Накануне нового подъема

Накануне нового подъема

В Париже ждет Ленина З. Кржижановская. Она приехала из России. Подробно рассказывает о положении в местных партийных организациях. И Владимир Ильич внимательно слушает. Потом забрасывает вопросами. Передает через нее поручения Центральному Комитету РСДРП.

Сразу же засаживается он за неотложные письма. В одном из них сообщает: “Мартову и Троцкому я хочу ответить...” [94]

И тот и другой выступили в “Нойе Цайт” - журнале германской социал-демократии. Грубо исказили они сущность большевизма. Оболгали русскую революцию. Не может Ленин оставить их статьи без ответа!

Владимир Ильич ходит по комнате, как обычно, обдумывая прежде то, что выльется вскоре из-под пера. Мысленно ведет бой и с Мартовым, и с Троцким. Обнажает то, что прикрыли оба в штутгартском журнале “марксистскими” словечками, “несдержанным” фразерством.

Троцкий. “Иллюзия” думать, будто меньшевизм и большевизм “пустили глубокие корни в глубинах пролетариата” [95].

Ленин. “Это - образчик тех звонких, но пустых фраз, на которые мастер наш Троцкий. Не в “глубинах пролетариата”, а в экономическом содержании русской революции лежат корни расхождения меньшевиков с большевиками. Игнорируя это содержание, Мартов и Троцкий лишили себя возможности понять исторический смысл внутрипартийной борьбы в России. Суть не в том, “глубоко” ли проникли теоретические формулировки разногласий в те или иные слои пролетариата, а в том, что экономические условия революции 1905 года поставили пролетариат в враждебные отношения к либеральной буржуазии - не только из-за вопроса об улучшении быта рабочих, но также из-за аграрного вопроса, из-за всех политических вопросов революции и т. д. Говорить о борьбе направлений в русской революции, раздавая ярлыки: “сектантство”, “некультурность” и т. п., и не говорить ни слова об основных экономических интересах пролетариата, либеральной буржуазии и демократического крестьянства - значит опускаться до уровня вульгарных журналистов” [96].

Мартов. “Во всей Западной Европе крестьянские массы считают годными к союзу (с пролетариатом) лишь по мере того, как они знакомятся с тяжелыми последствиями капиталистического переворота в земледелии; в России же нарисовали себе картину объединения численно слабого пролетариата с 100 миллионами крестьян, которые еще не испытали или почти не испытали “воспитательного” действия капитализма и потому не были еще в школе капиталистической буржуазии” [97].

Ленин. “Это не обмолвка у Мартова. Это - центральный пункт всех воззрений меньшевизма... Мартов подменил школу капитализма школой капиталистической буржуазии (в скобках будь сказано: другой буржуазии, кроме капиталистической, на свете не бывает). В чем состоит школа капитализма? В том, что он вырывает крестьян из деревенского идиотизма, встряхивает их и толкает на борьбу. В чем состоит школа “капиталистической буржуазии”?.. В том, что русская либеральная буржуазия в 1905-1907 годах систематически и неуклонно предавала крестьян, перекидывалась по сути дела на сторону помещиков и царизма против борющихся крестьян, ставила прямые помехи развитию крестьянской борьбы... Мартов защищает ((воспитание” крестьян (революционно боровшихся с дворянством) либералами (которые предавали крестьян дворянам)” [98].

То, что сейчас пишет Ленин, призвано раскрыть исторический смысл внутрипартийной борьбы в России, обнажить всю пошлость и гнусность, все “нелепости и извращения” [99] в печатных выступлениях противников большевизма. “Ведь это прямо скандал,- заявляет Ленин Юлиану Мархлевскому, работающему в германской социал-демократии,- что Мартов и Троцкий безнаказанно лгут и пишут пасквили под видом “научных” статеек!!” [100]

Ленин не намерен оставлять их безнаказанными. “Троцкий,- с гневом пишет Владимир Ильич,- извращает большевизм, ибо Троцкий никогда не мог усвоить себе сколько-нибудь определенных взглядов на роль пролетариата в русской буржуазной революции” [101]. Троцкий говорит немецким читателям о ““распаде” обеих фракций, о “распаде партии”, о “разложении партии”” [102]. Но это неправда и свидетельствует она, во-первых, о “полнейшем теоретическом непонимании Троцкого” [103], о том, что эта неправда призвана им для создания своей фракции. “Рекламируя свою фракцию,- негодует Ленин,- Троцкий не стесняется рассказывать немцам, что “партия” распадается, обе фракции распадаются, а он, Троцкий, один все спасает” [104].

Ленин ставит в известность читателей своей статьи: в Копенгагене он, а также Плеханов и Барский заявили решительный протест против того, как изображает Троцкий в немецкой печати дела российской социал-демократии.

Там, в Копенгагене, на конгрессе Ленин вновь сблизился с Плехановым. Их объединило общее стремление сохранить нелегальную марксистскую партию. Участники конгресса - большевики во главе с Лениным и меньшевики-партийцы, в том числе Плеханов, договорились о совместном издании популярного нелегального органа - “Рабочей газеты”.

Уже здесь, в Париже, Ленин пишет “Объявление об издании “Рабочей газеты””. Он подчеркивает в нем: русский рабочий класс доказал, что он единственный до конца революционный класс, что он единственный руководитель в борьбе за свободу. И к рабочему обращается в первую очередь новая нелегальная газета. “Ему нужно знать все о политических задачах партии, о ее строительстве, о внутрипартийной борьбе,- заявляет Ленин.- Ему не страшна неприкрашенная правда о партии, укреплением, восстановлением и перестройкой которой он занят. Ему не помогают, а приносят вред те общереволюционные фразы, те слащаво-примиренческие возгласы, которые он находит в сборниках “Вперед” или в газете Троцкого “Правда” (Эта фракционная газета троцкистов издавалась сначала во Львове, затем в Вене в 1908-1912 годах.), не находя ни там, ни здесь ясного, точного, прямого изложения партийной линии и партийного положения” [105].

