«Тайная миссия»

Особое место в криминальном мире по-прежнему занимает каста, или, как они сами любят называть себя, «масть» воров в законе. Еще в недалеком прошлом эта часть криминального общества жила по своим неписаным правилам. Вору в законе запрещалось иметь личную собственность, семью, иные материальные блага. Он должен был жить только для криминального сообщества, братства, как они любят выражаться, их интересами, то есть той жизнью, которую он сам выбрал в свое время.

Но время шло. И одним из первых, кто в открытую заявил о несогласии с прежними традициями, понятиями и законами, был Виктор Никифоров, известный в криминальном мире под кличкой Калина. Он первым заявил: что я, дурак, сидеть за чердак? Вероятно, слово «чердак» означало символ прошлого криминального мира, где проходили воровские тусовки, или малины.

Сейчас, конечно, ситуация резко изменилась. Те лица, которые относятся к ворам в законе, в основном живут по иным законам, иным меркам. Прежде всего это выражается в том, что они стали бизнесменами. Теперь у них есть квартиры, коттеджи в ближнем Подмосковье, а также виллы за границей, парк «Мерседесов» и джипов. Многие из них имеют семьи. Большинство их жен — гражданские.

За свою адвокатскую карьеру мне довелось работать с несколькими ворами в законе, точнее, защищать их интересы на следствии и в суде. Все они, конечно, очень разные люди.

Вора в законе звали Георгий. Как-то ко мне подошел коллега-адвокат и предложил быть четвертым адвокатом у этого «законника». Я еще удивился: почему четвертый, для усиления? Нет, ответил мой коллега. Дело в том, что наш подзащитный обвиняется в нарушении ряда серьезных статей Уголовного кодекса, среди которых — и похищение человека, и вымогательство, и бандитизм, незаконное ношение оружия, сопротивление работникам милиции при задержании, еще пара статей. Поэтому к суду необходимо распределить между адвокатами работу постатейно, иными словами, каждый защитник берет по две статьи и в судебном заседании работает только с ними.

Действительно, это было, на мой взгляд, разумное предложение — распределить обязанности по столь серьезному обвинению. Ведь достаточно заглянуть в УК и увидеть, что максимальный срок наказания, который ему грозил, — от 15 до 20 лет. Естественно, человек, обеспокоенный своей судьбой, сделает все от него зависящее, чтобы получить срок поменьше или часть статей просто «отбить».

Я знал, что существует, к сожалению, у правоохранительных органов определенная практика, когда на подозреваемого вешают как можно больше статей. Следователи объясняют это тем, что, мол, суд все равно частично статьи отведет, — лучше больше, чем меньше, говорят они, ссылаясь на то, что за больше их не ругают, а за меньше — могут быть неприятности. Поэтому, когда мы узнавали о большом числе предъявленных статей, это не означало, что все статьи УК в итоге будут работать и будут отражены в приговоре суда. Большую часть из них адвокатам удавалось отмести, нейтрализовать.

Через пару дней мы с моим коллегой пошли в следственный изолятор знакомиться с законником. Вор в законе Георгий был уроженцем Грузии. Ему было тридцать два года. Высокого роста, с темными волосами немного в рыжину, голубые глаза. Парень был достаточно крепкий, очень симпатичный.

Георгий был одет в дорогой спортивный костюм и дорогие кроссовки. Все это говорило о том, что он и в следственном изоляторе принадлежал к элите криминального мира.

В первый день знакомства мы разговаривали на общие темы, можно сказать, ни о чем, начиная погодой и заканчивая тем, что творится в Москве. Потом Георгий попросил меня прийти на следующий день, но уже без моего коллеги, поговорить один на один для более близкого знакомства перед судом. В ближайшее время нам предстояло ознакомиться с обвинительным заключением по результатам следствия, так как оно должно было через несколько дней закончиться, и мы должны были избрать тактику защиты, согласовать с подзащитным позицию, которой следовало придерживаться в суде.

Но поскольку мы еще не распределили между адвокатами, кто какие статьи берет, вероятно, Георгий хотел с каждым из нас поговорить и присмотреться к возможностям каждого, какие кому статьи можно поручить.

На следующий день в назначенное время я был в следственном изоляторе. Георгий приветливо поздоровался со мной, сел, и мы начали разговор. Мы определились следующим образом. Каждый адвокат берет одну тяжелую статью и в качестве довеска одну менее сложную. Мне достались, по инициативе Георгия, обе статьи не очень сложные — статья о незаконном ношении оружия и о сопротивлении работникам милиции.

Мы стали разговаривать. Вскоре я выяснил, что жертвой Георгия был также уроженец Грузии, который занимал высокий пост в прежнем правительстве Гамсахурдиа, затем он перешел на высокие должности в коммерческих структурах. По словам Георгия, он обобрал практически половину Грузии, беря деньги, кредиты под различные коммерческие сделки, а потом просто-напросто «кидал» всех.

Забегая вперед, скажу, что потом через правоохранительные органы удалось выяснить, что на самом деле на потерпевшего «наезжало» несколько грузинских бригад во главе с другими ворами в законе, которых, в свою очередь, нанимали кредиторы, кому потерпевший был должен крупные суммы денег. Не знаю, что произошло, но, когда Георгий со своими людьми «наехал» на потерпевшего, маховик правосудия закрутился.

Потерпевший тут же поехал в РУОП, написал заявление, дал показания. Георгий и его люди были арестованы.

Таким образом, мне отводилась роль далеко не первой скрипки в будущем уголовном процессе, как я думал тогда. Однако последующие события стали складываться очень странным образом. Георгий стал просить меня чаще приходить к нему, практически через день. Мне это было непонятно. Ведь я был далеко не ведущим адвокатом, и статьи, которыми я занимался, особой погоды ему не делали.

При встречах Георгий старался изучить меня, постоянно расспрашивал. Кроме этого, он рассказывал мне о разных случаях из своей жизни и спрашивал мое мнение. Я понимал, что это была какая-то примерка, моя подготовка к непонятной пока для меня миссии.

Наконец, совершенно неожиданным был для меня его вопрос, каковы мои взаимоотношения с коллегами-адвокатами, которые участвуют в его деле. Я был ошарашен.

— В каком смысле? — переспросил я. — Нормальные отношения.

Тогда он сказал:

— А как с точки зрения нераспространения информации?

— Что ты имеешь в виду?

— Не делитесь ли вы информацией со своими коллегами?

— В отношении дела я обязан делиться, — объяснил я. — А в отношении наших с тобой разговоров — я не вижу причин для того, чтобы я пересказывал их кому-то, поскольку они не имеют никакого значения для будущего уголовного процесса.

Но Георгий не унимался. Он спросил, не могу ли я выполнить одно поручение личного характера. Я пожал плечами и ответил:

— Это смотря какое поручение. Если оно не очень опасное… — Конечно, я пошутил, но мне было немного странно, что за поручение может быть мне дано и к чему такая длительная подготовка и проверка со стороны клиента.

