Ночь в беловежской пуще

3 декабря 1991 года Комитет государственной безопасности СССР прекратил свое существование. В этот день союзный Верховный Совет принял закон «О реорганизации органов государственной безопасности». Горбачев сразу же его подписал.

Закон упразднял КГБ СССР и предписывал создать на его базе два ведомства – Межреспубликанскую службу безопасности (Бакатин) и Центральную службу разведки СССР (Примаков). Но союзные законы, как и указы Горбачева, уже не имели практического значения, а через несколько дней – после встречи в Беловежской Пуще президентов России Бориса Ельцина, Украины Леонида Кравчука и председателя Верховного Совета Белоруссии Станислава Шушкевича – утратили и юридический смысл.

После Беловежской Пущи нужда в Межреспубликанской службе безопасности исчезла. Каждая республика обзаводилась собственным ведомством госбезопасности.

1 декабря 1991 года на Украине состоялся референдум. Девяносто процентов опрошенных высказались за независимость республики. Российское правительство заявило, что признает независимость Украины. 5 декабря Верховный Совет в Киеве постановил, что договор об образовании СССР 1922 года утратил силу.

Первым президентом Украины избрали недавнего секретаря ЦК компартии республики по идеологии Леонида Макаровича Кравчука, которому, как и многим другим в Киеве, надоело подчиняться Москве. Ему хотелось быть главой независимого государства.

2 декабря вечером Горбачев, записал в дневнике его помощник Черняев, разговаривал по телефону с Ельциным:

«Тот куда-то ехал. Был уже пьян. Михаил Сергеевич уговаривал его встретиться вдвоем, втроем – плюс Кравчук, вчетвером – плюс Назарбаев. Тот пьяно не соглашался:

– Все равно ничего не выйдет. Украина независимая.

– А ты, Россия? – возражал Михаил Сергеевич.

– Я что! Я – Россия. Обойдемся. Ничего не выйдет с Союзом… Вот если вернуться к идее четверного союза: Россия плюс Украина плюс Белоруссия плюс Казахстан?

– А мне где там место? Если так, я ухожу. Не буду болтаться, как говно в проруби. Я – не за себя. Но пойми: без Союза все провалитесь и погубите все реформы.

– Да как же без вас, Михаил Сергеевич! – пьяно „уговаривал“ Ельцин.

– Ну а что же я, где… если нет Союза?

– Ничего… вы оставайтесь, – милостиво соглашался Ельцин».

Борис Николаевич предупредил Горбачева, что едет в Минск разговаривать с председателем Верховного Совета Белоруссии Станиславом Станиславовичем Шушкевичем, членом-корреспондентом Академии наук и недавним проректором Белорусского государственного университета. А неплохо бы заодно поговорить с Кравчуком, узнать, что он думает о будущем Советского Союза.

Перед отъездом Ельцин поделился своими планами с журналистами:

– Надо все предпринять, чтобы убедить украинцев присоединиться к Союзному договору.

Правда, сделал оговорку, которая в тот день не привлекла особого внимания:

– Если этого не получится, надо будет подумать о других вариантах.

«Я пригласил Бориса Ельцина формально на охоту, по существу – обсудить поставки нефти и газа нам и на Украину, – вспоминал Станислав Шушкевич. – Егор Гайдар вел Россию к рынку, значит, нам пришлось бы покупать российские нефть и газ. Денег у нас не было, кредиты никто не давал. Надо было как-то договориться на переходный период, чтобы не замерзнуть зимой. Потом выяснилось, что и Кравчук хотел бы поучаствовать в нашей встрече. Быстро стало ясно, что экономические проблемы невозможно решить без политического определения, кто есть кто».

Ельцин взял с собой министра иностранных дел Козырева.

Я спрашивал Андрея Владимировича:

– То, что произошло в Беловежской Пуще, – это была импровизация или хорошо продуманная заготовка?

