26

8 июля 2003 года

Конференц-связь с администрацией Сомерсета, на которой активно настаивал директор Центра по токсикологическому контролю штата Нью-Джерси, была запланирована на девять часов утра{154}. Это был второй разговор между риск-менеджером Сомерсета Мэри Ланд и доктором Стивеном Маркусом; первый прошел не очень удачно. В этот раз пришла очередь ее начальства принять удар.

– Понимаете, выходит, что вы ставите нас… в неудобное положение, – прогрохотал голос Маркуса из динамиков, – и поэтому я вам вчера сказал следующее… слушайте: если кто-то из ваших сотрудников намеренно поступает так с людьми в больнице, вы обязаны по закону сообщить об этом!

– Э… ладно, – ответил Корс.

– И не как о побочном действии препарата! – продолжил Маркус, начиная злиться. – Это судебное дело. И я, черт возьми, не хочу быть в этом замешанным… и попасться со спущенными штанами, как те ребята на Лонг-Айленде пару лет назад. Или в Мичигане, пять-десять лет назад, когда кто-то там творил какую-то хрень с пациентами!

Грубые выражения Маркуса, казалось, ошеломили находящихся в комнате. Прошло несколько неловких секунд, прежде чем Ланд нарушила молчание.

– Мы вас слышим, – сказала она, – и понимаем ваше беспокойство. Как я уже говорила вчера, нас мучают те же вопросы и мы тоже не знаем, как на них реагировать.

Теперь в разговор вмешался Рак:

– И у вас есть еще два подозрительных случая с гиполикемией, так?

– Э, да. Я так понимаю, Нэнси это с вами обсуждала?

Рак пообещал Нэнси Доэрти, что защитит ее, и потому, вместо того чтобы раскрывать свой источник, он ответил вопросом на вопрос:

– Вы проверяли уровень С-пептидов и инсулина у этих пациентов?

И снова наступило долгое молчание. Рак задал критичный вопрос. Тест на уровень С-пептидов должен был показать, был ли инсулин произведен организмом пациента или введен извне. Если окажется, что источник внешний, то у больницы, очевидно, серьезная проблема. Наконец Корс и Ланд одновременно ответили очень тихим голосом:

– Да.

– Ага.

– И?.. – продолжил Рак.

Тишина.

– Ну, они коррелировали между собой?

– Да, – сказала наконец Ланд, – коррелировали.

– Ну, – начал Корс, – эндокринологу, который этим занимался, показалось, что… Как минимум в одном случае… Э-э… Я пытаюсь вспомнить, в каком именно, передо мной сейчас нет карт пациентов, но… э-э… Он затрудняется сказать, что могло вызвать у пациента передозировку, если не… – Корс остановился, задумавшись. – Если не внешний источник.

– Ну вот! – сказал Маркус. Врачи Корса пришли к выводу, что кто-то, вероятно, ввел пациентам большие дозы препарата. Он сам это признал. – Это… это нас и беспокоит во всей этой истории! – прогремел Маркус. – Потому что у меня есть ощущение, что эти случаи связаны!

– Ну, нам тоже так кажется, – признал Корс, – и мы разрываемся между нежеланием разводить панику в учреждении и, ну вы понимаете, обязанностью обеспечить безопасность пациентов. И… э-э… это… Это… Над этим мы сейчас размышляем.

Представители токсикологического центра на том конце молчали, ожидая, к чему приведут размышления Корса.

Наконец Корс продолжил:

– Мы пытаемся провести расследование. Чтобы собрать побольше информации, прежде чем, ну вы понимаете… кого-то судить. Часть расследования предполагает обращение к сторонним экспертам. В их роли выступаете вы. И теперь это ставит вас в неудобное положение.

– Да уж! – хмыкнул Маркус. – Понимаете, проблема в том, что в каждом отчете о подобных инцидентах спустя годы можно увидеть, что больницы серьезно тянули с тем, чтобы инициировать уголовное расследование. Понимаете, терапевты – как бы хороши они ни были – не умеют проводить судебное расследование, это известно всем. И в прошлом проблемы всегда возникали на почве того, что проходило время, и… ну вы понимаете, следы обнаружить было сложнее.

– Да, – сказал Корс. – А кто умеет проводить судебное расследование?

– Вам нужно обратиться в полицию, – выдохнул Рак. За последние пару дней он говорил это уже десятки раз.

– Да, в полицию, – добавил Маркус.