Георгий сказал:

— Дело в том, что мне нужно передать записку одному человеку, вернее, одной женщине. Но сделать это так, чтобы никто из адвокатов, ваших коллег, не узнал об этом.

— В этом нет никакой проблемы, — сказал я. — Этим никто интересоваться не будет.

— Напрасно вы так думаете! — перебил меня Георгий.

— Хорошо, — кивнул я, — это можно сделать. Но как я найду эту женщину?

— Сейчас я все вам дам. — И Георгий тут же сел писать записку. Писал ее он минут сорок. Потом он сделал так, как обычно делают в следственных изоляторах и тюрьмах: скатал записку в тоненькую трубочку, напоминающую сигарету, потом взял целлофановый пакетик, принесенный им, тщательно запечатал его с помощью зажигалки. Таким образом, получилось что-то вроде сигареты в футлярчике. В тюрьмах это называют «малявой». Сверху был написан телефон и имя. Я прочел — Майя.

— Вот по этому телефону вы позвоните, — сказал Георгий, — скажете, что вы от меня, и она с вами встретится. Передайте ей, пожалуйста, записку. Но еще раз прошу, чтобы вы об этом никому не говорили.

— Да нет, конечно! — заверил я Георгия. — Не понимаю, кому до этого дело есть!

Получив записку, я вышел из следственного изолятора. Для меня было очень странным, почему Георгий передал эту записку мне и почему потребовал, чтобы я скрывал от других такое поручение. Это было очень непонятно.

В этот же вечер я набрал номер телефона Майи. На другом конце провода сняли трубку. Женский голос с явным грузинским акцентом ответил:

— Алло!

— Мне, пожалуйста, Майю, — попросил я.

— Я слушаю.

Я коротко сообщил, что я адвокат, звоню от Георгия.

Майя очень обрадовалась.

— Как мне с вами встретиться? — спросила она тут же.

— Это проще простого, — ответил я. — Только давайте сделаем это завтра…

— Нет, сегодня! Пожалуйста! Я приеду, куда вы скажете!

Мне стало жаль ее.

Мы назначили место встречи, и я выехал. Всю дорогу я ругал себя: выдался свободный вечер, который можно провести в семье, отдохнуть, а тут опять срывайся с места и выполняй поручения. Вот уж действительно — инициатива наказуема! Наказал сам себя — позвонил бы завтра утром, и встреча была бы совершенно обычной, в рамках рабочего графика. Но теперь отступать было некуда…

Встреча состоялась через несколько минут на Калининском проспекте. Я ждал Майю в одном из уютных кафе. Вскоре она появилась. Это была женщина лет двадцати пяти — двадцати восьми, высокая, темноволосая грузинка, симпатичная. Она подошла ко мне и поздоровалась, назвав меня по имени-отчеству.

— Да, это я, — кивнул я головой.

Майя стала внимательно вглядываться в мое лицо, как бы изучая его. Не зная, с чего начать разговор, я быстро вытащил записку и протянул ей, как в шпионских фильмах, прикрыв ее ладонью руки. Майя взяла записку и быстро положила ее в карман. Я, как заправский разведчик, быстро оглянулся по сторонам — не видит ли кто. Майя даже улыбнулась, вероятно, от комичности ситуации.

— Ну как он там? — спросила она.

— Ничего, держится неплохо.

— Наконец-то вы вошли в дело! — сказала Майя. — Я так долго этого ждала!

Я опешил от неожиданности такого заявления. Чего она так долго ждала? Почему именно я должен был войти в дело? Я, адвокат, не являющийся ведущим в этом уголовном деле, а так, стоящий где-то сбоку… Почему делается ставка именно на меня?

— А когда вы в следующий раз к нему пойдете? — продолжала тем временем Майя.

— Когда вы напишете ответ, — сказал я. И мы условились, что встретимся завтра в два часа у следственного изолятора. Она сама вызвалась туда подъехать.

Я сел в машину и направился к дому. Всю дорогу меня не покидала мысль о том, почему мне отводится такая роль в этом деле? Я не связан с будущим судебным процессом серьезно. И почему я не должен говорить об этой встрече своим коллегам? Кто такая Майя?

Наконец, я решил, что завтра я постараюсь выяснить свое положение в этом деле.

На следующий день ровно в два часа дня мы встретились с Майей возле следственного изолятора. Майя была одета в дорогую норковую шубу. Она приехала на иномарке. Она быстро протянула мне сложенную и запечатанную записку, но на сей раз не в форме трубочки, а конвертиком, заклеенным скотчем, сверху было написано «Георгию, лично».

— Сколько вы будете у него находиться? — спросила она.

Я пожал плечами.

— Я подожду вас — хочу сразу же получить ответ.

Я сказал, что, кроме Георгия, я должен встретиться сегодня с другими клиентами, что меня не будет примерно три часа.

— Ничего, я подожду. Впрочем, я пока к подруге заеду, — уточнила Майя, — а часа через два вернусь и буду ждать вас.

Через несколько минут я встретился с Георгием. Я протянул ему записку. Он тут же распечатал ее и стал жадно вчитываться в написанное. Затем он еще раз перечитал записку и положил ее в карман, взглянув на меня вопросительно.

Тут я решил, что настало время задать ему те вопросы, которые меня мучили.

— Послушайте, Георгий, — начал я издалека, даже перейдя на «вы», — складывается немного странное впечатление. Я хотел бы уяснить кое-что для себя, если это возможно…

— А в чем проблема? — удивленно посмотрел на меня Георгий.

— Проблема в том, что моя миссия очень странная. Почему я должен скрывать от своих коллег встречи с вашей Майей, почему между нами какие-то недомолвки и загадки? Если у вас нет ничего такого уж секретного, я хотел бы, чтобы вы мне это разъяснили.

Георгий улыбнулся. Но мне было далеко не весело, тем более с такой клиентурой, в таких условиях. Тут не до смеха, всякие ситуации могут быть… Это я знал неплохо из собственного опыта.

— Да нет, ничего особенного тут нет, — сказал Георгий.

— Да как же нет, если я чуть ли не секретную миссию выполняю!

— Нет, просто дело в том… Я хочу вам сказать вот что: вы — единственное доверенное лицо между мной и Майей.

— А Майя — ваша жена? — спросил я.

— Это моя будущая жена. Дело в том, что сейчас я женат. Но со своей прежней женой практически уже не живу долгое время. А Майя — это та женщина, с которой я был последнее время. И если все удастся, — он посмотрел на потолок кабинета, — то я первым делом, как только выйду на свободу, сразу женюсь на Майе. Но ситуация складывается так, что, к сожалению, по всем нашим обычаям и законам, я не имею права — «масть» обязывает, — уточнил он, — официально с ней сейчас контактировать. Поэтому мы и привлекли именно вас к осуществлению этой связи.

— Значит, я выполняю роль почтальона?