– К тому моменту было абсолютно ясно, что Советский Союз не сохранится как единое государство. В сентябре были все возможности его сохранить. В октябре еще оставалась возможность сохранить единое государство. Но за три-четыре месяца эта возможность была утеряна. Не думаю, что кто-то имел в портфеле готовый вариант, который потом и реализовался. Существовало несколько вариантов. Но еще утром того дня никто не знал, что сложится именно так. Для меня вопрос был один: не станет ли это повторением югославского варианта? Ведь рядом с нами распалось такое же федеративное государство, но распалось в крови. Это была главная задача – избежать повторения трагических событий. Меня, например, югославский сценарий просто по ночам преследовал. Мы стояли на краю той же пропасти…

Белоруссия, вспоминает Козырев, больше других должна была хотеть сохранения Союза. Но и здесь были очевидны настроения в пользу независимости и полного суверенитета. Из Минска российскую делегацию повезли в Беловежскую Пущу. Ельцин оказался там вечером. Кравчук приехал раньше и отправился на охоту. Он подчеркнуто старался держаться в стороне.

Когда три лидера встретились, они еще не знали, чем закончится встреча.

«Кравчук приехал напряженный, – вспоминает Андрей Козырев. – Он ожидал, что Ельцин будет угрожать, выдвинет какой-то силовой ультиматум с требованием подчиниться Москве. В таком случае сама идея трехсторонних переговоров потерпела бы крах и дело кончилось бы разрывом между Москвой и Киевом… За этим маячили хаотический распад Союза, рост взаимного недоверия, а может быть, даже и ненависти. Мы приехали с вариантом сообщества или союза демократических республик… Украинцы долго не раскрывали своих намерений, так же, впрочем, как и белорусы».

Когда в Беловежской Пуще появилась российская делегация, сели ужинать. Ельцин и Бурбулис завели разговор о том, что, как бы ни развивались дальше события, три славянские республики должны держаться вместе.

Украинские делегаты в кулуарах подошли к Гайдару, Козыреву и Шахраю, которого Ельцин сделал государственным советником РСФСР по правовой политике:

– Ребята, с чем приехали? Если собираетесь давить в пользу Союза, то Кравчук уедет, потому что Верховный Совет Украины согласен только на независимость. Разумнее идти по пути объединения независимых государств, но без подчинения единому центру.

Тем не менее Борис Николаевич разговор начал с того, что сообщил: он имеет поручение Горбачева договориться с Украиной о подписании нового Союзного договора. Положил на стол предложенный Горбачевым проект и передал слова Михаила Сергеевича: Украина может внести любые изменения, хоть полностью переделать текст, главное, чтобы подписала. Ельцин добавил, что, если Украина согласна, он тоже поставит свою подпись.

Все зависело от Кравчука.

Леонид Макарович твердо сказал, что Украина Союзный договор не подпишет:

– На Украине ситуация уже изменилась. Состоялся референдум.

Кравчук зачитал акт о независимости и назвал цифры проголосовавших «за» по регионам.

Ельцин был поражен:

– Это просто непостижимо! Что, и Донбасс проголосовал «за»?

– Да, – подтвердил Кравчук. – Нет ни одного региона, где было бы меньше половины голосов. Так что ситуация, как видите, изменилась существенно. Нужно искать другое решение.

Вот тогда и началось обсуждение идеи не единого государства, а союза государств. Борис Николаевич предложил поручить экспертам за ночь разработать идею союза братских стран. Гайдар, Козырев и Шахрай уединились в отведенном для российской делегации особняке и задумались над основными элементами возможного проекта соглашения. Той ночью им предстояло ответить на главный вопрос: как три союзные республики могут заключить договор без участия других республик?

Выход нашел Сергей Шахрай.

«Именно ему, – вспоминает Козырев, – принадлежит следующий аргумент: СССР создавался в 1918–1921 годах четырьмя независимыми государствами – РСФСР, Украиной, Белоруссией и Закавказской Федерацией. Поскольку ЗСФСР перестала существовать, остались три субъекта, некогда образовавшие Союз, причем их право на самоопределение неизменно сохранялось и в вариантах союзных договоров, и в Конституции СССР.

Таким образом, с чисто юридической точки зрения в Беловежской Пуще собрались полноправные руководители трех полноправных же субъектов объединения, называвшегося СССР. Поэтому они были вправе принять решение о расторжении связывавших их до сих пор уз».

Для Гайдара и Козырева идеи Шахрая были неожиданными, но они находку оценили. К российской делегации присоединились белорусы.

– Я не подозревал, что у нас хватит мужества и такта принять такое решение, – вспоминал Шушкевич.

