Интермедии к спектаклю по трагедии У. Шекспира «ГАМЛЕТ»

Разговор о приезде актеров

Розенкранц. …и они едут сюда, предложить вам свои услуги!

Гамлет. Актеры? Я люблю актеров. Герой, который изображает из себя короля, мне гораздо приятнее, чем король, изображающий из себя героя. Умный шут, играющий маленькую роль на сцене, не лучше ли глупого шута, играющего большую роль при дворе? Первый любовник в театре остается первым любовником до конца представления, даже если между одним актом и другим проходит десять лет. Первый любовник в жизни часто становится вторым и даже четвертым и пятым любовником, хотя бы между одним актом и другим прошло десять лет. А что это за актеры?

Розенкранц. Те самые, которые вам так нравились. Здешняя городская труппа.

Гамлет. Как это случилось, что они странствуют? Ведь давать представления в одном месте выгоднее и для славы и для кармана.

Розенкранц. Мне кажется, что это происходит от последних новшеств: раньше зритель приезжал в театр, теперь театр приезжает к зрителю.

Гамлет. Что же, они так же популярны, как в то время, когда я был в городе? Их представления посещаются так же охотно?

Розенкранц. О нет, принц, — много хуже.

Гамлет. Почему? Разве у них изменился репертуар?

Розенкранц. Нет, у них изменилась публика.

Гамлет. Что же, разве новая публика перестала понимать старых авторов?

Розенкранц. Нет, старые авторы перестали понимать новую публику.

Гамлет. Но разве в театре нет новых авторов?

Розенкранц. Есть.

Гамлет. Почему же они не пишут новых пьес?

Розенкранц. Потому что они предпочитают переделывать старые.

Гамлет. Чем вы это объясняете?

Розенкранц. Многие из них, вероятно, смущены проблемой творческого метода, споры о которой не прекращаются в Дании.

Гамлет. Споры о чем?

Розенкранц. О том, что является столбовой дорогой нашей датской литературы. Живой или неживой человек.

Гамлет. К какому же выводу пришли авторы?

Розенкранц. Они решили, что в настоящее время писать о живом человеке — это мертвое дело. Следовательно, нужно писать о неживом человеке, то есть о мертвом. О мертвом же принято либо хорошо говорить, либо не говорить ничего. А так как о том мертвом человеке, о котором они хотели говорить, ничего хорошего сказать нельзя, они и решили пока не говорить ничего.

Гамлет. Но есть все-таки новые пьесы, которые нравятся зрителям?

Розенкранц. Есть.

Гамлет. Почему же их не играют?

Розенкранц. Потому что они не нравятся критикам.

Гамлет. О каких критиках вы говорите?

Розенкранц. О тех, которые играют главную роль во время антракта.

Гамлет. И что же, они играют ее хорошо?

Розенкранц. Нет. Они играют свою роль под суфлера, в то время как вся публика уже знает эту роль наизусть.

Гамлет. Что же говорят критики?

Розенкранц. Они говорят всегда одно и то же.

Гамлет. Что же именно?

Розенкранц. Когда они видят героическую пьесу, они говорят, что этого еще недостаточно, а когда они видят сатирическую пьесу, они говорят, что это уже чересчур.

Гамлет. Но ведь в таком случае у авторов есть простой выход из положения.

Розенкранц. Какой?

Гамлет. Они должны Делать наоборот: в сатирической пьесе говорить недостаточно, а в героической — чересчур.

Розенкранц. Вы совершенно правы, многие этим и занимаются.

Гамлет. Что же говорит критика?

Розенкранц. Она говорит, что этого еще чересчур недостаточно. А вот и актеры!

Сцена могильщиков (Отрывок)

Кладбище. Ночь. Один из могильщиков спит, прикрывшись рогожей. Другой входит с бутылкой.