— Нет, почему же! Наоборот. Вы будете участвовать в процессе. Поймите меня правильно, Майя для меня — как глоток воздуха в этой клетке, в этом каменном мешке. Я поэтому очень прошу вас не отказываться от той миссии, которую вы выполняете! Вам же это ничего не стоит! В конце концов, мы вам за это будем платить. Давайте я буду платить вам сам, деньги у меня есть.

Я прекрасно понимал, на что намекал Георгий. Существует так называемый тюремный воровской «общак», который обычно хранили воры в законе. Действительно, Георгий тут же достал из одного потайного места несколько стодолларовых банкнот и протянул их мне.

— Нет, ничего мне не надо! — замотал я головой. — За письма деньги брать — за кого вы меня принимаете!

— Нет, возьмите, я вас очень прошу! — начал настаивать Георгий.

— Я деньги брать не буду. Если нужно — пожалуйста, я готов дальше выполнять эту работу. Просто мне многое было непонятно, а теперь вы все объяснили.

— Извините, пожалуйста, — сказал Георгий, — если что-то не так, если мы вас чем-то обидели…

— Нет, все в порядке, — сказал я, улыбнувшись.

Тут Георгий убрал деньги и неожиданно решил уточнить:

— У нас очень строгие обычаи, почти как в Италии. — Он усмехнулся. — Консервативное отношение к браку в грузинских семьях. Хотя я не живу с женой, но она числится моей законной супругой. Кроме этого, у нее есть родители, сестра, которые тоже наблюдают за этой ситуацией. Поэтому мы вас и не стали представлять семье как моего адвоката, тогда как другие адвокаты, ваши коллеги по моему делу, с моей семьей контактируют.

Теперь мне было ясно, что я предназначен для тайной, секретной миссии, для связи с Майей.

Георгий написал ответ, запечатал и протянул мне записку.

Вскоре я покинул следственный изолятор и вышел на улицу. Но Майи пока не было. Минут пятнадцать я стоял и высматривал ее машину. Наконец она подъехала, мигая мне фарами.

Я сел в машину и протянул ей записку. Она развернула ее. Я бросил взгляд на листок. Написано на грузинском языке. Я улыбнулся — зачем нужно было запечатывать так тщательно этот листок, зачем такая конспирация?

Майя прочла несколько строк, потом сунула листок в карман шубы, посмотрела на меня и улыбнулась.

— Знаете, что я хочу вам сказать? — произнесла она.

— Нет, не знаю.

— Давайте пообедаем с вами сегодня в каком-нибудь ресторане! Я бы хотела с вами поближе познакомиться…

Я пожал плечами. Было около пяти часов вечера, и я пропустил время обеда.

— Давайте, — сказал я. — А где?

— Я знаю недалеко уютный ресторан, с латиноамериканской кухней. Там и поговорим.

Вскоре мы уже сидели за столиком этого ресторана. Майя снова начала расспрашивать меня, как там Георгий, как он вошел, как сидел, что говорил. Я не спеша все ей рассказал. Потом она стала расспрашивать про меня — откуда я, чем занимался, какие дела вел. Наконец я решил, что настало время моих вопросов.

— Извините, — обратился я к Майе, — конечно, это не мое дело, но если уж мы с вами сегодня близко знакомимся, как вы сами сказали, то мне бы хотелось прояснить свое странное положение…

— Да, Георгий пишет об этом, — Майя кивнула головой. — Дело в том, что, как он вам, наверное, уже объяснил, у него другая семья. А мы с ним друг друга любим, и очень сильно.

— Об этом нетрудно догадаться, — улыбнулся я.

— Поэтому вы — наше единственное связующее звено. Другого варианта связи со мной у него нет. И, я надеюсь, вы нас не бросите…

— Нет, конечно, до суда я дотяну….

Тут я решил спросить ее:

— А вы что, в Грузии жили?

— В Абхазии, — поправила Майя.

Майя начала рассказывать свою историю. Оказывается, несколько лет назад она жила в Сухуми, столице Абхазской Республики, входившей в недалеком прошлом в состав Грузии. Отец Майи был видным государственным деятелем, министром, и она жила в полном достатке. Затем она познакомилась со своим будущим мужем. Его звали Давид. Он был сыном очень известного грузинского скульптора. Часто Давид и его отец приезжали отдыхать в Абхазию и останавливались в их особняке.

— Не знаю, как получилось, но мне понравился Давид, я — ему, и мы вскоре поженились. Свадьба была шикарная — сначала в Абхазии, а затем она переместилась в Тбилиси. Жили мы нормально. Затем началась война между Грузией и Абхазией…

Семья Майи была вынуждена покинуть Сухуми, бросить все — имущество, дом — и переехать в Тбилиси. Естественно, отец потерял работу и положение. В Тбилиси жизнь не сложилась. Они затерялись в большом потоке беженцев-грузин из Абхазии, который переполнил город. К тому же Грузия в это время испытывала большие экономические трудности, жить там было нелегко. Проблемы с электроэнергией, с продовольствием, бедность… Политические интриги сопровождали борьбу за власть. Начался разгул преступности. Все это заставило семью Майи покинуть пределы Грузии, и они переехали в Москву.

В Москве, куда она с мужем переехала, жизнь тоже не сложилась. Тут существует своя грузинская диаспора, и, конечно, все знают друг друга. Но Давид имел очень специфический характер, он был высокомерным и непросто сходился с людьми, часто восстанавливал их против себя.

Прожив в Москве некоторое время на съемных квартирах, Давид пришел к выводу, что ему в России делать нечего, и стал готовиться к эмиграции. Сначала это была Канада, потом через каких-то знакомых он решил поехать в Англию и стал настаивать, чтобы Майя ехала с ним. Но у нее тут оставалась семья, младшая сестра и младший брат, родители, которые нуждались в ней. И Майя ехать отказалась.

Стали возникать скандалы. Давид даже поколачивал ее. Наконец решили, что Давид поедет в Англию на некоторое время, а потом пришлет вызов ей, и она последует за ним.

— После того как Давид уехал, мне стало очень одиноко, — рассказывала Майя. — Я сидела в квартире целыми днями и уже начала чувствовать, что постепенно схожу с ума. Но у меня были подруги в Москве, и я стала часто ездить к ним в гости. И однажды, на одной из таких встреч, я увидела Георгия, а Георгий — меня… — Майя сделала паузу. — Затем мы стали с ним разговаривать. Как-то неожиданно выяснилось, что у нас похожие судьбы. Георгий к тому времени перестал жить с женой, а мой муж был в Англии. Мы были одинокими. Он напросился ко мне в гости. Конечно, по нашим обычаям и законам, такая встреча должна проходить не наедине, поэтому мы взяли с собой пару моих подруг.

Тут я не вытерпел и спросил ее:

— А вы знали, чем занимается Георгий?

— О том, что он вор в законе? Конечно, знала. Но я ведь не предполагала тогда, что наш роман зайдет так далеко.

Прошло время, и мы с Георгием стали жить вместе. Я поняла, что люблю его, а он — меня. Все было бы хорошо, если бы…

— Если бы не арест? — уточнил я.

