Убийство авторитета

От ненужного человека можно избавиться множеством способов: удушить капроновым шнуром, взорвать в автомобиле радиоуправляемой бомбой, закопать живьем где-нибудь в леске на Рижском шоссе, в конце концов, банально пристрелить в подъезде…

Убить-то не сложно, но главное — не оставить при этом никаких зацепок или, что еще лучше, пустить оперативников по ложному следу. Грамотно просчитанное и изящно исполненное убийство — величайшее из искусств.

Кто-кто, а Олег Нелюбин, один из лидеров самой беспредельной в Москве курганской оргпреступной группировки, знал это наверняка.

Бывает часто: хочешь стать астрономом, а становишься фрезеровщиком; мечтаешь смотреть на жизнь из-под лакированного козырька милицейской фуражки, а наблюдаешь за людьми сквозь оптический прицел киллерского карабина; пытаешься писать книги, чтобы стать богатым и знаменитым, а в итоге стоишь на колхозном рынке и продаешь населению червивую картошку…

В детстве Нелюбин мечтал стать большим ученым в области теоретической математики. Он хорошо успевал в точных науках, блестяще решал уравнения любой сложности, занимал призовые места на городских и областных олимпиадах, и его фотография украшала стенд «Ими гордится школа». Холодная магия чисел, точный расчет погрешностей, вдумчивый анализ уравнений со многими неизвестными, в ходе которого тупиковые варианты постепенно отбрасываются, оставляя единственно верное решение, — все это приносило ему почти физическое удовлетворение.

Олег чувствовал призвание: хотелось заниматься интегралами, дифференциалами, искать и находить стройные закономерности в хаотичных на первый взгляд нагромождениях знаков и цифр. Он пытался поступить на математический в столичный университет, но, завалив сочинение, был вынужден стать студентом факультета физвоспитания в педагогическом институте родного Кургана. Спорт был запасным вариантом: еще в юношеской секции по борьбе тренер предрекал молодому человеку блестящую карьеру на борцовском ковре. Беззаботные годы студенчества пролетели как один день, и в 1988 году молодой специалист Олег Николаевич Нелюбин получил направление на должность преподавателя физвоспитания в одну из курганских средних школ, где и отработал положенные по распределению два года.

Как ни странно, но будущий лидер одной из самых беспредельных столичных структур немало почерпнул из рутинной работы школьного учителя. Став классным руководителем в одном из старших классов, Олег Николаевич быстро усвоил нелегкую науку манипулирования мнением коллектива — вовремя направлять внимание на себя, подыгрывать самолюбию лидеров, незаметно внедрять нужные для себя идеи. Научился быть жестким, когда это необходимо, и мягким, когда это выгодно, но всегда, во всех ситуациях, сохранял безоговорочный авторитет и репутацию справедливого и порядочного педагога.

Однако любовь к точному анализу осталась. Умение математически точно просчитать любую ситуацию возвысило Нелюбина, сделав его одним из некоронованных королей бандитской Москвы. Но ошибки в решениях криминальных уравнений столицы, где практически все величины отрицательны, числа условны, в конце концов низвергли его в общую камеру 115 корпуса номер 1 столичного следственного изолятора 48/1 «Матросская тишина».

До подъема оставалось еще часа полтора, и арестант, проснувшись внезапно, словно от толчка, открыл глаза и понял: этим утром он уже наверняка не заснет.

Он знал: жить ему осталось не больше суток. Сегодня, максимум завтра, его должны убить. Ситуация была просчитана им, как обычное линейное уравнение с тремя неизвестными, и единственно известной величиной был только он, Олег Нелюбин…

В зарешеченные окна тюремной камеры розоватым светом втекало раннее январское утро. Полумрак, еще недавно висевший над рядами «шконок», словно густой полупрозрачный газ, уже стелился внизу, по выщербленному полу, между трехэтажными нарами со сбитым бельем, над грязными шлепанцами со стоптанными задниками, над буреющими комками несвежих носков обитателей «хаты».

Арестант был уверен: будущий убийца наверняка тут, в камере номер сто пятнадцать. Один из семидесяти пяти. Хотя убийц может быть двое или трое… Впрочем, так же, как и заказчиков.

Перевернувшись на спину, заключенный уставился в потолок. Выхода не было никакого. Арестант ощущал в себе запредельное состояние изнеможения, пассивного смирения перед неизбежной гибелью. Это было подобно смертельному наркозу засыпающего на морозе: истрачены вера и воля, и в мозгу обреченного лишь слабо пульсирует: «Будь что будет».

Но ведь еще несколько дней назад Нелюбин твердо знал, что именно может его спасти, и он сделал для своего спасения все, что можно, пообещав следователю рассказать, кто же незримо стоял все эти годы за курганской оргпреступной структурой. Но результат оказался прямо противоположным ожидаемому: сразу же после беседы со «следаком» арестанта перевели со «спеца» режимного корпуса номер 9, некогда принадлежавшего КГБ, сюда, в эмвэдэшный корпус номер 1. Перевели, чтобы он уже никогда никому ничего не сказал.

