Имя как орудие политической борьбы

Имя как орудие политической борьбы

Разновидностью посмертного имени было хвехо, которое даровалось королю (четыре иероглифа) или королеве (два иероглифа) спустя длительное время после их кончины, если требовалось по какой-то причине (обычно политической) возродить память о заслугах или достоинствах покойного/покойной. По случаю дарования хвехо изготавливалась новая поминальная табличка, во дворце устраивали большой пир, выдавали награды чиновникам.

Со временем хвехо стали давать не только после смерти, но и при жизни царствующей особы. Считалось, что это укрепляет авторитет центральной власти в глазах народа. Особенно широко пользовался хвехо с этой целью король Ёнджо (1725 - 1776), время правления которого вошло в анналы истории как "период ренессанса королевской власти в Корее". Специальные чиновники составляли для Ёнджо почетные имена и регулярно их ему преподносили, о чем повсеместно оповещалось. В результате, когда король умер, на его поминальной дощечке было хвехо из 40 иероглифов - своего рода рекорд.

Стоит открыть любую родословную книгу или энциклопедию, чтобы увидеть, что у любого упоминаемого там человека обязательно указывается несколько имен и псевдонимов, которые он получал по мере изменения обстоятельств его жизни и общественного положения (при женитьбе, уходе в монахи и т. д.). Вот некоторые из имен создателя корейской письменности короля Седжона: мёхо - Седжон; имя, данное при рождении,- То; ча - Вонджон (высшая справедливость); понхо (титул, присваиваемый родственникам короля и заслуженным подданным) - Чхуннён-тэгун (Великий князь преданности и спокойствия); сихо - Чанхон (суровый закон); нынхо (посмертное имя, даваемое по названию гробницы) - Еннын (цветочная могила). Указывается обязательно и место происхождения предка (пон).

Пон. При знакомстве вопрос о поне является обязательным. "Энциклопедия корейской национальной культуры" поясняет, что пон - это родина основателя рода, прародителя. Если фамилия отражает кровнородственную принадлежность по отцовской линии и воплощает непрерывную преемственность во времени, то пон больше является понятием географическим, привязывающим исток клана, рода к определенному месту.

По данным переписи населения 1995 г. в Республике Корея проживают представители 249 фамилий. Фамилию Ким носит 21,9% населения, Ли - 14,9%, Пак - 8,5%, Цой - 4,8%. Это означает, что родственные узы связывают значительную часть населения. Но не все Кимы или Паки - родственники. Люди с одной фамилией, но из разных мест происхождения предка родственниками не считаются и могут заключать между собой браки. Но если фамилия и пон одинаковы, то люди считаются родственниками даже в том случае, если их родословные пересеклись тысячу лет назад. В Корее живут несколько тысяч семей, где муж и жена состоят в таком "родстве" между собой. Эти браки никогда не признавались официально, а дети от них считались незаконнорожденными. В наши дни законодательство пересмотрено. Раз в несколько лет объявляется амнистия, и государство предоставляет супругам-"родственникам" возможность в течение определенного времени оформить официально свои отношения, в том числе и зарегистрировать детей.

Пон играет важнейшую роль в уточнении не только родовой принадлежности человека, но также его социального положения, ибо поны бывают "хорошие" и "плохие". Фамилии и поны образуют различные сочетания: 1) одна фамилия - один пон; 2) одна фамилия - разный пон; 3) разные фамилии - один пон; 4) разные фамилии - разный пон. Эти сочетания связаны с представлениями о социальном разделении. Какие-то из них принадлежат только знатным родам. Какие-то свидетельствуют о низком происхождении.

Система фамилий и понов пришла в Корею из Китая в VII веке, когда представители королевского рода и высшие шесть разрядов бюрократии государства Силла получили первые фамилии "три + шесть": Пак, Сок, Ким + Ли, Чхве, Чонъ. Сон, Пэ, Соль. В начале династии Корё (X в.) фамилии и поны назначались сверху для каждого служилого человека. К началу XV века все жители Кореи, кроме бродяг, имели пон, который обычно совпадал с местом жительства.