— Да. Неожиданно Георгий и несколько его товарищей были задержаны. И тут началось! Я жду ребенка… — смущенно сказала Майя, посмотрев на свой живот. Я тоже бросил взгляд на него. Действительно, было видно, что она в положении. — И тут этот страшный арест! Все смешалось. Я попала в нелепую ситуацию. У меня не было никакой возможности получить весточку от Георгия. Вот тогда и родилась эта идея — привлечь вас в качестве связующего звена. Теперь вы понимаете, в чем дело?

— Да, теперь я все понял, — кивнул я.

— А как вы думаете, что ему грозит? Можно будет его спасти?

Я пожал плечами:

— Не знаю, трудно сказать. Все зависит от суда. Шансов, конечно, очень мало. Единственная возможность — это апеллировать к потерпевшему. У меня есть полная уверенность в том, что он мошенник. Нужно собрать документы, показывающие, что он всех «кидал», иными словами, занимался мошенничеством, и, может быть, это учтет суд.

— А другие адвокаты знают об этом?

— Я думаю, что знают. А что касается моих статей — сопротивление работникам милиции и незаконное хранение оружия, то у меня позиция четкая. Думаю, мне удастся убедить суд, что никакого сопротивления в здании РУОПа Георгий не оказывал, да и возможности для этого никакой не имел.

Майя посмотрела на меня с надеждой.

— Но вся беда в том, — продолжил я, — что по моим статьям Георгию грозит от силы три года. А это для него погоды не делает, как вы понимаете, по сравнению с другими статьями, где сроки от пятнадцати до двадцати лет…

— Да, — Майя тяжело вздохнула. — Но, может быть, как-то все же удастся что-то сделать? Все же такая сильная команда адвокатов…

— Да, команда действительно сильная, — подтвердил я. — Ведущие адвокаты Москвы! Они как раз специализируются на таких серьезных статьях. Но все зависит от суда и от удачи, которая может выпасть нам и Георгию. В ближайшее время ожидается предъявление ему обвинения — 201-я статья.

— А что это такое? — поинтересовалась Майя.

— Это когда следствие закончено, когда приходит следователь, приносит тома дела, предъявляет окончательное обвинение и дает возможность всем нам — подзащитному и адвокатам — знакомиться с материалами дела, то есть с тем объемом, который до этого момента от нас скрывался.

— А что имеется в виду?

— Показания свидетелей, очевидцев, потерпевшего, справки по делу, иными словами, вся эта тягомотина.

— И когда это будет?

— В ближайшее время.

— А мы с вами встретимся после этой 201-й? — переспросила с надеждой Майя.

— Конечно!

Вскоре наступила 201-я. Тут начались «непонятки». Во-первых, нас, как ни странно, предупредили по телефону, хотя формально обычно засылают телефонограммы в юридические консультации. Но нам почему-то позвонил следователь и назначил день и время, когда мы должны прийти на окончательное предъявление обвинения.

Как я помню, был выбран четверг, два часа дня. Я подъехал к изолятору. Заранее зная, что все будет происходить в кабинете номер 50, я открыл дверь и удивился, увидев там множество людей. Кроме двух следователей, которые вели дело Георгия, там был сам районный прокурор, сотрудник РУОПа из знаменитого отдела, который занимался ворами в законе и крупными уголовными авторитетами, и еще грузин, который называл себя переводчиком. Но я почувствовал, что что-то тут не то. Уж больно много внимания уделяют этому переводчику и прокурор, и следователь, и руоповец — постоянно что-то говорили, советовались.

Что такое переводчик? Вспомогательное звено, человек, который выполняет технические функции. Ему говорят — он переводит. А тут все не так. Создавалось впечатление, что этот человек являлся главным в этом деле.

Я осторожно подошел к своему коллеге и прошептал ему на ухо:

— Послушай, а тебе не кажется, что переводчик какой-то странный?

Коллега кивнул головой, подтверждая, что его посетили такие же мысли.

Улучив момент, когда люди вышли покурить, а в их числе — переводчик и следователь, мы остались с Георгием практически наедине — я и мой коллега. Георгий сразу сказал нам:

— Это не переводчик. Это фээсбэшник.

— Откуда ты это знаешь? — спросили мы.

— Знаю. Он участвовал в моем первом допросе в РУОПе, когда меня задержали. А сейчас выдает себя за переводчика.

— Да, но если он фээсбэшник, — не унимался я, — что он тут делает? Какое отношение имеет ФСБ к твоему делу?

Георгий засмеялся и сказал:

— Представьте, он пытается мне, — тут Георгий взглянул на потолок, намекнув нам на то, что в кабинете может быть установлена прослушка, — доказать, что я являюсь офицером секретной службы грузинского спецназа! Может быть, вы слышали про секретный террористический отряд «Мхедриони», которым командовал Иоселиани, бывший министр обороны и одновременно вор в законе? Так вот, мои ребята якобы боевики этого подразделения.

От этой информации у меня глаза полезли на лоб. Первая мысль была — а вдруг это так и есть? Ну вот, мы влипли в политику…

Мне стало не по себе. Тайное террористическое подразделение «Мхедриони», по моим данным, после окончания гражданской войны в Грузии было расформировано, и часть его людей переместилась в разные города России, в том числе и в Москву. А что, может быть, они действительно принадлежат к этому отряду?

Мне уже казалось, что Георгий — никакой не уголовный авторитет. Слишком уж он интеллигентен, начитан. Может, он и вправду офицер того секретного подразделения?!

Не знаю, как получилось, но я тоже вышел в коридор. Тут-то я и поймал на себе взгляд этого «переводчика», который смотрел на меня удивленно. Неожиданно он подошел ко мне и спросил:

— Скажите, мне очень знакомо ваше лицо…

— Да? — напрягся я.

— Вы в Грузии никогда не были? В Сухуми?

— В Сухуми я был давно, еще в детстве, а в Тбилиси никогда не был.

— Очень уж мне лицо ваше знакомо, — повторил «переводчик».

— Мне тоже знакомо ваше лицо, — решил я подколоть его.

— Да? Вы где-то меня видели?

— Если только в районе Лубянской площади…

Он понял, что мы его раскусили. Да и скрывать свою принадлежность к этой организации он уже не мог, так как у него были вопросы к нам.

— Может быть… Я обслуживаю многие организации — прокуратуру, следственные органы и Лубянку тоже, — стал выкручиваться «переводчик». — Здесь надо, кстати, выяснить несколько вопросов. Оказывается, вы у нас известная личность, — он посмотрел на меня пристально.

— В каком смысле?

— Вы участвовали в ряде скандальных процессов. И клиентура у вас известная… — Он быстрым движением достал из бокового кармана пиджака записную книжку и показал мне листок. Там были выписаны все мои клиенты, которые находились в следственных изоляторах. Я опешил.

— Видите, какие у вас, у «переводчиков», возможности — все знаете! — ехидно произнес я. — Только очень странно получается — все мои клиенты, тщательно выписанные вами, никакого отношения к грузинской национальности не имеют, все они русские.

