«Год лошади», 1997

После выхода на экраны «Года лошади» – фильма-концерта группы Нила Янга Crazy Horse – по Америке прошла волна возмущения. Впрочем, невысокая: за пределами кругов, специально интересующихся кинематографом Джармуша или музыкой Янга, картину практически никто не посмотрел. Авторитетный критик Роджер Эберт провозгласил «Год лошади» худшим фильмом года. Многие до сих пор считают его самым слабым у Джармуша.

Причины разочарования воссоздать несложно. После «Мертвеца» публика разделилась на тех, кто был склонен видеть в magnum opus режиссера претенциозную спекуляцию, и тех, кто обнаружил в черно-белом антивестерне глубокий философский шедевр. Естественно, первых очень раздражали вторые. И если первые радовались тому, что Джармуш в «Годе лошади» показал свое «истинное лицо» поверхностного меломана, эдакого режиссера группи, ездящего за любимым музыкантом в турне и снимающего каждый его чих на видеокамеру, а потом выдающего это за фильм, то вторые, напротив, разочарованно фыркали: после «Мертвеца» хотелось большего, Джим. С какой, спрашивается, стати? Да хоть бы с той, что «Мертвец» ознаменовал начало сотрудничества режиссера с Нилом Янгом, записавшим для картины магнетический гитарный саундтрек. «Год лошади» невольно воспринимался как своеобразное продолжение.

Даже на уровне чисто музыкальной составляющей здесь все совсем иначе, чем в «Мертвеце». Нет ощущения медитации, под которую герой (и зритель) тихо плывет по воображаемой реке от начала фильма к финалу. Нет одинокой гитары, тихих аккордов, дрейфующих по волнам сознания. Вместо этого – энергичный густой рок-н-ролл группы, с которой с 1969 года выступает легендарный канадец Нил Янг. Тех, кто узнал о его существовании благодаря «Мертвецу», ждало суровое разочарование. По всему выходило, что «Год лошади» – фильм в основном для фанатов группы, к числу которых явно принадлежит Джармуш.

Вероятно, так. Но из этого фанатства – а говоря проще, любви – и родился самый нестандартный фильм в карьере Джармуша, где, отступив от авторской гегемонии, он включился во «вселенную Нила Янга» (такое определение ей дает один из поклонников группы в фильме), перешел от игрового в документальное. Джармуш рассказывал о том, как взялся за этот фильм. Сначала снял клип на песню «Big Time», потом его позвали с собой в турне – поснимать, и он отправился, понятия не имея, что из этого получится: еще один видеоклип или что-то более масштабное. «Давай начнем и посмотрим, что выйдет», – цитирует режиссер Нила Янга.

«С гордостью снято на “Супер-8”» – сообщает один из начальных титров – прощайте, эзотерические красоты Робби Мюллера, которыми так завораживал «Мертвец». Грязный «гаражный» звук снабжен здесь соответствующим размытым изображением, прыгающим перед глазами и мелькающим, воспроизводящим зрительское впечатление на концерте, где огромная толпа двигается в ритм музыке, не всегда видя сцену. В скобках: «А также на 16 миллиметров и хай-8 видео». В 1996-м Джармуш сам снимал Нила Янга и Crazy Horse на концертах и за кулисами. Из этого материала сложилась б?льшая часть фильма, но параллельно на экране то и дело возникают архивные фотографии и съемки 1986 и 1976 годов. Десять лет спустя, двадцать лет спустя на сцене все те же четыре неизменных мушкетера, представленные камере в первые минуты фильма: сам Янг – гитарист и певец, второй гитарист и «комедиант» Мануэль Франсиско Сампедро де Виктория (также известный попросту как Пончо), басист Билли Тэлбот и поющий барабанщик Ральф Молина.

Янг протестует против названия группы, красующегося на каждом плакате: «Почему “Нил Янг и Crazy Horse”? Мы единое целое, зачем выделять меня? На моей футболке просто написано: Crazy Horse». В самом деле, на сцене мы видим всю четверку, Джармуш почти не пытается снимать отдельно поющего лидера. Трое мужчин с гитарами, лица с расстояния невозможно различить, создают под ритм ударных живую музыку, заполняющую собой пространство концертного зала – и зрительного тоже. То же равноправие – в интервью, которые они дают между музыкальными номерами.

Как формулирует «невероятный менеджер» (так он обозначен в титрах) Эллиот Робертс, «они играют не музыку, а свою жизнь». Нил Янг подробно, с теплом и юмором растолковывает, что приносит в группу каждый из участников: для него все они – семья. Не случайно среди участников фильма – отец Нила, спортивный журналист Скотт Янг.

Ближе к финалу фильма Янг на камеру общается с доброжелательным блондином – поклонником? – который объясняет, что он и есть Иисус. Почти сразу после этого в фургоне на шоссе сам Джармуш, впервые вышедший из-за камеры, читает цитаты из книги Иезекииля. Янг пытается уточнить – в чем там, бишь, разница между Ветхим и Новым Заветом? И за что Бог так разозлился на человечество? Это вроде того, продолжает певец, как я высадил деревья, а когда они выросли вкривь и вкось, все посрубал? Джармуш, смеясь, соглашается.

