Глава 8 Возрождение

Глава 8

Возрождение

(1946–1947 годы)

Совершенно непредвиденным итогом Генеральной ассамблеи в Брюсселе явилось то, что в мирное время французы взяли на себя роль немцев военного периода, Париж заменил Берлин как место оперативной работы. Многими это рассматривается как логический поворот событий. Например, Майкл Фунер безапелляционно заявляет: «Этот выбор имел существенные основания: центральное географическое положение, прекрасно развитые средства связи, привилегированное положение в отношении международной преступности. Кроме того, учитывались взятые Францией на себя финансовые и другие обязательства страны пребывания».

В действительности тут не было никакой логики. Это было случайное решение. Луи Дюклу приехал в Брюссель, будучи главой французского Юридического департамента полиции и захватив с собой 30-летнего помощника Жана Непота. Он не предполагал, что его изберут Генеральным секретарем и он станет полновластным хозяином, а его страна будет играть ведущую роль в возрождении организации.

Спустя сорок пять лет Жан Непот так изложил закулисные события тех лет: «Мистер Дюклу попросил меня поехать с ним, поскольку я немного изъяснялся по-английски: сейчас я говорю на этом языке плохо, а тогда — совсем дурно! И еще у него была мысль, хотя он этого прямо не говорил, сделать меня руководителем французского Национального центрального бюро. В нашей делегации я был моложе других: самому Дюклу — уже 63 года, а еще двоим между пятьюдесятью и шестьюдесятью.

Вопрос быть или не быть Парижу новой штаб-квартирой тогда не стоял. Чехи хотели переселить Интерпол в Прагу, а голландцы — заполучить его к себе. Еще до начала Ассамблеи к Дюклу в Париже пришли трое высокопоставленных голландских полицейских с целью заручиться его поддержкой. Но, я думаю, эта идея не нашла благоприятного отклика: бельгиец Луваж готовился к избранию президентом, а это превратило бы Комиссию в креатуру Бенилюкса. Пражская альтернатива также неприемлема по политическим мотивам: Чехословакия уже подпала под коммунистическое влияние.

Мы приехали в Брюссель без каких-либо заготовок — это я заявляю вполне категорически. Со стороны французского правительства, а тем более от нашего непосредственного шефа — министра внутренних дел особых инструкций не было. Нам просто сказали, чтобы мы поступали по ситуации и старались извлечь из нее максимум пользы.

Вы понимаете, что такие проблемы чаще и глубже обсуждаются за кулисами, чем на официальных заседаниях.

В Брюсселе мы беседовали с другими делегатами и поняли, что их не устраивает выбор между Гаагой и Прагой. Дюклу имел превосходную репутацию благодаря своей довоенной работе в Интерполе. Этот кряжистый выходец из Бургундии привлекал окружающих своим умом, силой и уверенностью. Да и французская полиция безусловно пользовалась авторитетом. Несколько делегатов предложили Дюклу: «А почему бы не перевести МККП во Францию, в Париж?» Но он не решился сразу дать положительный ответ: «У меня нет полномочий, надо позвонить министру».

В то время министром внутренних дел Франции был некий месье Ле Троке — за несколько месяцев до этого генерал де Голль ушел в отставку с поста премьер-министра. Это был период, когда у нас во Франции правительства менялись через три или четыре месяца. И наверняка скоро появится новый министр внутренних дел. Но, так или иначе, Дюклу позвонил из Брюсселя месье Ле Троке: тот, возможно, не до конца понимал смысл происходящего, но дал свое добро. И тогда Дюклу сказал «да». Мы вернулись к весьма сложному вопросу повестки дня: о возобновлении работы Международной комиссии криминальной полиции. Вот так все это происходило».

Мистер Непот прав: министр внутренних дел Франции Андре Ле Троке, «вероятно, не до конца понимал смысл происходящего». Он находился на этом посту неполных шесть месяцев и вскоре, меньше чем через неделю после телефонного звонка Дюклу, ушел в отставку: пал кабинет Феликса Гуэна. Но примечательной чертой всех двадцати пяти скоропалительных правительств, руководящих Францией в течение 12 лет до тех пор, пока де Голль окончательно не взял власть в свои руки в мае 1958 года, было стремление следовать его (де Голля) курсу. По крайней мере, в одном отношении: они хотели вернуть своей стране славу и престиж, которые, в глазах зарубежных политиков, были утеряны из-за поражения в войне и унижения, пережитого в лапах нацистской Германии. Все они жили в тени великого Шарля де Голля, а его стремление восстановить «La gloire de la France»[26] стало их жизненной позицией, невзирая на политические разногласия.

