14. Про маленькие ушки большого зверя. КГБ и группа Дятлова: непредвзятый взгляд

14. Про маленькие ушки большого зверя. КГБ и группа Дятлова: непредвзятый взгляд

Но почему это постановление родилось через 3 дня после приобщения к делу материалов радиологической экспертизы? Видимо, потому, что такой выход из создавшегося полоджения счёл оптимальным заказчик этой самой экспертизы. Он получил интересовавший его результат и решил от дальнейших работ по установлению причин гибели туристов отсечь всех посторонних. И тут самое время ответить на вопрос: а кто вообще мог предложить следователю Иванову, точнее, его руководству, провести радиологическую экспертизу одежды найденных в ручье трупов? В принципе, таковых инстанций может быть несколько, но наиболее вероятным кандидатом на роль «бдительного ока» представляется КГБ.

И мы постараемся это доказать.

Существует несколько косвенных доводов в пользу того, что Комитет Государственной Безопасности пристрастно следил за ходом поисковой операции в долине Лозьвы. И не только потому, что «Конторе» по статусу положено контролировать воинские коллективы, а потому, что в розыске пропавших туристов отечественная госбезопасность имела свой особый, скрытый от посторонних глаз интерес.

В числе погибших туристов, напомним, был Георгий Кривонищенко, работавший в закрытом уральском городе Озёрске, носившем тогда неблагозвучное название Челябинск-40 («сороковка»). Это был город атомщиков, построенный рядом с т. н. заводом № 817, известном в последующие годы как ПО «Маяк». На шести реакторах этого завода осуществлялась наработка оружейного плутония, т. о. Кривонищенко был из разряда тех людей, кого в те времена называли «секретный физик» и притом произносили слова эти только шёпотом. Хотя Георгий закончил строительный факультет и вовсе не был физиком в точном значении этого слова, он безусловно имел допуск к гостайне и просто в силу своего допуска на один из секретнейших объектов страны являлся хорошо осведомлённым секретоносителем. Кстати, упомянутое выше словосочетание «секретный физик» ныне почти забыто, а в 50–60-е годы оно было широко распространено и всегда употреблялось с искренним уважительным подтекстом. Принадлежать к когорте создателей ядерного оружия и ракетной техники значило тогда быть частью элиты общества. Советский народ знал, что где-там, в секретных местах, скрытых от глаз шпионов и просто посторонних лиц, живут и работают «секретные физики и ракетчики», они-де куют ракетно-ядерный щит Родины и это — лучшие люди страны! О том, что подавляющая часть создателей самого современного оружия живёт прямо у них под боком и зачастую ходит теми же улицами, советские люди даже не могли и подумать. Понять степень крайней засекреченности ракетно-ядерных разработок поможет история жизни Сергея Павловича Королёва: о том, что он Генеральный Конструктор космической и ракетной техники его родственники, за исключением жены, узнали лишь после смерти Королёва! Пока он был жив, вся родня считала его инженером-строителем, разъезжающим по стройкам народного хозяйства, никто никогда не видел его с орденами, а уж тем более Звёздами Героя Социалистического труда (их у него было две). Это не вовсе не скромность — такого рода закрытость даже от самых близких людей была в те годы одним из неотъемлемых элементов режима соблюдения гостайны.

Когда Георгий Кривонищенко, ушедший в турпоход с группой Дятлова, не вышел на работу, его непременно должны были хватиться. Не столько коллеги, сколько сотрудники отдела (службы) режима. Ещё бы — исчезновение секретоносителя, да тем более второй категории допуска (к совсекретным документам) — это ЧП в масштабах предприятия, как минимум! Должна была начаться проверка причин отсутствия, причём формальное объяснение — участие в походе студентов свердловского «Политеха» — должно было вызвать обоснованное недоверие. Контрразведка всегда и во всём видит самое плохое, недоверие для работника этого профиля — черта профессиональная. А тут такое инфантильное объяснение — поход по горам со студентами, с которыми исчезнувший инженер даже не учился (уточним, что Георгий закончил «Политех» летом 1957 г., т. е. более чем за полтора года до похода)!