Первый шут. Ну, дело в шляпе. Я бутылочку раздобыл, теперь… (Откидывает край рогожи.) Что такое? Ноги. А когда я уходил, здесь была голова. Правильно, значит, говорят, что земля вертится. Придется подождать, пока земля еще один круг сделает и голова опять будет здесь. (Садится.) Впрочем, в конце концов, я думаю, можно поговорить и с ногами. С ногами, по-моему, даже лучше, чем с головой, потому что ноги важнее. О чем человек в критический момент просит? Он говорит: «Давай бог ноги». Значит, ноги важней. Опять же в критический момент душа куда уходит? В пятки. Значит, вместилище души — ноги. Или, скажем, какой-нибудь король. Как ему кланяются? В голову или в ноги? В ноги. Значит, ноги важнее. Или, например, Магдалина Христу ноги мыла, а голову она ему никогда не мыла. Опять, значит, ноги важней. А теперь разберемся в голове. В критический момент что человек прежде всего теряет? Голову. Встретит, например, какую-нибудь пастушку и сейчас же потеряет голову. А ноги небось он из-за нее не потеряет. Поэтому с ногами можно гораздо лучше договориться, чем с глупой головой. Господа ноги, вы хочете пить? Нет? Ну я сам выпью. (Пьет. Заметив, что второй шут проснулся, прячет бутылку и начинает смотреть в небо).

Второй шут. Ты чего сидишь? О чем это ты думаешь? Отчего ты не роешь?

Первый шут. Рыть иль не рыть — вот в чем вопрос.

Второй шут. Какой же это вопрос? Раз начальство приказало рыть, значит, ты и будешь рыть.

Первый шут. Разве я отказываюсь рыть? Рыть я буду. Я хочу только сначала немного посомневаться. Кто мне может запретить сомневаться?

Второй шут. Начальство может.

Первый шут. Запретить?

Второй шут. Запретить.

Первый шут. Сомневаться?

Второй шут. Сомневаться.

Первый шут. Сомневаюсь.

Второй шут. И досомневаешься. Нашему брату надо работать. А чем человек больше сомневается, тем он меньше работает.

Первый шут. Чем человек больше сомневается, тем он меньше работает? Сомневаюсь. Я вот, например, всегда работаю и сомневаюсь. Параллельно. Я очень люблю сомневаться.

Второй шут. Почему?

Первый шут. Такой уж у меня характер. Я энтузиаст сомнения.

Второй шут. А в чем же ты сомневаешься?

Первый шут. Вот я, например, последнее время сомневаюсь, стоит мне сомневаться или не стоит.

Второй шут. По-моему, не стоит.

Первый шут. Сомневаюсь.

Второй шут. Ну, нечего тебе прогуливать. Рой.

Первый шут. Вот ты говоришь — рой. А хорошая это работа — всю жизнь рой да рой? Вот в чем вопрос.

Второй шут. Я считаю, что это самое разлюбезное дело. Сам посуди: наш брат бедняк всю жизнь работает на других. Скажем, каменщик строит дом, а живут в нем другие. Ему обидно. А мы роем могилу, а лежат в ней другие. Нам приятно.

Первый шут. Сомневаюсь. Приятно, да не всегда. Скажем, начальству могилу рыть — это действительно очень приятно. И как-то работать хочется, какое-то вдохновение появляется, кажется, всю бы жизнь рыл и рыл. А если какому-нибудь бездомному бродяге или студенту, то такому могилу рыть — прямо руки опускаются. Ему бы, мерзавцу, жить надо, а вместо этого рой для него могилу. Вот и сейчас. Для кого мы роем могилу? Для самоутопленницы. А можно такую хоронить по христианскому обычаю? Сомневаюсь.

Второй шут. А я вот не сомневаюсь, что за твои сомнения тебе скоро по шапке дадут. Раз начальство решило, что это христианская смерть, значит, и христианская.

Первый шут. Сомневаюсь. Если бы ее утопил какой-нибудь пьяный матрос или подгулявший придворный, это была бы христианская смерть, а если она утопилась самостийно — какая же это христианская смерть? Это поступок прямо антигосударственный. Это даже, можно сказать, форменное воровство.

Второй шут. Почему воровство?

Первый шут. Ежели человек убивает себя сам, значит, его никто другой не может убить. Даже власть. Он, значит, обворовывает в некотором роде государство. Как же можно после этого хоронить ее по христианскому закону на общем кладбище? Вот в чем вопрос.