Неудивительно, что Андре Ле Троке быстро согласился с предложением перевести в Париж новую штаб-квартиру Международной комиссии криминальной полиции. И чтобы извлечь максимум пользы из нового пэра в национальном кепи Франции, по предложению французской делегации, в Устав 1946 года организации было внесено: «Предпочтительно, чтобы генеральный секретарь представлял страну постоянного местопребывания Комиссии».

Но тогда французское правительство не имело ни малейшего представления о том, на что оно решается.

Вспоминает Жан Непот: «Мы вернулись в Париж на одном из знаменитых «ситроенов», которые часто показывали во французских детективных фильмах того времени. Месье Дюклу все еще оставался главой Юридического департамента полиции, т. е. руководителем французского Отдела криминальной полиции. Это была его основная работа, и так как всем сразу он заниматься не мог, то предложил мне: «Ты возьмешь на себя дела Международной комиссии криминальной полиции». Это в моито тридцать лет!

Мы подыскали помещение на улице Альфреда де Виньи, сразу за углом у парка Монсо, в одном из старых огромных особняков, реквизированных во время войны французами или немцами. Но официальный адрес Комиссии давался по улице Соссэ, 11, где находились штаб-квартира и кабинет Дюклу.

Практически это была одна небогато обставленная комната — куда более скромная, чем эта (мы с Непотом сидели в просторном кабинете его загородного дома, прекрасного старинного здания в небольшой деревне под Нарбоном, на юго-западе Франции): рабочий стол, стопка бумаг, карандаши. В открытое окно залетали маленькие птички из парка Монсо, чтобы оставить автограф на ковре. Не было ни денег, ни рабочих документов, за исключением тех, что мы привезли с собой с брюссельской Ассамблеи, ни картотеки, ни даже фирменных бланков. Никаких контактов со старыми работниками Интерпола мы не имели. Месье Луваж сказал нам: «Я пришлю вам то, что привез из Брюсселя, и вы займитесь этим», — вот и все. Французам нравится такой подход. Там мы и начали — без денег и без людей! Я попросил Дюклу дать мне секретаря, и он прислал полицейского инспектора, хорошо печатающего на машинке. Мы стали выбивать небольшие суммы денег — наш первый бюджет составлял около 60 000 швейцарских франков — ничего не значащая сумма! Но постепенно мы раскрутили маховик».

11 июня 1946 года, через неделю после возвращения в Париж, с улицы Соссэ, 11 было отправлено письмо, подготовленное Непотом и подписанное Луважем и Дюклу. В нем содержалась просьба к Межсоюзнической финансовой комиссии разморозить средства на счету Комиссии в местном отделении Дойче банка на общую сумму в 20 000 рейхсмарок и 1000 или 2000 швейцарских франков. «Спустя некоторое время эти деньги к нам поступили, — вспоминает Непот, — но по сегодняшним меркам сумма не превышала 30 000 французских франков (около 3000 фунтов стерлингов). Это невероятно мало, но затем начали поступать взносы от стран-членов. Настоящего бюджета у организации не было несколько лет. Наши финансовые возможности были ничтожны. Помогли Нидерланды, которые реорганизовали для нас Отдел по борьбе с подделками (им руководил д-р Адлер, до войны возглавлявший отдел в Вене, ныне он стал натурализованным голландцем), и, конечно, Франция, финансировавшая организацию. Она предоставила нам рабочие помещения, выплачивала зарплату и возмещала почтовые расходы».

Новому Генеральному секретариату был необходим новый телеграфный адрес. 22 июля 1946 года — эта дата стала исторической — Жан Непот зарегистрировал в почтовой службе Парижа слово «Интерпол» — «Интернациональная полиция». Он и не подозревал, каким известным оно станет впоследствии.

«Я превратился в журналиста, — продолжает свой рассказ Непот, — готовил первый номер «Обзора Международна ной криминальной полиции», как отныне мы называли журнал нашей организации. Он вышел в свет в сентябре, и я редактировал несколько последующих выпусков».