Украинцы, пока шла работа, прогуливались на свежем воздухе. Они сели за стол, когда работа уже шла к концу. Утром проект документа представили президентам и премьерам. Рядом с Ельциным сидел Бурбулис, позднее присоединился Гайдар.

– Все четырнадцать пунктов соглашения, – рассказывал Шушкевич, – мы принимали только консенсусом… Ни одна статья соглашения не была подписана в первозданном виде. Мы их сокращали, объединяли, изменяли, дорабатывали. По-моему, сделали все, что могли.

Президентам понравилась формула «Содружество Независимых Государств». Им дорого было слово «независимые», хотя в таком документе оно бессмысленно.

8 декабря Ельцин, Кравчук и Шушкевич подписали Минское (Беловежское) соглашение об образовании СНГ, в котором говорилось, что «Советский Союз прекращает свое существование».

Михаил Сергеевич Горбачев остался без государства.

– После подписания были речи, было, как положено, шампанское, – рассказывал Андрей Козырев. – Говорили, что сохранить Союз не удалось, но главное, что мы остались вместе. Рассказывают нелепую историю, будто американскому президенту Бушу звонили советоваться, можно это делать или нельзя. В реальности его потом поставили в известность о том, что произошло. Бушу обязательно нужно было позвонить. Я, как профессионал, и тогда это советовал, и сейчас считаю, что это было правильно. Хотя бы в силу ядерного параметра наших отношений мы обязаны друг друга информировать о подобных ситуациях. Это проявление ответственности в политике – объяснить логику происходящего, успокоить, что ядерная кнопка под контролем.

– Горбачев обиделся, что не ему позвонили первому.

– Напрасно он обиделся. С ним попытались связаться первым, но не получилось. Это абсолютно точно.

В этот момент президент Казахстана Нурсултан Назарбаев летел в Москву. Связались с ним, когда он уже находился в правительственном аэропорту Внуково. Ельцин по телефону прочитал ему подписанные в Пуще документы, пригласил присоединиться к ним и поставить свою подпись.

– Я поддерживаю идею создания СНГ, – ответил Нурсултан Назарбаев. – Ждите меня, скоро к вам вылечу.

Ему обеспечили воздушный коридор. Но президент Казахстана не прилетел. Не спешил присоединиться к тройственному соглашению. Хотел посмотреть: что выйдет из этого экспромта? Какой будет реакция? Отпугивало и то, что это соглашение только славянских республик.

В аэропорту Назарбаев заявил, что сожалеет о распаде единого государства, и призвал заключить хотя бы оборонительный союз и сохранить общие вооруженные силы.

Я спросил тогдашнего помощника Бакатина Вячеслава Алексеевича Никонова:

– Руководитель союзного ведомства госбезопасности знал, что готовится встреча в Беловежской Пуще?

– Он знал о подготовке соглашения. У Ельцина и его команды были большие опасения, что КГБ постарается в последний момент каким-то образом сорвать встречу. К Бакатину приходили эмиссары, чтобы удостовериться, что он не попытается арестовать Ельцина, Кравчука и Шушкевича в Беловежской Пуще.

– А такая мысль возникала на Лубянке?

– В тот период было очевидно, что реальная власть уже принадлежит не союзным структурам, а республикам. Попытка арестовать Ельцина, Кравчука и Шушкевича могла бы закончиться самым чудовищным образом.

Тем не менее российский президент и его окружение тревожились: не попытается ли Горбачев в последний момент сохранить власть силой?

А кто мог это сделать?

Министр внутренних дел СССР Виктор Павлович Баранников был человеком Ельцина. Министр обороны СССР маршал Евгений Иванович Шапошников поспешил присягнуть ему на верность.

Горбачев пригласил Шапошникова для разговора по душам, угостил коньяком, расспросил о семье, а потом завел речь о главном: сохранить единый Советский Союз – нет задачи важнее. Михаил Сергеевич сказал, что мысленно перебрал тысячу вариантов выхода из кризиса, приемлем только один:

– Вы, военные, Министерство обороны, командующие округами, берете власть в свои руки, стабилизируете обстановку, страна успокаивается, потом создаете удобное для вас правительство и уходите в сторону.

– И отправляемся прямиком в Матросскую Тишину, – продолжил Шапошников.

– Почему? – спросил Горбачев.