Второй шут. Христианский закон написан для утопленников простого происхождения, а дворянам закон не писан. Копай.

Первый шут. Копать — это ерунда, а вот когда ее будут закапывать, угодно это будет богу или не угодно?

Второй шут. Говорят теперь, что и бога-то никакого нет.

Первый шут. Кого нет?

Второй шут. Бога.

Первый шут. Бога нет?

Второй шут. Да.

Первый шут. Сомневаюсь.

Второй шут. Я вот тоже думаю, что он есть.

Первый шут. Кто есть?

Второй шут. Бог.

Первый шут. Бог есть?

Второй шут. Да.

Первый шут. Сомневаюсь.

Второй шут. Как же так?

Первый шут. А так. Есть бог или нет — это одному богу известно. Пока он сам к нам не явится и не скажет, что его нет, до тех пор я буду сомневаться.

Второй шут. В чем сомневаться?

Первый шут. В том, что он есть.

Второй шут. Раз ты сомневаешься в том, что он есть, значит, по-твоему, его нет?

Первый шут. Ясно, что нет.

Второй шут. Как это нет? Куда же он девался?

Первый шут. Куда девался. Бог — он всемогущий, куда захотел, туда и девался.

Второй шут. Это верно, конечно. Давай по этому случаю выпьем за христианскую веру.

Первый шут. Пожалуйста.

Второй шут. Тогда сходи в трактир за косушкой.

Первый шут. Пожалуйста. (Не двигается с места).

Второй шут. Чего же ты дожидаешься? Почему ты стоишь?

Первый шут. Пить или не пить — вот в чем вопрос.

Второй шут. Какой же тут вопрос? Ясно, что пить.

Первый шут. Разве я отказываюсь пить? Пить я буду. Я только хочу сначала немного посомневаться.

Второй шут. Если дело идет о выпивке, в чем же тут сомневаться?

Первый шут. Как — в чем? Хватит нам одной бутылки или не хватит? Вот в чем вопрос.

Второй шут. Конечно, хватит.

Первый шут. Хватит?

Второй шут. Да.

Первый шут. Одной бутылки?

Второй шут. Одной бутылки.

Первый шут. Сомневаюсь. (Уходит).

Входят Гамлет и Горацио.

Второй шут (поет).

Я прежде молод был и смел,

Была иная стать.

Жениться так я захотел,

Что и не рассказать…

Гамлет. Неужели этот молодец не чувствует, чем он занят, что поет, роя могилу?

Горацио. Привычка превратила для него это занятие в самое простое дело.

Гамлет. Так всегда: рука, которая мало трудится, всего чувствительнее.

Могильщик выбрасывает череп.

У этого черепа был язык, и он мог петь когда-то. А этот мужик швыряет его оземь, словно это челюсть Каина, совершившего первое убийство. Может быть, это башка какого-нибудь политика, которую этот осел теперь перехитрил…

И т. д. по тексту до слов Гамлета.

Гамлет. Я поговорю с этим малым. — Для кого ты роешь эту могилу?

Второй шут. Для себя.

Гамлет. Разве ты собираешься умирать?

Второй шут. Наоборот, я собираюсь жить.

Гамлет. Если ты собираешься жить, тебе не нужна могила. Могила нужна тем, кто умер.

Второй шут. Если бы я умер, я не мог бы ее рыть. Я ее рою для себя, а лежать в ней будут другие.

Гамлет. Если лежать в ней будут другие, значит, ты роешь ее не для себя.

Второй шут. Нет, для себя. Я ее рою не для того, кто в ней будет лежать, а для того, чтобы мне за нее заплатили. Значит, я ее рою для себя, а не для других.

Гамлет. Кто же в ней будет лежать?

Второй шут. Тот, кого в нее положат.

Гамлет. Кто же этот человек?

Второй шут. Это не человек.

Гамлет. А кто же?

Второй шут. Бездыханное тело.

Гамлет. Но ведь при жизни это бездыханное тело было человеком.

Второй шут. Нет, сударь…