ИНСТРУМЕНТЫ САМОУПРАВЛЕНИЯ

ИНСТРУМЕНТЫ САМОУПРАВЛЕНИЯ

Первоначально государственный аппарат представлял меньшую угрозу на пути королевской власти, так как был обязан ей и своим существованием, и своими полномочиями. Более опасными при неосторожном управлении являлись институты, обладавшие собственной, не предоставленной извне властью. Ассамблеи и советы провинций, городов и деревень, дворян, духовенства и мастеровых имели собственные полномочия благодаря своему представительскому или корпоративному статусу. В этом смысле они существовали независимо от короля. Они имеют важнейшее значение при анализе «абсолютизма», который историки по–прежнему обвиняют в выхолащивании или уничтожении всех организаций, за исключением государственной бюрократии и постоянной армии.¹

Важной особенностью «абсолютизма», по их мнению, является распад независимой судебной системы. Чтобы установить «абсолютизм» раз и навсегда, следовало сокрушить все парламенты. Важной вехой в этом процессе историки считают декрет 1683 года, запретивший парламентам опротестовывать законы до регистрации. Однако мы должны понимать, что здесь нет повода для трагедии. Активные действия парламента в эпоху Мазарини были реакцией на необычную ситуацию: правительство работало при несовершеннолетнем монархе, а ведущую роль в нем играл фаворит–иностранец, которого многие считали деспотичным и некомпетентным. До 1661 года ни одно из выдвинутых парламентом условий не было выполнено. Начав править самостоятельно, Людовик удовлетворил одно из сокровенных желаний фрондеров. Он действительно запретил парламенту когда?либо вновь вмешиваться в государственные дела. Но одновременно он проявил себя приверженцем политики компромисса и сотрудничества. Спокойствие судов объяснялось тем, что корона избегала рассмотрения вопросов, способных спровоцировать конфликт, а также делегировала им полномочия на активное проведение программы реформ.² Расследование афер финансистов, организация полиции в Париже и изучение жалоб на злоупотребления дворян в далекой Оверни занимали их больше, чем споры с короной. Тулузско–му парламенту отводилась почетная роль в управлении Лангедоком.³

Между 1667 и 1673 годами политика короля не вызывала возражений, и парламент не опасался возврата к провокациям, которые использовал Ма–зарини. По–видимому, судьи не считали, что потеря ими права на протест является серьезным нарушением конституции. Они не проявляли беспо-

¹ Subtenly 0. 1986. Domination of Eastern Europe. Sutton. P. 55-57. ²Hamscher A. N. 1976. The Parlement of Paris after the Fronde. Pittsburgh. P. 200-202. 3BeikW. 1985. P. 309-310.

койства и рассматривали данное изменение как временную меру, направленную против безответственных провинциальных парламентов. Только что была объявлена война Голландии, и правительство заранее проявляло беспокойство по поводу возможной обструкции своим финансовым запросам. С конституционной точки зрения фискальная политика Людовика была практически непогрешима. Он предлагал новые налоги только в критических случаях (например, в начале войны), проверял их целесообразность вместе с судьями и отменял их по заключении мира. Нет никаких доказательств тому, что Людовик собирался сделать декрет 1673 года постоянным, но поскольку война продолжалась до 1713 года, указ действовал вплоть до конца его царствования.¹

Если не принимать во внимание безнадежные попытки исследователей найти существенные признаки продвижения Франции к «абсолютизму», то у нас нет оснований усматривать в ограничительных законах 1673 года признаки серьезных конституционных изменений. Меттам обращает внимание на то, что ранее отмечали лишь немногие: ограничения касались лишь патентов (letters patent) — формы законодательного акта, использовавшегося главным образом при пожалованиях отдельным лицам. Ордонансы, эдикты и декларации не подпадали под действие ограничительных зако–нов.² Когда члены парламентов предпочитали держать язык за зубами, они тихо саботировали те королевские эдикты, которые их не устраивали; однако попыткам усиления власти папы в 1713 году они оказали яростное противодействие. Задачи и обязанности парламентов были теми же, что формулировались еще в ходе обсуждения Буржской Прагматической санкции в 1438 году.³ В исполнении своих судебных функций парламенты также не утратили духа независимости. Хотя в других странах результаты государственных судебных разбирательств редко ставились под сомнение, Людовик XIV не смог обеспечить вынесения смертного приговора Фуке, попавшему в немилость министра финансов. Независимость судей гарантировалась тем, что они приобретали свои должности: что бы они ни говорили и ни делали, король не мог их сместить. Если они и смирились с более скромной ролью в абсолютистском государстве, это довольно трудно заметить. Со своей стороны корона никогда не выражала несогласия с претензией парламента налагать вето на королевские указы и проверять их соответствие существующему законодательству. На поддержку парламента Людовик опирался при проведении своей антипапской политики, а также

»Mettam R. 1988. P. 264-268. ²MettamR. 1988. P. 267.

