Подполковник в отставке И. Редькин КОНТРРАЗВЕДЧИКИ НА ФРОНТЕ

Подполковник в отставке И. Редькин

КОНТРРАЗВЕДЧИКИ НА ФРОНТЕ

Наши части ворвались в Киев. Танки гвардейского корпуса, в отделе контрразведки которого я тогда служил, добивали фашистов на окраинах города. Отдел наш только начал разгружать свой нехитрый багаж в отведенном помещении, а первый заявитель уже ждал у двери. Его привел офицер-политработник, которого этот пожилой киевлянин остановил на улице и начал рассказывать о скрывающемся в городе вражеском агенте. Начальника отдела на месте не оказалось, привели киевлянина ко мне. Сели мы на подоконник — стульев для отдела еще не раздобыли. Заявитель кратко и толково изложил суть дела.

В дни хозяйничания немцев у него в соседях поселился некий Шаповаленко, якобы приехавший из Одессы. В том доме раньше жил известный в городе ученый. Фашисты расстреляли ученого, уничтожили его семью, а хорошо обставленную квартиру отдали «одесситу». Одно это уже вызвало подозрение у соседей. Они начали к нему присматриваться. Жил Шаповаленко широко, устраивал гулянки. Непохоже было, чтобы он служил: бывал дома даже днем. Но насторожило другое: соседи несколько раз видели его при входе в отделение гестапо. Нередко приводил он к себе молодых ребят, которые потом вместе с ним куда-то уезжали. Сам он возвращался, а ребята эти больше не появлялись, приходили другие. По сообщению заявителя, Шаповаленко не успел уехать с гитлеровцами, хотя и готовился, в настоящее время скрывается у себя дома.

— Пожалуйста, проверьте: очень он подозрителен, я уверен — это враг, — повторял посетитель.

Я взял с собой автоматчиков и пошел по указанному адресу. Квартира оказалась запертой. На звонки и стук никто не отзывался. Пришлось открыть самим. В квартире все цело, но видно следы спешных сборов. В комнатах — ни души. На плите кофейник — остатки коричневой гущи еще теплые. Значит, хозяин где-то здесь, поблизости. Разыскали его в подвале — прятался в темном закутке под разным старьем. Сделал вид, что обрадовался нам, русским. Клялся и божился, что спрятался от фашистов, которые якобы его разыскивали, и он два дня не выходил из подвала. Назвался бывшим торговым работником из Одессы, при оккупантах занимался коммерцией. Говорил всякую чепуху о своей помощи нашему подполью, партизанам. Было ясно — врет, в чем-то он виноват. Не теряя времени, мы приступили к тщательному обыску квартиры. В библиотеке из-под многочисленных толстых томов книг вытащили пачку фотографий. Добротные, сияющие глянцем снимки, на большинстве — фирменные знаки берлинских фотографий и дарственные надписи. В другом тайнике обнаружили немецкие пропуска, письма.

Допрос я продолжил у себя в отделе. Пока мы ездили, комендант раздобыл стол, расставил стулья, протянули телефон. И вот сидит передо мной пятидесятилетний мужчина. Обрюзгшее лицо, блестит лысина. Одет немного старомодно, но во все добротное. Я не стал затягивать допрос общими вопросами — в освобожденном городе других дел было много — и начал с фотографий. На одной из них четверо в немецкой форме и рядом Шаповаленко в костюме. В середине — немецкий майор с железным крестом на груди.

— Это Вислов, — охотно пояснил задержанный. — Крест он получил за Францию. С 1941 года на Восточном фронте. Был начальником разведшколы, готовил русских для заброски в тыл Красной Армии. Последний раз встретились здесь, в Киеве. Это было три месяца тому назад. Сказал, что направляют на фронт. Знаю его давно. Принимали его в высших кругах военной разведки и гестапо. Хвастал, что бывал у Гиммлера и один раз на докладе у фюрера. Правда ли это — не уверен. Сам он бывший русский граф, служил в белой армии, эмигрировал в 1918 или 1919 году. Рядом с ним на снимке — обер-лейтенант — тоже русский, я его знаю плохо…

— А теперь расскажите о себе, — сказал я Шаповаленко, прервав его многословное показание о других.

— С чего начать? — спросил он изменившимся, охрипшим вдруг голосом. Хитрить ему не было смысла — изъятые документы разоблачали его.

— Начинайте с того, как стали работать на немецкую разведку, — предложил я.