А теперь вспомним, что Георгий Кривонищенко был не единственным секретоносителем в составе тургруппы. Имелся ещё один работник глубоко режимного производства — Рустем Слободин. И в отношении него всё сказанное выше верно точно также, как и в отношении Георгия. А значит поводов волноваться у охранителей гостайн должно быть в два раза больше…

Посмотрим на ситуацию глазами профессионального контрразведчика: странен ли длительный зимний поход? Подозрителен ли? Да ещё как! А вдруг «турпоход» всего лишь «легенда» для потенциального изменника Родины! Вдруг группа ушла без Кривонищенко, или без Слободина, либо кто-то из них отделился от группы и держит сейчас путь к китайской границе, скрывая в рюкзаке сверхсекретные материалы по отечественным ядерным технологиям? Или в Иран? Или в Турцию, которая, между прочим, член НАТО? Или на встречу с каким-нибудь агентом западной разведки? Что делать контрразведке в этой ситуации, ждать, пока группа Дятлова выйдет из леса? Так она может и не выйти вовсе, если изменник Родины позаботился о яде… Первый вопрос, который решается при исчезновении секретоносителя — это установление списка информационных материалов и документации, к которым тот имел допуск, с которыми работал или брал для ознакомления. Изучается формуляр секретной библиотеки, осматривается рабочее место, производится обыск по месту жительства, вскрываются связи… И в процессе этой работы контрразведчики должны были обнаружить следы хранения в доме Кривонищенко радиоактивных штанов и свитера.

Т. о. всплывал факт грубейшего нарушения режима секретности. Одежда, несущая на себе радиоактивные следы сверхсекретного производства не должна покидать режимную территорию. Потому как следы эти уникальны, изотопные микроследы (т. н. «хвосты») несут в себе исчерпывающую информацию о том, что и как именно производят реакторы. В глазах иностранных разведок эти следы ценнее самых секретных карт Генштаба. Тем более, не забываем, что речь идёт о конце 50-х годов, когда ядерный потенциал СССР для западных разведок являлся настоящей «террой инкогнито». Такова должна была быть логика отечественных контрразведчиков в феврале 1959 г., когда они узнали об исчезновении в составе группы Игоря Дятлова «своего» секретоносителя — Георгия Кривонищенко. То, что они его искали и было заведено соответствующее розыскное дело сомнению не подлежит; другое дело, что в Интернете об этом никогда не напишут и о розысках те, кто знает, не расскажут.

Стоп! скажет в этом месте внимательный читатель, а причём тут вообще Георгий Кривонищенко? Его не было в овраге, его труп нашли одним из первых, под кедром, вместе с Юрием Дорошенко! Какая может быть связь со странной радиологической экспертизой, назначенной спустя два с половиной месяца?

Связь прямая! В том-то и дело, что когда тело Кривонищенко нашли под кедром экспертизу проводить было решительно незачем — Георгий был раздет до кальсон (на нём были одеты, напомним, нательная рубашка, рубашка-ковбойка, плавки и кальсоны). Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять — погибший был раздет, причём раздет не теми туристами, кого нашли на склоне (те оказались облачены в свою одежду), а последней четвёркой. Радиологическая экспертиза в марте была совершенно бесполезна, поскольку её заказчик (т. е. КГБ) знал, какие именно детали одежды будут нести радиоактивную пыль! Это должны были быть свитера и штаны, ненайденные под кедром.

Именно их искали поисковики, выбиваясь из последних сил, на протяжении всего марта и апреля. Комитет Госбезопасности требовал прояснить судьбу одежды со следами изотопной пыли — её-то и искали старательно люди Ортюкова, думая, что ищут тела. То же самое думал и следователь Иванов, его никто не посвящал в истинную подоплеку странной настойчивости руководства областной прокуратуры.

И тому у нас есть подтверждение. Имеются неясные воспоминания участников поисковой операции, согласно которым в начале марта 1959 г. в район поисков привозили некий прибор «для поиска трупов». Прибор этот, якобы, был способен находить человеческие останки под землёй, водой и снегом большой толщины и его доставку из Москвы специально заказали для ускорения процесса поиска ненайденных покуда четырёх тел. По смыслу этих воспоминаний речь в них идёт о переносном газовом анализаторе, способном обнаруживать просачивающиеся сквозь грунт и снег газы, образующиеся в результате разложения человеческих тел.

