Прощание с Лубянкой

И охранники Ельцина, и те из помощников, кто был к нему близок, говорили, что он любит напористых, даже хамоватых. Ему нравились люди инициативные, безусловно преданные, те, кому можно доверить свои тайны.

– А вот хлипких Ельцин не любил, – рассказывал мне руководитель его администрации Сергей Александрович Филатов. – И я заметил, он не любил совестливых глаз. Боялся их. Может быть, поэтому он не очень часто раскрывался, боялся показать себя.

Сергей Степашин:

– Баранников был понятен Ельцину. Большой, крупный, яркий, проявил себя смело и отважно в 1991 году. Он привел с собой всех российских омоновцев, а московской милиции тогда не доверяли. Вот такой человек и был нужен Ельцину.

А Виктор Иваненко – интеллигент, корректный человек. И не допущенный к столу. У Фазиля Искандера есть такая замечательная повесть – «Удавы и кролики». Вот оттуда эта классификация – допущенные к столу, кандидаты в допущенные и не допущенные… Витя, к сожалению, и в кандидаты не попал. Поэтому, когда создали Министерство безопасности, его просто уволили вместе со всей командой.

К сожалению, Борис Николаевич Иваненко не почувствовал. Не почувствовал и не понял. Ельцин, он же человек чувствительный. Он часто руководствовался чувствами. Не эмоциями, а чувствами. Я все-таки много лет с ним работал вместе. Встречались уже после его отставки, у нас остались хорошие человеческие отношения. Я никогда его не поливал грязью и никогда этого не сделаю, хотя основания, между нами говоря, были. Кстати, и Примаков этого никогда не сделал. Несмотря на неприличную отставку Евгения Максимовича.

Но Иваненко он не чувствовал. Не чувствовал! Для него это было главным. Когда он еще был в форме. Потом уже, когда он болел, тогда вокруг были уже шептуны, давали лекарство и наливали стакан водки, это, конечно, его убивало… Для меня Борис Николаевич до девяносто шестого года со всеми его противоречиями – яркая, сильная политическая фигура, личность. А после болезни – другой… Все на моих глазах происходило, я ж с ним близко работал. Ну, я не буду углубляться, неудобно, его уже нет…

Геннадий Бурбулис:

– У Виктора Валентиновича совершенно особый склад, и даже не ума, и даже не натуры. Это склад души. Пройти горнило КГБ… И при этом сохранить и развить в себе способность сострадать. Некоторые понятия не пишутся ни в распоряжениях, ни в уставах, ни в законах. Они пишутся нравственной традицией. На Руси это называлось честью.

В моей терминологии – достоинство. Иваненко принес к нам этот необычный и неожиданный дух достойного отношения друг к другу. Писанные или заданные сверху правила не могут автоматически исполняться, пока не будут осознаны умом и пропущены через душу. Вот в этом суть предельных ситуаций, где выбор делается каждым человеком внутри себя.

– Так почему же его Ельцин не оценил?

– Не было у Иваненко навыка подобострастия. Он знал иерархию, правила, но… Человек может много не говорить. И даже аскетично себя проявлять. Но те, кто рядом, особенно те, кто повыше рангом, понимают, что перед ними человек с достоинством. А есть же другой личностный код, другие импульсы и другая энергетика. И вот эта скрытая дисгармония разных энергетик – она здесь замкнулась.

Председатель КГБ РСФСР Виктор Валентинович Иваненко казался президенту чужаком, да еще и слишком самостоятельным. И он, пожалуй, допустил несколько аппаратных ошибок.

Перед избранием на высокую должность Иваненко попросили негласно проверить Руслана Хасбулатова – нет ли в его прошлом чего-то компрометирующего, что создаст проблемы для российской власти. Иваненко собрал оперативные материалы.

Виктор Иваненко:

– Но вместо того, чтобы вручить лично Ельцину, отдал руководителям его аппарата, как просили. Скоро копия лежала на столе у Хасбулатова. Он злопамятный и мне не смог простить.

Газета «Известия» писала, что глава российских чекистов Иваненко передал президенту «материалы, свидетельствующие о нечистоплотности Баранникова и Дунаева. Иваненко это стоило карьеры».