– Э-э… ну ладно, – сказал Корс.

– Я серьезно вам говорю, – сказал Маркус, – если вы не сообщите в полицию, то кто-нибудь еще умрет, а затем выяснится, что вы препятствовали расследованию… предстанете в ужасном свете!

– Ну… ладно… – хмыкнул Корс, – мы хотим защитить пациентов.

– Нет-нет, конечно… – сказал Маркус. – Очевидно, что я тоже беспокоюсь за безопасность ваших пациентов. Но еще я беспокоюсь о том, чтобы нас не прищучили и мы не выглядели потом как полные идиоты!

Корс выслушал его и прокашлялся.

– Одна из причин, по которым мы вам позвонили, – это решить, стоит ли вам сейчас приезжать, чтобы взглянуть на… э-э… наши бумаги, – сказал он. – И может быть, нам стоит подождать… возможно, сейчас нам лучше закончить разговор, чтобы мы могли созвониться с нашими юристами и… э-э… посоветоваться – описать им ситуацию и убедиться, что мы… поступаем правильно.

Маркус устало вздохнул.

– Ну, я… Конечно. Мы будем счастливы приехать и взглянуть. Моя интуиция, выработанная за годы на этой работе, и опыт участия в полицейских расследованиях подобных… случаев за последние двадцать лет подсказывают, что вам действительно стоит связаться со своими юристами – и что времени лучше не терять.

Маркус знал несколько случаев, когда сотрудники больницы отравляли пациентов. Таких убийц называли «ангелами смерти». Во всех этих случаях наблюдалась тревожная тенденция: врачи относились к ним как к объектам изучения, а администрация и юристы – как к потенциальным искам. Учреждения тянули с тем, чтобы сообщить копам. И пока они с этим тянули, люди умирали. Повторение такого сюжета он видел в Сомерсете.

– Я бы на вашем месте точно обратился в полицию и посвятил их в проблему, – сказал Маркус, – и тогда все будет в их руках. Если они решат ничего с этим не делать – это их проблемы.

– Эх, ну да, понимаю, – сказал Корс. Ему уже надоела эта лекция, и он был готов закончить разговор.

– Мы, конечно, вас услышали, – добавила Ланд.

– И департамент здравоохранения тоже должен быть в курсе! – напомнил им Рак.

– Я хочу сказать… это же явно ситуация угрозы, – сказал Маркус{155}. Он знал, что эти слова всегда действуют на руководство больницы. Ситуация угрозы – это любая ситуация, угрожающая безопасности пациента. Маркус бросил перчатку; по закону, Сомерсет обязан был сообщать о таком происшествии властям. – Там должны об этом знать.

– Хорошо, – сказала Ланд монотонным голосом, который означал, что пора заканчивать разговор.

– Что ж, мы очень благодарны за вашу помощь, – сказал Корс, – и мы… э-э… с вами свяжемся, так что… мы вам сообщим в той или иной форме.

– Надеюсь, что все же не произошло ничего недостойного, – сказал Рак, пытаясь немного разрядить обстановку и продолжить разговор, – надеюсь, что это просто чья-та ошибка или что-то вроде того.

– Согласен! – сказал Корс. – Надеюсь, кто-нибудь наконец признается: «Эй, я облажался». Я бы спал намного спокойнее.

– Ну, у вас две передозирвки дигоксином и две – инсулином, – сказал Маркус, – я сомневаюсь, что это окажется просто ошибкой.

Брюс Рак знал, что испытывает судьбу, особенно после того, что сказал доктор Маркус во время последнего звонка, но он хотел проверить, как дела у Нэнси. Он набрал номер фармацевтического отдела Сомерсета, подумав, что, если трубку возьмет Вигдор, он что-нибудь придумает. После второго сигнала прозвучал женский голос. В этот раз он не стал называть свое имя.

– Здравствуйте, – сказал Рак, – я пытаюсь связаться с Нэнси…

– Да, секундочку, она рядом.

На том конце провода прозвучало приглушенное «это тебя».

– Нэнси Доэрти, чем могу вам помочь?

– Нэнси, это Брюс.

– Э-э… привет, – быстро ответила Нэнси.

– Слушайте, – сказал Брюс, – я знаю, что вам нельзя говорить про это дело, ничего страшного…

– Угу, – ответил Нэнси.

– Нэнси, – продолжил Брюс, – я только хотел сказать, что, если они попытаются доставить вам хоть какие-нибудь неприятности…

– Ага.