³ Shennan J. H. 1974. The Origins of the Modern European State 1450-1725. Hut?chinson. P. 47-49.

во всех вопросах, касавшихся престолонаследия; поэтому перед смертью он доверил хранение своего завещания именно ему. Таким образом, он не рассматривал парламент в качестве обыкновенного суда.¹

Если правовая система сохранила свою целостность, то, по меркам XVII века, не были нарушены и гражданские свободы. Обычно их считают одной из главных жертв «абсолютизма», и режим Ришелье, безусловно, дал тому немало оснований. Он резко контрастирует с царствованием Людовика X I V. Казни, вызвавшие недовольство знати политикой Ришелье, не повторялись в эпоху Людовика X I V : в период его правления не было вынесено ни одного смертного приговора по обвинению в государственной измене. Кем бы ни был Человек в Железной Маске, ему сохранили жизнь, а не отправили на тот свет, чтобы навсегда избавить себя от хлопот. Несмотря на то что теория божественного права провозглашала короля всеведущим, Людовик проявлял толерантность к своим политическим — но не религиозным! — противникам. Но даже здесь его так называемая нетерпимость преувеличена. Он не провел ни одного аутодафе, такого как, например, сожжение в 1680 году восемнадцати еретиков, проходившее в присутствии его испанского кузена Карла И. Он не делал серьезных попыток пресечь неортодоксальность Бейля и Фонтенеля, которые были членами академий и находились под его покровительством.² Кружок критиков короля, сформировавшийся вокруг герцога Бургундского в 1690–х годах, выступал за участие грандов в правительстве, за создание штатов во всех провинциях и за свободу торговли для обеспечения экономического роста. Фенелон, идейный вдохновитель группы, резко критиковал самого короля. Однако тот не предпринял никаких усилий, чтобы пресечь влияние этих людей на наследника трона или же удалить их из числа ближайших советников монарха. Люди гораздо менее высокого положения не боялись говорить и королю о своем недовольстве действиями его министров, и министрам о недовольстве действиями их подчиненных. Кто?то решался пройти через сложный процесс подачи жалоб, памятуя о том, что часть министров положительно реагируют на одни процедуры, а их прочие коллеги — на другие.³

Существование «абсолютизма» может считаться спорным по крайней мере на половине территории тогдашней Франции. Однако Людовик XIV определенно не был «абсолютным» монархом в областях со штатами. Это не является незначительным исключением из правил. Историки слишком часто сравнивают французские провинции с английскими графствами. Эта аналогия неверна. Сепаратистские традиции и учреждения Лангедока бы-

¹ Shennan J. H. 1968. The Parlement of Paris. Eyre and Spottiswoode. P. 283. ²Bluche F. 1990. P. 491-492. 3Mettam R. 1988. P. 91-92, 185-186.

ли более серьезными, чем в любом самодовольном английском графстве. Более того, по площади Лангедок почти в два раза превосходил Уэльс. Провинциальные штаты являлись камнем преткновения для правительства, и методы взаимодействия короля с ними были такими же традиционными, как и методы Ришелье. Существует четкая разница между использованием штатов в своих интересах и стремлением ускорить их разложение, но лишь немногие историки это понимают. Король не подавлял их и не действовал окольными путями, а манипулировал штатами через посредников. Повсеместное использование этой тактики свидетельствует об успехах королевской политики контроля. Ранее в провинциальных штатах клиентов короля было совсем немного. Однако Людовик X I V и Кольбер подкупили большинство епископов и дворян в штатах Лангедока, а для закрепления успеха включили в список на получение королевских пенсий и депутатов третьего сословия. Там, где количество людей было настолько велико, что для их подкупа потребовалось бы увеличить национальный доход, расплачивались с одним влиятельным аристократом, например, таким как герцог Роган, который в свою очередь укомплектовывал штаты провинции Бретань своими клиентами. Другим эффективным способом было изменить место проведения ассамблеи непосредственно перед ее открытием и сообщить об этом только сторонникам правительства. Пока нелояльные депутаты блуждали в поисках места заседания, союзники короны проводили нужные решения.