“Рабочая газета” печатается в Париже. Ее первый номер откроет статья Ленина “Уроки революции”. Она утверждает, что никакая сила на земле не способна будет удержать наступления свободы в России, когда на борьбу поднимется масса городского пролетариата и, отодвинув колеблющихся и предателей - либералов, поведет за собой и сельских рабочих, и разоренное крестьянство.

Первый номер “Рабочей газеты” с этими полными оптимизма строками выходит 12 ноября 1910 года. “Посылаю его Вам вместе с листком и подписным листом,- сообщает Владимир Ильич Максиму Горькому.- Сочувствующие такому предприятию (и “сближению” большевиков с Плехановым) члены каприйско-неаполитанской колонии приглашаются оказывать всяческое содействие. ““Рабочая Газета” нужна...” [106]

Невелик ее тираж - всего лишь две тысячи экземпляров. Да и на это деньги наскребли с трудом. А спрос на газету большой. Разными путями значительную часть тиража доставляют в Россию - в Баку, Житомир, Казань, Одессу, Ростов-на-Дону, Саратов, Петербург, Сольвычегодск, Сызрань, Туринск, Канск, множество других мест. И в Париж, на Мари-Роз, на квартиру Ленина доставляют из России первые отзывы о “Рабочей газете”.

Из Коломенского уезда Московской губернии. “№ 1 “Рабочей газеты” получили, шлем спасибо. Читали газету всем миром, все партийцы... Газета, которая встает на защиту партии и на защиту революционных лозунгов, в высшей степени необходима и полезна. Уделяйте внимание и крестьянам, которые здесь не бросают землю, отходя в мастеровые” [107].

Из Казани. “Первый № “Рабочей газеты” читался нарасхват. Его приветствовали, как начало нового предприятия, как раз именно отвечающего назревшим потребностям настоящего времени” [108].

Из Двинска. “Радость была большая, так как около года не видели нелегальной литературы. Жаль, что всего несколько экземпляров. Давно уже не видели мы Ленина и Плеханова в одном газетном предприятии...” [109]

В эти дни мировая печать склоняет на все лады имя Льва Толстого: “Исчезновение Толстого!”, “Бегство графа Толстого!”, “Внезапный отъезд Толстого из Ясной Поляны!”, “Лев Толстой остается ненайденным!”. Исчезновение Толстого представляет самую важную из европейских новостей, ибо в течение тридцати последних лет он является величайшей духовной силой эпохи.

Каждое утро в Национальной библиотеке на страницах французских и прочих зарубежных газет Владимир Ильич прежде всего отыскивает сообщения, полные то надежд, то тревоги. С нетерпением ждет почты из России, доставляющей “Русские ведомости”, “Речь”, “Голос Москвы”. И прочитывает ноябрьским утром облетевшие мир слова: “Толстого не стало”.

Его смерть всколыхнула по всей России студенческие и рабочие массы. В Петербурге, сообщают зарубежные и российские газеты, почти во всех высших учебных заведениях началось брожение. Студенты университета, технологического и политехнического институтов, Высших женских курсов прошли по столичным улицам с пением “Вечной памяти”. Останавливались у церквей, синода, правительственных учреждений. А затем в учебных заведениях начались сходки. Студенты решили провести общегородскую демонстрацию под лозунгом “Долой смертную казнь!”.

В Париж доставляют номер “Русских ведомостей” с описанием того ноябрьского дня, когда тысячи студентов и курсисток запрудили главные улицы столицы. Владимир Ильич делает из газеты выписки об этой грандиозной манифестации: о том, что на Невском собралось не менее десяти тысяч человек, что на Петербургской стороне “у Народного дома к шествию присоединилось много рабочих”, что “полицейский отряд никак не мог остановить шествие, и толпа прошла с пением и флагами на Большой проспект Васильевского острова” [110].

К Ленину поступают из Петербурга сообщения о том, что в этот ноябрьский день “Васильевский остров, Петербургская сторона и Выборгская сторона имели взбудораженный вид, напоминавший старые 1904-1905 годы” [111], что против демонстрантов были двинуты полиция и войска чуть ли не всех родов оружия, что штыками и нагайками рассеяли студентов и рабочих. Ленин читает в парижских газетах об аресте в Петербурге тринадцати членов бюро профсоюзов за попытку организовать рабочую демонстрацию.

- Не начало ли поворота? - спрашивает Ленин и так называет статью для “Социал-демократа”.

Два года назад, в сентябре 1908 года, на страницах “Пролетария” появилась ленинская статья “Лев Толстой, как зеркало русской революции”. Теперь Ленин публикует новые статьи о великом художнике. Высоко оценивает Владимир Ильич его творчество. “Его мировое значение, как художника, его мировая известность, как мыслителя и проповедника, и то и другое отражает, по-своему, мировое значение русской революции” [112], - заявляет Ленин в “Социал-демократе”.

Владимир Ильич пишет:

“Умер Толстой, и отошла в прошлое дореволюционная Россия, слабость и бессилие которой выразились в философии, обрисованы в произведениях гениального художника. Но в его наследстве есть то, что не отошло в прошлое, что принадлежит будущему. Это наследство берет и над этим наследством работает российский пролетариат” [113].

В эти дни приходит из Петербурга очередная книжка “Нашей зари” - легального журнала меньшевиков-ликвидаторов. В ней Ленин находит статью Базарова, содержащую поразительные образцы беспринципности в оценке Толстого. “Наша интеллигенция,- утверждает тот,- разбитая и раскисшая, обратившаяся в какую-то бесформенную умственную и нравственную слякоть, достигшая последней грани духовного разложения, единодушно признала Толстого - всего Толстого - своей совестью” [114].