— Извольте, — согласился Шаповаленко. — Я из мелких помещиков. В Воронежской губернии мы имели двести десятин земли. Собрав все ценное, в восемнадцатом я выехал за границу. Жил в Вене, потом в Праге. Как ни экономил, моих запасов хватило лишь на десять лет, я оказался на положении нищего, существовал на крохи, которые удавалось выпрашивать в русских эмигрантских организациях. Когда в Германии к власти пришел Гитлер, среди эмигрантов прошел слух, что там не отказываются от услуг белой эмиграции. Я выехал туда и оказался на службе в разведке. Пригодилось знание языков. В 1942 году меня послали в Киев и поручили подбирать молодых людей под видом посылки их в немецкие технические школы. На самом деле их посылали в разведшколы.

Далее Шаповаленко показал, что за все время ему удалось переправить пятьдесят человек, и назвал фамилии и приметы большинства из них. Он рассказал, что диверсанты и агенты, подготовленные из числа русских военнопленных и заброшенные в тыл, как правило, приходили в советские органы с повинной и немецкая разведка решила готовить более надежные кадры из числа добровольцев, вербуемых на оккупированной территории. Шаповаленко явно опасался, что мы его тут же расстреляем, и старался показать себя человеком знающим, который нам может пригодиться.

После первых допросов мы отправили Шаповаленко в особый отдел армии, и больше я с ним не встречался. Передавая дело, я обратил внимание руководства на Вислова, о котором мы до этого имели показания явившихся с повинной разведчиков, а теперь получили его фотокарточку.

Танки нашего корпуса продолжали развивать наступление, и мы из Киева выехали.

Одна из наших передовых «тридцатьчетверок» наскочила на мину. Порвана гусеница, и заглох двигатель. Командир батальона приказал экипажу заняться ремонтом, для прикрытия оставил еще один танк, а с остальными устремился дальше. Я об этом узнал от начальника штаба бригады, куда заезжал вечером. И когда на другой день рано утром поехал на передовую, решил побыть в деревне, на окраине которой застряли танки. Густой туман затруднял наше продвижение, и мы чуть не проскочили нужный пункт. Наконец увидели силуэты двух танков. Подъехали. На вопрос: «Где командир?» — часовой указал на избушку рядом. Через окно до нас донесся крик:

— Скажешь, где штаб танковой дивизии «Мертвая голова» или нет? Не скажешь — расстреляю на месте!..

Танкист, стоявший на часах у двери избы, увидев меня, вытянулся, приветствуя, и пропустил без слов. На лавке сидели два молодых лейтенанта — командиры танков. У одного из них в руке ТТ, и в такт своим словам он постукивал им по столу. Перед ними стоял немецкий майор и пытался ответить:

— Не знаю я, где штаб дивизии сейчас, с танкистами я не был связан. Три дня блуждаю и не знаю, где не только штабы, но и где мой собственный батальон. Прошу вас, доложите обо мне командованию.

— Сейчас я доложу… пулю тебе в лоб, — продолжал кричать лейтенант.

Немецкий майор говорил на чистом русском языке, без акцента. Пожилой, лет 55, с правильными чертами лица, холеный, волосы светлые, редкие, но ни одного седого. Чуть располневшую фигуру облегает добротная шинель.

— В чем дело, лейтенант Зеленов? — спрашиваю у танкиста. Он вскакивает и чуть сбивчиво, но довольно точно докладывает, как все было.

За ночь танкисты отремонтировали машину, но с рассветом видимость не улучшилась, все закрылось завесой густого тумана. Чтобы не заблудиться, экипажи решили переждать и легли отдыхать в ближайшей избе. Стрелок остался охранять, походил вокруг танков и прислонился к одному из них, чтобы закурить. Вдруг со стороны леса послышался шорох. «Возможно, опять коровы блуждают, вчера тут появлялись», — подумал часовой, но сам из предосторожности спрятался за танк и стал наблюдать. Ничего не было видно.

— Никак деревня какая-то, — услышал он полушепот.

«Неужели пехота наша подоспела», — предположил часовой. Стал прислушиваться. Шаги затихли где-то близко.

— Это же избушка, господин майор!

— Да, по карте здесь значится деревня. Значит, отдохнем. Надеюсь, русские еще далеко…

«Немцы, власовцы» — сообразил часовой и приготовился к бою. В это время показались они сами — три едва различимые фигуры.

«Надо поднять своих!» — решил часовой и, дав очередь из автомата, скомандовал:

— Руки вверх! Бросить оружие!