Кольбер возвел эту уловку в ранг настоящего искусства. Он больше, чем его предшественники, полагался на интендантов, большинство из которых были его собственными клиентами. Его главным приемом было использование кнута и пряника, то есть сочетания убеждения и у с т р а ш е н и я, предоставления или лишения королевских милостей. В Провансе доблестный Оп–пед управлял штатами столь же надежно, как и парламентом. Его несвоевременная кончина, наступившая во время заседания ассамблеи, привела к тому, что его место занял Гриньян, вовлеченный в борьбу за власть с Жан–сон–Форбеном, родственником Оппеда. Конкуренция за право считаться доверенным лицом короны могла вылиться в серьезную вражду. Это было недостатком системы патроната как метода контроля. Тем не менее Гринь–яну удалось успешно управлять штатами в течение десятилетий, и Кольбер целиком полагался на таких союзников и в других областях со штатами.

Проблема контроля принимала различные формы, определявшиеся внутренним устройством ассамблей. В большинстве штатов сословия заседали и голосовали раздельно, поэтому духовенство и дворянство могли получить перевес над третьим сословием. В Лангедоке же число депутатов от третьего сословия было вдвое больше, чем от первых двух, и голосование проводилось совместно; в результате третье сословие могло одержать верх над духовенством и дворянством. Одни штаты собирались три–четыре раза в

десять лет, а другие создавали короне проблемы ежегодно.¹ Мэйджор полагает, что более высокая степень королевского контроля над областями со штатами означает окончательное утверждение «абсолютизма». Однако, по его же словам, при Людовике XIV происходит возрождение штатов, о котором говорит увеличение числа дворян, посещавших заседания. Например, при династии Валуа в работе штатов Бретани участвовало от десяти до тридцати одного дворянина. При Людовике XIV их количество возросло до пяти–сот.² Кроме того, нет никаких свидетельств тому, что штаты механически одобряли решения короля. Тщательная подготовка, проводившаяся королевскими агентами накануне их созыва, говорит о том, что сотрудничество между короной и представительством считалось необходимым. Мягкое обхождение, подкуп, переговоры и отказ от рассмотрения спорных вопросов обеспечивали видимое спокойствие и штатов и парламентов.³

В 1600 году штаты собирались регулярно в двух третях провинций Франции для одобрения налогов. В 1700 году они носили регулярный характер только в одной из каждых трех провинций. В Нормандии, Гиени и Оверни при Людовике X I V штаты перестали собираться из?за враждебности чиновников и внутренних противоречий. На местах это не вызвало протеста. В своих «Мемуарах», которые Людовик XIV создавал для наставления дофина, король нигде не предлагает использовать элю как альтернативу штатам, хотя такой точки зрения придерживались Сюлли и Марийяк. Если Кольбер критиковал штаты, то, как правило, за то, что они угнетали местное население, а вовсе не за то, что ратовали за принцип одобрения, чуждый идее абсолютизма. Следовательно, утверждение о том, что корона желала их исчезновения в принципе, необоснованно. Сохранившаяся традиция созывать различные представительные органы по разнообразным поводам подтверждает нашу правоту.

Создается впечатление, что в правление Людовика X I V и после его смерти королевская власть пыталась найти удовлетворительную замену утраченным консультативным механизмам. В трех областях, где штаты уже давно не собирались регулярно, в 1694 и 1700 годах ассамблеи трех сословий были вновь созваны для рассмотрения вопросов о новых военных налогах, капитации и десятине. В 1700 году крупнейшие города получили первое с 1596 года распоряжение направить своих представителей на специальное заседание Ассамблеи нотаблей. Штаты были восстановлены в территори-

• Major J. R. 1980. P. 622-672; Kettering S. 1986. P. 167-175; Mettam R. 1988. P. 271.

²Major J. R. 1980. Representative Government in Early Modern France. Yale Uni

versity. P. 671.

³ Miller J. 1984. The Potential for «Absolutism* in later Stuart England // History, 69.