Арестант тупо смотрел в причудливо изогнутую трещину потолка, вспоминал, воскрешая в памяти давно забытое, пытался отыскать хоть какую-нибудь зацепку, которая могла бы его спасти. Искал — и не находил…

Криминальные сливки провинций всегда стекались в Москву. Так было всегда, и так будет впредь — большинство теневых хозяев столицы, бывших и нынешних, не имеют столичных корней. Почитаемый традиционным криминалитетом законник Шурик Захар, он же Захаров, родился в Белоруссии, в небольшом курортном поселке Сосновка, что на Витебщине. Еще один законник, Сергей Шевкуненко, известный как Шеф и Артист (в юности он сыграл главные роли в фильмах «Кортик», «Бронзовая птица» и «Золотая речка»), приехал в столицу с Украины. Известный жулик Сергей Липчанский, по кличке Сибиряк, родился на рабочей окраине Братска. Один из создателей солнцевско-ореховской империи, Сергей Иванович Тимофеев (он же Сильвестр, Серж Новгородский и Иваныч), — уроженец небольшой деревушки Клин, что на Новгородчине.

Именно с Сильвестром и связывают появление в Москве курганских. Такого мнения придерживается и ореховская братва, ставшая ревностным свидетелем приближения к Тимофееву никому тогда не известных пацанов из маленького провинциального городка и их неожиданного взлета. Так считают и извечные оппоненты братвы — Генпрокуратура, РУОП, МУР и ФСБ. Устойчивая связка Сильвестр — курганские и ныне воспринимается как данность, как сухая строка служебно-аналитического документа, но почему-то никто не задавал себе естественных вопросов: как? почему? кому выгодно?

А вопросы эти лежат на поверхности…

В конце восьмидесятых — начале девяностых в столице, наверное, не осталось ни единого человека, который не слышал бы о Серже Новгородском. За короткое время бывшему колхозному бульдозеристу, обладавшему несгибаемой волей и выдающимися организаторскими способностями, удалось сколотить одну из сильнейших оргпреступных структур, ореховскую, о которой вскоре заговорила вся Москва. В то время в распоряжении Тимофеева была огромная, отлично организованная и хорошо разветвленная структура: почти весь Юго-Запад столицы находился в его безраздельном подчинении. Не было недостатка и в исполнителях: для решения серьезных проблем Иваныч прибегал к помощи других группировок. Плюс огромные, фантастические суммы, которые умный Сильвестр потихоньку запускал в легальный бизнес, плюс связи в Генпрокуратуре, среди генералитета МВД и, что немаловажно, среди генералитета СБР (так в то время называлась ФСБ).

Зачем, для какой цели ему понадобились провинциальные отмороженные ребята, готовые за сравнительно небольшие деньги воевать с кем угодно и сколько угодно?

Курганские не имели устойчивых связей среди столичного криминалитета и потому выглядели легко управляемыми?

Возможно. Но тогда почему выбор Тимофеева пал именно на эту небольшую бригаду качков, а не какую-нибудь другую? В то время в столицу слетелось немало представителей «организованной спортивности» с периферии: красноярцы, воркутинцы, хабаровчане, архангелогородцы, нижнетагильцы…

Кто, зачем, под каким предлогом свел всемогущего Иваныча с доселе никому не известными отморозками, занимавшимися в Москве мелким вымогательством да выбиванием долгов?

Почему он сразу же доверился этим людям?

Уже после смерти Сильвестра в криминальных кругах смутно муссировались слухи о его контактах с представителями правоохранительных органов и прокуратуры, и в частности, со спецслужбами.

Быть может, «контора» предложила Тимофееву какую-то свою игру, в которой некоронованному королю столицы отводилась роль ударной пешки? Возможно, ничего не подозревавший Сильвестр согласился, а когда все понял, было уже поздно? И тогда пешкой пришлось пожертвовать…

…Нелюбин отлично помнит свою первую встречу с Сергеем Тимофеевым. На дворе шумел бурный 1991 год: попытка государственного переворота, отставка Горбачева, распад Союза… Мир бандитской Москвы также претерпел немало потрясений: криминальный передел столичной собственности только-только набирал обороты, и первые соискатели роли крестных отцов уже сошли с дистанции, став жертвами киллерских отстрелов, междоусобиц и милицейских репрессий.

Та «стрелка» с Сильвестром была назначена в ресторане «Орехово», который с конца семидесятых вплотную опекался юго-западной братвой.

Нелюбин, стыдясь своего провинциального вида и мятых брюк, явился на встречу чуть раньше, чтобы высокопоставленный мафиози не видел, что гость приехал не на собственной машине, а на такси. Вместе с Олегом в «Орехово» отправились двое качков: не ради охраны и престижа, а исключительно для моральной поддержки — с мафиози калибра Тимофеева сталкиваться Олегу еще не приходилось.

Тогда Сильвестр только что «откинулся» из Бутырки, куда попал вместе с другими солнцевскими по подозрению в незаконном хранении оружия и вымогательстве. Из всех задержанных серьезно пострадал лишь Тимофеев — суд приговорил его к трем годам лишения свободы на усиленном режиме. Но время, проведенное в следственном изоляторе, было зачтено в отбытый срок.

В «Орехове» Тимофеев держался с молодым провинциалом приветливо и доброжелательно, но дистанцию тем не менее определил сразу. После неизбежных общих фраз Сильвестр, отослав охрану, предложил Нелюбину переговорить с глазу на глаз.

Мафиози был краток и деловит.

Мол, за то время, что он находился под следствием, в Москве слишком многое изменилось. Во-первых, появились чужаки, которых в столицу никто не звал, в частности, слишком много кавказцев. Во-вторых, солнцевско-ореховские структуры постепенно расширяют сферу деятельности, переходя к легальному бизнесу. И это естественно: теперь можно неплохо зарабатывать, не обращаясь к криминалу напрямую.