- Это - неправда,- категорически возражает Ленин.- Это - фраза.

И пишет статью “Герои “оговорочки””. Направлена она против “самого непростительного замалчивания коренных непоследовательностей и слабостей миросозерцания Толстого...” [115]. Против тех, кто извращает его философские взгляды.

В Петербурге в это время идет подготовка к выпуску новой газеты - “Звезда”.

Еще в Копенгагене, в дни работы Международного социалистического конгресса, беседовал о ней Ленин с прибывшими из России товарищами. На созванном там совещании договорились издавать в России нелегальный партийный орган. Он будет освещать деятельность думской социал-демократической фракции, бороться с ликвидаторами, отзовистами, примиренцами.

Пристально следит сейчас Ленин из Парижа за тем, как в муках рождается “Звезда”. И не только следит. Принимает энергичные меры, чтобы обеспечить газету материалами. Пишет сам, заказывает для нее статьи другим авторам.

8 ноября 1910 года. Ленин сообщает В. Бонч-Бруевичу в Петербург: “Беспокоюсь крайне за судьбу детища” [116]. Он просит держать его в курсе всего, что связано с новым изданием. “Раза два в неделю - это минимум хоть маленьких вестей от Вас, чтобы поддерживать связь и чувствовать близость к делу...- пишет Владимир Ильич Бонч-Бруевичу.- Очень прошу поэтому: пишите, пишите почаще и поподробнее” [117].

10 ноября. Снова Ленин шлет в Петербург письмо, снова обращается к Бонч-Бруевичу: “...Получил вести очень беспокойные, говорящие как будто о некоторых неладах у вас” [118]. Эти “нелады” вызваны намерением некоторых российских товарищей сделать “Звезду” органом социал-демократической фракции III Государственной думы, привлечь на этом основании к сотрудничеству в ней депутатов-меньшевиков. “Очень и очень желал бы,- просит Ленин,- чтобы дело уладилось без трений. Пора, чертовски пора, браться скорее за газету...” [119]

14 ноября. Владимир Ильич пишет о том же Горькому на Капри: “Совсем было наладили в Питере еженедельную газету вместе с думской фракцией (тамошние меньшевики клонят, к счастью, не к ликвидаторам, а к Плеханову), да дело затормозилось опять черт знает из-за чего” [120].

4 декабря. Ленин, по его собственному выражению, отправляет в этот день в Петербург для “Звезды” “ряд вещичек” [121], в том числе “о причинах и значении сближения большевиков и меньшевиков”, свою статью “Разногласия в европейском рабочем движении”, материалы об октябристах.

7 декабря. Владимир Ильич сообщает одному из организаторов “Звезды” - Н. Полетаеву: “С великим трудом добились у одного здешнего издателя тысячи рублей еще и посылаем Вам завтра” [122].

29 декабря 1910 года в Петербурге выходит наконец первый номер “Звезды”. В ней - статья Ленина “Разногласия в европейском рабочем движении”. Подписана она давним его псевдонимом - В. Ильин. За той же подписью в следующем номере появляется другая его статья - “О некоторых особенностях исторического развития марксизма”. А затем, уже в 1911 году, “Звезда” опубликует написанные в Париже ленинские статьи “Л. Н. Толстой и его эпоха”, “Кадеты о “двух лагерях” и о “разумном компромиссе””, “Заметки. Меньшиков, Громобой, Изгоев”, “Кадеты и октябристы”.

В то время, когда в Петербурге создается “Звезда”, в Москве готовится первый номер другого легального большевистского органа - философского и общественно-экономического журнала “Мысль”. Ленин написал для него статьи “Герои “оговорочки””, “О статистике стачек в России”. И в первые январские дни журнал поступает к нему из России. “...Вся наша и радует меня безмерно”,- сообщает Ленин о выходе “Мысли” Горькому. Именно поэтому тревожит ее судьба: “Только хлопнут ее быстро” [123]. И журнал, как предсказывает Ленин, действительно “хлопнут быстро”: в апреле 1911 года он будет запрещен.

Но вернемся к последним дням 1910 года. Ленин выпускает в Париже очередной номер “Рабочей газеты”. Он сообщает с ее страниц то, что оставалось до сих пор неизвестным: о расстреле в январе 1906 года карателями Ивана Бабушкина.

Ленин воскрешает этапы жизненного пути рабочего, ставшего выдающимся революционером. Он вспоминает питерскую заставу, где встречался с ним: там, на Семянниковском и Александровском заводах, создавал Бабушкин кружки, устраивал библиотеки, сам все время страстно учился. Владимир Ильич вспоминает, как помогал ему Бабушкин в составлении первого агитационного социал-демократического листка - обращения к семянниковским рабочим. Вспоминает участие Бабушкина в петербургском “Союзе борьбы за освобождение рабочего класса”. Отдает должное Бабушкину и в создании “Искры”, идея которой “обсуждалась вместе с ним его старыми товарищами по петербургской работе” [124]. И в том, как организовывал он для “Искры” корреспонденции из Шуи, Иваново-Вознесенска, Орехово-Зуева, других мест России.

“Есть люди, которые сочинили и распространяют басню о том,- пишет Владимир Ильич,- что Российская социал-демократическая рабочая партия есть партия “интеллигентская”, что рабочие от нее оторваны... Биография Ивана Васильевича Бабушкина, десятилетняя социал-демократическая работа этого рабочего-искровца служит наглядным опровержением либеральной лжи” [125].

В этом же номере “Рабочей газеты” Ленин утверждает, что “после трех лет самого бесшабашного разгула контрреволюции народные массы, больше всего угнетенные, придавленные, забитые, запуганные всякого вида преследованиями, снова начинают поднимать голову, снова просыпаются и начинают приниматься за борьбу” [126].

Примечания:

[94] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 47, с. 267.

[95] См. В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 19, с. 359.

[96] Там же.