– Мы с медицинским директором об этом говорили. Мы поддержим вас на все сто процентов, потому что вы всё сделали правильно.

– Окей, – сказала Нэнси.

– Они недовольны вами?

– Э-э… ну там… – Нэнси аккуратно подбирала слова. – У них много… вопросов. Которые висят в воздухе…

– Ладно.

«Много вопросов».

– Хорошо, – сказал Брюс, – но Нэнси, Нэнси…

– Да?

– Вы всё сделали правильно.

– Ну да.

– И поэтому мы с ними это обсудили.

– Окей… – Голос Нэнси звучал так, словно она с трудом сохраняла спокойствие.

– Потому что если, не дай Бог, Нэнси, они попробуют как-нибудь навредить вашей карьере…

– Да?

– Мы поддержим вас на двести процентов.

– Хорошо.

– Я до всего дошел сам, – сказал Брюс, – а вы… Вы просто позвонили, чтобы получить информацию.

– Да.

– Про уровень дигоксина или что-то такое.

– Хорошо, – сказала Нэнси. В ее голосе чувствовалась благодарность за то, что Рак ей помогает и продумывает легенду.

– Вы не должны оказаться виноватой.

– Ну да, – вздохнула Нэнси. Она словно едва сдерживалась, чтобы не расплакаться. – Вы не представляете, как много для меня значит услышать от вас эти слова.

Между доктором Маркусом из токсикологического контроля и администрацией Сомерсета состоялась еще одна конференц-связь. И снова Маркус объяснял руководству Сомерсета, что они обязаны сообщить об этих инцидентах штату в течение двадцати четырех часов после того, как те произошли, и что они уже нарушили свои обязательства. И опять Сомерсет ответил Маркусу, что пока они не провели полное расследование, они не собираются никому сообщать об этих происшествиях: ни Департаменту здравоохранения и социальной защиты Нью-Джерси, ни полиции{156}.

Однако второй разговор отличался от первого двумя важными аспектами. Во-первых, тоном, лишенным вежливости, который задавал в основном доктор Маркус. Он, по его словам, был «очень обеспокоен» и «фрустрирован»; позднее доктор Корс охарактеризует его манеру разговора как «грубую, агрессивную и враждебную по отношению к сотрудникам Медицинского центра Сомерсета». Директор Центра токсикологического контроля был в ярости и совершенно себя не сдерживал. Он настаивал на том, что нужно обратиться в полицию и что на кону безопасность пациентов. Он дал им двадцать четыре часа, и, если Сомерсет откажется действовать, Маркус обязан будет лично сообщить о происшествии в департамент здравоохранения. В конце он добавил: «Если это сделаю я, выглядеть это будет намного хуже».

На самом деле Маркус уже сообщил об инциденте в Сомерсете{157}. Ранее тем же днем он позвонил доктору Эдди Бресницу, штатному эпидемиологу и члену комиссии департамента здравоохранения, прервав его встречу. Маркус вспоминал{158}, что рассказал доктору Бресницу о «пациентах, чьему здоровью мог быть нанесен вред в связи с преступной деятельностью». Затем Маркус написал электронное письмо Эми Торнтон, члену комисии по здоровью, где упомянул и «четыре не самых приятных клинических инцидента» в стенах больницы{159}, и нежелание медицинского центра о них сообщать до окончания их собственного тщательного расследования{160}.

Второе важное отличие этого разговора выяснилось на двадцатой минуте, когда Маркус сообщил администрации Медицинского центра Сомерсета, что все их разговоры были записаны.

Спустя несколько часов{161} Мэри Ланд связалась с департаментом здравоохранения и сообщила о четырех происшествиях с пациентами, о передозировках Гэлла и Хэн дигоксином, а остальных – инсулином{162}. В отчете, отправленном по факсу и электронной почте, описывались шаги, предпринятые в связи с происшествиями к этому моменту.

В Сомерсете проверили отзывы производителя и возможные побочные эффекты препаратов. Удостоверились, что капельницы и мониторы работают правильно. Чтобы исключить вероятность лабораторной ошибки, они заново сделали все анализы. Других версий практически не оставалось. В качестве меры предосторожности Сомерсет ужесточил контроль за дигоксином, как сделал до этого с инсулином, заставив медработников лично быть ответственными за эти часто используемые препараты; если кто-то использует лекарства во вред пациентам, меньшее, что они могут предпринять, – сделать эти препараты менее доступными.

