СОСЛОВНОЕ ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВО: СЛОМЛЕННОЕ ИЛИ СОТРУДНИЧАЮЩЕЕ?

СОСЛОВНОЕ ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВО:

СЛОМЛЕННОЕ

ИЛИ СОТРУДНИЧАЮЩЕЕ?

На протяжении всего раннего Нового времени сословные представительства — центральные и местные — спокойно участвовали в процессе управления. Кроме того, они помогали планировать и проводить изменения в законодательстве и налогообложении. Реформы прав и привилегий не вызывали обязательной оппозиции: обычным сценарием было ведение переговоров, достижение компромисса и его осуществление на практике. В арсенале историков — «абсолютистов» представление об этих рабочих отношениях между монархами и представительствами отсутствует. Если споры возникали, значит, по их мнению, «абсолютизм» наступал на права и привилегии сословий. Если все шло спокойно, значит, «абсолютизм» сделал представительства безвольными и лишил их влияния. «Абсолютистская» историография использует оба эти утверждения.

Все исследователи признают значительную роль сословных представительств в истории позднего Средневековья. Но в начале раннего Нового времени они, как предполагается, пришли в упадок. Второстепенная роль, которую сословные представительства играли в режимах, называемых «абсолютистскими», всегда рассматривалась как основная черта этих режи–мов,¹ однако на самом деле явление носило совершенно иной смысл. Абсолютная власть ограждала от вмешательства репрезентативныех органов сферы, в которых традиционно действовала королевская прерогатива, уживаясь с использованием процедуры одобрения в остальных областях жизни государства. Мы уже отмечали, что столь не похожие друг на друга монархи, как Изабелла Кастильская и Георг III Английский, именовались «абсолютными», хотя сотрудничали с влиятельными парламентами. Когда апологеты «короля–солнца» подчеркивали его независимость от всякой земной власти, они говорили о вопросах, традиционно относившихся к монаршей прерогативе, а не обо всех аспектах правительственной деятельности, как обычно предполагают историки. Деспотические коннотации «абсолютизма» неприменимы к правителям, которые старались восстановить свои прерогативы. Однако если монархи отстраняли представительства от обсуждения предметов, относившихся к правам подданных и традиционно подлежавших их одобрению, подобные коннотации были правомочны, ибо так в раннее Новое вовремя понимали деспотизм. Все зависело от того, что именно монарх намеревался делать независимо — быть королем или ущемлять права своего народа.

Следовательно, когда государи рассуждали о королевской власти, они не мыслили, что могут обойтись без сословных представительств и сами производить налогообложение. И все же именно историки, уверенные в тотальном распространении абсолютной власти, упустили из виду те механизмы, которые помогали монарху спокойно относиться к существованию не подконтрольных ему напрямую областей. Исследователи предполагали, что активные представительства и «абсолютистские» режимы несовместимы — в «абсолютистском» государстве органы одобрения должны носить совещательный характер, быть слабыми или вовсе отсутствовать. Конфрон–тационная модель подразумевает обратную зависимость: чем сильнее корона, тем слабее представительства. Признание тезиса об их сотрудничестве полностью меняет положение: сильные представительства свидетельствуют о сильном монархе. Однако наличие энергичных консультативных органов игнорировалось, так к^к оно не вписывалось в заданную модель. Историки редко находят то, чего не ищут.

Существует еще один аспект, в котором сословные представительства эпохи «абсолютизма» можно назвать ослабленными. Многие из них исчезали. В комментарии, сделанном теоретиком политических процессов Гар–рингтоном, схвачена самая суть происходившего: «Где же штаты, или власть народа, во Франции? Исчезли. Где власть народа в Арагоне, и в остальных

¹ Behrens C. B. A. 1985. Society, Government and the Enlightenment. Thames and Hudson. P. 24-25.