Животворной силой для Интерпола всегда была поступавшая от полиций стран-членов информация. Обработанные материалы уходили в разные НЦБ: это был двусторонний поток. Довоенная радиосвязь Комиссии не функционировала, и организация пользовалась французской полицейской сетью. Поэтому сейчас, в послевоенный период реконструкции, все большую важность приобретала альтернативная, письменная, форма общения. Непот поставил перед собой цель обновить старые документы, которыми Комиссия обменивалась с НЦБ.

«Я сразу же обратил внимание на некоторые моменты, которые мне показались неприемлемыми, — рассказывал он. — Во всех прежних карточках присутствовал пункт о вероисповедании, где надлежало отмечать: еврей, католик или кто-либо еще. Я подумал: «Это недопустимо! Никоим образом!» — и вычеркнул его». (Ранее Непот никогда не заявлял об этом во всеуслышание. Данное замечание особенно ценно при анализе полемики, которая, как мы увидим позже, разгорелась во Франции в начале 80-х годов в связи с обвинениями Интерпола в том, что в его штаб-квартире хранятся «еврейские досье».)

Даже в самом Интерполе не всем известно, что Жан Непот изобрел в свое время систему обозначений карточек разноцветными углами, которой организация пользуется уже много лет и, видимо, будет пользоваться и в 90-х годах, несмотря на полную компьютеризацию информационного процесса.

Красные извещения (карточки) — называемые так из-за красного уголка — содержали описание личности (дополненное фотографией, номером паспорта и отпечатками пальцев), которая разыскивается полицией страны — члена Интерпола. Они равноценны международному ордеру на арест, разрешающему полицейскому любой страны-члена произвести задержание этой личности с последующей неминуемой экстрадицией. Конечно, при условии, если государство, требующее ареста, имеет соответствующий договор с государством, где это лицо обнаружено.

Зеленые извещения содержат подробные сведения об опасных преступниках, которых, как предупреждает Генеральный секретариат страну-участницу, необходимо взять под наблюдение или принять другие необходимые меры,[27] если они вдруг появятся на ее территории.

Синие извещения содержат запросы-информации — настоящее имя, псевдонимы, судимости, род преступных занятий — по конкретным лицам, о которых либо Генеральный секретариат, либо полиция стран-участниц хотели бы получить больше сведений.

Желтые извещения — информация о пропавших людях или жертвах потери памяти: возможно, их где-либо смогут опознать.

Черные извещения — это данные об обнаруженных трупах без особых примет либо с фальшивыми документами, также в надежде на последующее опознание.

Желтые и черные карточки, в отличие от других, обычно относятся не к преступникам, а скорее к невиновным людям — жертвам либо вообще не имеющим никакого отношения к преступлениям.

Все они — добавим также и извещения об украденной собственности без отличительной окраски — обязаны своим происхождением Непоту.[28] Необходимо было создать и картотеку международных преступников. Но тут сразу же возникла проблема: не хватало базового материала для решения этой задачи.

«Как я уже говорил, сначала у нас не было картотеки. Но через несколько месяцев Луваж прислал нам из Брюсселя анкеты международных преступников, которые рассылались Комиссией еще до войны. Бельгийская полиция сохранила их. Я говорю «анкеты», а на самом деле это были либо копии с оригиналов досье, либо копии карточек, которые удалось восстановить с помощью двух полицейских с большим стажем и обладавших феноменальной памятью. В общей сложности там было около 2000 таких карточек. Работа предстояла долгая. Мы начали классифицировать их… Вместе с новой информацией, поступающей из разных НЦБ, они составили основу новой базы данных о международных преступниках».

Здесь стоит упомянуть два важных момента: во-первых, даже если досье были только довоенного периода, почему их оказалось только 2000? Мы же знаем, что в 1933 году уже было занесено в картотеку Комиссии ни много, ни мало 3240 международных преступников. Так что же случилось с остальными? И, во-вторых, почему в бельгийских архивах сохранились досье лишь предвоенного периода и не оказалось ни одного датированного военным временем?

До сих пор так и остается загадкой судьба архивов Комиссии, находившихся под пятой нацистов в ее штаб-квартире в Берлине. Головоломная история с пропавшими досье тянется по сей день. Чтобы проследить их судьбу, мы вынуждены прервать хронологическую последовательность повествования.