Постепенно сложилась иерархия понов. Уездный город - это было почетно. Если это был остров, село, деревушка - такой пон старались поменять. Стремясь помешать этому, государство издало указ о том, что пон свободного крестьянина в обязательном порядке совпадает с местом жительства. Чтобы избежать миграций, связанных с ростом городов, срастанием уездов и селений, исчезновением одних и возникновением других жилых пунктов, это решение неоднократно подтверждалось впоследствии. Система понов сыграла большую роль в закреплении распределения населения по районам и сословиям и обеспечивала сбор налогов.

И фамилии, и поны возникли как воплощение классовой принадлежности и символ общественного положения. Они остаются воплощением "родовитости" в сознании людей и сегодня. Объединение людей "одна фамилия - один пон" было формой социального разделения, в которой довлела идея родовой исключительности. Фамилии и поны одного порядка, одного уровня образовывали сословия, определяли место принадлежавших к ним людей в обществе.

Ча - дополнительное имя, дававшееся человеку в момент его вступления в пору зрелости. У мужчины эта пора наступала в 20 лет после кваллесик - церемонии, означавшей достижение совершеннолетия. У женщины - когда она "втыкала шпильку в прическу", то есть выходила замуж. Ча женщины обычно указывало на ее "порядковый номер" среди сестер: пэк (старшая), чун (следующая), сук (о третьей), ке (о четвертой) и т. д. Ча мужчины не только учитывало его "порядковый номер" среди братьев, но должно еще было быть красивым и составлять подходящую смысловую пару его реальному имени. Ча состояло из двух иероглифов. В ча братьев, как и в их именах собственных, один иероглиф повторялся.

В старину обращение к старшему по имени считалось нарушением всех приличий. При встрече старший младшему не представлялся. Предполагалось, что младший сам должен каким-то образом знать, с кем имеет дело. Свое собственное имя (сильмён) он старшему при знакомстве сообщал, но и тот не спешил употребить его в разговоре. Обращаясь к младшему или ровеснику, он использовал ча. Только родители и учителя называли своих детей и учеников их собственными именами. Эти правила общения сохраняются и сегодня с той лишь разницей, что в наши дни ча полностью вышли из употребления, и вместо них, обращаясь к мужчинам, используют чаще всего название их служебных должностей или титулы. В старинных документах нередко писали о людях, не упоминая их собственных имен, сообщая только ча. Поэтому ча продолжают изучать и сегодня - главным образом, историки.

Хо - псевдоним. В Корее первые хо возникли в период Трех государств. Летописи сообщают мало поддающиеся сегодня переводу псевдонимы выдающихся людей того времени: монаха Вонхё - Сосон коса (Ученый-затворник из Сосона), почтительного сына Сонгака - Коса (Конфуцианский ученый-затворник), некоего музыканта, проживавшего у горы Нансан - Пэккёль сонсэн (Пэккель в буквальном переводе - "сотня связующих звеньев").

Хо делятся на ахо (почетное прозвище) и танхо (клановое прозвище, чаще всего присваивавшееся главе дома). В "Записках затворника по прозванию Белое облако (Пэгун коса орок)" писателя Ли Гюбо говорится, что хо могло обозначать место жительства, какой-то признак, которым человек обладал или приобрел. Его могли давать по цели, к которой человек стремился или которой достиг. Оно могло быть названием места, где человек проживает или проживал (в случае с Ли Гюбо "Белое облако" было названием буддийского храма в горах в провинции Канвондо). Хо могло рассказывать о перипетиях его судьбы. Порой это было название вещи, которую человек особенно любил. Поэтому, чтобы сегодня правильно перевести хо, надо знать историю и повод его присвоения. Хо можно было выбрать самому. Иногда его давали родители, друзья, учителя. Бывало, что один человек имел несколько хо. Скажем, писатель Ли Гюбо имел пять хо: Пэгун коса, Самхокхо сонсэн (Любитель трех соблазнов), Чиджихон (?), Сагадже (Павильон четырех песен), Чаодан (Веселый отшельник), Намхон Чанно (Старец из южной стороны).

Больше всего хо за всю историю Кореи имел, видимо, конфуцианский ученый XIX века, деятель движения "за реальные науки" Ким Джонхи - 503. Как поясняет его биограф О Джебон, каждое из этих имен несло свою смысловую нагрузку. Скажем, когда Ким Джонхи находился в ссылке и пребывал в печали, его называли Ногу (Старая чайка), когда жил у воды - Хэдан (Павильон у моря), Кымган (Цитра у реки) и т. д. Были среди его хо и такие, которые были даны из-за случайного события или в шутку, например его прозвание Чхвемён ноин означало "Старец, евший лапшу".