Ни Янг, ни Джармуш в бога тут не играют. Певец выходит на сцену равным среди равных, подчеркивая раз за разом: эти песни принадлежат каждому из группы, без Crazy Horse не было бы этого звука и этой музыки. Так и режиссер отдается естественному ходу событий, путешествуя от песни к песне, отказываясь от какой-либо концептуальности в драматургии. Пончо негодует: как так, мы десятилетиями живем и творим вместе, любим друг друга, ссоримся, создаем музыку, ездим по всему миру – старик, да ты своим фильмом даже верхушки айсберга не затронешь! Ты правда думаешь, что придет какой-то голливудский продюсер, задаст два-три вопроса и все сразу поймет? «Я не продюсер, я режиссер, – парирует Джармуш. – А еще сценарист, но этой реплики в сценарии не было».

«Год лошади» весь – из реплик, не записанных в сценарий. По словам режиссера, самой забавной частью работы над фильмом был монтаж: они с постоянным монтажером Джармуша Джеем Рабиновичем сели над материалом и решили организовать его «в духе дзен», не думая о логике и стройности. Так, в 1976-м (кадры сняты за 20 лет до Джармуша) молодые еще музыканты передают по кругу найденный косяк – «Похоже, его здесь забыл Jethro Tull в 1971-м!»; и весь фильм плывет в клубах наркотического дыма, не подчиняясь логике, отказываясь от цельности.

Из этого тумана вдруг все-таки всплывают нежданные реминисценции из «Мертвеца». В одной из архивных сцен музыканты сжигают на столе в ресторане букетик искусственных цветов – такими же торговала Тэль. Под песню «Big Time» на экране вдруг возникает примитивный мультфильм: игрушечный паровозик, сменяющийся кадрами реальных рельсов. Из окна виднеется палаточный лагерь перед каким-то концертом под открытым небом – точь-в-точь индейская деревня. На начальных титрах призраком проскачет верхом загадочный индейский вождь – конечно же, тот самый Неистовый Конь, чье имя дало название группе Нила Янга, легендарный лидер сопротивления американской кавалерии в середине XIX века.

В этом контексте декларативная старомодность музыкального стиля группы получает дополнительное значение – это сопротивление мейнстриму и моде: «Для нас каждый год – год лошади, каким бы он ни был по китайскому календарю», – уточняет Билли Тэлбот. Тем не менее никто не вечен: тема смерти при всей игривости «Года лошади» тоже обозначена здесь через имена и лица бессменного продюсера группы, ее «пятого члена» Дэвида Бриггса, умершего за год до этого турне, и Дэнни Уиттена, когда-то стоявшего у истоков группы, но умершего от передозировки в 1972-м. С другой стороны, упрямое жизнелюбие Crazy Horse сопротивляется жанру реквиема – и над ударной установкой Ральфа Молины развевается «Веселый Роджер».

Хтоническая мощь музыки рождается снова и снова из тьмы сцены, где видны только огоньки зажженных свечей. Продуктивный хаос совместной импровизации – путаного гитарного соло на фоне энергичных, длящихся целую вечность аккордов: это сила самой природы, и недаром фоном для песни «Slip Away» становятся черно-белые облака, расплывающиеся перед камерой, размытые до состояния абстракции. Музыка будто искривляет природу самой натуры – и становится ураганом, как обещает главный хит группы, «Like a Hurricane».

 Один раз привиделось, что видел тебя

 В переполненном прокуренном баре,

 Танцующей под светом,

 От звезды к звезде.

 На далекой лунной дорожке.

 Я знал, кто ты,

 Я видел твои карие глаза —

 Единожды взметнувшийся огонь.

 Ты словно ураган,

 А во взгляде – покой.

 И меня унесло прочь.

 Туда, где чувства нетронуты

 Я хочу любить Тебя

 Но меня уносит прочь…

 Я – просто мечтатель,

 Ты – всего лишь мечта.

 Но ты могла бы быть

 Кем-то для меня.

 До того как ты

 Коснулась моих губ.

 Это прекрасное чувство,

 Когда время проскользнуло между нами

 В нашем мимолетном трипе[31].

Эти слова, «Like a Hurricane», – единственные, которые можно разобрать в восторженном монологе немецкого фаната в начале фильма: урагана ждали в 1976-м, в джармушевском 1996-м – и сегодня, в 2016-м, его ждут с тем же нетерпением. Здесь время действия уходит и отменяется, оставляя сцену неожиданно помолодевшему Нилу Янгу. Исполнение финальной песни (после нее эпилогом, уже на финальных титрах, звучит акустическая «Music Arcade») – одновременно кульминация и развязка фильма. Под одну концертную фонограмму органично монтируется запись десяти– или двадцатилетней давности с современной, теперешний старый волчара Янг – с нахальным парнем в красной клетчатой рубашке и, кажется, с той же самой гитарой в руках. Мимолетный трип оказался вечным.