Из избушки выбежали товарищи. Опешившие вначале фашисты попытались сопротивляться, но двоих из них сразу уложили. Офицер сдался. У него-то и добивался лейтенант показаний. Документы, извлеченные из карманов и сумки майора, он протянул мне. Я сказал, что забираю майора. Зеленов не возражал.

Рассвело. Я сообщил танкистам о примерном местонахождении их батальона, они уехали, а сам приступил к допросу вражеского офицера.

Что-то мне показалось знакомым в чертах его лица, в широко открытых голубых глазах. Продолжая рассматривать, предложил ему снять шинель, присесть, предложил закурить.

— Фамилия? — спросил я.

— Вислов. Александр Дмитриевич Вислов.

Мне сразу вспомнился Киев, шикарно обставленная квартира и фотокарточки. Вот он какой, Вислов!

— Я вас знаю, Вислов.

— Да, я предполагал, что чекисты меня разыскивают. Отпираться нет смысла, мои документы в ваших руках. Да, я тот самый, о котором, видимо, донесли бывшие мои ученики из разведшколы.

В это время один из сопровождавших меня солдат доложил, что чай готов. Я приказал подать два стакана.

— Пейте, — предложил я пленному.

— Благодарю. Представьте себе, двадцать пять лет мотаюсь по Европе, а русский чай близок сердцу и сейчас. И обычаи русские, гостеприимство…

— Но все это вы добровольно сменили на все фашистское.

— Что мне оставалось делать? История выбросила меня за борт…

Я прервал майора и предложил сначала рассказать, что ему известно о дислокации немецких войск, и разложил карту. То, что рассказал майор, в основном подтверждалось нашими разведданными. Некоторые его сведения устарели — он сам оговаривал это, объясняя отсутствием у него свежей информации. Я позаботился, чтобы полученные данные были переданы в штаб, и продолжил допрос.

Записав вместе с приехавшим со мной следователем первые показания Вислова, я позвонил начальнику контрразведки армии и доложил о задержании известного по нашему списку вражеского разведчика. Телефон несколько минут молчал. Начальник, видимо, перелистывал список, в котором значился разведчик.

— Это правда? — переспросил он, возобновив разговор.

Я подтвердил.

— Немедленно доставить к нам. Обеспечьте усиленную охрану, — приказал полковник.

Я стал объяснять, что кругом, даже позади нас, фашисты, наша пехота еще не подошла, есть опасность наскочить на врага.

— Это уже ваша забота, как обеспечить доставку, но он к утру должен быть у нас, — услышал я в ответ.

С Висловым и несколькими автоматчиками я сел в бронетранспортер. Нас сопровождала охрана — пулеметчики и отделение солдат с автоматами и гранатами. До штаба доехали благополучно.

Познакомившись с нашим протоколом допроса, начальник контрразведки армии приказал привести Вислова. Обычно строгий и сухой, на этот раз он назвал меня по имени и отчеству и предложил согреться чаем. Однако, поблагодарив, я отказался, сказал, что спешу, задерживаться нельзя — могу отстать от своих танкистов. Полковник удерживать не стал.

В соседней комнате, служившей приемной, офицеры отдела горячо поздравили меня с удачей — задержанием опасного врага.

Перед уходом я взглянул на Вислова. Тот был спокоен, обернулся в мою сторону и негромко сказал:

— Полагаю, майор, меня сейчас не расстреляют: знаю я очень много…

Пожалуй, Вислов был прав. Действительно он должен был знать много. Должен помнить подлинные и вымышленные фамилии выпускников руководимой им разведшколы, знать, куда они были заброшены. Возможно, знает об осевшей в нашей стране немецкой агентуре. И выдаст он все это не сразу, а постепенно, малыми порциями.

Спустя недели две во время очередного доклада в штабе армии я спросил полковника, какие показания дал Вислов.

— Мы его и допросить-то толком не успели, забрали в отдел фронта, а там — в Москву.

Через год по окончании войны я вернулся на родную Волгу, стал работать начальником городского отдела государственной безопасности в Куйбышеве. И тут повстречал приехавшего откуда-то из-под Москвы молодого полковника. Мы с ним разговорились. Я вспомнил эпизод с задержанием Вислова.

— Позволь, позволь, — перебил меня полковник, — это какой Вислов?

Я рассказал. Оказывается, Вислов дал много ценных показаний, которые помогли следователям разоблачать немецких агентов — выпускников школы.

Но справедливая кара не миновала Вислова.