1

1

Николай Яковлевич родился в 1926 году в деревне Знаменская Орловской области. И так уж получилось, что с самыми первыми учителями-наставниками ему повезло несказанно. Отец, мать и дедушка с бабушкой по отцовской линии еще до школы научили Николая устойчиво держаться единственно верного и надежного в жизни курса — неустанного труда и честности.

Отец Николая Яковлевича был человеком трудолюбивым и мастеровитым. Молчаливый, неулыбчивый и бережливый, ловко владевший топором и рубанком, понимавший толк в садоводстве и, конечно, прирожденный землепашец, он молча осуждал лодырей и пьяниц, никогда не задевал, не обижал людей работящих и всегда приходил на помощь нуждавшимся в ней.

Мать — из беднейшей батрацкой семьи (седьмая дочь!), даже на свадьбе не имела нового платья. Довольно грамотная в деревне по тем временам, воинствующая безбожница, труженица, как муж. Честная: «Чужого и грамма не возьми!». Гордая: «Подачек нам не надо!». И еще — боевая, смелая, отчаянная: во время оккупации не задумываясь хватила немецкого солдата по морде, когда тот взял последнего куренка. Чудом спаслась.

Дед тоже был мастером на все руки: плотник, пчеловод, землепашец, трудившийся от зари до зари. В страдную пору задорно приказывал внуку: «Давай работать!». Но в отличие от сына весельчак, острослов — душа деревенского общества. В свободный или праздничный час выходил на крыльцо и требовательно зазывал односельчан: «Давай ко мне!». А уж разделить радость по поводу рождения первого внука Коленьки пригласил едва ли не всю деревню. Честный, как и все Евдокимовы, справедливый и совестливый, он остро и бурно переживал даже самые малые нелады колхозной нови и был истово предан артельному труду на земле до конца дней своих. Потому и прозвали его «Колхозный дед». Поэтому и хоронили с возможными почестями и искренней печалью и несли на руках до самого кладбища.

Бабушка — бдительная и справедливая хранительница семейного очага, настоящий, как бы теперь сказали, лидер большой семьи. Мудрая, рачительная хозяйка, она пристально всматривалась в жизнь, видела глубоко и далеко. Прекрасная рассказчица, она к тому же была щедро наделена чувством юмора. Между прочим, когда деда тянуло к рюмке, в шутку говорила ему: «Дурак ты старый! Власть-то надо было еще в пятом году брать, когда монополки громили. Вот и запас бы ты себе водки на всю жизнь!». А внуку постоянно внушала: «Коля, не обижай людей!». Видя и радуясь тому, что он растет смирным и даже застенчивым, она была твердо убеждена, что ничего решительного и смелого в жизни ему не суждено совершить. Потому-то так изумлялась, когда он приезжал из десантной армии на короткие побывки: «Не пойму, как ты можешь людьми командовать? Ведь смирный, а начальник да еще с парашютом прыгаешь!».

Подрастая, входя в жизнь, Николай Евдокимов получал бесценные и наглядные уроки доброты, трудолюбия и душевной щедрости. То были уроки на всю жизнь. Его воспитывали и семейные чтения, и задушевные песни. И, конечно, усидчивость в школе и дома за учебниками и каждодневный посильный ребячий труд по дому, во дворе и в поле. И еще, на удивление старших, стойко, по-взрослому перенесенный страшный голод тридцать третьего года.

Отметим и такой факт: первенец и любимый внук до пятого класса ходил в лаптях. (Отец: «Рано еще тратить деньги на ботинки».) А когда решено было купить первые в жизни ботинки и костюм, пришлось зарезать свинью. Одежду постоянно носил самую что ни на есть скромную, только необходимую. Вероятно, можно было и чуть получше одеваться, хотя и жили бедновато, но не было в семье к тому стремления. И много лет спустя, уже получая приличную зарплату и, казалось, имея возможность купить лишний костюм, Николай Яковлевич никогда не делал этого. Даже несмотря на нескрываемое удивление и дружеские намеки сослуживцев, что, мол, не мешало бы улучшить внешний вид приличными костюмами, рубашками и галстуками, он не придавал этому никакого значения.

— Он никогда не старался лепить себя внешне, как это ревностно делают другие, а постоянно созидал себя внутренне, — сказал как-то один его товарищ, небезучастный свидетель прямо-таки стремительного движения Евдокимова по партийной линии.

Как же, какими путями-дорогами пришел любознательный и трудолюбивый деревенский мальчишка к этой своей главной жизненной линии, до конца открывшей его призвание и талант?

Николай Евдокимов очень рано пристрастился к книгам и газетам. С шестого класса он регулярно начал читать «Правду». В школе он выделялся не просто верными, но эмоционально окрашенными ответами по устным, особенно по любимым своим предметам — истории и географий. Очевидно, потому ему и поручили приветствовать колхозников от имени пионеров в день первых выборов в Верховный Совет СССР. И это его самое первое публичное выступление в 1937 году (сколько их будет потом, не сосчитать) оказалось настолько удачным, что за Николаем надолго закрепили уважительное — «оратор».

Мать очень гордилась успехом сына и до самой смерти, когда уже партийная, пропагандистская работа стала его профессией, с волнением вспоминала то первое его выступление. И юному оратору оно навсегда врезалось в память. И осознанием важности и торжественности момента, и огромным волнением, и радостью, что тебя так уважительно и внимательно слушают взрослые, и, наконец, праздничным подарком — кулечком простеньких конфет-подушечек. Отец тоже радовался за сына, но делал это, как всегда, про себя, молчаливо. А вслух серьезно отрубил: «Не к слову, а к делу приучайся, сынок!».

И он приучался, да и жизнь приучала. Первые полновесные трудодни начал зарабатывать, закончив шестой класс: распевая песни, возил бочку с водой на полевые станы…

С 1939 года наступила для семьи особенно тяжелая полоса. Отец, раненный и обмороженный на финской войне, уже не мог работать в полную силу. До новин хлеба часто не хватало. А в Борском районе Куйбышевской области, в поселке Коммуна, где жила сестра отца, добрейшей души человек, с мужем, бывшим матросом линкора «Марат», хлеба было вдоволь. И вот, после разведки, в которую съездил дед, пришло решение отправить Николая к тете и дяде.

Сказочным видением мелькнула декабрьская Москва 1940 года, где даже в метро, заходясь от страха и восторга, удалось прокатиться. И вот уже новые испытания: семилетка была в селе Заплавном, далеко от дома, и Николая определили там на квартиру.

— Глянул в окно, — вспоминает Николай Яковлевич, — когда тетя уезжала, хоть волком вой. Хотел сорваться и следом за ней, догнать! Пересилил себя, сжался в кулак, подумал: обо мне такая забота… Дома, в Знаменской, холщовая сумка, а тут настоящий портфель, там крупа да картошка, а тут мясо да хлеба вкуснейшего сколько хочешь! Впрочем, долго переживать было некогда: в новой школе и требования были повыше, и книг в библиотеке побольше.