателям‚ она уцелела и выстояла вплоть до своего выезда из России".

В январе 1926 года театр дал прощальный, трехсотый спектакль "Диббук"‚ выехал на триумфальные гастроли по странам Европы и Америки и не вернулся в Советский Союз. В Нью-Йорке труппа разделилась; часть актеров отправилась в Тель-Авив‚ где они создали новую "Габиму". Актеры продолжали играть "Диббук" в постановке Е. Вахтангова до 1970-х годов; общее их количество превысило тысячу сыгранных спектаклей.

Деятели евсекции‚ сражавшиеся с "буржуазной затеей"‚ сгинули в лагерях. Театры на идиш закрыли в СССР в 1949 году‚ в период борьбы с "безродными космополитами"‚ а профессиональные театры на иврите существуют в Израиле‚ среди них "Габима" – Национальный театр страны. Как сказал однажды Нахум Цемах: "После ужасов инквизиции‚ страха погромов‚ мучений и массовых убийств‚ никому не удалось вырвать у преследуемого народа двадцать две буквы его алфавита – великого наследия предков..."

***

В 1917-1919 годах увидели свет около двухсот книг на иврите разных наименований‚ половину из которых напечатали в Одессе. Там работали издательства "Мория" и "Оманут" ("Искусство")‚ выходили литературные альманахи "Кнесет" ("Собрание") под редакцией Х. Н. Бялика‚ "Эрец" ("Земля")‚ "Масуот" ("Факелы")‚ историко-этнографический сборник "Решумот" ("Записи")‚ журнал "Сфатейну" ("Наш язык") – "для обогащения и возрождения языка иврит". Возобновили и в течение двух лет печатали еженедельник на иврите "Гашилоах" под редакцией И. Клаузнера; последним периодическим изданием на иврите в советской России стал одесский журнал "Баркаи" ("Утренняя звезда")‚ закрытый властями в 1920 году.

В Петрограде напечатали сборник на иврите "Оламейну" ("Наш мир") и два тома "Ге-авар" ("Былое")‚ посвященных истории российских евреев. С лета 1917 года выходила в Москве ежедневная газета на иврите "Га-ам" ("Народ"); ее тираж был недостаточен для того‚ чтобы окупить расходы‚ и недостающее жертвовали ревнители этого языка. Газета критиковала политику большевиков: "Нам осталась лишь надежда‚ что власть новой инквизиции недолго продержится..."‚ за что и была закрыта летом 1918 года вместе с прочими оппозиционными изданиями.

Московское издательство "Оманут" до переезда в Одессу выпускало на иврите учебники‚ литературу для юношества‚ детский журнал "Штилим" ("Ростки")‚ печатало переводы на иврит‚ в том числе "Тысячу и одну ночь". Издательство А. Штыбеля в Москве выпустило три номера литературного сборника на иврите "Га-ткуфа" ("Эпоха") и переводы на иврит сочинений Л. Толстого‚ И. Тургенева, О. Уайльда‚ Р. Роллана‚ М. Метерлинка, Г. Гейне. В 1919 году власти конфисковали шрифт‚ уничтожили в издательстве наборы романов Э. Золя‚ Г. Флобера‚ Р. Роллана‚ переведенные на иврит; часть книг на складе сожгли‚ остальные отправили на продажу в другие страны.

Из воспоминаний: "Никогда не забуду сегодняшней сцены‚ когда я проходил мимо склада издательства Штыбеля. Я увидел сваленные на заснеженный тротуар груды... книг‚ выпущенных фирмой; солдаты грузили их на грузовики‚ чтобы использовать для отопления совучреждений..."

***

В 1923 году в киевскую цензуру поступил на рассмотрение сборник стихов на иврите Шмуэля Новака под общим наименованием "Гааш" ("Бушующий"). Одна из поэм называлась "Сказание об Октябре"‚ и цензор писал в заключении: "Сказание об Октябре" – панегирик Октябрю‚ насыщенный крайним отвращением к миру прошлого и его морали... В другой обстановке‚ в Палестине‚ этот сборник был бы одним из материалов агитации местной компартии‚ поскольку значительная часть рабочих говорит там по-древнееврейски. Но в условиях нашей действительности этот сборник будет предметом филологически-литературного смакования клерикально-буржуазной части еврейского общества. Ясно‚ что это издание нежелательно". Несмотря на возражения цензора, сборник был напечатан тиражом сто экземпляров, но подобное случалось очень редко.

Сборник стихов Бен-Циона Фрадкина 1927 года содержал на десяти страницах четыре стихотворения. Фрадкина расстреляли в 1938 году по обвинению в "активной шпионской и диверсионной деятельности". В 1994 году в Харькове увидел свет сборник стихов Фрадкина "Хазара" ("Возвращение") это была, возможно, первая книга с художественными произведениями на иврите в СССР после перерыва почти в семьдесят лет.

***

Художник Н. Альтман о работе над спектаклем "Диббук": "Вахтангов не знал ни еврейского языка‚ ни местечкового быта‚ ни еврейских обычаев‚ легенд и суеверий‚ то есть всего того‚ на чем строилась пьеса. В своей работе он поневоле должен был руководствоваться указаниями студийцев. Они тянули его в сторону бытовщины‚ а пьеса была экстатической (восторженной‚ исступленной) и героико-трагической. Люди‚ которых я изобразил на эскизах‚ были трагически изломаны и скрючены‚ как деревья‚ растущие на сухой и бесплодной почве. В них были краски трагедии. Движения и жесты были сгущены и утрированы... они должны были походить на танец. Когда я привез эскизы в Москву‚ у Вахтангова был уже закончен первый акт... Он перечеркнул сделанное и заново начал работу‚ отталкиваясь от эскизов. Работа над спектаклем продолжалась в каком-то невероятном возбуждении‚ почти экстазе... Впечатление от спектакля было ошеломляющее..."

***