испанских королевствах? Испарилась. С другой стороны, где власть испанского короля над Голландией? Перестала существовать». Сожаление о судьбе монархов выглядит менее привычным, чем сокрушения о судьбе народных представительств. Это наводит на мысль, что Гаррингтон не отразил полной картины. Тем не менее во многих учебниках по истории раннего Нового времени слишком много говорится о том, как в одном за другим государстве исчезали традиционные консультативные органы. Испанские кортесы, французские Генеральные штаты, датский ригсрад и бранденбургский парламент в конце XVII столетия исчезают со сцены. Искушение вписать эти поразительные события в «абсолютистский» сценарий оказалось непреодолимым. И все же более пристальное рассмотрение каждого случая показывает, что дело обстояло вовсе не так, как кажется на первый взгляд. Историческая действительность была более прозаической.

Во Франции при Бурбонах анализ закулисных событий показывает, что видимость (или ее отсутствие) тоже может вводить в заблуждение. Те 175 лет, в течение которых Генеральные штаты бездействовали, хорошо известный факт истории французского абсолютизма. Однако менее известно то, что между 1460 и 1560 годами они созывались только дважды. По крайней мере можно сказать, что этот период был скорее временем расцвета, а не переломной гранью в их развитии. Бурбоны продолжали консультироваться с ассамблеями в провинциях и сенешальствах, игравшими важную фискальную и административную роль. Консультативные процедуры просто переместились на более низкий уровень. Происходили ли подобные изменения в других странах? Процесс исчезновения крупных ассамблей не изучен, и о его причинах остается только догадываться. То, что заменило их — если замена вообще существовала, — представляется еще более загадочным. Но некоторые контуры все же возможно обозначить.

Недавние исследования, посвященные правительству Австрии в XVII и XVIII столетиях, обращают внимание на сохранившееся влияние сословного представительства. Подобно государям Ганноверской династии, Леопольду I приходилось созывать представительство каждый год. Прерогатив–ные доходы императора составляли только пятую часть требовавшейся ему суммы, и вотирование налога парламентом было существенно для его финансов. Обычно предполагается, что Иосиф I стремился ограничить власть сословного представительства. Однако на деле он уважал его права, отказался от планов введения акцизы, собираемой королевскими чиновниками, и создал комиссии, состоящие из членов представительства, чтобы кодифицировать законы Богемии и Моравии. Традиционно считается, что в Болгарии сословное представительство стало жертвой «абсолютизма» Габсбургов в период между 1765 и 1780 годами, когда оно не собиралось ни разу. Однако ассамблеи графств, назначавшие всех местных чиновников, про–должали функционировать. Недавно опубликованные работы по истории Австрии подтверждают, что представительства играли важную административную и консультативную роль долгое время после реформ Хаугвица 1748-1749 годов, которые, как считалось, их уничтожили.¹ Хаугвиц обсуждал налоги с каждым из представительств с соблюдением всех требований конституции, лично посещал каждую провинцию и защищал позицию правительства, что обычно преподносилось как решающий шаг в развитии австрийского «абсолютизма» и окончанием реальной власти сословно–пред–ставительных органов. Фактически же это подтверждало их статус.

«Политическое завещание» Марии–Терезии (1750) делает совершенно ясным тот факт, что она возражала не против существования сословного представительства как такового, а против его связей с придворными интригами: министры возбуждали оппозицию в провинциальных представительствах, чтобы помешать планам своих противников. Представительства лишились одних административных функций, однако сохранили другие. Корона и представительство были не оппонентами, а партнерами в грандиозной программе реформ, проводившихся Габсбургами в 1740-1780 годах. Большая ее часть обсуждалась и проводилась королевскими чиновниками и постоянными комитетами представительства совместно.² На начальном этапе политика правительства частично находилась в руках должностных лиц провинциальных ассамблей: в Штирии штат чиновников сословного представительства был большим, чем штат французского интенданта. Лучше всего о сохранившейся власти представительства свидетельствует горячее желание Иосифа II от него избавиться.