«Но, действуя легально, мы иногда сталкиваемся с откровенными негодяями. И воевать с ними нам не всегда с руки», — заключил Тимофеев и внимательно, испытующе взглянул на собеседника — правильно ли тот воспринял последние слова?

Нелюбин, аналитик по натуре, все понял правильно, а поняв, предугадал следующий вопрос.

Воевать с конкурентами собственными силами ореховским было невыгодно. Во-первых, в случае войны с соперничающей структурой любой бизнес (а легальный особенно!) мгновенно сворачивается. Все доходы, все силы идут только на войну. Во-вторых, на войне, как известно, иногда стреляют — массовый завал на «стрелках» рядовых исполнителей чреват глухим брожением. И брожение это рано или поздно выльется в предъяву: «Чего ради старшие столько пацанов завалили?», а это чревато внутриклановым расколом. В-третьих, война двух структур неминуемо привлекает к себе внимание правоохранительных органов, и ответные репрессии не заставят себя ждать.

Слова Сильвестра «воевать с ними нам не всегда с руки» таили в себе скрытый смысл: курганцам было предложено стать наемниками, пушечным мясом. Лидер ореховских нуждался в бригаде послушных исполнителей, готовых по команде «фас» порвать на части кого угодно. И чем «беспредельней» были эти исполнители, чем большего страху они нагоняли, тем было лучше для Иваныча.

«Мы внимательно следили за вашими пацанами, — продолжал Сильвестр. — Вы нам понравились. К тому же в Москве о вас никому ничего не известно, в ментовских картотеках вы еще не засвечены. И не будете засвечены, если по дурости не запалитесь. Чем вы теперь занимаетесь? На барыг наезжаете, за должниками гоняетесь, мелких лохов на части рвете? — Тимофеев внимательно, испытующе взглянул на собеседника и, помедлив, сделал конкретное предложение: — Если бы мы работали вместе, это было бы выгодно и для нас, и для вас. Давай договоримся: ты сейчас мне не отвечай, подумай над моим предложением. Через пару дней еще раз встретимся, и тогда дашь ответ. Если скажешь «нет» — расходимся краями: на наши дальнейшие отношения твой ответ не повлияет, в любой момент обращайся. Если «да» — поговорим более детально. Увидишь — ни ты, ни твои пацаны не пожалеют».

Олег отлично понимал: предложение Сильвестра влиться в ореховско-солнцевскую империю структурно давало курганцам шанс окончательно закрепиться в столице. К тому же сам факт сотрудничества с крупнейшим столичным мафиози существенно поднимал акции провинциалов. Это был шанс, который грешно было бы не использовать.

Они встретились через три дня, и Нелюбин сказал «да».

И вскоре в столице вовсю заговорили о курганских. Говорили все больше шепотом и с оглядкой — такой ужас наводила эта группировка.

С самого начала за провинциальными бандитами закрепилась стойкая репутация беспредельщиков и отморозков, притом не только у ментов и бизнесменов, но и у столичной братвы.

Курганские охотно подряжались на самую грязную работу: вооруженные разборки, наезды со стрельбой и убийствами, похищения бизнесменов с целью последующего выкупа, завалы впавших в немилость авторитетов уровня ниже среднего, заказные убийства… Работали они нагло и дерзко, и потому даже столичная братва быстро поняла, что с этими людьми следует считаться. Нелюбин, выполнявший у курганцев роль аналитика, грамотно просчитывал возможные последствия, планировал акции по ликвидации, умело маскировался, часто направлял ментов по ложному следу, и потому курганцы долгое время не воспринимались серьезно ни МУРом, ни вновь созданным РУОПом.

Это была первая в России структура, действующая по гангстерскому принципу. Воровская идея, блатные «понятия» — на такие вещи беспредельщики смотрели как на нечто отжившее.

«Все эти синие блатюки — эпоха ретро, — объявил своим пацанам Нелюбин. — Эпоха татуированной России закончилась, теперь наступили другие времена…»

Бандиты не считались ни с какими авторитетами. Им было все равно, кто перед ними: патентованный вор в законе или обыкновенный «пехотинец», владелец крупного банка или хозяин привокзального ларька, не в меру дотошный оперативник МУРа или беременная женщина… Автомат Калашникова, противопехотная граната, взрывное устройство уравнивали шансы всех.

Подвиги провинциальных беспредельщиков быстро обрастали домыслами и легендами. Цель была достигнута: вскоре при одном лишь упоминании об этой ОПГ у недругов кровь стыла в жилах.

Неожиданно у курганских появился сильный козырь: к структуре примкнул бежавший из Ульяновского лагеря Александр Викторович Солоник, также уроженец Кургана, бывший милиционер, бывший гробокопатель, осужденный за изнасилование. Солоник, умевший фантастически метко стрелять, снискал репутацию настоящего виртуоза заказухи. Уже в те времена ходили смутные слухи о якобы причастности российских спецслужб к появлению на криминальной арене этой загадочной фигуры, но никто, в том числе и сам Нелюбин, не мог ни подтвердить это, ни опровергнуть. Как бы то ни было, но Саша Македонский (тогдашняя кличка Солоника) поднял акции курганских на несколько порядков. Классическое по исполнению убийство Солоником законника Валерия Длугача (Глобуса), расстрел бауманского авторитета Бобона и его телохранителя Глодина (бригады Глобуса и союзные с ними бауманцы, которыми руководил Бобон, «крыли» ночной клуб «Арлекино», на который вроде бы претендовал Сильвестр) красноречиво свидетельствовали: с выходом на арену курганских в истории криминальной Москвы началась новая, кровавая, эпоха, характеризуемая выражением «полный беспредел».