[97] Там же, с. 359-360.

[98] Там же, с. 360.

[99] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 47, с. 274.

[100] Там же, с. 269.

[101] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 19, с. 364.

[102] Там же, с. 373.

[103] Там же.

[104] Там же, с. 374.

[105] Там же, с. 411.

[106] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 48. с. 1.

[107] “Рабочая газета” № 2, 18(31) декабря 1910 г.

[108] Там же.

[109] Там же.

[110] См. В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 20. с. 1.

[111] “Рабочая газета” № 2, 18(31) декабря 1910 г.

[112] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 20, с. 19.

[113] Там же, с. 23.

[114] Там же, с. 90.

[115] Там же, с. 91.

[116] В.И. Ленин, Полн. собр. соч.. т. 47, с. 278.

[117] Там же, с. 279.

[118] Там же.

[119] Там же.

[120] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 48, стр. 2.

[121] Там же, с. 7.

[122] Там же, с. 8.

[123] Там же, с. 13.

[124] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 20, с. 80.

[125] Там же, с. 81.

[126] Там же, с. 73.

Школа в Лонжюмо

Наступает 1911 год.

В Петербурге огнями всех своих окон горит в новогоднюю ночь Зимний дворец. Уже шесть лет, напуганный революционной бурей, не устраивал тут приемов самодержец российский. Ныне, вопреки всему, он стремится убедить и себя и своих подданных: долгожданное “успокоение” наконец наступило.

Но проходит несколько дней. В российскую столицу доставляют “Рабочую газету”. И, конечно, не об “успокоении”, а о новом революционном подъеме говорится в ней. Из далекой эмиграции со страниц “Рабочей газеты” Ленин обращается к российскому пролетариату: “За работу же, товарищи! Беритесь везде и повсюду за постройку организаций, за создание и укрепление рабочих с.-д. партийных ячеек, за развитие экономической и политической агитации. В первой русской революции пролетариат научил народные массы бороться за свободу, во второй революции он должен привести их к победе!” [127]

Ленин считает, что в нынешних условиях острее, чем когда-либо, стоит перед партией вопрос о подготовке из передовых пролетариев образованных руководителей социал-демократического движения. Вместе с работниками старшего поколения они должны отстоять партию в борьбе против реакции, против ликвидаторов, отзовистов, троцкистов. А для этого следует создать партийную школу. “Спешить со всеми видами помощи общепартийной школе,- еще в феврале 1910 года призвало Заграничное бюро Центрального Комитета партии,- обязанность всякого сознавшего всю важность такой школы для улучшения пропаганды и агитации на местах, для помощи тем рабочим, которые несут уже теперь почти всю тяжесть работы на своих плечах” [128].

Идею создания партийной школы горячо поддерживают местные организации. Об этом сообщают в Париж из разных городов России. В партийных организациях Москвы, Николаева, Иваново-Вознесенска, Сормова, Баку, Тифлиса уже отбирают слушателей будущей школы. Сормовцы решают послать кровельщика И. Чугурина. Рабочего-металлиста А. Догадова направляет во Францию Баку. Тифлисская организация командирует делегата V съезда РСДРП Г. Уротадзе. Москвичи послали в школу кожевника И. Присягина. Из Николаева приедет рабочий-металлист Андреев, из Екатеринославской губернии рабочий Я. Зевин. Отобраны ученики и в Петербурге. Это - токарь путиловского завода И. Белостоцкий, возглавляющий одновременно и культурно-просветительное общество на Выборгской стороне - легальную базу для нелегальной работы большевиков; рабочий-металлист член исполнительного комитета Выборгского райкома М. Клоков; работница завода “Треугольник” член исполнительной комиссии Нарвского райкома А. Иванова.

Пока в России формируют состав слушателей. Ленин подыскивает место для занятий. Оказавшись во время одной из велосипедных прогулок в Лонжюмо - небольшом селении в пятнадцати километрах от французской столицы, он убеждается: собрать слушателей здесь удобнее, чем где бы то ни было. Во-первых, близко к Парижу; во-вторых, в Лонжюмо нет полицейского, что при конспирации весьма важно. Слушателей можно выдать за сельских учителей, приехавших из России на стажировку.

При въезде в Лонжюмо, на главной улице, устроители школы арендуют старенький домик. Там будет общая для всех столовая. В глубине мощеного дворика дома № 17 по Гран-рю отыскивают каменный сарай со стеклянной верандой- бывшую столярную мастерскую; ее помещение отводят для учебных занятий. А за версту отсюда, у рабочего-кожевника, снимают две маленькие темные комнатушки с поблекшими обоями, почти без мебели; сюда переедут на все лето Ульяновы.

Нелегкими путями добираются из России в Париж ученики партийной школы.

“Вчера в 12 часов 15 мин. прибыл в Париж,- сообщает один из них в Баку.- У меня был адрес Л-а (Ленина.). Предполагал вещи оставить на вокзале, но это мне не удалось, никак не мог растолковать носильщику свое желание. В моем путеводителе к[а]к раз не оказалось надлежащего предложения.

После долгих объяснений немым методом заставил отнести в автомобиль. Показал адрес, он через несколько минут подвез к квартире Л-а...” [129]

- Пришел какой-то человек,- сообщает консьержка,- ни слова не говорит по-французски, должно быть, к вам.

Крупская спускается. Внешность этого широкоплечего черноволосого незнакомца с большими черными глазами, над которыми нависают густые брови, не оставляет сомнений: это - южанин. Он представляется:

- Я Серго Орджоникидзе.

Ему всего лишь 25 лет. Но треть своей жизни отдал уже молодой грузин революционной борьбе.

Ленин знает Серго по письмам. И особенно рад его приезду в Париж.

“Я оставался у него часа 3-4,- пишет в Баку Орджоникидзе.- Беседовал обо всем, о Персии, о Баку, о Кавказе и др.” [130].