– Потому что в августе уже делали такую попытку, и что из нее вышло? А сейчас демократические настроения на подъеме, у Ельцина рейтинг – выше не бывает. Люди выйдут на улицы – что с ними делать? Стрелять в них? Я не стану.

– Ты что, Женя? – удивился Горбачев. – Я тебе ничего такого не предлагаю. Я просто рассуждаю вслух.

На сем разговор окончился.

После этой беседы один из общих знакомых передал маршалу мнение Михаила Сергеевича: «Шапошников – неплохой парень, но для министра обороны слишком интеллигентен».

Такие же предложения Шапошникову делали и некоторые другие крупные политики. Маршал решительно отказывался.

– Неужели у вас никогда не возникало желания взять управление страной в свои руки, стать хозяином страны? – спрашивал я потом маршала.

– Никогда! – отрезал маршал. – А зачем? Чтобы пролить кровь?

А как себя поведут недавние сотрудники Горбачева Вадим Бакатин и Евгений Примаков, возглавивший разведку? Вот это беспокоило российскую власть.

9 декабря 1991 года начальника разведки Примакова без объяснения причин попросили приехать из Ясенева на Лубянку. В кабинете Бакатина глава российской госбезопасности Виктор Иваненко передал им обоим пожелание российского правительства проявить благоразумие, то есть не сопротивляться неизбежному распаду Советского Союза и переходу власти к Ельцину.

Примаков ответил, что разведка – вне политики.

У генерала Иваненко были и другие хлопоты, связанные с расползанием ядерного оружия. Советские арсеналы достались помимо России еще трем республикам. С его санкции сотрудниками российской госбезопасности были приняты секретные меры для того, чтобы это оружие нельзя было пустить в ход. Дезактивировать боеголовки чекистам предложили физики из научного центра в Арзамасе-16: они занимались ядерными боеприпасами. Иваненко составил секретную докладную записку Ельцину. Президент дал согласие.

После Беловежской Пущи ни Шушкевич, ни Кравчук не пожелали встретиться с Горбачевым. В Кремль пришел один Ельцин. Михаил Сергеевич рассказывал своему пресс-секретарю Грачеву:

– Ельцин перезвонил и сказал, что опасается за свою безопасность. Боится, что его здесь арестуют. Я ему сказал: «Ты что, с ума сошел?» Он говорит: «Может, не я, а кто-то еще…»

Вопрос о том, почему Горбачев не арестовал участников встречи в Беловежской Пуще и не объявил их заговорщиками, возникал не раз.

Я спрашивал Евгения Вадимовича Савостьянова, начальника столичного управления госбезопасности, исполнили бы чекисты приказ об аресте руководителей республик, подписавших Беловежское соглашение.

– Во-первых, в Беловежье не убили Советский Союз, а выписали свидетельство о смерти. Советский Союз закрыли коммунисты. После того как мы подавили путч, Верховные Советы республик, входивших в состав СССР, практически все приняли декларации о государственном суверенитете, независимости. И все! А там всюду коммунисты составляли большинство. Коммунисты закрыли СССР, только они стараются это перевалить на демократов, которые никоим образом за это не отвечают.

– А если бы вы получили приказ арестовать участников Беловежья?

– Кто бы его отдал? Горбачев? Его уже никто не слушал. Бакатин? Он бы такую команду не дал. Кто-то еще? Ну, можно арестовать, а что потом, когда всю страну охватят забастовки? Нас ждала голодная зима, люди бы умирали от голода. Потому что продовольственное снабжение прекратилось. Выполнять разнарядки Госплана и везти в Москву продовольствие никто не собирался. Поэтому брать на себя ответственность в этот момент, честно говоря, не хотел никто. Голода избежали только благодаря либерализации цен и торговли. Советский Союз умер в августе девяносто первого года, в течение недели после путча. Произошла атрофия всех союзных структур; их убил путч.

Горбачева в стране уже никто не поддерживал. Доверие России к Ельцину было в тот момент огромным. Советский Союз разрушался на глазах. Горбачев ничего не мог предложить для спасения разваливавшейся и впадавшей в нищету страны. Все его шаги воспринимались как попытка сохранить свое кресло.

После встречи в Беловежской Пуще трех лидеров, подписавших соглашение о создании Содружества Независимых Государств, президент СССР собрал советников, тех, на кого мог рассчитывать, и задал вопрос: что будем делать?