Как обычно, доктор Харри Зодерман, старейший шведский представитель в Интерполе, имеет на каждый случай свою историю. «Карл Циндель[29] покинул Берлин перед самым крахом Третьего рейха и направился на юг в сторону Штутгарта на своей машине, доверху набитой документами Комиссии. Когда он сообщил во французский штаб, что сдается, его жестоко избили, вытолкали в шею и велели прийти после обеда. Его самолюбие было смертельно оскорблено, он отправился в ближайший парк и там проглотил капсулу с цианистым калием».

История, конечно, любопытная, но ничем не подкрепленная и во всяком случае не содержит здравого смысла. Штутгарт, слава Богу, находится в 350 милях от Берлина, но всего лишь в 90 милях от границы со Швейцарией. Так почему бы Цинделю не мчать прямиком до границы, пока он не оказался бы на безопасной территории нейтральной страны? Однако «умеренный нацист» рискует своей свободой только ради того, чтобы передать какие-то документы?! Неправдоподобен и рассказ о том, что командный состав французских войск был столь негостеприимен, что отказался заполучить высокопоставленного чиновника германского Министерства внутренних дел.

И кроме тогб, если труп Цинделя обнаружили в машине, то что же случилось с документами, которыми она была «доверху набита»? На этот счет Зодерман хранит молчание.

Надо сказать, официальная версия Интерпола о судьбе берлинских архивов в равной степени неприемлема. «Архивы были уничтожены в ходе Второй мировой войны», — гласит 88-я страница буклета, выпущенного Генеральным секретариатом в 1973 году и посвященного 50-летнему юбилею организации. «Большая часть архивов исчезла при бомбежках Берлина», — заявляет в своих мемуарах Марсель Сико, преемник Луи Дюклу на посту Генерального секретаря. «Материалы, перевезенные в Берлин, пропали или были уничтожены во время войны», — вторит ему в своих мемуарах сэр Ричард Джексон, английский президент Интерпола. «Очевидно, непрекращающиеся бомбежки (союзниками) коснулись и Ваннзее. Вилла была разрушена, а большая часть архивов МККП уничтожена», — таково мнение Майкла Фунера, изложенное в книге «Интерпол: История развития Международной организации по борьбе с преступностью», изданной в 1973 году при официальном сотрудничестве с Интерполом.

На самом же деле союзники не бомбили Ваннзее. В этом может убедиться каждый, кто посетит сегодняшний Берлин.

Вилла пережила войну и осталась целой, а архивы не могли погибнуть под бомбами союзников. Это подтверждает внутренний меморандум ФБР «Интерпол и его связь с ФБР», копию которого мне предоставили в Вашингтоне:[30]

«Осенью 1945 года появилась информация, что в Берлине обнаружены архивы МККП. ФБР соответственно потребовало, чтобы провели расследование и установили достоверность этого сообщения. Квартировавший в Берлине заместитель директора Службы общественной безопасности (армии) сообщил, что архивы хранил в своем маленьком гараже некий Пауль Шпильхаген, чей адрес: Берлин, Кляйнен-Ваннзее, 16 (адрес организации в годы войны). Некоторые дома в этом районе использовались для постоя американских солдат».

Итак, теперь мы знаем, что архивы остались целы после бомбардировок союзниками и хранились где-то в гараже штаб-квартиры нацистского Интерпола. А что же произошло с ними потом?

И здесь отчет ФБР вдруг становится маловразумительным: «Офицер армии США изучил архивы с помощью господина Шпильхагена, который утверждал, что работал в МККП с 1941 года, а до этого был инспектором Криминальной полиции Берлина.

По словам Шпильхагена, в них насчитывалось досье около 15 000 лиц, расположенных в алфавитном порядке. Все они разыскивались разными государствами. Из этих 15 000 досье только около 2000 содержали информацию, необходимую для твердого опознания: то есть фотографии и отпечатки пальцев. На многих карточках стояли лишь имя преступника и название службы, занимавшейся его поиском. На тех же, где имелись отпечатки пальцев, применялась система классификации, отличная от общепринятой системы Генри. Кроме того, карточки не совпадали по размеру с использовавшимися в ФБР.

В результате мы пришли к выводу, что эти досье не представляют ценности, и поэтому ФБР решило, что нет необходимости перевозить их в Вашингтон… Наилучшим выходом было оставить их на прежнем месте. Сведения о дальнейшем их местонахождении отсутствуют».