В старину хо были иероглифическими. Иногда они состояли из большого числа знаков. Например, одно из двадцати до современного поэта Ким Санока состоит из шести знаков: Чхочхо сисиль чуин (Хозяин Травяного домика). С наступлением XX века и развитием национально-освободительного движения, ростом национального самосознания люди стали составлять свои хо из чисто корейских слов, иногда очень древних и давно уже не употреблявшихся. Это был своего рода шик. У выдающегося лингвиста Чу Сигёна было хо Ханхинсэм (Большой источник). Один его коллега - Ли Ёнги - называл себя Карам (Поток), а другой - Чхве Хонбэ - Весоль (Одинокая сосна). Сохранились дневниковые записи Ли Ёнги, где он объясняет смысл своего хо: "Карам означает "поток" и является словом исконно корейским. Когда много ручьев сбегаются вместе, получается поток, неиссякаемый и вечный. Он не океан, но и не ручей. Он течет среди гор и долин, увлажняя почву и создавая гармонию в природе".

Употребление хо в современном языке приобрело некоторые особенности. Каждому сеульцу известен Центр искусств "Хоам", расположенный в нижнем этаже редакции крупнейшей газеты "Чунан ильбо", принадлежащей группе "Самсон". Здесь проходят изысканные выставки живописи, старинного прикладного искусства, скульптуры, которые посещают тысячи людей. Но мало кто из них задумывается о том, что "Хоам" (Тигриная скала) - это хо создателя Центра и одновременно основателя группы "Самсон" Ли Бёнчхоля. Для корейцев это не "Центр Хоама", а именно Центр "Хоам", так же как косметика "Дэбон", автомобили "Муссо", пиво "О-Би" и т. д. То же произошло с названием "Фонд Ильхэ". Произнося название этой крупной благотворительной организации, никто не вспоминает, что Ильхэ - это хо ее создателя, бывшего президента Южной Кореи генерала Чон Духвана. А вот с мемориальным комплексом "Инчхон" на территории университета Корё в Сеуле дело обстоит по-другому. Произнося это слово, все понимают, что имеется в виду хо основателя университета Ким Сонсу - Мемориальный комплекс Инчхона.

В настоящее время хо употребляется редко. Чаще используется пхильмён, тождественный понятию "литературный псевдоним" в русском языке. Как подчеркивает "Энциклопедия корейской национальной культуры", "через хо мы познаем вкусы и склонности достойных людей прошлого, и будет хорошо, если такие склонности сохранятся и впредь".

Сильмён - ча - хо - сихо - поп - кванви (чин) -- саджок (заслуги). С точки зрения этой совокупности и надо понимать корейскую пословицу "Умирает тигр - оставляет шкуру, умирает человек - оставляет имя".

Насколько имена корейцев представляют проблему для иностранцев, настолько неудобоваримы и имена иностранцев для корейцев. Все три с половиной года, что я жила и училась в Сеульском национальном университете, получая стипендию, я расписывалась в ведомости против странного имени "Михайловна". Периодически я просила исправить его на Татьяну Симбирцеву. Меня вежливо выслушивали, но дальше дело не шло. На ежегодных приемах, которые устраивало для иностранных студентов Министерство образования, я неизменно носила на груди табличку с надписью: "Михайловна". Аналогичную табличку имел и мой коллега и сосед по общежитию Сергей Толмачев - "Львович". Как "Михайловна" я значилась в авиабилете, который мне выдали в посольстве Республики Корея в Москве. В последний момент кто-то заметил, что Михаил - не женское имя, а мужское, но что прочие данные документов говорят за то, что я все-таки женщина. С большим трудом удалось доказать, что это не подлог, и что Михайловна - это как раз женщина, а не мужчина.

Прошло немало времени, прежде чем я поняла, почему именно отчества кажутся корейским чиновникам самой весомой частью русских имен. В 1995 г. меня пригласили поработать переводчицей с руководителем Московского городского отдела народного образования Л. П. Кезиной. Обсуждая детали ее предстоящего визита, ответственные лица Министерства образования показали плакат, который мне и другим сопровождающим предстояло держать в аэропорту, чтобы не пропустить высокопоставленную гостью. На нем крупными латинскими буквами значилось: "Петровна". Я объяснила, что самой весомой частью русского имени является фамилия, которая у женщин заканчивается на -ова/ева/-ина - в данном случае Кезина. Далее следует имя - в данном случае Любовь. И только потом следует отчество - Петровна, которое означает, что отцом был Петр.