Горбачевские люди говорили о том, что не надо сдаваться, что союзные структуры должны продолжать работать. Начальник разведки Примаков был осторожнее, сказал, что нужно принять совершившееся, а к России, Украине и Белоруссии, вполне возможно, присоединятся и другие республики.

10 декабря Горбачев вновь собрал ближний круг – Александра Яковлева, министра внешних сношений СССР Эдуарда Шеварднадзе, московского мэра Гавриила Попова, Примакова, главу Союза промышленников и предпринимателей Аркадия Вольского, Вадима Бакатина, руководителя своего аппарата Григория Ревенко и нового председателя Гостелерадио Егора Владимировича Яковлева.

Горбачев сказал, что получил распоряжение о переводе правительственной связи под юрисдикцию России. Как быть?

Помощник Горбачева Георгий Шахназаров резко ответил, что это переворот, что завтра придут опечатывать кабинеты. Примаков спокойно заметил:

– У вас нет никаких силовых возможностей помешать действиям российского руководства. На армию не опереться. Международные силы будут взаимодействовать с республиками.

Иначе говоря, Примаков предлагал Горбачеву примириться с неизбежностью. Сам Евгений Максимович не собирался конфликтовать с российской властью.

Какой была реакция на распад Советского Союза военных? Потом многие из них называли это предательством. Но почему же в декабре 1991 года они ничего не попытались предпринять? «После 8 декабря и вплоть до 25-го, когда Горбачев объявил о своей отставке, он обзванивал командующих военными округами, звонил Шапошникову и просил его поддержать, – рассказывал Сергей Шахрай. – Но все ему отказали».

Я спрашивал генерала армии Андрея Ивановича Николаева, который потом станет первым заместителем начальника Генерального штаба Вооруженных сил России:

– Какими были настроения военных в 1991 году? Могла армия поднять восстание против того, что происходило?

– Я думаю, что это абсолютный миф. Я командовал тогда армией на Украине – даже темы такой не было для обсуждений.

– А если бы нашелся генерал, который бы воскликнул: «Нет, мы этого не допустим!» – вы бы присоединились к нему?

– А чего не надо было допускать?

– Распада Советского Союза.

– Я служил на территории Украины, а уже 24 августа Украина провозгласила «незалежность». Все командующие округами и армиями присягнули на верность Украине. Кроме меня. Нас приводили к присяге в здании нынешней Верховной рады. Когда большинство генералов и офицеров присягнули на верность Украине, закончились разговоры об СССР.

Значительная часть офицерского состава видела в тот момент в Ельцине человека, который способен поднять вооруженные силы.

Когда Ельцин пришел к Горбачеву, там уже сидел Назарбаев. Двухчасовой разговор был тяжелым. Горбачев выговаривал Ельцину:

– Вы встретились в лесу и «закрыли» Советский Союз. Речь идет о своего рода политическом перевороте, совершенном за спиной Верховных Советов республик.

«Я сидел между ними и слушал, – вспоминал Назарбаев. – Диалога не получилось. В этих условиях я должен был думать об интересах своей страны, поскольку ситуация, складывающаяся после Беловежья, была принципиально иной в правовом и политическом планах. Я срочно вылетел домой. Одна из главных проблем того периода состояла в том, что уже остро встал вопрос о пересмотре границ».

12 декабря Совет Республики и Совет Национальностей Верховного Совета РСФСР на совместном заседании денонсировали Союзный договор 1922 года. Против проголосовали всего трое депутатов, еще девять воздержались.

Нурсултан Назарбаев позвонил президенту Узбекистана Исламу Каримову: руководителям пяти среднеазиатских республик тоже нужно встретиться и договориться о едином подходе. Всех пригласил к себе в Ашхабад президент Туркмении (и все еще первый секретарь ЦК компартии) Сапармурат Атаевич Ниязов.

13 декабря глава Туркмении предложил своим гостям в ответ на союз славянских республик, заключенный в Беловежье, создать конфедерацию центральноазиатских государств. Назарбаева эта идея смутила. Боялся такого откровенного противопоставления и противостояния на религиозно-этнической основе.

«Я приложил максимум усилий, – рассказывал Назарбаев, – для того, чтобы предотвратить формирование тюркского и славянского союзов на территории бывшего СССР. К чему бы мы пришли, если бы такие союзы оформились, просто трудно себе представить».