Итак, по свидетельству ФБР, архивы — со всем интереснейшим материалом, который многое мог поведать о деятельности Комиссии в годы войны — остались в гараже штаб-квартиры. Может быть, для того, чтобы никто ими не воспользовался? Или, в конце концов, чтобы просто гнить?

И вновь рассказывает Жан Непот: «В 1948 году, через три года после окончания войны, в штаб-квартиру Интерпола в Париже прибыли семь или восемь ящиков. Их доставили от лица армии США и сказали, что это архивы, изъятые на вилле в Ваннзее. Почти все материалы были на немецком языке, а в нашем маленьком штате не было никого, кто понимал бы по-немецки. Мы сложили их в одном месте и потихоньку стали разбираться с помощью двух офицеров полиции, знавших немецкий. Этот процесс затянулся надолго и занял целых двадцать лет!

Смею заверить, ящики эти не содержали ничего необычного. В основном это был управленческий архив и вместе с ним всего лишь 1500 личных карточек преступников довоенного периода. Все они касались несущественных правонарушений — карманных краж и тому подобное. Когда в конце 70-х годов в Сен-Клу по заданию израильского правительства прибыли профессор юстиции и судья из Верховного суда, они убедились, что это — самые заурядные документы».

Так что же нам в конце концов известно? Мы знаем, что Интерпол продолжал функционировать во время войны. Шестнадцать номеров журнала военных лет из Бундесархива рассказывают нам, что публиковались, как минимум, объявления о розыске — и не только таких преступников, как карманники, а и поважнее. Однако размах этой деятельности так и остался загадкой. Так же как не известны и точные факты использования нацистами картотеки для искоренения евреев, цыган, гомосексуалистов и прочих «сомнительных элементов» в газовых камерах концентрационных лагерей. Довоенные архивы, часть которых попала к Непоту через Луважа, не дают ответа на эти вопросы, а вот материалы берлинского периода наверняка бы пригодились.

Три года прошло между тем, когда ФБР решило не перевозить их из гаража на Кляйнен-Ваннзее, 16, и тем, когда грузовики армии США доставили ящики в штаб-квартиру Интерпола в Париже. Что же с ними случилось?

Вот что говорит д-р Эгон Шланиц, австрийский правовед, ныне руководитель Юридического отдела Интерпола, работающий в организации с 1972 года: «Я лично убежден, первое, что сделали американцы, — это просмотрели все материалы в поисках каких-либо необычных документов. После войны проходило немало судебных процессов над нацистами. И все эти бумаги, несомненно, интересовали союзников».

Можно предположить, что военные архивы Интерпола содержали данные о сотрудничестве служащих Комиссии с гитлеровским аппаратом террора. Конечно, нет гарантии, что документы, найденные в гараже на Кляйнен-Ваннзее, 16, были как раз теми или составляли их большую часть. Но тогда почему спустя три долгих года пребывания в руках американских военных из 15 000 досье остались только 1500, переданных Жану Непоту? Пусть каждый ищет свой ответ в зависимости от его способности понять причины нерешительности и неготовности Америки пролить свет на коллаборационистов уже в наше время, когда Гитлер канул в вечность.

А их прошлое не столь уж безупречно. Достаточно вспомнить Вернера фон Брауна, блестящего немецкого ученого, усовершенствовавшего ракету «Фау-2», которая сеяла смерть на гражданское население Великобритании в последние месяцы войны. Сдавшись в мае 1945 года американцам, Браун не оказался незамедлительно в тюремной камере в ожидании судебного процесса за преступления против человечества. Напротив, его отправили в Соединенные Штаты, чтобы он занялся разработкой космической программы страны-победительницы. В конце концов, будучи директором Агентства баллистических ракет США, он создал ракету, доставившую в космос первый американский искусственный спутник Земли в 1958 году, и ракету «Сатурн», позволившую Соединенным Штатам в июле 1969 года стать первой в мире страной, высадившей человека на Луну. Браун умер в 1977 году в почете и уважении, в отличие от многих своих безвестных жертв военного периода.

Когда дело касается укрывательства нацистов и их покровителей, ни одно государство не может считать себя свободным от критики.