Однако роль «карманной бригады» явно не устраивала лидеров курганских. Олег Нелюбин, детально проанализировав ситуацию, понял, что беспредельщиков, погрязших в кровавых разборках, рано или поздно сдадут в качестве козлов отпущения. И сдаст, скорее всего, не сам Тимофеев, а те, кто все это время находились за кадром и организовали связку Сильвестр — курганские.

Наверняка понимал это не он один. И потому в сентябре 1994 года произошло то, что и должно было произойти: на паркинге рядом с акционерным коммерческим банком «Барн» был взорван «шестисотый» «мерс» Сильвестра вместе с владельцем. Заряд был эквивалентен пятистам граммам тротила, и от некоронованного короля Москвы остался лишь бесформенный обугленный остов — труп идентифицировали лишь по зубным протезам.

Уже потом стало известно, каким образом в тщательно охраняемый «мерс» некоронованного короля столичного криминалитета подложили радиоуправляемое устройство. Это сделали за день до убийства, на автомойке. Ни милиция, ни спецслужбы, которые занимались расследованием независимо друг от друга, естественно, не обнаружили никаких следов — как, собственно, и планировал Олег Нелюбин.

Как бы то ни было, но смерть Сильвестра полностью развязала курганским руки. У них больше не было номинального хозяина, и ниша, которую провинциалы заняли в криминальной структуре столицы, оказалась настолько стабильной, что бригада принялась за собственные дела без оглядки на кого бы то ни было.

Впрочем, лишь лидеры группировки — Олег Нелюбин, Павел Зелянин, Андрей К., Виктор К. (фамилии последних не указываются по просьбе органов МВД, ведущих следствие) и, может быть, еще Александр Солоник — знали: стабильность определяется не только имиджем на все готовых беспредельщиков, не только принадлежностью к группировке великого и ужасного Саши Македонского, одно имя которого внушало страх всем — от последнего «быка» до заслуженного вора в законе (кстати, бывало часто: достаточно было привести на «стрелку» с оппонентами Солоника и представить его конкурирующей братве, чтобы все спорные вопросы завершились в пользу курганских). Стабильность достигалась факторами, о которых лидеры группировки предпочитали не распространяться. Свидетелей контактов курганских бандитов со спецслужбами не было, и Сильвестр — единственный человек, могущий пролить свет на ситуацию, — давно уже покоился под роскошным памятником на Новохованском кладбище Москвы.

На сам факт существования оргпреступной группировки по-прежнему сознательно закрывали глаза, их не трогали, тогда как репрессии вновь созданного РУОПа постоянно прореживали ряды конкурентов, порождая у соперничающей братвы естественное недоумение.

Относительно стабильное положение и отсутствие широкомасштабного прессинга со стороны РУОПа позволило лидерам заняться проблемами реорганизации.

Реорганизация началась с кадровых вопросов: под знамена курганских рекрутировалось немало новых «быков». В 1995 году бригада оставалась курганской лишь номинально: большую половину «пехоты», как ни странно, составляли уроженцы Архангельска. Вообще, архангельская братва протоптала дорожку в столицу еще в 1993 году, когда Сильвестр вызвал с Севера братьев Браунов — их прочили в столичные авторитеты. Однако уже спустя месяц братишек покрошили в мелкую капусту из автоматов Калашникова. Произошло это в лифте дома на Мосфильмовской (по слухам, это сделал Бобон в отместку за смерть своего компаньона Глобуса).

Курировать новобранцев с Севера Нелюбин предусмотрительно поручил Павлу Зелянину. Олег, который брал в расчет удельный вес каждого, понимал: лучше Зелянина, кстати, уроженца Архангельска, этого не сделает никто.

Порядки в структуре значительно отличались от тех, что устоялись в большинстве московских и подмосковных ОПГ с конца восьмидесятых. Рядовые исполнители, именуемые обычно «пехотинцами» или «быками», сидели на твердом окладе — от тысячи до полутора тысяч долларов в месяц. «Звеньевые» имели чуть больше, «бригадиры» — еще больше… О доходах же лидеров не знал никто.

Ощущение собственного всемогущества, способность внушать страх, безнаказанность, а главное, большие деньги неузнаваемо изменили Нелюбина. Теперь вряд ли кто-нибудь из курганских знакомых узнал бы в этом крепко сбитом мужчине недавнего скромного учителя физкультуры. Костюмы от Версаче, туфли от Кардена, несколько роскошных навороченных тачек, среди которых «Мерседес-500» под свет серебряного металика, длинный белоснежный «Линкольн таун-кар» считался «рабочей» машиной, красивые длинноногие девушки, которых Олег менял как перчатки, — все это, так же как и неравномерное распределение доходов, вызывало среди рядовых «быков», этих пролетариев от криминала, глухое брожение. Впрочем, любое недовольство гасилось в зародыше: несколько «пехотинцев», высказавших неудовольствие, были приглашены в лес, якобы пострелять; несколько других получили приглашение порыбачить; кто-то был срочно вызван якобы на «терку» с несговорчивым бизнесменом или на «стрелку» с конкурентами…

Подмосковные карьеры, глухой лесок в районе Рижского шоссе да заброшенные ямы для гашения извести стали для таких местом последнего пристанища. Зачастую Нелюбин приказывал провести экзекуцию самым близким друзьям впавшего в немилость «пехотинца» — бывший классный руководитель отлично понимал, что такое круговая порука.