«Переводчик», улыбнувшись, сказал:

— Поэтому и возник вопрос — как вы в это дело попали?

— Случайно, — ответил я. — Совершенно случайно.

— Что нас и удивляет…

— В каком смысле удивляет?

— В прямом.

Мы еще минут десять переговаривались с ним, разговор был не очень дружелюбный.

Вскоре закончилась эта 201-я статья, нашему клиенту было предъявлено обвинение по полной программе, и мы, заполнив все документы, расписавшись во всех протоколах, стали знакомиться с делами.

Мои коллеги заявили ходатайство о сборе документов, касающихся криминального прошлого потерпевшего, намекая на его мошеннические действия. Я сделал соответствующее ходатайство в отношении будущего судебного процесса по поводу своих статей, пригласив в зал суда не только дежурных оперативников, которым Георгий якобы оказывал сопротивление, но и тех работников, которые стояли на дверях РУОПа. Было видно, что все это вызвало большое недовольство, особенно со стороны «переводчика» и руоповца.

Вскоре началось то, чего мы, собственно, и ждали. Первой ласточкой того, что я попал «под колпак», был обыкновенный телефонный звонок. Звонил мой знакомый, который занимался установкой телефонной связи. Не помню, о чем мы говорили, просто позвонил поинтересоваться, как дела. Неожиданно он сказал:

— А ты знаешь, что тебя слушают?

— Естественно, — парировал я, хотя ничего естественного в этом я не видел. — Работа у меня такая.

— Имей в виду, — сказал мой знакомый.

— Конечно, спасибо.

Затем — еще одно событие, которое меня потрясло.

Был обычный день, ничего особенного. Майя подъехала к изолятору Бутырки и передала мне очередную записку, предназначавшуюся Георгию. Помимо этой записки она протянула мне пачку сигарет. Сигареты были грузинские — на них была надпись на грузинском языке. Я внимательно рассмотрел пачку. Она была запечатана. Я знал, что многие грузинские воры в законе являлись наркоманами. И я знал, что им часто передают наркотики. Я осторожно спросил Майю:

— А это нормальные сигареты?

— Не волнуйтесь, они абсолютно нормальные! Ничего в них нет! Просто он хочет покурить свои родные сигареты, из Тбилиси.

— Хорошо, я передам. Вы будете меня ждать или домой поедете?

— Нет, я поеду домой, слишком много дел накопилось.

Поднявшись на второй этаж и заполнив карточки вызова клиентов, я решил Георгия вызвать последним, а вначале поработать еще с двумя клиентами.

Мне отвели кабинет. Когда я увидел его номер, мне стало не по себе. Кабинет был тот самый, где буквально несколько дней назад был задержан при передаче наркотиков один из адвокатов, который принес их с воли знаменитому вору в законе Дато Ташкентскому. Эту сцену несколько раз показывали по телевизору.

Таким образом, было сильное подозрение, что это так называемый «пишущий» кабинет, где тебя записывают на видеокамеру. Меня охватило волнение. И тут я вспомнил про злополучную пачку сигарет. А вдруг это подстава? Что же мне теперь делать? Выбросить пачку — могут найти, на ней есть мои отпечатки пальцев. Я растерялся.

Ко мне стали приводить моих клиентов. Но мои мысли были далеко. Поработав с каждым по полчаса, я отпустил их и вышел из кабинета, решив пройтись по коридору. Пройдя немного, я встретил у одной из дверей знакомого. Мы разговорились, я зашел к нему в кабинет, постоял, о чем-то поговорил, отогнав неприятные мысли. И когда я уже возвращался в кабинет, я увидел, что около двери моего кабинета стоят люди с видеокамерой, а один — с овчаркой на поводке. Ну все, думаю, настала очередь Георгия, сейчас его приведут, меня сразу заснимут и проводят в соседнюю с ним камеру… Что же делать?

Одна рука автоматически полезла в карман, сжимая лежащую там пачку сигарет. Зачем я взял ее?! Теперь будут неприятности… Но, в конце концов, если началась прослушка и если я, не дай бог, попал в разработку, какое имеет значение, есть у меня пачка сигарет или нет? Что-то все равно найдут. Георгий может с собой из камеры принести какой-то наркотик. Попробуй потом докажи, что ты ничего ему не передавал!

А люди все стояли около двери и будто ждали меня. Я быстро подошел к дежурному по этажу, который ведал распределением следственных кабинетов и выдачей заключенных, и стал интересоваться, на каком основании у моего кабинета, в котором я буду сейчас работать, стоят люди с видеокамерой и с собакой. Дежурный стал говорить, что это с киностудии ГУВД пришли люди, они какой-то фильм снимают…

— Так почему они стоят около моего кабинета?

— Да по чистой случайности.

Смотрю — по коридору уже ведут Георгия. Он идет и улыбается мне. Сзади идут конвоиры. Я специально, чтобы привлечь его внимание, стал громко говорить:

— Значит, так, пока эти люди не уйдут, я клиента принимать не буду, так как чувствую, что возможна какая-то провокация.

Я увидел, что улыбка тут же исчезла с лица Георгия.

Неожиданно появился какой-то офицер, который тоже стал интересоваться, что за претензии я предъявляю ни с того ни с сего. Я стал настаивать:

— Я не буду принимать клиента, пока люди не уйдут от двери моего кабинета!

— Нет, что вы, все в порядке, не беспокойтесь! — стал уверять меня дежурный снова. — Все будет нормально!

К тому времени Георгия уже поместили в «стакан» — небольшое помещение, куда отправляют заключенных и клиентов, когда им необходимо ждать появления следователя либо просто нет конвоиров, которые могут препроводить их в камеры. Но обычно такой процедуре воров в законе не подвергают. Есть свои тюремные традиции. А тут Георгия неожиданно помещают в «стакан»! Теперь я еще могу вызвать своей акцией недовольство Георгия. Ведь помещение в «стакан» вора в законе — это унижение его достоинства!

Наконец, минут через десять, конфликт был улажен — люди с видеокамерой и собакой исчезли. В кабинет привели Георгия. Я уже сам разволновался и начал курить, хотя не курю. Я высказал Георгию все свои опасения — наклонившись к нему, прошептал:

— Мне тут передали пачку сигарет. А вдруг она «заряжена»?

— Да что вы! — засмеялся Георгий. — Это нормальные сигареты! Я не употребляю наркотики. Даже не думайте об этом! Доставайте пачку.

Он быстро распечатал пачку и стал показывать мне сигареты с фильтром. Действительно, внешне они выглядели обыкновенно. Но кто знает, как это все можно мастерски сделать! С другой стороны, меня успокаивало то, что я предупредил Георгия. И если эта пачка «заряжена», он не будет вешать на себя еще одну статью — наркотики. Но что ему эти два-три года по сравнению с тем, что он уже имеет!