Вопрос об архивах тесно связан с обвинениями, предъявленными Интерполу во Франции в начале 80-х годов. Газета «Матэн» и журнал «Экспресс» в мае 1981 год[31] сообщили о том, что в Интерполе все еще хранятся «еврейские досье», оставшиеся в наследство от Комиссии берлинских времен. Кроме того, печатью поддерживалось мнение, что, пользуясь этими досье, вишистское правительство через французскую полицию проводило перепись евреев для их выдачи гестапо. Раймонд Кендалл, в то время глава Отдела полиции Интерпола, прямо заявил газете «Матэн»: «У нас нет и никогда не было «еврейских архивов».

К 80-м годам Интерпол стал общепризнанной международной организацией. В марте 1984 года Гастон Дефер, министр внутренних дел Франции, стараясь доказать полную независимость Интерпола от правительства, процитировал заявление Генерального секретаря Андрэ Боссара, сменившего Непота, где было сказано, что «Интерпол не располагает какими-либо специальными документами, касающимися лиц иудейского вероисповедания». Но разжигаемые израильтянами страсти не утихают и по сей день.

В своей книге «Интерпол: За стеной подозрения», увидевший свет в 1986 году, Лорен Грейлсамер посвятил этому все еще актуальному вопросу целую главу и назвал ее «Загадка еврейских досье». Журналист допускает, что организация по-прежнему может быть замарана остатками антисемитизма военных лет, цитируя при этом нижеприведенный отрывок из книжного обзора, сделанного старым служакой Полем Марабуто еще в апрельском 1950 года номере журнала «Обзор Международной криминальной полиции».

«Преступление и вероисповедание

Преступление также двусмысленно, если рассматривать его с точки зрения вероисповедания. Евреи и католики нигде не отличаются так резко, как в форме своих преступлений.

Евреи вряд ли станут участвовать в преступлениях, требующих от человека ухода от общества и принятия совершенно пассивного поведения. Они более предрасположены к преступлениям, несущим для них материальную выгоду. Но вот что, помимо прочего, бросается в глаза из статистических данных: это то предпочтение, какое еврейские правонарушители отдают преступлениям, требующим применения хитрости, и, равным образом, их нелюбовь к насилию. Этот статистический тест, с одной стороны, противоречит утверждению довоенных нацистских пропагандистов, а с другой, — объясняет, почему в архивах МККП, которая особое внимание уделяет борьбе с мошенничеством, подделкой денег и проч., столь много еврейских имен».

Не очень приятный факт. Но он почти не имеет отношения ни к сегодняшнему Интерполу, ни даже к Интерполу 1986 года. Спустя 11 лет после обзора Марабуто сэр Рональд Хоув, который ушел в отставку с поста заместителя комиссара Полиции метрополии еще в 1959 году, писал в своих мемуарах: «Есть еще одна разновидность мошенников, с которыми Интерпол имел дело очень давно, с первых дней своего существования. Большинство из них — евреи польского происхождения, пожилые люди с солидными финансовыми навыками, имеющие внешность респектабельных бизнесменов, а руки — фокусников». Сегодня ни один старший офицер английской полиции не позволит себе изъясняться столь открыто по-расистски.

Лорен Грейлсамер цитирует также конфиденциальные показания, которые в марте 1982 года давал Андрэ Боссар французской Национальной комиссии информации и свобод (НКИС) — этот орган создан для укрепления французских законов по защите информации. Боссар сообщил Комиссии, что в 1970 году Интерпол принял решение «избавиться от своей картотеки преступников, разыскивавшихся по старым объявлениям». Это были в основном довоенные объявления, унаследованные от Луважа и включавшие пункт о религии субъекта: еврейской, католической или иной.

При чтении этих слов меня осенила мысль: «Не это ли ответ?!»

«Да, — поясняет Жан Непот, — отношение к религии упоминалось во всех старых карточках, которые мы получили от Луважа, но я вас уверяю, это никогда не принималось во внимание. В бытность мою Генеральным секретарем в Париже религия преступника никогда не заносилась в новую карточку. Я уже говорил вам, что решение — немедленно исключить этот пункт — я принял еще в 1946 году, а в 1970 году он был вычеркнут из всех старых досье.

Хочу особо подчеркнуть, что у нас никогда не было ни еврейской картотеки, ни католической, ни мусульманской. Я немедленно счел бы это посягательством на индивидуальную свободу. И при розыске преступников религия никогда не бралась в расчет».