P. 199-200.

ях, недавно присоединенных к королевству: в Артуа, Эно и Лилле. Долгое время спустя после прекращения регулярных собраний штатов в Анжу и Пуату эти провинции стали представлять синдики, работавшие на постоянной основе в тесном сотрудничестве с королевской администрацией.¹ В конце своего правления Людовик XIV собрал совет по вопросам торговли, который, по мнению изучавшего его историка, был важен для укрепления консультативного сотрудничества.² Все эти формы деятельности совещательных органов игнорировались историками XIX века, обращавшими внимание лишь на ассамблеи общенационального уровня.

Однако представительств национального масштаба существовало немного. Перерыв в деятельности Генеральных штатов, длившийся с 1614 по 1789 год, — широко известный факт истории французского «абсолютизма». Однако о том, что в период с 1460 по 1560 год Генеральные штаты собирались не более двух раз, упоминается гораздо реже. Это позволяет предположить, что возражения короны вызывало не существование этого органа, а низкая результативность его работы. Таким образом, временное прекращение деятельности Генеральных штатов было вызвано не их высокой активностью, а, напротив, полной бесполезностью в качестве консультативного органа. Тем не менее большинство историков чересчур буквально воспринимает заявления современников о том, что король мог вводить налоги без одобрения представительных органов. Эта точка зрения может служить центральным пунктом в концепции автократического «абсолютизма».³ На самом деле в XVII веке публикации такого содержания являлись полемическими, использовались правительством для пропаганды, которая не обязательно принималась всерьез и была далека от политических реалий.⁴ Корона умела добиться согласия по вопросам налогообложения путем переговоров с множеством корпораций: с провинциальными штатами и парламентами, с ассамблеями духовенства, дворянства и горожан. Ей не хватало только согласованного общенационального волеизъявления, способного сделать принятые решения общими для всего королевства.

Еще один путь к участию в государственных делах открывала деятельность приходских и сельских собраний. Хотя корона, возможно, и начала жестче регулировать их действия, они, как и прежде, занимались решением местных проблем. Собрания обычно проводились один раз в месяц после

¹ Major J. R. 1980. P. 631-636; Parker D. 1983. P. 1 3 9 ; MousnierR. 1 9 7 9. The Insti

tutions of France under the Absolute Monarchy, 1598-1789. Vol. I: Society and the

State. Chicago University Press. P. 611.

² SchaeperT. J. 1983. The French Council of Commerce 1700-1715: a study of mer

cantilism after Colbert. Columbus.

³Koenigsberger H. G. 1987. Early Modern Europe 1500-1789. Longman. P. 182.

«MettamR. 1988. P. 29-32.

окончания воскресной мессы прямо в церкви или на площади перед ней. На них мог присутствовать любой член общины, хотя правом голоса были наделены только главы семейств, включая вдов. Для проведения этих собраний, на которых председательствовал кюре или судья, назначенный сеньором, необходимо было наличие кворума в десять человек. Если бы Людовик X I V задумал собрать Генеральные штаты, то местные органы самоуправления составили бы «тетради» жалоб на рассмотрение королю, а затем объединили бы их в более полный документ, перечислявший все причины недовольства жителей данной области. Кроме того, они должны были бы назначить двух представителей для участия в выборах депутата от третьего сословия. Сельские собрания могли также участвовать в составлении правил для местной таможни.

Хотя отправление правосудия было прерогативой сеньора — владельца феодального поместья — к расхожим представлениям о порабощенных крестьянах следует относиться критически. Сельская община возбуждала против сеньоров коллективные иски: получала правовую консультацию, нанимала адвоката и нередко выигрывала процессы. Она не приглашалась к обсуждению национальных проблем, но зато самостоятельно избирала оценщиков имущества и сборщиков налогов, ответственных за взимание установленных податей. От этих тягостных повинностей освобождались старики, больные, малоимущие, школьные учителя и отцы восьмерых детей. Община владела коллективной собственностью в виде земель и угодий; кроме того, она могла вводить местные налоги. Вопросы экономического регулирования, социальной помощи, здравоохранения, образования и охраны порядка также решались на собраниях общины. Она устанавливала на своей территории оплату труда и цены, занималась ремонтом дорог и мостов, платила жалованье сельскому глашатаю, учителю и повивальной бабке. Таким образом, право решать местные проблемы принадлежало местному населению.¹ Многие историки, кажется, полагают, что трения возникали в связи с проводившейся Кольбером общенациональной программой экономического и социального реформирования. Фактически же он не проявлял интереса к местным проблемам, если они не имели общенационального подтекста. По–другому может считать только тот, кто хочет видеть в Кольбере человека, действовавшего сталинскими методами.²

Многое из сказанного о сельских общинах справедливо и в отношении городов, масштабы угнетения которых королевской властью также сильно преувеличивались. Городские органы самоуправления отличались от шта-

¹ MousnierR. 1979. Р. 551-557.