Дисциплине в группировке наверняка позавидовал бы командир любой элитной войсковой части. Неисполнение приказа, крысятничество, наркомания, даже обычное пьянство карались безжалостно и жестоко. Ослушание расценивалось как предательство. Приказ никогда не повторялся дважды: или быстрое и точное исполнение, или столь же быстрая смерть.

По выходным лидеры выбирались на подмосковный стадион, поиграть с пацанами в футбол. После игры старшие, как правило, устраивали нечто вроде производственного совещания, корректируя планы на будущее. Неприглашение «на футбол» было для «пехотинцев» дурным знаком, означавшим, что человек попал в немилость.

В отличие от традиционных московских группировок, которые постепенно отходят от открытого криминала, легализуя теневой капитал, курганских не прельщала репутация честных и порядочных бизнесменов. Расценки на наемнические услуги поднимались, и потому «наезды» на неугодных, выбивание долгов, заказные убийства становились основным профилем бригады.

Особенно последнее: число неуступчивых коммерсантов, уголовных авторитетов, не в меру принципиальных сотрудников МВД и даже воров в законе, ликвидированных курганскими с 1993 года, перевалило за сорок. И это только известные эпизоды. Наверняка, если бы все жертвы курганцев были похоронены в одном месте, могло бы получиться небольшое кладбище.

Исполнение «заказухи» планировалось и просчитывалось Нелюбиным. Обычно Олег намечал основной вариант ликвидации и несколько запасных, которые вводились в случае необходимости. Некоторые, особенно ответственные, заказы проигрывались, подобно сложной шахматной партии. За будущей жертвой устанавливалось круглосуточное наблюдение, проводилась скрытая видеосъемка, а прослушка телефонов и помещений стала обычным явлением. Зачастую готовилась и дезинформация, которую курганцы грамотно запускали в криминальные круги.

И — удивительное дело! — все чаще и чаще Нелюбин ловил себя на ощущении: удовлетворение приносила не смерть жертвы и даже не деньги, получаемые за убийство. Удовольствие приносил подготовительный процесс: холодный расчет возможных действий объекта, отсечение нежелательных контактов, провокация на необдуманные решения. Это была холодная радость профессионального прозектора, который в каждом живом еще человеке видит лишь исходный материал для патологоанатомических упражнений. И очень часто, вглядываясь в лицо любого незнакомого человека, Нелюбин невольно задавался вопросом: как было бы сподручней его ликвидировать? Умение объекта грамотно «шифроваться», профессионализм охраны — все это лишь подстегивало: неужели бы я не придумал, как его вальнуть?

Вот лишь некоторые жертвы курганцев…

(По просьбе органов МВД автор не приводит фамилии других жертв курганской оргпреступной группировки.)

Бывший чемпион Европы по боксу, очень уважаемый в криминальных кругах Олег Коротаев спешно покинул Россию после того, как бандиты из группировки Курдюмова убили в Екатеринбурге его друга, предпринимателя Олега Вагина, одного из богатейших людей Урала. (Кстати, Вагина убили во дворе дома, где теперь живет губернатор Россель.) Однако пуля неизвестного киллера настигла Коротаева в далекой Америке.

Известный столичный бизнесмен Анатолий Гусев, владелец ночного клуба «Арлекино» и торгового дома «Садко-Аркада», был расстрелян летом 1997 года в собственном «Мерседесе» из автомата Калашникова — не помогли и вооруженные охранники, бывшие сотрудники КГБ.

На авторитетного вора в законе Росписного, известного в миру как Андрей Викторович Исаев, было совершено три покушения, и все неудачные. Исаев тщательно «шифровался», часто менял место жительства: в Москве он никогда не жил в одной квартире больше месяца. Однако в июне 1997 года он среди бела дня был убит в автомобиле «БМВ» в центре польского города Познань. Вместе с ним погиб и водитель, поляк по имени Рышард; оба получили по пять пуль…

Несмотря на грамотно организованную дезинформацию, по Москве поползли смутные слухи о причастности ко всем этим убийствам курганских беспредельщиков. Эмиссары столичного криминалитета аккуратно вышли на Нелюбина с вопросом: вы, мол?

Но Олег, видимо, уже окончательно уверовал в собственное всемогущество; те, кто стоял за курганцами, уверяли: ничего не бойся, в случае неприятностей можешь рассчитывать на нашу поддержку.

А потому эмиссары воров были посланы подальше: мол, не вашего ума дело. Хотите войны — будет вам война. Все равно проиграете: все козыри оказались у нас еще до сдачи колоды, а у вас на руках — лишь голимые шестерки да семерки…

И война началась.

Впрочем, первый тревожный звонок прозвучал еще в конце осени 1995 года, когда у торгового дома «Садко-Аркада» было совершено покушение на самого Нелюбина и Виктора К. Огонь велся из «АКСов» с близкого расстояния, и уже спустя минуту после начала стрельбы шикарный «Линкольн» Олега походил на решето. К счастью для курганских, ни один из выстрелов не достиг цели — лишь в конце перестрелки шальную пулю получил случайный прохожий.