Я безоговорочно принимаю то, что Непот говорит о собственно архивах Интерпола. Но правда и то, что в ноябре 1991 года, после 47 лет упорного отрицания этого факта французскими властями, неустанный поиск Сержа Кларсфельда завершился успехом. Французский адвокат, посвятивший себя установлению истины о судьбе французских евреев во время войны, обнаружил в архивах французского Министерства по делам ветеранов войны «еврейскую картотеку», составленную французской полицией в годы Второй мировой войны. Аккуратно сложенные в алфавитном порядке, с именами, адресами и возрастом, карточки имели целью облегчить гестапо и СС депортацию в Германию для уничтожения 150 000 евреев, живших в районе Большого Парижа. В этих списках стояла и фамилия отца самого Кларсфельда. «Это настоящая свора чиновников, которой удавалось лгать целые 47 лет», — заявил он репортеру. И кто может сказать, что он не прав?

Мы много времени уделяли картотекам: и пропавшей, и еврейской. Вернемся к воспоминаниям Непота о восстановлении организации после Генеральной ассамблеи в Брюсселе.

«Примерно в октябре или ноябре 1946 года к нам присоединился Поль Марабуто. Он был гораздо старше и опытнее нас как юрист и как офицер полиции. Полагаю, Дюклу понимал, что не совсем разумно иметь в Генеральном секретариате одну молодежь: нам нужен был кто-нибудь с большим весом (я не имею в виду, потяжелее, потому что это был весьма щуплый мужчина). Роль Марабуто в основном состояла в том, чтобы заботиться о юридической стороне дел. Он обычно присутствовал на всех совещаниях по проблемам наркотиков, готовил отчеты для Генеральной ассамблеи: вот такие дела. А я занимался всем остальным.

Вскоре месье Дюклу прислал мне еще одного коллегу, с которым мы проработали вместе целую вечность. Он прекрасно говорил по-английски, ему доверили переводить наш журнал, а затем он стал его редактором.

Мой кабинет стал тесен, поэтому нам выделили еще несколько комнат в перестроенной квартире, принадлежавшей до этого потомку Ги де Мопассана, в старом особняке на улице Монсо, 61. Постепенно мы расширялись. Только в первый год в организацию вступило восемь стран.[32] Работа меня вдохновляла — всего лишь тридцать лет, а мне поручили создать почти с нуля международную организацию. Это было захватывающе».

В июне 1947 года — к исходу того первого года — собралась Генеральная ассамблея, и естественно, в Париже. Делегатов приветствовал министр внутренних дел Эдуард Депре, выразив «признательность за то, что Франции оказана честь стать штаб-квартирой МККП». Четыре дня 54 делегата (на 11 больше, чем в прошлом году) пели дифирамбы собственной мудрости, проявившейся в решении восстановить организацию. Эдгар Гувер сдержал обещание: прислал личного представителя Гортона Телфорда, «юридического атташе» при посольстве США в Париже,[33] последний вызвал горячие аплодисменты, заявив: «В единстве, в соблюдении закона, во взаимопомощи состоит сила организации. ФБР готово для совместной работы».

Атмосфера была столь же деловой, сколь и праздничной. Джузеппе Дози, проницательный и легкий на подъем руководитель римского НЦБ, предложил включить в телеграфные адреса НЦБ слово «Интерпол», следующее за географическим названием места. Была принята официальная резолюция, и вскоре слово «Интерпол» стало частью названия организации.[34] Сегодня НЦБ называют себя «Интерпол-Лондон», «Интерпол-Вашингтон», «Интерпол-Висбаден» в любом обращении, а не только в почтовых или телеграфных.

К середине 40-х годов стали появляться все новые и новые направления в международной преступности. Это было отмечено на Ассамблее одним ведущим французским советником: «Международные преступники уже не те, какими мы привыкли их видеть. После войны остались горы автоматического и огнестрельного оружия, пулеметов, техники. Преступники научились прыгать с парашютом, беспрепятственно пересекать границы и континенты. Появились соблазны для будущих террористов, торговцев женщинами и наркотиками, распространителей порнографии. Мир переполнен всякого рода фальсификаторами».

Делегаты единодушно приняли предложение президента Луважа избрать на пост помощника Генерального секретаря Жана Непота. Он целиком это заслужил. Восстановленная Комиссия заработала.