А вскоре добираются сюда питерцы - Белостоцкий, Клоков, Иванова. “Публика все приехала развитая, передовая,- вспоминает Крупская.- В первый вечер, когда они появились на горизонте, Ильич повел их ужинать куда-то в кафе, и я помню, как горячо проговорил он с ними весь вечер, расспрашивая о Питере, об их работе, нащупывал в их рассказах признаки подъема рабочего движения” [131].

Приезжает Догадов. “Обычно Владимир Ильич,- узнаем из записок бакинца,- не любил принимать приезжающую из России публику, которая из любопытства “паломничала” к эмигрантам, играющим видную роль в революционном движении. Однако Владимир Ильич не любил встречаться лишь с праздноболтающей эмиграцией, всякого же прибывающего из России рабочего подвергал буквально “допросу с пристрастием”, интересуясь всякими, даже незначительными, событиями и фактами о настроениях и положении рабочих, жизни организации и т. д. И в данном случае Владимир Ильич, не дожидаясь, когда я отправлюсь к нему, как к руководителю школы, сам вызвал меня к себе на квартиру” [132].

Июньским утром паровой трамвайчик доставляет слушателей школы в Лонжюмо. Впервые собираются они в каменном сарае дома № 17 по Гран-рю. Начинаются занятия...

Не предполагает, конечно, Ленин, что сюда проник агент российской охранки. Это Икрянистов из Иваново-Вознесенска. Он поселился во дворе школы, в чуланчике. Вместе со всеми слушает лекции. Вместе со всеми участвует в спорах. А втайне находит возможность передать агентурное донесение. И о тщательно законспирированной школе сообщит вскоре департамент полиции во все губернские жандармские управления, во все охранные отделения: “...получены сведения о том, что 20 июня 1911 года за границей... в местечке Лонжюмо открыла свои действия общепартийная школа Российской социал-демократической рабочей партии... Школа носит характер чисто ленинско-фракционный и главным образом по той причине, что при выборе учеников в России посланный Лениным в качестве агента для набора некий не установленный “Семен” руководствовался желанием, чтобы в школу попадали преимущественно рабочие - последователи ленинского большевистского направления” [133].

Сто сорок семь лекций предстоит прослушать ученикам этой школы. Н. Семашко познакомит их с рабочим законодательством, разъяснит отношение к парламентской деятельности различных течений в западном рабочем движении, расскажет о деятельности социал-демократической фракции III Государственной думы. О политических партиях в Польше узнают ученики от одного из видных деятелей Социал-демократии Королевства Польского и Литвы - В. Ледера. Ю. Стеклов прочтет лекции о государственном праве, А.. Луначарский - по истории литературы и искусства, И. Арманд - о социалистическом движении в Бельгии. Крупская передаст прибывшим из России рабочим свой опыт в области газетной техники и связи с партийными организациями

И почти третью часть всех лекций прочтет Ленин. Он посвятит их политической экономии, теории и практике социализма в России, проанализирует с рабочими-подпольщиками главнейшие решения партии, проведет занятия о материалистическом понимании истории.

Тщательно готовится он к занятиям. Но нелегко это делать в домике, где поселились Ульяновы. “Квартира без малейшего садика и даже двора,- пишет Крупская Марии Александровне в Бердянск,- если выходить, так надо переменно куда-нибудь идти, что совсем другое; в квартире жарко и шумно” [134]. Не потому ли Владимир Ильич, как сообщает в этом же письме Надежда Константиновна, пристраивается заниматься в поле?

Через много лет рабочий-кожевник, у которого снимает комнаты Ленин, расскажет:

- Он жил у нас со своей женой, русской учительницей Крупской, вот в этой самой комнате, где мы сейчас находимся, и они спали на этих самых кроватях, и когда товарищ Ленин подходил к этому окну, то видел то же самое, что мы видим теперь: черную грязную стену и над ней кусочек французского неба, которое не всегда, конечно, бывает таким паршивым, как сегодня. Я хорошо помню товарища Ленина. Я называю его товарищем, потому что я так же, как и он,- мы оба принадлежим к партии коммунистов. Видите, товарищи, как скромно жил Ленин? Он был вождь мирового пролетариата, основатель Советского государства, а жил, как я, простой французский рабочий-кожевник. А ел, я вам скажу, даже хуже, чем ели мы. Довольно часто товарищ Крупская жарила на керосинке на обед картошку на подсолнечном масле, и Ленин запивал этот обед русским чаем... [135]

Он приходит на занятия точно, без опоздания. Всегда энергичный, сосредоточенный, веселый. Когда он появляется, отмечает А. Иванова, у всех становится как-то празднично на душе.

Ленин приносит с собой обычно груду книг. Среди них и тома “Капитала”, и работы Энгельса, Плеханова. Приносит он и свои конспекты. И когда его спрашивают, зачем они ему нужны, он отвечает:

- Конспект дисциплинирует мысль и речь, а без него можно, увлекшись каким-нибудь одним положением, упустить другие.

“Лекции Владимира Ильича,- вспомнит А. Иванова,- обычно превращались в живые беседы. О чем бы он ни говорил,- о кантовской “вещи в себе” или о диалектике Гегеля, о народниках или о философии Эпикура,- он стремился к тому, чтобы теснейшим образом связать теорию с жизнью, с практикой революционной борьбы. Мы чувствовали, что Ильич добивался того, чтобы теоретические знания помогали нам ориентироваться в политической обстановке, учил нас действовать осмотрительно в том или другом конкретном случае” [136].

- Вот, товарищи, вы будете делать революцию, вам предстоит возглавить народ в борьбе за власть,- говорит он однажды.- Предположим, произошла революция. Так вот, что вы будете делать, ну, например, с банками?

- Уничтожим, Владимир Ильич! - восклицает кто-то.

- А вот и нет! - категорически заявляет Ленин.