В ответ ответственное лицо министерства с видом превосходства объяснило мне, что, если взять американское имя Джон Ф. Кеннеди, то Кеннеди (в конце) и есть фамилия, то есть главная часть имени. В копии паспорта, которую получило министерство, имя гостьи значилось как "Кезина Любовь Петровна". Следовательно, по логике объяснявшего, раз последней частью записано "Петровна", то это и будет фамилией. Мои попытки доказать, что правила написания русских и английских имен различны, успеха не имели. Чиновник стоял на своем.

На следующий день группа встречавших, и я в том числе, стояла в аэропорту Кимпхо под плакатом с надписью: "Петровна". Все прибывшие уже давно разошлись, а мы все ждали, недоумевая, что случилось с гостьей. Оказалось, что Любовь Петровна все время стояла рядом с нами, но ей и в голову не могло прийти, что таинственная "Петровна" - это она и есть. Она была поражена этим открытием. Понадобилось немало времени, прежде чем наладились нормальные отношения и улегся неприятный осадок, оставленный странной встречей.

Если за три года мне так и не удалось доказать чиновникам - людям с образованием и нередко с учеными степенями, что меня зовут Татьяна Симбирцева, а не Михайловна, то ничего не понадобилось доказывать российским "челнокам", которые с начала 90-х годов стали регулярно наведываться на крупнейшие сеульские рынки Тондэмун и Намдэмун. Дела в то время шли неплохо, и некоторые из них приезжали в Сеул по меньшей мере раз в месяц. Соня и Катя, Галя и Вера, Пауло (так на латинский манер произносится имя Павел, которое известно в Корее из Библии) и Анатолий - так звали своих постоянных клиентов "малограмотные" хозяева лавок и магазинчиков. Зная, что русским клиентам очень трудно запомнить корейские имена, эти предприимчивые люди быстро обзавелись русскими именами и изготовили визитные карточки, где со множеством ошибок, но все же по-русски было написано "Миша", "Юрий", "Анна" и т. д.

Кстати сказать, именно рынок Тондэмун стал местом, где впервые, думаю, где-то в 1994 году, зазвучала на южнокорейской земле российская музыкальная эстрада и классика, которые - даже Чайковский - многие годы были запрещены в этой стране Законом по борьбе с антикоммунистической деятельностью. Помню, я стояла в ожидании поезда на платформе станции метро "Тондэмун" и вдруг не поверила своим ушам: из репродукторов - а в сеульском метро всегда играет хорошая спокойная музыка - звучали "Миллион алых роз" Раймонда Паулса в переводе на корейский язык и в исполнении корейской поп-звезды. Это был сервис по-корейски - предупредительный к бытовым потребностям гостя и снисходительный к его человеческим слабостям.

Тот же рынок Тондэмун был одним из первых мест, где южнокорейцы заговорили по-русски - на языке, которого в этой стране до начала 90-х годов практически не изучали. Однажды мне позвонили с телевидения, с какой-то утренней программы, и попросили пойти со съемочной группой на Тондэмун, чтобы снять "смешную сценку", как не знающие корейского языка "челноки" жестикулируют и "идут на всякие уловки", чтобы хоть как-то объясниться со своими корейскими поставщиками. Все получилось не так, как ожидали сценаристы. Они с изумлением увидели, что русским покупателям совсем не приходится "идти на уловки", потому что на рынке во многих лавках их ждал настоящий сервис: с ними говорили по-русски. В результате получился материал о том, как корейские предприниматели изучают русский язык в той мере, в какой это им необходимо для работы.

Это была претворенная в жизнь та самая "глобализация", которую провозгласил президент Ким Ёнсам, и о которой так много писали тогда в прессе. Но участники этой живой "глобализации" были слишком простыми людьми, чтобы о них сообщать в прессе. Просто же "смешного" ничего не получилось, и телевизионщики были слегка расстроены. Я же уходила с Тондэмуна в хорошем настроении. Реальность на моих глазах смело разрушала стереотипы.