Олег Нелюбин быстро выяснил, чьих рук это дело. Эта небольшая, но мобильная криминальная структура до недавнего времени числилась в союзниках курганцев. Но вскоре недавние друзья разругались вдрызг, после чего началась широкомасштабная война на тотальное взаимоистребление…

ИЗ ОПЕРАТИВНОЙ СВОДКИ МОСКОВСКОГО УГОЛОВНОГО РОЗЫСКА

25 января 1996 г. приблизительно в 19.00 к магазину «Джип» на ул. Алабяна подъехал автомобиль «БМВ-525», в котором находились Пересадило, Суринов и Кузнецов (водитель). Пересадило и Суринов зашли в магазин, а Кузнецов остался в салоне. По свидетельству очевидцев, спустя несколько минут к «БМВ» подошли трое мужчин, по виду кавказцев. Один из них вытащил револьвер и через боковое стекло выстрелил в Кузнецова. Убедившись в его смерти, преступники вошли в магазин, где расстреляли Пересадило и Суринова. Покупатели и продавцы не пострадали. После убийства неизвестные вышли из магазина, выбросили оружие в снег и скрылись на автомобиле «Мерседес-500». Оперативная группа обнаружила на месте преступления револьвер «таурус» и девять отстрелянных гильз калибра 9 мм. План «Перехват», введенный сразу же после выезда опергруппы, ничего не дал.

Чуть позже произошли новые убийства: сперва киллеры безжалостно расправились со старшим Наумовым — Александром, который вроде бы отошел от криминала, занявшись законным бизнесом. В начале 1997 года настала очередь младшего, Василия.

Василий Наумов был человеком неглупым и потому, бросая вызов курганским, понимал, чего следует опасаться. Именно поэтому он нанял для своей охраны бойцов спецназа ГУИНа МВД «Сатурн» — это подразделение специализировалось на подавлении бунтов в следственных изоляторах и на зонах. Однако от смерти не спас даже спецназ.

Наумова хладнокровно расстреляли вечером 23 января в собственной «БМВ» — произошло это в двух шагах от здания ГУВД Москвы на Петровке, 38. Курганцев было трое: один сидел за рулем, другой, Дмитрий М., вел отвлекающий огонь, а третий и стал главным действующим лицом.

Для участия лиц в этой акции суперкиллер вроде бы специально прилетел из Греции, где после знаменитого бегства из сизо «Матросская тишина» жил по подложным документам репатрианта из грузинского города Рустави Владимироса Кесова.

Дальнейшие события развивались с калейдоскопической быстротой. Уже через неделю труп знаменитого ликвидатора с грубыми странгуляционными бороздами на шее был найден в Варибоби — пригороде Афин. Способ ликвидации Македонского — удушение — красноречиво свидетельствовал о мотивах: месть.

Через несколько дней Нелюбину стало известно: Солоника убили в отместку за братьев Наумовых. Конечно, Олег, обладавший куда большей информацией, чем вконец зарвавшийся Македонский, вполне мог спасти ликвидатора, загодя предупредив об опасности, однако элементарная логика подсказывала, что делать этого не стоит.

Солоник, при всех своих замечательных достоинствах, давно превратился в отыгранную карту. Эта величина в уравнении стала слишком известной, слишком скандальной, и потому киллером пришлось пожертвовать. Да и другим группировкам надо было дать возможность удовлетворить естественную жажду крови за гибель своих лидеров, и участь Солоника была решена.

Однако принесение на жертвенный алтарь Солоника не спасло курганских: ими заинтересовались не только конкуренты. Видимо, те, кто все это время незримо стоял за ОПГ, посчитали, что группировка выполнила свою роль и теперь ею надо пожертвовать.

По указанию самого тогдашнего премьер-министра Виктора Черномырдина в Главном управлении по борьбе с организованной преступностью, что на Шаболовке, был создан штаб по ликвидации курганской оргпреступной группировки. Курировали операцию тогдашний министр МВД Куликов и прокурор Москвы Герасимов. В оперативное распоряжение РУОПа были переданы работники ОМОНа, МУРа и ФСБ, в частности, был задействован Антитеррористический центр «конторы».

Конечно же, сыщики давно уже знали о курганских все или почти все. Вычислили группировку банально просто — еще в сентябре 1996 года, до скандального убийства Наумова и Гусева, в руки руоповцев попала подружка одного из лидеров группировки. При личном досмотре у девушки обнаружили записную книжку с номерами мобильников почти всех курганцев. Как известно, мобильный телефон хорош всем, кроме одного: в режиме ожидания звонка он является радиопередатчиком, который несложно запеленговать. И потому «пробить» постоянные явки Нелюбина, Зелянина, Колигова и других авторитетов было лишь делом техники. Ничего не стоило переловить членов бригады с помощью пеленгов и СОБРа в течение недели.

Но ведь тогда команды «фас» еще не было…

Как бы то ни было, но после все-таки полученной отмашки «сверху» первые репрессии не заставили себя долго ждать: 30 января в международном аэропорту Шереметьево-2 был арестован вернувшийся из Германии Андрей Колигов. Не имея законной возможности упрятать авторитета в сизо, оперативники, памятуя, что в средствах они не ограничены, грамотно подбросили ему наркотики. Уже на следующий день сыщики бросились по всем явочным квартирам, где мог находиться Нелюбин. На Шаболовке и на Петровке понимали: если лишить курганцев мозга, каковым и являлся бывший учитель, ОПГ будет разгромлена в несколько дней. Однако по всем адресам оперов ждало разочарование: видимо, разыскиваемого кто-то предупредил об опасности.