Объяснение вроде бы красивое. Известно, что при разложении человеческой плоти (как, впрочем, и гниении любых органических веществ) происходит выделение т. н. гнилостных газов, в состав которых входят меркаптан, метан, аммиак и углекислый газ. Специфический запах разлагающейся плоти объясняется присутствием меркаптана и в принципе можно построить устройство, способное обнаруживать в воздухе комбинации упомянутых газов, указывающие на присутствие где-то неподалёку трупа. Идея создания газовых анализаторов, «заточенных» под детектирование гниющих останков, действительно стала высказываться в 50-х гг. прошлого столетия. Но реализация этой схемы на практике оказалсь исключительно сложна. Прежде всего, чувствительность такого рода устройств должна быть выше обоняния собаки, иначе создание подобного устройства лишено всякого основания. Выражаясь современными терминами, это должна быть «hi-tec лаборатория», не только очень чувствительная, но и компактная, сопоставимая по весу с газонокосилкой (не забываем о таких неотъемлемых требованиях к такому устройству, как портативность и способность ношения оператором!). Сейчас газоанализаторы для поиска останков достаточно распространены и, кстати, используются они не только правоохранительными органами, но и разного рода спасательными службами. Но для конца 50-х гг. это была настоящая фантастика, ведь то была эпоха ламповой элетротехники с соответствующей схемотехникой, несусветным энергопотреблением, а массо-габаритные показатели такого рода устройства вообще лишали его всякой практической ценности.

Сам профиль интернет-проекта «Загадочные преступления прошлого» подразумевает должную осведомлённость его создателей как об истории сыска и спецслужб, так и криминалистики, т. е. определённую компетентность в технических вопросах. Однако, автор должен признаться, что ничего об отечественных газовых анализаторах, предназначенных для обнаружения трупов и созданных в 50-х гг. прошлого века, никогда не слыхал. Попытки навести справки по этой теме оказались безуспешны (будем благодарны, если кто-то из читателей сообщит информацию по данному вопросу). Первый достоверно известный нам случай использования в СССР спецтехники для поиска сокрытого преступником трупа относится к апрелю 1969 г., когда носимый газовый анализатор был применён при расследовании исчезновения 11-летней Ларисы Эверт. Девочка исчезла с веранды собственной дачи на территории посёлка Вырица под Ленинградом, как было выяснено спустя несколько месяцев, она была убита старшим братом и закопана в подвале дома на глубине 1,5 м. Чудо-анализатор не помог обнаружить тело, впрочем, собаки из кинологической службы ГУВД при Ленгороблисполкомах тоже оказались тогда бессильны.

Но между поисками Ларисы Эверт и делом «дятловцев» целое десятилетие, настоящая эпоха в приборостроении! К 1969 г. в широкий обиход вошли транзисторы, а потому переносной «детектор трупов» перестал быть фантастикой, хотя и остался весьма экзотичным «дивайсом», во всём проигрывавшим обычным собакам. Кстати, устройство, использовавшееся при поиске трупа Ларисы Эверт было не отечественной разработки, а ГДР-кого «Роботрона» (причём, немецкие товарищи скопировали его с западных аналогов).

Именно поэтому упоминания о «детекторе трупов» на склоне Холат-Сяхыл, доставленном, якобы, туда весной 1959 г. прямо из Москвы, вызвали поначалу лишь недоумение, а затем заставили задуматься. Тем более, что в первом томе уголовного дела имеется запрос следователя Иванова с просьбой обеспечить поисковиков прибором для обнаружения трупов. Имеется и ответ, гласящий, что о таких приборах руководству прокуратуры ничего не известно. Так что категорческое неверие в чудо-анализатор, вроде бы, находит фактическое подтверждение, но откуда тогда рассказы о таинственном приборе, побывавшем-таки на склонах Холат-Сяхыл в марте 1959 г.? Думается, что под устройством «для поиска трупов» явно маскировалось нечто другое.

Но что?