Наконец мы закончили беседу. Естественно, я никаких записок у Георгия брать не стал. Более того, я потребовал, чтобы все, что я принес, было немедленно уничтожено.

Как только мы закончили, я выглянул в коридор, чтобы вызвать конвоира, и увидел, что у моих дверей стоят два человека в камуфляжной форме. Видимо, это были оперативники следственного изолятора. Я громко сказал дежурному:

— Заберите, пожалуйста!

— Одну минуточку, — сказал оперативник и быстро вошел в мой кабинет.

— А что случилось? — поинтересовался я.

— Ничего особенного. Мы сами сейчас вашего клиента заберем. Давайте листок!

Я протянул им листок.

— Мне нужно его заполнить?

— Да, заполните, — сказал оперативник, — и обязательно распишитесь.

Я сел и стал заполнять листок — когда я вызвал Георгия, когда я закончил беседу. Тем временем другой оперативник подошел к Георгию и сказал, чтобы тот поднял руки. Георгий поднял руки. Оперативник стал его обыскивать. Мне стало не по себе. Я закончил заполнять листок и смотрел, как происходит обыск.

— Что же вы стоите? — спросил оперативник. — Идемте, я вас провожу.

— А зачем вы будете меня провожать? Я дорогу хорошо знаю.

— Нет, я провожу вас.

Я медленно вышел из кабинета. Ноги мои были ватными. Я не знал, нужно ли мне побыстрее выйти из кабинета и покинуть Бутырку, или, наоборот, делать вид, что я полностью уверен в себе и в том, что ничего предосудительного я не совершил.

Я шел по коридору, оперативник — за мной. Рация у него была включена, я постоянно слышал шипение и переговоры. Было ясно, что идет обыск, а меня сопровождают для того, что если у Георгия что-то найдут, то тут же меня и задержат. Сердце часто билось. Но успокаивало одно — если они меня сопровождают, то ясно, что ничего подбрасывать ему не будут, иначе тогда меня сразу бы задержали.

Но расслабляться нельзя. Другая мысль пришла мне в голову: почему, когда раньше я приходил, ничего подобного не случалось? А тут и видеокамера с собакой, и оперативники после окончания беседы появились неожиданно… Что это значит? Может быть, они уже имеют оперативную информацию, что Георгий «заряжен» — имеет при себе наркотики, которые он мог принести из камеры? Не случайно же они появились именно сегодня! Мне нужно думать о своей собственной безопасности. И тут я увидел знакомого адвоката, выходящего из кабинета. Я быстро подошел к нему. Оперативник остался стоять сзади.

Я обратился к нему:

— Тут такая проблема может возникнуть… Ты знаешь мой домашний телефон?

— Да, у меня есть твой телефон, — ответил он.

— Если я не позвоню тебе через два часа, я очень прошу тебя — сообщи таким-то, что меня задержали.

Мой коллега сделал большие глаза:

— С чего ты это решил?

— Да вот, видишь, — и я кивнул в сторону оперативника. — То, что произошло недавно с нашим коллегой, — я намекнул на Андрея Чивилева, — может произойти и со мной. Я ничего никому не приносил, но очень странно, что сегодня проявляется большой интерес к моей персоне.

Коллега сказал:

— Не волнуйся, если что — я готов быть твоим адвокатом.

— Спасибо, конечно, за доверие, — улыбнулся я, — но лучше бы, чтобы до этого не дошло.

Мы пожали друг другу руки, и я пошел дальше. У оперативника зашипела рация, и он поднес ее к уху. Нам оставалось до выхода несколько ступенек.

Я протягиваю алюминиевый жетончик, чтобы получить свой пропуск, а оперативник слушает рацию, где ему что-то говорят. Ну, думаю, сейчас мне скажут — стоп! Наконец женщина, сидевшая на входе, выдала мне мое адвокатское удостоверение взамен жетончика, нажала на кнопку, и автоматическая дверь стала медленно открываться.

Я вышел из изолятора. Но чтобы выйти на улицу, нужно было пройти еще несколько ступенек вниз по лестнице… Я иду, а оперативник продолжает идти за мной. Странно. Я опять заволновался. Как же так? Если он сейчас получил информацию, что все чисто, то зачем он меня сопровождает? А может, меня арестуют на улице и повезут на Шаболовку или на Лубянку? Я почему-то сразу вспомнил улыбку и недобрый взгляд «переводчика» — фээсбэшника, с которым встречался несколько дней назад, его список моих клиентов. Может, какая-то провокация?

Наконец я вышел на улицу. Перед каменным забором, который отделял следственный изолятор и двор, примыкающий к нему, стоял еще один оперативник, тоже в камуфляже и тоже с рацией. И когда я стал спускаться, он вопросительно взглянул на меня и перевел взгляд на сопровождающего меня оперативника. Но тот сделал отрицательный жест.

— Чистый, — коротко сказал он.

Все! Я глубоко вздохнул. Слава богу! Не случилось того, что могло случиться!

Целый вечер я находился в взбудораженном состоянии. Зачем я ищу себе головную боль?! Зачем я беру эти сигареты, эти записки?! Хотя, с другой стороны, во всем цивилизованном мире заключенные имеют возможность общаться со своими близкими по телефону. Я это видел в кинофильмах, которые часто показывают у нас. Даже факсы из тюрем можно посылать! У нас же до сих пор в тюрьмах строгости сталинского времени — никаких контактов! Даже с женщиной, которую он любит! Они же не подельники, в конце концов!

Прошло две недели, а я не получал никаких известий от Майи. Она куда-то исчезла. Для меня это было очень странным. Может быть, думаю, в Тбилиси уехала, может, решила отдохнуть… Появится.

Она позвонила через полмесяца, попросила о срочной встрече. Но почему-то попросила приехать к ней домой, назвав адрес.

Я приехал к ней. Квартира, которую снимала Майя, была небольшая, с евроремонтом, очень чистая.

На небольшой кухне, которая была оборудована современной бытовой техникой, я заметил коляску с погремушками.

— Что, можно вас поздравить? — спросил я.

— Да, у Георгия родилась девочка. Поэтому я и не звонила вам. Только вчера из роддома выписалась, — сказал Майя.

Она выглядела очень счастливой.

— Я прошу вас пойти завтра к нему и передать мою записку, а также фотографию его дочери. — И она вытащила из столика пачку цветных фотографий, на которых была изображена новорожденная девочка. Она стала отбирать фотографии для Георгия. Но я сказал, что существует тюремная традиция, по которой фотографии лучше в камеру не передавать.

— Почему? — удивилась Майя.

— Я не знаю. Может быть, я просто покажу ему фотографии и унесу их обратно?

— Хорошо. Георгий сам решит, как лучше сделать, — сказала Майя.

Я взял записку, фотографии и вышел.

Приближался Новый год. Это был последний рабочий день, когда работали следственные изоляторы, так как дальше наступали праздники, и изоляторы закрывались для посещения на полторы недели.

Я ехал в изолятор с хорошим чувством, ведь я вез Георгию радостную новость — о рождении дочери.