Как бы то ни было, но Олег понял: это конец. Курганская группировка сделала свое дело, до конца отыграв роль, отводившуюся ей в крапленой колоде бандитской Москвы, и теперь от вышедших из-под контроля отморозков следовало избавиться как можно быстрей. Да и оставлять ненужных свидетелей игр спецслужб с криминалитетом было как-то не с руки…

Ответный шаг выглядел на первый взгляд странным и алогичным: Нелюбин принял решение ликвидировать большую часть собственных «быков». Впрочем, это решение казалось странным лишь на первый взгляд: смерть подавляющего большинства исполнителей можно было списать на межклановые разборки, на месть коптевских, например. Или на ореховско-солнцевскую братву, которая по итогам собственных расследований приговорила беспредельщиков к смерти. И все были довольны: и конкурирующие бандиты, и законники, давно приговорившие верхушку курганцев к смерти, и, естественно, РУОП, которое могло бы отрапортовать о разгроме самой опасной столичной банды.

«Мы останемся только восьмером, — заявил Нелюбин наиболее доверенным после очередного футбольного матча. — Никаких свидетелей, никаких ненужных показаний. Свалим за границу и растворимся по одному…»

И уже с весны 1997 года курганская ОПГ занялась самоликвидацией — криминальное сообщество деятельно пожирало самое себя. Времени оставалось в обрез, и потому методы ликвидации не отличались разнообразием: прогулки в лес «пострелять по мишеням», «выезд» к несговорчивому бизнесмену, «рыбалка на Истринском водохранилище»…

Дорожные строители, реконструирующие Рижское шоссе, наверняка не раз и не два будут натыкаться на человеческие останки с аккуратными пулевыми отверстиями в черепе.

Тех, кого не успели ликвидировать старшие, брали едва ли не каждый день в кафе, в собственных автомобилях на многолюдных московских улицах, в квартирах и офисах. Многие «быки» даже не оказывали сопротивления — арест стал для них единственным шансом выжить.

К лету 1997 года от курганской оргпреступной структуры осталось одно название: практически все оставшиеся в живых «пехотинцы», числом более пятидесяти, были «закрыты» или в «Матросскую тишину», или в изолятор временного содержания на Петровке, 38, «Петры». Старшие поспешили скрыться за рубеж. Следом за ними полетели руоповские ориентировки: информация о лидерах курганцев попала в компьютерные сети Интерпола.

Вместе с оставшимися на свободе Владимиром Сильвестровым и Максимом Тернопольским Нелюбин благополучно скрылся в Голландии, намереваясь осесть на окраине Амстердама, в тихой стране каналов, тюльпанов и легализованных наркотиков. У них было все: чистые документы на другие фамилии, огромные деньги, возможность беспрепятственно пересечь нидерландскую границу.

Однако на свою беду беглецы случайно встретили Виктора Баулиса, латышского авторитета по кличке Энимал, в свое время дружившего с братьями Наумовыми.

Уже потом, через несколько месяцев, ожидая смерти на «шконках» «Матроски», Олег не раз задавал себе вопрос: какого черта они вообще решили связаться с этим Баулисом? Ведь его ликвидация ровным счетом ничего не решала!

Быть может, к убийству недруга подталкивала инерция безнаказанности?

Но ведь лимит беспредела, выданный курганским, закончился — это Нелюбин понимал много лучше других.

Энимал стал ненужным свидетелем пребывания тройки курганцев в нидерландской столице?

Но ведь Амстердам был не единственным городом, где беглецы могли укрыться!

А может быть, желание отомстить союзнику смертельного недруга оказалось сильнее естественного чувства самосохранения?

Решение уничтожить Энимала стало роковой ошибкой Нелюбина — спустя несколько часов после покушения подозрительных русских, почему-то решивших покинуть свой гостиничный номер, задержала местная полиция.

Конечно же, законопослушным голландским полицейским далеко до профессионалов из московского РУОПа, которые при случае могут и «мокрый» ствол подбросить, и наркотики в карман сунуть или как минимум хорошенько «попрессовать».

Следствие продолжалось более четырех месяцев, но доказать причастность Нелюбина, Тернопольского и Сильвестрова к убийству Баулиса не удалось. Тем временем РУОП через интерполовские каналы все настойчивее и настойчивее требовало выдачи курганцев, и голландцам ничего не осталось, как удовлетворить эту просьбу.

Курганских бандитов этапировали из Нидерландов по отдельности. Олег не знал, как переправят в Россию подельников. Сидя на заднем сиденье полицейского «Форда», он уныло смотрел в затылок плечистого охранника впереди себя. Двое других полицейских, одетых в гражданское, теснили пленника справа и слева. В аэропорту его усадили в салон «Боинга» и, чтобы не волновать пассажиров, прикрыли скованные наручниками кисти плащом. И уже через три часа арестант оказался в Москве.

Родина встретила Нелюбина на редкость неласково: шестеро мордоворотов из отряда милиции специального назначения, распугивая даже ко всему привыкшую московскую публику видом касок, бронежилетов и короткоствольных автоматов, висевших на шеях, взяли пленника в кольцо прямо у трапа и, усадив в микроавтобус, отправили на Петровку. Спереди и сзади катила охрана — руоповцы опасались, что кортеж может быть обстрелян.

Контраст голландского и российского следствия впечатлял: сперва арестанта как следует «попрессовали», видимо, для профилактики, затем пообещали, что это цветочки, а ягодки, мол, впереди… И только после этого предъявили обвинение по статье 209 (бандитизм), предусматривающей срок от восьми до пятнадцати лет.

«Все ваши бандиты арестованы, — цедил следователь прокуратуры, — большинство из них дали показания… Ну, будешь говорить?»