Ельцин и Кравчук нервничали. Звонили Назарбаеву в Ашхабад. Они боялись, что пятерка откажет им в поддержке и не вступит в Союз Независимых Государств. Нурсултан Назарбаев, поддержанный президентом Узбекистана Каримовым, настоял на диалоге со славянскими республиками. Договорились: все, кто желает вступить в СНГ, встретятся через несколько дней в столице Казахстана.

Михаил Сергеевич не торопился уходить в отставку. Надеялся на руководителей республик, которые собрались в Алма-Ате 21 декабря. Но в полдень 21 декабря уже одиннадцать республиканских лидеров договорились о прекращении существования СССР. В Содружество Независимых Государств вошли все республики, кроме Грузии и трех Прибалтийских государств. Лидеры одиннадцати республик приняли обращение к президенту Горбачеву, который не прилетел в Алма-Ату, и уведомили его о прекращении существования Советского Союза и института президентства СССР.

Ельцин на пресс-конференции в Алма-Ате объявил о судьбе Горбачева: поступим как в цивилизованном государстве – определим его материальное содержание и положение после отставки. Горбачеву дали пенсию, государственную дачу «Москва-река»-5 с обслуживающим персоналом, автомобиль ЗИЛ, семнадцать человек охраны – все это до конца жизни. Пенсия равнялась тогдашнему президентскому окладу – четыре тысячи рублей. ЗИЛ потом отобрали, предложили «Волгу». Охрану сократили. Пенсия превратилась в гроши. В 1994 году установили новую.

Ельцин подписал указ о выделении помещения для Фонда социально-экономических и политологических исследований, который станут именовать просто «Горбачев-фонд». Михаилу Сергеевичу передали здание бывшего Института общественных наук при ЦК КПСС, который по привычке называли просто Ленинской школой – там обучали активистов братских партий. Осенью 1992 года здание отобрали. Горбачеву разрешили арендовать несколько комнат. Со временем он сам построил дом для своего фонда – на деньги, заработанные выступлениями по всему миру.

Взаимная нелюбовь бывшего первого президента СССР и первого президента России не угасла и после отставки Горбачева. Михаил Сергеевич оставался поверженным, но все еще врагом. И Ельцин не был снисходителен к поверженному сопернику. Отверг предложение сохранить за бывшим президентом статус неприкосновенности. На пресс-конференции Борис Николаевич жестко предупредил:

– Если Горбачев что-то хочет сказать и в чем-то признаться, пусть делает это сейчас.

Когда через восемь лет, в такие же декабрьские дни 1999 года сам Ельцин уйдет в отставку, он позаботится о том, чтобы получить эту самую неприкосновенность и многое другое, чего сам некогда лишил Михаила Сергеевича.

Начальнику охраны Горбачева на всякий случай сказали, что он поступает в подчинение российского начальства.

23 декабря, в понедельник, состоялась прощальная встреча двух президентов. Тележурналисты хотели ее снять. Ельцин запретил:

– Ни в коем случае, никаких съемок, иначе встречи не будет.

Беседа шла десять часов. Во время обеда к двум президентам присоединился Александр Яковлев. Горбачев передал Ельцину некоторые особо секретные документы, хранившиеся в президентском архиве, – среди них подлинник секретного протокола к советско-германскому договору 1939 года и материалы о расстреле пленных поляков в Катыни и других местах.

24 декабря в зале, где раньше заседало политбюро, Горбачев прощался со своим аппаратом. Пришло человек пятьдесят. Михаил Сергеевич всех поблагодарил, сказал, что 29 декабря аппарат прекращает свою работу, всех постараются трудоустроить, а сам он будет работать в фонде, который еще предстоит создавать.

Когда парламенты России, Украины и Белоруссии ратифицировали Беловежское соглашение, Советский Союз перестал существовать. Депутатам Верховного Совета СССР объяснили, что заседаний больше не будет.

Государственный секретарь РСФСР Геннадий Бурбулис доказывал, что Россия – единственная республика, которая может и должна стать правопреемником Союза и всех его структур. И эта идея была принята мировым сообществом. 24 декабря Россия получила место в Совете Безопасности Организации Объединенных Наций. Над российскими посольствами по всему миру взвился трехцветный флаг. Советские послы были признаны послами России без повторного вручения верительных грамот.