Всё встаёт на свои места, если мы припомним, что среди поисковиков на перевале некоторое время оставался Кикоин, младший из двух родных братьев, физиков-ядерщиков, участвовавших в создании отечественного ядерного оружия во второй половине 40-х гг. Напомним, Абрам Константинович Кикоин, младший брат хорошо известного Исаака Константиновича, прибыл для участия в поисковой операции 6 марта 1959 г. (о чём кратко упоминалось уже в настощем очерке). Он возглавлял группу альпинистов свердловского «Политеха», сменившую измотанных изнурительными работами студентов Слобцова. Абраму Кикоину незадолго до этой командировки исполнилось 45 лет, он был кандидатом физико-математических наук, с 1957 г. работал заведующим лабораторией излучений Института физики металлов Академии наук СССР. Ничего не попишешь, серьёзная должность, заслуженный учёный. А его старший брат — Исаак Константинович, Герой Социалистического труда и четырежды лауреат Сталинской премии — был в то самое время научным руководителем комбината № 813, на котором обогащался оружейный уран. Комбинат этот располагался рядом с «закрытым» городом Новоуральск (Свердловск-44), примерно в 70 км к северу от Свердловска. Наряду с Челябинском-40, в котором работал Кривонищенко, это ещё один «атомный город» на Урале, где ковался «ядерный меч» Страны Советов.

Итак, 6 марта на склоне Холат-Сяхыл появился специалист по радиоактивным материалам, плотно связанный с госбезопасностью на протяжении по меньшей мере последних 15 лет своей жизни. Причём появился в должности руководителя группы! Примечательно, что Абрам Константинович Кикоин даже формально никакого отношения к свердловскому «Политеху» после 1952 г. не имел (до этого времени он возглавлял там кафедру общей физики). И вот после появления Кикоина привозят странный прибор из Москвы, который, якобы, поможет найти трупы под снегом. Только вот приборов таких, как было уже сказано, тогда не существовало.

Поэтому думается, что на самом деле в марте 1959 г. поисковикам привезли переносной индикатор радиоактивности, как сказали бы сейчас «профессиональный» (тогда технику такого рода называли «промышленной»). Дабы поработал с этим прибором Абрам Константинович Кикоин, возможно, не он один, а с напарником, тоже физиком соответствующего профиля. И искать индикатором радиоактивности надлежало штаны и свитера Георгия Кривонищенко. Эту работу нельзя было поручить солдатам внутренних войск или студентам по целому ряду причин. Во-первых, никто из посторонних не должен был знать, что в районе гибели группы ищут что-то радиоактивное. Во-вторых, прибор сам по себе являлся устройством секретным, к которому нельзя было подпустить даже военных (у военных была своя техника для этих целей, предельно упрощённая, рассчитанная на использование в районах с явным и притом значительным превышением естественного радиоактивного фона). В-третьих, с промышленным датчиком мог работать только специалист, имеющий должный опыт. Радиоактивность — явление очень специфичное, радионуклиды распределяются в пространстве и переносятся с места на место весьма прихотливо, неравномерно. Только специалист, имеющий должный опыт, знает где и как лучше их искать.

Разумеется, Абрам Константинович Кикоин со своим неизвестным помощником не бродил вслепую по лесам и оврагам, «прослушивая» многометровые сугробы. Он прекрасно знал, что снег большой толщины отлично экранирует альфа- и бета-излучения. Скорее всего, их работа строилась на определении степени «загрязнённости» ручьёв, талой воды, стекавшей по склонам. Со второй половины марта в районе Холат-Сяхыл началось таяние снега, так что воды становилось всё больше и больше. Расчёт, видимо, строился на том, что обнаружив «грязный» ручей, специалист сможет правильно определить направление на источник радиоактивного загрязнения, что позволит быстро его — этот источник — отыскать. Расчёт этот не оправдался — манси Куриков со своей собакой указал нужное направление быстрее и точнее…

Кстати, есть ещё один — второй по счёту — довод в пользу того, что некая осведомлённая инстанция знала о наличии у Георгия Кривонищенко радиоактивной одежды. В этом очерке упоминалось, что его (единственного из первой пятёрки найденных туристов) похоронили на Ивановском кладбище, закрытом к тому времени. Для Кривонищенко было сделано исключение и захоронение на закрытом кладбище разрешили. Только вот есть в этом великодушном разрешении городских властей маленькая неувязочка — родители Георгия об этом не просили. Существует и другая странная неувязочка — Кривонищенко оказался единственным из первой группы, кого похоронили в закрытом гробу. Гроб для прощания открыть не разрешили (неизвестно кто!), хотя объективных причин для этого, вроде бы, не существовало. В целом, тело Георгия Кривонищенко не выглядело пострадавшим сильнее остальных, однако Зину Колмогорову, с ужасно изменившимся цветом кожи и повреждениями лица, хоронили в открытом гробу, а вот Георгия, почему-то, друзьям и близким так и не показали.