Самым вероятным сценарием, который объяснял бы все эти инциденты, была человеческая халатность – ошибка в выдаче препаратов возможна в больнице точно так же, как и любая другая ошибка в любом другом месте. Доказательства того, что эти смерти – результат халатности, должны были отразиться в бумагах. Администрация Сомерсета заверила департамент здравоохранения, что они уже просматривают все системы документации. В медицинском центре использовали две большие компьютеризованные системы документации: «Пайксис МедСтейшен – 2000» для выдачи препаратов, и «Сёрнер», который объединял в базу данных карты пациентов. К тому моменту проверка не выявила никаких ошибок.

Что было возможно помимо этого? Нечто необычное и гораздо более страшное, чем ошибка. «Проводится проверка персонала, – сообщалось в письме Ланд, адресованном департаменту здравоохранения, от 10 июля. – Независимые специалисты опрашивают определенных сотрудников»{163}.

Четырнадцатого июля юрист Рэймонд Д. Флеминг из адвокатской фирмы «Сакс, Мэйтлин, Флеминг, Грин, Маротт и Маллен» приехал в Медицинский центр Сомерсета. Флемингу вкратце описала ситуацию Мэри Ланд, а затем ему предоставили комнату для встречи с Чарльзом Калленом{164}.

Чарли зашел в кабинет и увидел Флеминга, сидящего за столом для переговоров в характерном темном костюме с ярким галстуком, которые отличали корпоративных юристов от руководства. Чарли понимал, что речь, вероятно, пойдет о недавних смертях в отделении; он уже множество раз оказывался в подобных ситуациях. Он был готов к вопросам.

Рэй Флеминг, видимо, уже кое-что о нем знал. Он знал, что Чарли работал в Сомерсете меньше года и что много раз уходил с работы в других больницах. В представлении Чарли это значило, что этот человек видел его заявку для приема на работу. Чарли указал там неправильные даты. Возможно, юрист знал и это. Может, это важно, а может, и нет. Чарли не думал, что это имело значение. Раньше никогда не имело.

Флеминг также был в курсе ситуации с преподобным Гэллом. В этом, кажется, и была суть встречи. К примеру, он знал, что Каллен не ухаживал за Гэллом в ту ночь, когда священник скончался, но работал с ним ранее и был знаком с историей болезни Гэлла. Флеминг знал эту историю, знал проблемы, с которыми Гэлл поступил, хронологию его болезни и восстановления, а также о передозировке дигоксина, которая предшествовала остановке сердца. Он также знал, что Чарли был приставлен к преподобному Гэллу на три ночи, с 15 по 17 июня.

Чарли заказал дигоксин для Гэлла в первую ночь, 15-го числа. Затем отменил заказ. Это было записано в «Пайксисе». Чарли также работал в ночь, когда Гэлл умер. В эту ночь Чарли снова сделал заказ дигоксина и снова отменил. Это была одна из двух отмен в ту ночь.

Обе отмены не тянули на ошибки: если Чарли вбил неправильный код или нажал не ту кнопку, пока заказывал препарат, по логике, он должен был бы затем вбить правильный. Однако заказы в «Пайксисе» фиксировались вместе со временем, и после этих отмен не последовало никаких новых заказов. Судя по всему, Чарли потратил время на то, чтобы ввести свое имя, имя пациента и специальный номер заказа на клавиатуре «Пайксиса», подтвердить заказ, а затем, когда ящик открылся, решил, что ему ничего не нужно, и отменил заказ. Это был странный и неправдоподобный сценарий, но Каллен, похоже, последовал ему несколько раз за ночь.

В распоряжении Флеминга был еще один любопытный факт. Он проверил хранилище и обнаружил, что несколько пузырьков «дига» пропали в прошлом месяце. Флеминг, насколько Чарли мог судить, не выстраивал эти факты в единую картину, не обвинял Чарли, не угрожал ему и не предлагал уволиться, как это бывало раньше. Чарли готов был признать, что интервью оказалось любопытным и стало еще необычнее, когда Флеминг задал ему вопрос: известно ли Чарли о том, что, когда он заказывает препарат, а затем отменяет заказ, отмена фиксируется в памяти компьютера «Пайксиса»?

«Да», – ответил ему Чарли. Если раньше это было ему неизвестно, то теперь он отчетливо понял.