Виктор Иваненко:

– В ноябре 1991 года приносят мне заявление на одного из министров российского правительства о том, что его подчиненный у другого подчиненного – понимаете, сложная схема – вымогает взятку за уничтожение компромата и продвижение по службе. Мне надо было организовывать проверку, ловить этого подчиненного за руку. А я по старой чекистской привычке пошел докладывать Борису Николаевичу.

Иваненко сказал Ельцину:

– Информация может оказаться наветом, а может стать основанием для возбуждения уголовного дела. Мы обязаны расследовать, проводить оперативные мероприятия.

Борис Николаевич мрачно заметил:

– Никому нельзя доверять. Идите проверяйте.

А потом передумал и неожиданно поручил проверку министру внутренних дел Баранникову, хотя знал, что он крепко дружит с тем министром.

Велел Иваненко:

– Передайте ему все материалы.

Но чекисты отдали милиционерам только старые оперативные материалы, где речь тоже шла о взятках. Заявление от своего источника Иваненко не отдал и фамилию его не назвал – нельзя было его подвергать смертельной угрозе.

– Сдавать заявителя? Они его убьют просто.

Виктор Павлович Баранников, довольный, через пару дней позвонил Иваненко:

– Твои оперативные материалы не подтвердились.

И Борис Николаевич на заседании правительства недовольно повторил:

– Ваша информация не подтверждается.

Виктор Иваненко:

– Таким образом получилось, что я – интриган. Это моя ошибка.

Виктору Валентиновичу Иваненко пришлось покинуть Лубянку. Ему не нашли места в системе государственной власти новой России. После образования Министерства безопасности его отозвали из отпуска. Пригласили к заместителю Баранникова по кадрам. Тот охал и ахал:

– Как же так, молодой генерал, что же с тобой делать?

Нашли решение. Уволили по сокращению штатов.

Его людям работу в новом министерстве не предложили. Валерий Ямпольский:

– Баранников, который знал, что такое оперативная работа, – все-таки он в МВД работал, мне сам сказал, что руководители подразделений Агентства федеральной безопасности выглядели гораздо выигрышнее, чем руководители союзных подразделений.

– Но приглашения на работу не последовало?

– Приглашения не последовало. А многие ждали. Или такое делали предложение, что человек, конечно, не соглашался.

Сергей Алмазов:

– Меня вызывает Анатолий Васильевич Трофимов, тот самый, чью судьбу я решал после августовского путча и проявил к нему снисхождение. А в новом министерстве его сделали начальником главка, которым руководил я. Он меня приглашает. Захожу, делаю два шага… Он сразу говорит:

– Присаживайтесь.

До стола еще десять метров идти, а он меня посадил у двери.

– Ну, я не дипломат, – говорит, – надо сделать это дело, хотя я вроде в него не особо верю… Короче говоря, я тебе предлагаю место зама.

То есть не начальником главка, не первым замом, а простым заместителем. Понижение на две ступеньки.

А я ведь его спас. Его бы выгнали, напиши я в отчете, как именно он вел себя во время путча… Ладно, дело не в этом. Но как-то не этично само по себе все это дело выглядело, поэтому я говорю:

– Анатолий Васильевич, большое спасибо за доверие, но… Трофимов говорит:

– Ну все, я выполнил свою миссию. Поручили мне с тобой разговор провести, я провел, и на этом закончим.

Так поступали с теми, кто не присягнул новому хозяину.

– У меня в главке был первый зам. В Свердловске ЧП случилось, и он улетел туда расследовать вместе с группой. Ему Баранников звонит: «Ну, решил для себя – ты туда или сюда?» Ну, он, конечно, пошел сюда. Звонит мне: «Сергей Николаевич, мне позвонили, я дал согласие…» Были и такие, кто твердо говорил: «Я с вами». Потом приходит: «Я пойду все-таки на то место, которое мне предложили». Кто сразу к Баранникову перешел, они все пошли в рост. Получили высокие назначения и звания. Ну а мы вышли в тираж.