Комментировать этот момент вряд ли нужно. Сказано достаточно…

Помимо рассказов о несуществовавшем «детекторе трупов» и странных обстоятельствах похорон Георгия Кривонищенко существует ещё одно косвенное подтверждение осведомлённости КГБ о наличии среди туристов группы Дятлова радиоактивных материалов. Известны воспоминания уже упоминавшегося в этом очерке Владимира Ивановича Коротаева, начинающего тогда работника ивдельской прокуратуры, о том, как проводилась в мае 1959 г. судебно-медицинская экспертиза тел туристов, найденных в овраге. По словам Коротаева, в тюремный морг была доставлена 200-литровая бочка со спиртом, в которой ополаскивались (дословно «окунались») все, присутствовавшие при вскрытии лица. Мера предосторожности, прямо скажем, очень странная, к которой никогда не прибегают при анатомировании трупов. Патологоанатомы уже в 50-х гг. работали в высоких, до локтей, резиновых перчатках, толстых и грубых, не похожих на обычные хирургические. Их невозможно случайно проткнуть и прорезать инструментом, так что бочка спирта, как средство дезинфекции, даже тогда представлялась чем-то из ряда вон выходящим. Однако бочку, если верить Коротаеву, доставили и все семеро человек, присутствовавшие при вскрытии, добросовестно в ней ополоснулись. Хотя сами толком и не знали зачем — просто им посоветовали так поступить (кто? когда? и для чего? — понять толком из рассказа Коротаева невозможно, он слишком сумбурен и в некоторых местах кажется недостоверным).

История с бочкой спирта в морге представляется совершенно необъяснимой, если не принять во внимание нюанс, малопонятный современным жителям России. В 50-х гг. прошлого века в условиях всеобщей ограниченности в средствах и отсутствии даже элементарных вещей (вспомним про спальники, которых не было у «дятловцев») на спирт смотрели как на панацею чуть ли не от всех болезней. Считалось, что особенно хорошо спирт уничтожает пыль. В те времена экипажам подводных лодок раз в неделю выдавали кружку спирта и ватный тампон — для обтирания. Это не шутка, тогда действительно считалось, что спирт смоет радиоактивную пыль с тела лучше, чем обычная вода. Молодым матросам так и объясняли: «красное вино выводит изотопы из внутренностей организма, а спирт — смывает с кожи». Выглядит такая дезинфекция, конечно, архаично, но что было — то было, из песни слов не выкинешь…

В нашем случае государство расщедрилось больше — выделило аж бочку спирта! Нам же, однако, интересно другое: кто мог побеспокоиться об этой бочке загодя, до проведения радиологической экспертизы? Кто оказался столь прозорлив?

Ответ может быть один: только тот, кто знал, что среди вещей погибших туристов должны быть радиоактивные. Или по крайней мере, имел все основания считать, что таковые должны быть. Не следует забывать, что бочка спирта в те времена в таком медвежьем углу, как Ивдель — это сущий клад, за который можно было поиметь немало материальных благ, и так просто её было не сыскать. Вряд ли ошибёмся, если предположим, что в крохотном Ивделе вообще не было бочки спирта, её явно пришлось специально везти из Серова, или даже Свердловска. Тем не менее, административного ресурса у нашей осведомлённой инстанции вполне хватило на то, чтобы отыскать на просторах Свердловской области лишнюю бочку спирта и живо доставить её в тюремный морг…

Эта «осведомлённая инстанция» постаралась остаться незамеченной и не оставить явных следов. Ей это удалось — из уголовного дела, которое вёл Лев Никитович Иванов, заинтересованность КГБ в определённом исходе расследования никак не просматривается. Однако, «уши» Комитета всё же выглядывают, как их не прячь. И далее мы покажем, что «ушей» этих (выражаясь более литературно — необрубленных концов) довольно много.

Но следуя логике нашего повествования, мы пока не станем углубляться в этом направлении, а коснёмся другой темы: существующих версий случившегося на склоне Холат-Сяхыл. И лишь показав и доказав несостоятельность всех имеющихся на данный момент объяснений произошедшей 1 февраля 1959 г. трагедии, предложим читателю собственную — логичную и непротиворечивую — версию событий.