² Mettam R. 1988. Р. 15-16, 188-189; Cole С. W. 1964. Colbert and a Century of

French Mercantilism. Archion.

тов тем, что их руководители, избиравшиеся из представителей местной элиты, безответственно относились к своим обязанностям. В городах финансы чаще растрачивались попусту и реже направлялись на решение социальных проблем. Не желая брать на себя обязанности муниципальных органов, корона тем не менее выказывала беспокойство, потому что кто?то все же должен был их исполнять. Желательно было также получать больше дохода с городов, известных своей скупостью. Поэтому корона заручалась поддержкой местных епископов и дворян и пыталась влиять на выборы в городские советы. По эдикту 1692 года король получил право указывать на предпочтительного для него кандидата на пост мэра, но он не имел намерения прекращать проведение местных выборов, и в действительности контроль центральной власти не выходил за рамки уже описанных скромных пожеланий правительства. Два месяца спустя Дижону было позволено выкупить право выбирать своего мэра.¹

Церковь в эпоху Людовика XIV в качестве инструмента центральной власти почти не использовалась.² Она была крупнейшей корпорацией, обладавшей собственной властью, но при этом оставалась интегрированной частью государства. На церковных ассамблеях обсуждались вопросы налогообложения, а ее епископы становились проводниками административного контроля. Архиепископ Нарбонна де Бонзи был в равной степени знаменит и как посредник в предоставлении патроната, и как известный развратник; он был бесценным союзником Кольбера, будучи председателем темпераментных штатов Лангедока. Церковь владела по меньшей мере десятой частью всех земельных угодий, и благодаря взиманию церковной десятины она предоставляла правительству огромные ссуды, которые, впрочем, редко возвращались. Раз в пять лет церковь делала короне безвозмездное пожертвование (don gratuit), которое неизменно называла неадекватным. Франциск I установил контроль над назначением на высшие церковные посты, однако Людовик XIV не смог победить папу в борьбе за r?gale (право назначать епископов на освободившиеся должности в епархиях). Церковь контролировала образование, от начальных школ до университетов; церковные кафедры были основными источниками распространения информации в каждом из приходов Франции. После проповеди кюре зачитывали королевские ордонансы и патенты, хотя эдикт 1695 года освободил их от этой обязанности. Важная роль церкви в государстве заставляла королевскую власть вмешиваться в ее деятельность. Монарх подчеркивал свою абсолютную власть для того, чтобы обеспечить ее независимость от еще более высокой власти, одной из форм которой была власть папы.

Mettam R. 1988. Р. 276-277.

Campbell P. R. 1988. Р. 52-53; Mousnier R. 1979. Р. 552.

Политика Людовика XIV по отношению к институтам, обладавшим независимой властью, делает смысл понятия «абсолютизм» достаточно неопределенным. «Абсолютизм», как обычно предполагают, сводит значение этих институтов на нет: они оказываются в подчиненном состоянии или дублируются другими органами власти и постепенно разлагаются. Однако «король–солнце» не допускал ни того, ни другого. Людовик X I V считал, что совещательные органы помогают достичь согласия в стране и тем самым наглядно демонстрировал, что его режим не был автократическим. Он полагал, что они охраняют корпоративные права и свободы и демонстрировал, что его режим не был бюрократическим. При этом он не признавал за ними права вмешиваться в государственные дела: государственная политика относилась к сфере компетенции одного короля, который мог выбрать себе необходимых помощников. В этом он продолжал дело Франциска I и Ришелье и подтверждал, что ни один феодал не смеет делить верховную власть с королем. Соответствует ли все это привычному смыслу понятия «абсолютизм»? Если да, то возникает другая проблема. Ибо король Англии вел себя точно так же.