И разъясняет, как надо будет в этом случае поступить.

Говорит он так, убеждается Чугурин, что самые абстрактные понятия становятся слушателю ближе. Ленин не только глубоко знает свой трудный предмет, приходит к заключению Белостоцкий, а умеет изложить его понятно и материал легко усваивается рабочими в большинстве с низшим образованием.

Это скорее серьезная, живая беседа, в которую втягиваются все присутствующие, с удовлетворением отмечает Б. Бреслав. И действительно, слушатели задают Ленину вопросы, на которые он дает обстоятельные ответы. Но больше спрашивает сам. Слушает внимательно, поправляя незаметно, порой одним словом.

Когда выкраивается время для отдыха, Ленин уходит со своими питомцами в поле, ездит на Сену купаться.

- Условие, которое Владимир Ильич при этом ставит,- ни слова о политике,- рассказывает З. Лилина.- В первый раз, когда мы поехали, мне казалось странным, о чем же мы будем говорить, если нельзя говорить о политике. Оказалось, что с Владимиром Ильичей можно говорить о многом...

И несутся в эти часы над полем русские песни. Поет Ленин со слушателями школы “Дубинушку”, “Стеньку Разина”.

30 августа - последний день занятий. Посланцы Петербурга, Москвы, Баку, Нижнего Новгорода и других городов прощаются с Лениным. И он напутствует их перед отъездом: берегите друг друга, помните о партийном товариществе, а главное - смелее опирайтесь на рабочий класс, ибо в нем - сила и будущность партии, революции.

Примечания:

[127] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 20, с. 75.

[128] “Социал-демократ” № 11, 13(26) февраля 1910 г.

[129] См. “История СССР”, 1965, № 5, с. 118.

[130] Там же.

[131] Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине, с. 189.

[132] “О Ленине. Воспоминания”. Кн. 2. М., 1925, с. 139-140.

[133] “Красный архив”, 1934, т. 1(62), с. 225-226.

[134] См. В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 440.

[135] См. В. Катаев. Маленькая железная дверь в стене. М., 1965, с. 123.

[136] “Дон”, 1958, № 4, с. 23.

“...путь наш правилен”

На Мари-Роз - гость неожиданный и тем более радостный. Приехал Камо. В конце четвертого года тяжелейших испытаний в тюремных застенках он бежал. И хоть пустили по его следам агентов, хоть сторожили его круглые сутки в портах, на железнодорожных станциях, сумел Камо перебраться из России за границу. Сумел добраться к Ленину.

И теперь сидит он на кухне, в квартире Ульяновых. Рассказывает о том, как несколько лет выдавал себя за душевнобольного, как следователи и полицейские стремились его разоблачить. Потом внимательно слушает Ленина.

Владимир Ильич уговаривает Камо: ему надо основательно отдохнуть после пережитого. Но отдыхать тот не может. Его волнует и нездоровая обстановка в некоторых заграничных социал-демократических группах, и отход от революционного движения ряда людей, и провокаторы, несомненно проникшие в большевистское подполье.

“Ильич слушал и остро жалко ему было этого беззаветно смелого человека, детски-наивного, с горячим сердцем, готового на великие подвиги и не знающего после побега, за какую работу взяться,- пишет присутствующая при этой встрече Крупская.- Его проекты работы были фантастичны. Ильич не возражал, осторожно старался поставить Камо на землю...” [1]

Пройдет некоторое время, и тот покинет французскую столицу. Ленин даст ему задание: проверить ряд пунктов по транспортировке в Россию партийной литературы и оружия, организовать новые пункты. Поручит именно то, что сейчас особенно важно...

Уже много дней со страниц европейских газет не сходит зловещее имя убитого в Киеве эсером Столыпина. Царского премьер-министра, потопившего в крови первую русскую революцию, кое-кто не прочь представить как невинную жертву. Реакционеры воспевают обер-вешателя и погромщика. Либералы сожалеют по поводу “дикого и безумного” выстрела.

Ленин стремится поставить все на свои места. С этой целью он намерен прочесть несколько рефератов. Прежде всего в Цюрихе, куда в сентябре выезжает на заседание Международного социалистического бюро. Затем в Берне, Женеве, Париже. Позднее - в Брюсселе, Антверпене, Льеже и Лондоне.

Об одном из рефератов “Парижский вестник” публикует подробный отчет. Завершается он утверждением, что Ленин “делает вывод о необходимости защиты и подчеркивания идеи надвигающейся русской революции” [2].

Но Ленин не ограничивается серией рефератов. Он пишет статью для “Социал-демократа” и называет ее так же, как и рефераты,- “Столыпин и революция”.

“Столыпин сошел со сцены как раз тогда,- отмечает Ленин,- когда черносотенная монархия взяла все, что можно было в ее пользу взять от контрреволюционных настроений всей русской буржуазии. Теперь эта буржуазия, отвергнутая, оплеванная, загадившая сама себя отречением от демократии, от борьбы масс, от революции, стоит в растерянности и недоумении, видя симптомы нарастания новой революции. Столыпин дал русскому народу хороший урок: идти к свободе через свержение царской монархии, под руководством пролетариата...” [3]

И в других своих статьях, в рефератах Ленин настойчиво повторяет эту мысль. Сейчас, когда обозначаются признаки нового революционного подъема, когда расширяется стачечная борьба, возобновляются политические выступления пролетариата, необходимо укреплять, всячески поддерживать союз подлинно партийных сил.

- Советовались мы между собой, Владимир Ильич, как работать дальше,- говорит ему в Антверпене эмигрировавший сюда инженер А. Макаренко.- Оставаться в объединенной группе невозможно... Ликвидаторы все время тянут группу на сближение с бундовцами.

- А почему бы вам не отмежеваться? - спрашивает Ленин.

- Мало нас, Владимир Ильич, всего четверо.