Я заполнил необходимые карточки, поднялся на второй этаж. Но когда получил карточку обратно, то заметил, что номер камеры, где сидел Георгий, был перечеркнут. Георгий сидел на «спецу», где находился спецконтингент — особо выдающиеся личности криминального мира. Номер был зачеркнут красным и сверху подписано: «Карцер».

Вскоре Георгия привели. Сразу было видно, что он из карцера. Во-первых, он был небритый, заспанный. Он вяло поздоровался со мной.

— Что случилось? — сразу же спросил я. — Почему в карцер попал?

— Да так… — нехотя ответил Георгий. — Поругался с корпусным.

— Зачем же ты это сделал?

— Так получилось.

— А у тебя радостное событие, Георгий.

— Что, Майя родила?

— Да. — И я протянул ему записку и фотографии. Георгий сразу схватил фотографии и стал рассматривать. Он улыбался. Потом сказал:

— Как думаешь, на меня похожа?

— Конечно, похожа! — улыбнулся я. — Вылитый ты!

Он несколько раз просмотрел фотографии, потом прочел записку.

— Надо же, какие хорошие события! — улыбнулся он.

— Действительно — у тебя дочка родилась, Новый год наступает, а ты сидишь в карцере.

— Да уж, такова наша жизнь! — вздохнул Георгий.

— Слушай, Георгий, — сказал я, — давай я схожу к начальнику по режиму, к начальнику изолятора, поговорю с ними, покажу эти фотографии… В конце концов, можно сделать исключение?

— Нет, — запротестовал Георгий, — ни в коем случае этого делать не надо! «Масть» обязывает никогда к ним на поклон не идти! Я должен досидеть до конца. «Масть» обязывает! — снова повторил он.

Я понимал, что существуют понятия и традиции воров в законе — они никогда не должны ничего просить у администрации. Раз попался — значит, попался, должен до конца досидеть. Вот она, участь вора в законе — всегда нужно поддерживать свой престиж, свой авторитет перед теми, кто находится рядом с тобой!

Прошли новогодние праздники, прошла зима. Наступил март. Суд пока еще не назначали. Он должен был состояться где-то в начале апреля.

Однажды мне позвонила корреспондентка из газеты, которая откуда-то узнала мой домашний телефон. Она просила дать интервью по поводу причастности моего клиента Георгия к террористическому отряду «Мхедриони».

— С чего вы это взяли? — спросил ее я.

— Я получила информацию.

— От кого?

— Мы не раскрываем свои источники.

Мне стало очень интересно. Я почувствовал какой-то подвох. Я согласился встретиться с ней, в надежде что вытащу из нее кое-какую информацию. Почему она интересуется якобы причастностью моего клиента к террористической организации? И с чего она взяла, что это так?

Вскоре новые события захватили меня с головой. Мне позвонила Майя и попросила приехать к ней для подготовки очередного письма для Георгия. Когда я приехал, в квартире находились двое грузин. Один из них был представлен мне как отец Майи — пожилой седой мужчина лет пятидесяти пяти. Другой был помоложе, лет сорока пяти, черноволосый.

Отец Майи только что приехал из-за границы. Второй, видимо, был другом их семьи.

Майя попросила меня рассказать, какова ситуация с судебным делом — отец Майи и его друг, по имени Томаз, очень волновались о судьбе Георгия. Я описал им возможные перспективы. Человек, который назвался Томазом, стал интересоваться, каково настроение Георгия, что он думает о дальнейшей своей жизни, если будет осужден на длительный срок. Я сказал, что мне трудно об этом говорить, но, кажется, он относится к этому философски.

Вскоре мне позвонили из прокуратуры, которая вела это дело, и прокурор попросил меня приехать подписать какие-то документы по делу. Он сказал, что необходима именно моя подпись.

Я был очень удивлен и сказал, что я все документы подписал, но спорить не стал и поехал, тем более что у меня были неплохие отношения с прокурором.

Прокурор приветливо встретил меня. Я подписал две страницы, которые, на мой взгляд, никакого существенного значения не имели, и уже хотел уйти, когда неожиданно прокурор остановил меня и стал говорить на довольно отвлеченные темы.

Я догадывался, что он зачем-то тянет время. Действительно, неожиданно дверь открылась и вошел «переводчик»-фээсбэшник. Он сделал удивленное лицо, как будто не ожидал встретить меня здесь, и поздоровался. Я понял, что вызов в прокуратуру был предлогом…

Фээсбэшник стал интересоваться, как идут дела, какая у нас позиция в ведении этого дела. Я стал давать ему уклончивые ответы, не открывая нашу позицию. Вдруг фээсбэшник сказал:

— А у вас что, проблемы недавно возникли с украденными документами?

Я был очень удивлен. Действительно у меня недавно вытащили из кармана бумажник. Естественно, я понимал, что если мой телефон прослушивается, то фээсбэшник знал об этой пропаже. А может быть, это его люди незаконно изъяли у меня документы?

Фээсбэшник поинтересовался, каким образом я собираюсь восстанавливать свое водительское удостоверение. Я посетовал, что это трудно, что нужно заново сдавать экзамены. Тогда он предложил мне свою помощь.

— Хотите, мы вам поможем восстановить документы?

— Каким образом?

— Подключим к какому-нибудь уголовному делу, и вам документы будут восстановлены автоматом.

Немного помолчав, я сказал:

— Тогда, вероятно, вам нужна какая-то информация от меня? Не просто же так вы будете какому-то адвокату документы восстанавливать?

Фээсбэшник улыбнулся и сказал:

— Да, действительно, нам нужна кое-какая информация, чистые пустяки.

Мне стало любопытно, что же им от меня нужно.

— Мы вам только одну фотографию покажем, а вы нам скажете, он это или не он.

— Что за фотография?

— А вот, — и он вытащил несколько фотографий. На всех были изображены незнакомые грузины, но на одной я увидел президента Гамсахурдиа, а рядом с ним стоял Томаз.

Фээсбэшник спросил:

— Скажите, вот с этими людьми вы никогда не встречались, особенно в обществе Майи или ее отца?

Неужели действительно за мной следят? Да нет, наверное, просто телефоны прослушиваются, и они знают, что мне звонит Майя, что я с ней контактирую.

Я отрицательно покачал головой.

— Нет, ни с кем из них я не встречался. — И тут же поинтересовался: — А что, эти мужчины представляют какую-то угрозу для России?

— Да нет, — улыбнулся фээсбэшник, — никакой угрозы они не представляют. Это бывшее окружение Гамсахурдиа. Их наши грузинские коллеги разыскивают.

— Да? — удивился я.

— Особенно этого, — и он показал на Томаза. — Это бывший заместитель руководителя «Мхедриони». У нас есть данные, что он в России, точнее, в Москве.

Но я снова покачал головой и сказал, что ничем помочь не могу.

— Ну ничего, ничего! — сказал фээсбэшник.