Сергей Николаевич Алмазов не потерялся. Он стал первым директором Федеральной службы налоговой полиции России, получил погоны генерал-полковника налоговой полиции.

Сергей Алмазов:

– Если подвести итоги… Первое. Еще не полностью сформировавшийся российский комитет не допустил в августе негативного развития ситуации в стране, а это могло произойти. Знаете, спичку бросил – и заполыхал пожар. Второе. Не знаю, почему памятник не поставили российскому комитету. Только благодаря ему сейчас существует Федеральная служба безопасности, а то бы было МБВД. Самостоятельность службы мы отстояли. Не Комитет государственной безопасности СССР отстоял, а Комитет России.

Виктор Иваненко:

– По номенклатурным законам обычно предлагают какую-то должность. И мне предложили место заместителя председателя только что созданной Государственной технической комиссии при президенте. Я отказался – совершенно неинтересная работа. Хотя вроде как замминистра. Решил уйти на свободу… С Лубянки меня уволили. В сорок четыре года. В сорок три генерал, а в сорок четыре безработный. Мой же недавний кадровик вышел из шестого подъезда и забрал у меня служебное удостоверение. И я поехал домой, к семье. Думать, как жить дальше. Но в истерику не впадал, я был достаточно молодым, чтобы начать новую жизнь.

Валерий Ямпольский:

– Все это было постыдно. Стыдно было за наших же коллег, которые нас знали и которых знали мы… Обычные человеческие чувства, наподобие зависти. Неистребимые. Если бы они были истребимы, мы бы сейчас жили с вами в раю. В раю, понимаете, в раю.

Виктор Валентинович Иваненко и без генеральских погон не пропал. Нашел себе применение. Без дела не остался. Трудится и по сей день. Но любимой работы лишился. И не может об этом забыть. Его мучает невостребованность. Ощущение нереализованности. И одолевает желание быть понятым. Как-то признался:

– Постоянно в самоанализе. Иногда до бессонницы.

– Человеку свойственно переживать и возвращаться к прошлому: вот если бы в тот момент я сделал так-то, поступил по-другому, все было бы иначе… Вас посещали такие мысли?

– Посещали, конечно. Особенно ночью. Когда не спишь. Но жизнь так устроена, что возврата к прошлому нет. И исправить ничего нельзя. Только можно извинения у кого-то попросить, что я и сделал… Но я вот о чем думаю. Помните образ, который Виктор Черкесов ввел: чекистский крюк спас Россию, сползавшую в пропасть. Я боюсь, что у некоторых сегодняшних сотрудников возникнет желание снова спасать Россию с помощью чекистского крюка. Не чекисты должны выступать в роли спасителей России. Общество должно этого потребовать от власти. И власть обязана выводить страну из кризиса в светлое будущее под контролем общества. Преувеличение вновь роли чекистов – ох, оно потом плохо скажется на системе.

Спустя четверть века после драматических событий 1991 года, в годовщину создания КГБ России генерал Иваненко собрал в одном из московских ресторанов товарищей и сослуживцев.

Виктор Валентинович сказал короткое слово:

– Прошло двадцать пять лет с того времени, как судьба свела нас в переломный для страны момент. Все вы тогда оказались на высоте. Достойно решали поставленные задачи, приложили немало усилий к тому, чтобы: первое – не допустить кровопролития и второе – сохранить систему, которая исключительно важна для нашего государства. Сегодня говорят о том времени, о девяностых, как о каких-то лихих годах. Но мы с вами знаем, что это было время перемен, это было время реформ. Геннадий Эдуардович Бурбулис, перефразируя известную песню, написал:

Жить без реформ, конечно, просто,

Но как в России без реформ прожить?

Вслед за Иваненко выступил генерал армии Николай Дмитриевич Ковалев, который руководил Федеральной службой безопасности, потом был избран в Государственную думу:

– Я хочу ответить, и тоже в стихах:

Товарищи, нет повести печальнее на свете,

Чем повесть о реформах в комитете.

Когда их насчитываешь на своем счету приблизительно девять, становится грустновато… Но я хочу выпить за друзей, за настоящих профессионалов. То, через что мы прошли, то, что мы испытали вместе со страной, незабываемо.