- Мало? Нет, позвольте. С этим я не согласен. Четыре большевика - это совсем не мало. Если вы организуете большевистскую группу и всерьез займетесь социал-демократической пропагандой среди русских рабочих, наши ряды будут расти... Вы знаете, товарищ Макаренко, сколько русских работает на антверпенских заводах?

- Вероятно, человек пятьсот будет.

- Вот видите! Это же замечательно. Надо приглашать их на рефераты, давать им нашу литературу. Серьезно подумать, на кого из них можно опереться. Кстати, вы подумали об адресах, явках, куда можно направлять посылки с литературой?..

Предстоит широкое развертывание деятельности большевистских организаций. И в Россию должно попасть больше литературы, разоблачающей интриги ликвидаторов и их союзников, разъясняющей рабочим, что, очищая свои ряды от оппортунистов, партия не ослабляет, а усиливает себя. Много времени уделяет Ленин тому, чтобы “Социал-демократ” быстрее переправлялся через русскую границу. Только с января 1910 по август 1911 года удалось доставить в Россию 17 тысяч экземпляров. Но это еще не все! По маршруту Париж - Лейпциг - Тильзит - Новозыбков - Гомель идут тюки с приложениями к центральному органу. А сколько экземпляров газеты удается переправлять случайными путями, по легальным русским адресам!

Об этих адресах узнают прежде всего на Мари-Роз. Они - в шифрованных, написанных “химией” письмах, идущих к Ленину из разных мест России. Расшифровав или проявив ничем на первый взгляд не примечательное послание, Крупская обнаруживает запросы с мест на большевистские издания. И в экспедиции “Социал-демократа” идут ее записки. Следует, передает она указание Ленина, и по этим адресам высылать отныне газету. Но ни в коем случае не из Парижа. “Посылать,- настоятельно рекомендует Крупская,- из разных городов и вкладывать заявление, что адрес получен случайно” [4]. Эти заявления, отпечатанные типографским способом, вкладывают в письма, чтобы не компрометировать адресата перед полицией.

Сейчас, когда наступила пора нового подъема рабочего движения, Ленин озабочен тем, чтобы не только за границей выходили революционные издания. Надо пытаться наладить их выпуск и в самой России.

Издавалась там в начале года “Звезда”. Но с первых же дней ее существования меньшевики-партийцы стремились пропагандировать через нее свои взгляды. Ленина возмущала тогда политическая шаткость редакционной коллегии “Звезды”. Возмущала беспринципность меньшевиков, участвовавших в ее издании, препятствовавших ее борьбе с ликвидаторами. “...Со “Звездой”,- писал Владимир Ильич в мае Горькому,- у нас порядочно неладов было и есть: у них нет линии, они боятся идти с нами, боятся идти с ликвидаторами, жмутся, пыжатся, колеблются” [5]. И в середине 1911 года “Звезда” прекратила выходить.

Только к осени появилась возможность возродить газету. Возродить уже целиком под большевистским руководством.

И вот выходит двадцать шестой - первый после долгого перерыва - номер “Звезды”. В нем присланная из Парижа статья Ленина “Итог”. Статья, направленная против октябристов и кадетов, претендующих называться демократами, уличающая их в обмане масс. Статья, утверждающая, что демократ не может стоять на такой точке зрения, на какой стоят и октябристы, и кадеты; что “какие бы иллюзии он ни питал подчас насчет интересов и стремлений массы, демократ верит в массу, в действие масс, в законность настроений, в целесообразность методов борьбы массы” [6].

Эту свою статью Ленин подписал криптонимом- В. Ф. За ней из дома на Мари-Роз уходят в Петербург другие его статьи - “Два центра”, “Старое и новое”, “Гайндман о Марксе”, “Манифест либеральной рабочей партии”, “Избирательная кампания в IV Государственную думу”... Они также появляются вскоре в “Звезде”.

Возрождение в Петербурге “Звезды” - свидетельство укрепления в российской столице большевистских позиций. Об этом говорят и письма, идущие оттуда в Париж - к Ленину, в редакцию “Социал-демократа”.

Из писем узнает Владимир Ильич о собрании на Выборгской стороне. Посвящено оно было воссозданию и укреплению районных организаций. Обширный доклад сделал на собрании ликвидатор. Он развил в нем положения, главным из которых было то, что никаких организаций в партийном смысле вовсе и не нужно, что всю работу следует сосредоточить на открытой арене. А для этого создать “инициативные” группы, которые занимались бы исключительно организацией докладов и собраний по вопросам государственного страхования, избирательной кампании в IV Думу, муниципальными вопросами. “Такой план партийной организации на одной открытой работе,- сообщалось в письме,- встретил дружный отпор со стороны партийных рабочих... Один из товарищей, член петербургской организации, изобличил в своем ответе типичное ликвидаторство докладчика - и после целого ряда критических речей был поставлен вопрос ребром: партийная соц.-дем. организация, нелегальная и ведущая всю работу, как открытую, так и нелегальную, или “инициативные” группы - легальные и нелегальные, но ведущие работу только на почве закона - открыто. Голосованием было принято первое - ликвидатор остался в единственном числе...” [7]

Ленин публикует в “Социал-демократе” эту присланную из Петербурга корреспонденцию. Он сопровождает ее собственной статьей “Из лагеря столыпинской “рабочей” партии” и указывает в подзаголовке - “Посвящается нашим “примирителям” и “соглашателям””. “...Это типичный случай деятелей столыпинской рабочей партии,- комментирует Ленин сообщение из Петербурга,- ибо мы прекрасно знаем, что ряд литераторов “Нашей Зари”, “Дела Жизни” и т. п. уже не первый год систематически проводит именно эти ликвидаторские идеи. Не всегда эти ликвидаторы попадают к рабочим партийцам, очень редко об их позорных выступлениях партия получает такие точные сообщения... но всегда и повсюду проповедь группы независимцев-легалистов ведется именно в таком духе” [8].