Швеция всегда занимала важное место в историографии «абсолютизма». Однако при более тщательном исследовании «абсолютизма» Карла XI обнаруживаются его новые особенности. В 1686 году шведское сословное представительство, вовсе не пребывавшее в бездействии, назначило комиссию, которая начала кодификацию средневековых законов. Полученный результат до сих пор служит основой юридической системы современной Швеции.³ В последние годы Данию также представляют кузницей «абсолютизма». Уход со сцены датского представительства был неожиданным и бесповоротным. Но изучение истории Шлезвига и Голынтейна показывает, что на местном уровне его участие в политике не закончилось в 1665 году.⁴

¹Dickson P. G. M. 1987. Finance and Government under Maria Theresa. Oxford

University Press. P. 275-296.

² Scott H. M. 1990. Enlightened Absolutism. Macmillan. P. 157-158.

³ Black J. 1990. P. 335.

⁴ Kruger K. 1987. Regional Representation in Schleswig and Holstein // Parliaments,

Estates and Representation, 7, no. 1. 33-37.

На низшей ступени корпоративной организации (ландшафты) оно стало более интенсивным. Представители вели переговоры об увеличении налогов непосредственно с королем и брали на себя обязанности по сбору денег. Эти провинции находились в особом отношении к датской короне, однако маловероятно, что в других местах обычаи были совершенно иными.

Бранденбургский парламент, согласно мнению историков, постигла та же участь, что и французские Генеральные штаты. Уничтожение его, преданного забвению после 1652 года, играет важную роль в демонологии «абсолютизма». И вновь правда оказывается более прозаичной. Полностью парламент Бранденбурга редко собирался и до 1652 года.¹ Его исчезновение всего лишь повысило значение местных ассамблей (крейстагов), сделав их органами, одобряющими налоги, вводимые в сельской местности. В 1769 году они получили право назначать кандидатов на пост ландрата, главного должностного лица в данной местности. Проведение полных дие–тов было дорогостоящим и сложным делом: по всей Германии государи предпочитали консультироваться с небольшими комитетами, уполномоченными действовать от имени представительства.² Великий Электор вытеснял сословное представительство не из тех сфер, где их действия были полезны и легитимны, а лишь из тех, в которых они представляли для него угрозу, претендуя на подтверждение его суверенитета или на переговоры с иностранными державами. Решение о приостановке в работе парламента 1653 года обычно называется одной из основных хартий «абсолютизма». Это странно, поскольку документ подтверждает все древние права, привилегии и свободы сословного представительства, его контроль над налогообложением и право консультаций по вопросам внешней политики (право, которое Карл II, современник этих событий, наотрез отказался разделить со своим парламентом).³ Не считая чрезвычайных ситуаций, Великий Элек–тор издавал налоги с одобрения представительных органов, отказывался собирать не вотированные ими налоги (а именно акцизные сборы с дворян) и пресекал все попытки введения акцизных сборов, несмотря на оппозицию со стороны представительства Клевской марки. Это не совсем Великий Электор, который изображается в учебниках.

Теперь нам лучше известна история кастильских кортесов, в последний раз собравшихся в 1664 году. Традиционно нам представляют долго агонизировавшее учреждение, которому корона с радостью нанесла coup de

¹ Macartney C. A. 1970. The Habsburg and Hogenzollern Dynasties in the Seventeenth and Eighteenth Centuries. Macmillan. P. 229.

²BushM. 1983.P. 107;GagliardoJ. G. 1991. Germany underthe Old Regime. Longman. P. 104.

3 Macartney C. A. 1970. P. 230, 234.

grace.¹ И все ж е в предшествовавшие десятилетия кортесы проявляли большую, чем когда?либо ранее, активность. На их рассмотрение часто представлялись вопросы, входившие в королевскую прерогативу, а министры были депутатами, сам Оливарес представлял Мадрид. Необходимо было действовать осторожно и давать немало взяток. Кортесы были механизмом одобрения, однако если запросы короны выходили за пределы компетенции ассамблеи, ей приходилось обращаться напрямую к представленным городам. В 1640–х годах было принято решение вернуться к прямым переговорам с городами, поскольку их было представлено только двадцать три. Если «абсолютизм» в действии таков, то он являет собой довольно нелепое зрелище. Консультативная деятельность не прекратилась: она продолжалась на более низком уровне. Власть была не централизована, а рассредоточена. Кортесы были уничтожены не решением короны, а властью городов.²