25 декабря Горбачев подписал указ о сложении с себя полномочий президента СССР и выступил с телеобращением к народу. Объявил, что прекращает свою деятельность на посту президента СССР «в силу сложившейся ситуации».

До выступления Горбачев поговорил с Джорджем Бушем. Чего, спрашивается, он негодовал, что трое в Беловежской Пуще сразу позвонили американскому президенту, если сам сделал практически то же самое? Михаил Сергеевич польстил Бушу:

– Ради нашего разговора специально тянул время, когда выступить по телевидению с кратким заявлением. Сделаю это через полтора часа…

После прощального выступления Горбачева над Кремлем спустили государственный флаг СССР. Подняли российский. Но, как оказалось, не той стороной и пришлось поднимать еще раз. В этот же день РСФСР стала называться Российской Федерацией (Россией).

Вечером Горбачев должен был передать Ельцину полномочия Верховного главнокомандующего. Церемонию намеревались провести в кабинете Горбачева. Но Ельцину не понравилось телеобращение Горбачева. Он предложил встретиться на нейтральной территории – в Екатерининском зале Большого Кремлевского дворца, где проходят переговоры с иностранными гостями. Но на это не согласился Горбачев.

Михаил Сергеевич подписал указ о передаче президенту России полномочий Верховного главнокомандующего и вручил ядерный чемоданчик министру обороны Шапошникову.

25 декабря днем Горбачеву позвонила расстроенная Раиса Максимовна. Оказывается, пришли люди из службы охраны и попросили немедленно покинуть дачу в Барвихе-4 – она нужна новому хозяину, потому что туда проведены средства связи, положенные Верховному главнокомандующему. Другой такой дачи в Подмосковье нет. И президентскую квартиру на улице Косыгина потребовали освободить немедленно.

Горбачев позвонил начальнику службы охраны полковнику Владимиру Степановичу Редкобородому, который отвечал за безопасность союзного президента и его семьи:

– Перестаньте хамить, ведь это же квартира, там люди живут. Что, мне в прессу сообщить об этом?

Договорились, что Горбачевы освободят дачу за три дня. У человека, который только что руководил огромным государством, возникли проблемы с транспортом: управление делами российского президента отказало Михаилу Сергеевичу в машине для перевозки вещей и книг на другую дачу, выделенную бывшему президенту.

Старательность полковника Редкобородого не помогла ему сохранить должность. Став хозяином Кремля, Ельцин его сменил. Верный Коржаков посоветовал поставить во главе службы правительственной охраны своего старого друга и сослуживца Михаила Ивановича Барсукова. Тот стал комендантом Кремля и одновременно начальником Главного управления охраны.

26 декабря в Кремле Совет Республик Верховного Совета СССР принял декларацию о прекращении существования Союза Советских Социалистических Республик как государства.

Вадим Медведев 27 декабря, в полдень, позвонил в приемную, чтобы, как обычно, перед тем как поднять трубку прямой связи с президентом, узнать у дежурных секретарей в приемной, на месте ли Горбачев и кто у него в кабинете.

Ответил незнакомый голос:

– Горбачева в кабинете нет и не будет.

Медведев был немало удивлен. И лишь после этого узнал, что произошло в тот день.

Утром Горбачев приехал к себе в кабинет, чтобы дать интервью японским журналистам, но там уже осваивалось российское руководство. В приемной сидели ельцинские секретари. В половине девятого утра Борис Николаевич пришел в президентский кабинет вместе с Хасбулатовым, Силаевым и Бурбулисом. Они даже выпили по рюмке, отметив такое событие. Вещи Горбачева перетащили в комнату охраны.

В окружении Горбачева все были полны дурных предчувствий. Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе предсказывал, что развитие событий быстро закончится социальным взрывом, бунтом. Александр Николаевич Яковлев предполагал, что Ельцин продержится максимум до весны. Григорий Алексеевич Явлинский весьма критически оценил экономическую программу Ельцина: вам хватит ресурсов только до февраля, потом крах, и народ выйдет на улицы.

Они все сильно ошибались.

А Михаил Сергеевич Горбачев надеялся, что он еще вернется, говорил близким к нему людям:

– Когда эта власть рухнет, главная моя забота – как ее законно подхватить.

Но в реальности политическая карьера человека, оставившего столь глубокий след в истории XX столетия, завершилась.