А тут приходят последние номера ликвидаторской “Нашей зари”. Как много в них, отмечает Ленин, непомерно пухлых, вымученных, высокопарных фраз о “боевой мобилизации пролетариата”, о “широкой и открытой мобилизации масс”, о “массовых политических организациях самодеятельных рабочих”, о “самоуправляющихся коллективах”, “самосознательных рабочих”... И все это лишь для того, чтобы прикрыть сущность ликвидаторских взглядов. Но шила в мешке не утаишь, заявляет Ленин. И пишет вторую статью - “Из лагеря столыпинской “рабочей” партии”. Он вскрывает в ней разницу между рабочей политикой, основанной на решениях партии, и платформой тех, кто отрекается от демократии.

Ленин выступает в зале “Альказар” с рефератом, в котором обрушивается на орган ликвидаторов. Но ведь реферат читается в Париже, а журнал выходит в Петербурге, распространяется по всей России. И Ленин использует страницы петербургской “Звезды”, чтобы разоблачить перед русскими пролетариями платформу этого журнала.

“Наша заря”, указывает он, считает “совершенно несомненным и бесспорным”, что “основная объективная задача России в настоящий момент есть окончательное завершение смены грубо-хищнического, полукрепостнического хозяйствования культурным капитализмом”. Спорно же, по мнению органа ликвидаторов, то, достигла ли Россия положения, при котором, “хотя и не исключена возможность общественных бурь, но в недалеком будущем эти бури не являются необходимыми, неизбежными” [9].

Но ведь это, негодует Ленин, “чисто либеральная постановка вопроса”! Он пишет из Парижа в “Звезду”: “Либералы ограничиваются тем, быть ли “культурному капитализму” или нет, быть ли “бурям” или нет. Марксист не позволяет ограничиваться этим, требуя разбора того, какие классы, или слои классов, в освобождающемся буржуазном обществе ведут ту или иную, конкретно определенную, линию этого освобождения, создания, например, тех или иных политических форм так называемого “культурного капитализма”. Марксисты и во время “бурь” и во время заведомого отсутствия бури ведут принципиально отличную от либерализма линию создания истинно демократических, а не вообще “культурных” форм жизни. Мы все стремимся к “культурному капитализму”, говорят, корча из себя надклассовую партию, либералы. Мы не то должны понимать под “культурой”, о чем толкуют либералы,- говорят рабочим и всей демократии марксисты” [10].

Едва в Петербурге выйдет номер “Звезды” с этими обличающими ликвидаторов строками, как в набор пойдет новая, присланная из Парижа статья. В России готовятся выборы в IV Государственную думу. И Ленин разъясняет в этой статье позиции в избирательной кампании всех политических партий. Он обнажает контрреволюционность главной партии русской либеральной буржуазии - партии кадетов. Он указывает на мелкобуржуазную сущность народнических партий, колеблющихся между рабочим классом и либеральной буржуазией. Он определяет тактику в избирательной кампании большевиков, использующих подготовку к выборам для усиления революционной работы в массах, для социалистической пропаганды и организации рабочего класса, для борьбы против оппортунистов.

Чтобы опубликовать одну только эту статью, потребуется значительная часть четырех номеров “Звезды”! И в Петербурге ее будут печатать из номера в номер, печатать почти целый месяц. А в Париже в это же время наберут то, что писал Ленин для “Социал-демократа”. С утра по дороге в библиотеку занесет он в типографию стопку густо исписанных листков. Предупредит: здесь шесть статей, и все для очередного номера.

Только спустя много лет, когда будет собрано воедино все написанное Лениным, когда будет издано Полное собрание его сочинений, все узнают о титанической работе, которую ведет он в Париже. Но уже и сейчас его соратники знают: Ленин дорожит временем, у него нельзя отнимать ни одной минуты.

Шесть ленинских статей, публикуемых в одном только номере “Социал-демократа”, как и то, что печатает в эту пору петербургская “Звезда”, направлены против идейного разброда в партии, против раскольнической деятельности оппортунистов, против дезорганизаторской политики Троцкого, требующего объединения в одной партии всех фракций и групп. “С Троцким,- пишет Ленин,- нельзя спорить по существу, ибо у него нет никаких взглядов. Можно и должно спорить с убежденными ликвидаторами и отзовистами, а с человеком, который играет в прикрытие ошибок и тех и других, не спорят: его разоблачают, как... дипломата самой мелкой пробы” [11]. Ленин призывает российских социал-демократов отряхнуть “от себя последние остатки связей с несоциал-демократическими течениями и с питающими их, вопреки решениям партии, группками” [12].

Еще в феврале прошлого года писал Ленин в “Социал-демократе”, что “в первую голову, прежде всего, немедленно и во что бы то ни стало” [13] необходимо созвать Всероссийскую партийную конференцию. Это подтвердило и совещание, созванное в Париже нынешним летом: “Приближение выборов в IV Думу и оживление в рабочем движении, с одной стороны, и все внутрипартийное положение, с другой стороны, делают неотложно необходимым немедленный созыв общепартийной конференции” [14].

Решение, принятое в Париже, поддерживают местные партийные организации. Поддерживают вопреки раскольнической деятельности ликвидаторов, “впередовцев”, троцкистов. Из России Ленину шлют резолюции. В них подчеркивается необходимость сплочения рядов партии, очищения ее от оппортунистов и в связи с этим созыва в самое ближайшее время партийной конференции. “...Совещание членов ЦК, создав временный орган (ОК) (Российская организационная комиссия (РОК) была создана в сентябре 1911 года на совещании представителей местных партийных организаций в Баку.) для созыва такой конференции,- гласит присланная питерцами резолюция,- стало, по нашему мнению, на единственно правильный путь, ведущий к легальному выходу из партийного кризиса” [15].