— Ну что, — улыбнулся я, — теперь, наверное, у вас ко мне интерес пропал? Вы не поможете мне восстановить водительское удостоверение?

— Нет, напротив, раз мы обещали, мы все выполним.

Действительно, вскоре я получил водительское удостоверение.

Приближался суд. Перед судом мне позвонила Майя и попросила о встрече. Я встретился с ней. Она сказала, что на суд прийти не может, но хотела бы подъехать и посмотреть издалека, как повезут Георгия. Я стал убеждать ее, что она не увидит его, так как машина, на которой привозят заключенных, заезжает во внутренний двор суда, куда не пускают посторонних, и никто никогда не видит, как людей выводят из машины.

Но Майя настаивала, что она подъедет за полчаса до начала суда.

В тот день, когда должен был состояться суд, я приехал на полчаса раньше. Я обратил внимание, что уже приехали практически все адвокаты, многочисленное семейство Георгия почти в полном составе и чуть позже — потерпевший. Его привезли под усиленной охраной на черной «Волге» руоповцы. Вероятно, угроза для потерпевшего была реальной, поэтому правоохранительные органы и приняли такие серьезные меры предосторожности.

Когда я подъехал к зданию суда, то обратил внимание, что Майи около здания не было. Вдруг я заметил, что черный «шестисотый» «Мерседес» с двумя мощными антеннами помигал мне фарами. Я подъехал ближе. Из «Мерседеса» вышла Майя. Я увидел, что в машине сидели еще какие-то люди, но стекла были тонированными, и через них не было видно, сколько человек сидит в салоне и кто это. Я вопросительно взглянул на Майю, как бы спрашивая, что это за люди.

— Это мои близкие друзья, — ответила она и стала говорить, как она сильно волнуется, что ей очень хочется пойти на судебное заседание, но она не может этого сделать — на суд приехали не только близкие, но и дальние родственники Георгия.

Неожиданно она сказала:

— А вы бы не могли взять вот эту ручку и положить ее в нагрудный карман?

— Для чего? — поинтересовался я.

— Просто Георгий знает эту ручку, и мы с ним заранее договорились, что это будет условным знаком, что я нахожусь рядом.

Я прекрасно понимал, что скорее всего это никакой не условный знак, а ручка является радиопередатчиком, с помощью которого будет осуществляться трансляция в «Мерседес», стоящий недалеко от суда. В конце концов, заседание открытое, и любой человек может свободно пройти в зал и слушать. Поэтому я сказал:

— Хорошо, я это сделаю.

— Вот так прикрепите ее, — Майя прикрепила ручку сама.

Издалека Георгий никак не мог разглядеть, есть у меня в кармане ручка или нет. Ясно было, что это просто предлог. Но я сделал вид, что ничего не понял.

Затем начался суд. Действительно, родственники Георгия приехали почти в полном составе — человек тридцать. Я сразу поймал на себе враждебные взгляды. Ко мне подошел дядя Георгия и стал интересоваться, кто пригласил меня в дело. Я хотел было сослаться на своего коллегу-адвоката, но с удивлением заметил, что того нет в зале, и понял, что он не будет принимать участие в процессе. Другие адвокаты не были знакомы со мной, как и я с ними. Я попал в странное положение. Если я скажу, что меня пригласила Майя, я подведу ее. Тогда я решил ответить просто.

— Вы спросите самого Георгия, — сказал я, прекрасно зная, что они не имеют такой возможности, так как он находится под охраной конвоя.

Дядя понял, что от меня ничего не добьешься, и недовольный отошел.

— Собственно, если хотите, я могу и не принимать участие в этом процессе, — сказал я ему вслед.

Дядя повернулся и сказал:

— Это было бы лучше.

— Только сначала я должен спросить согласия у своего клиента. Если он велит мне не участвовать в процессе — ради бога, я готов.

Я понял, что произошла утечка информации. А может быть, родственники Георгия догадывались, с кем я связан, потому что единственной причиной препятствия их моему участию в процессе было, конечно, то, что я связан с Майей.

Вначале суд проходил в достаточно плохом для нас варианте, то есть обвинение выдвинуло все козыри против Георгия, что он являлся бандитом, руководителем преступного сообщества, что его цель — незаконное похищение людей с последующим вымогательством крупных сумм денег и так далее. Затем стали выступать свидетели, Георгий и его защита.

Георгий стал говорить, что как вор в законе он не имеет права сам исполнять преступления, носить оружие, пытать или похищать людей. Он может только давать указания или являться кем-то вроде арбитра, но сам, по всем понятиям воровской жизни, совершать такие преступления не может. Я видел, что Георгий выбрал правильную позицию. Она была наиболее реальной. Зачем говорить, что он не осуществлял этого преступления, когда проще сделать так, что он не мог совершить этого преступления в принципе.

Когда очередь дошла до моих статей, то я без труда сумел убедить суд в том, что Георгий не мог в помещении московского РУОПа, находясь в наручниках, под непрестанным наблюдением оперативных работников, оказать им какое-то сопротивление. К тому же милиционер, который был тогда дежурным на проходной, дал желательные для нас показания.

Наконец наступил заключительный, четвертый, день суда. Судья зашел в тупик. После совещания суд вынес такое постановление: в связи с тем, что образовались многие процессуальные «дырки», а также обвинение не представило в полном объеме всех доказательств причастности Георгия к преступлениям, дело направить на доследование. Но все ходатайства защиты о том, чтобы изменить Георгию меру пресечения, были судом полностью отвергнуты.

Но это для нас все же была победа.

Прошло немного времени. Я продолжал выполнять поручения Майи. Суд собрался на второе заседание. Тогда нам удалось многое. Во-первых, мы сумели вывести из-под обвинения и добиться прекращения дела в отношении знакомых и друзей Георгия, доказать их непричастность к факту хищения, поскольку двое имели железное алиби — один в это время находился в институте, а другой был в другом городе.

Наконец, свершилось самое главное — мы смогли перевести стрелки на потерпевшего. Мы доказали, что он мошенник, что должен крупные суммы денег и что одна из его уловок, чтобы не платить ничего, — это спровоцировать свое собственное похищение, или «наезд», что люди приходили просто с просьбой вернуть деньги, никакого физического насилия не было.

Суд удалился на совещание. Каково же было наше удивление — мы, честно скажу, не ожидали такого, — когда суд удовлетворил все наши ходатайства, и дело снова было направлено на доследование. Но поскольку по существующему законодательству Георгия не могли больше держать под стражей, суд выпустил его под крупный залог, который был моментально собран.

Как только Георгий вышел на свободу, он, как я узнал позже, тут же женился на Майе. Дальнейшую судьбу Георгия я не знаю, так как больше участия в этом деле не принимал. Но скорее всего, в отношении его дело было прекращено.

Вот так закончилась моя работа по этому уголовному делу. После этого я больше никогда не встречал ни «переводчика», ни Майю, ни Георгия. Я продолжал заниматься своей адвокатской практикой. Мне стали звонить новые клиенты. Жизнь продолжалась…