И вновь Нелюбин ошибся. То ли он до последнего надеялся на заступничество тех, кто незримо стоял за курганскими, то ли решил пойти ва-банк, но тогда, в следовательском кабинете на Петровке, он дал волю эмоциям.

«Всех не закроете, — произнес он, утирая кровь с разбитого лица, — стволы на вас тоже найдутся… И на тебя, мусорская харя, тоже…»

Менты и прокуратура восприняли эту в сердцах высказанную угрозу более чем серьезно — через несколько дней в «Комсомольской правде» появилась статья «Петровка, 38 уходит в подполье». «Самая отмороженная бандитская группировка объявляет муровцам войну на уничтожение» — гласил подзаголовок.

Суть газетного опуса сводилась к следующему: курганцы, донельзя обозленные успешными действиями МВД, вызвали в столицу оставшихся на свободе архангельских братков, и вскоре Москву непременно захлестнет волна кровавого беспредела. Назывались даже потенциальные жертвы: особо ретивые оперативники и следователи МУРа и РУОПа, работники прокуратуры…

Знал бы журналист, писавший эту статью, что Нелюбин рассчитывал вовсе не на архангелогородцев!

Первые суды над лидерами курганской ОПГ внушили Нелюбину некоторый оптимизм: он ожидал куда худшего исхода. Задержанный в Шереметьеве-2 Андрей Колигов получил шесть лет общего режима по «наркоманской» статье; учитывая послужной список Колигова, приговор выглядел слишком мягко. Правда, суд над Колиговым состоялся не в здании суда, как это принято, а в следственном изоляторе — видимо, в прокуратуре всерьез поверили в возможность «архангельского десанта».

В ожидании окончания следствия Олега определили в «Матроску», но не в обычный корпус, а в сизо № 4, бывшую кагэбэшную «девятку». Ту самую, из которой в июле 1995 года бежал Александр Солоник. К Нелюбину вернулись привычные хладнокровие и расчетливость: минимальный срок, данный подельнику, можно было бы расценить как плату за молчание. Ведь Андрей не назвал никаких громких фамилий.

Может быть, высокие покровители не оставят и его? Круговая порука, особенно если она повязана кровью, обязывает ко многому…

Впрочем, дальнейшие события разрушили эти надежды как карточный домик: спустя неделю после суда над Колиговым при весьма загадочных обстоятельствах погиб адвокат одного из курганских «звеньевых» Дмитрия М., участника знаменитого расстрела Наума Коптевского на Петровке.

Узнав об этом, Нелюбин помрачнел. Он понял: видимо, М. рассказал адвокату то, что тому знать не полагалось.

А поняв, сам напросился на встречу со следователем — только чистосердечное признание могло сохранить ему жизнь.

«Я готов дать любые показания, — с ходу сообщил он «следаку». — И о том, как мы появились в Москве, и о том, почему нам протежировал Тимофеев, и о том, почему власти так долго закрывали на курганских глаза…»

Следователь выказал живую заинтересованность. Предложив закурить, налил арестанту чаю и, разложив перед собой чистые листы протоколов допросов, приготовился слушать и записывать.

Однако уже через десять минут несколько фамилий, походя названных арестантом, заставили следователя измениться в лице. Отложив авторучку, он поспешно вызвал в кабинет конвоиров, распорядившись отвести подследственного в камеру. А сам, закрыв поплотней двери и придвинув к себе телефон, принялся накручивать какой-то номер. Следователь волновался: пальцы не попадали в лунки наборного диска, голос предательски срывался, а услышав с той стороны провода голос секретаря референтуры, он и совсем растерялся…

Больше Нелюбина к следователю не вызывали.

Спустя несколько дней лидера одной из самых беспредельных оргпреступных группировок перевели со «спеца» сюда, в эмвэдэшный корпус № 1. Перевели, чтобы он уже никогда никому ничего не сказал…

В камере сто пятнадцать, рассчитанной на двадцать шесть заключенных, содержались семьдесят шесть человек. Вонь параши, миазмы давно не мытых тел, испарения свежепостиранной одежды и особенно сон по очереди — ко всему этому Олег, не бывавший прежде даже на «хате» ИВС, так и не смог привыкнуть.

Сокамерники приняли его настороженно. Безусловно, слава отморозка и беспредельщика достигла сто пятнадцатой «хаты». Новичка не подвергли «прописке» — то ли потому, что он был не первоходом, то ли потому, что такие развлечения выглядели по отношению к курганцу как минимум глупо.

Однако вскоре все изменилось. Арестанта несколько раз провоцировали на необдуманные шаги — он стерпел. Дважды к нему обращались не слишком уважительно — Нелюбин не поддался и на это.

Особенно усердствовал некто Вячеслав Лесцов, сидевший в «Матроске» по обвинению в двойном убийстве с отягчающими обстоятельствами. Несколько дней назад в бане Лесцов во всеуслышание заявил авторитету, что Нелюбин — гондон, штопанный колючей проволокой, и таких беспредельщиков, как курганские, надо рвать на части. После чего пообещал его опетушить.

Опасно трогать человека в состоянии ожидания неопределенно отодвинутой гибели, и Олег впервые не выдержал.

Завязалась жуткая драка.

Сперва верх одерживал Нелюбин — все-таки навыки борьбы, он, мастер спорта, еще не утерял. Грамотно проведенный захват — и спустя секунду борец уже сидел на обидчике. Пальцы Нелюбина уже тянулись к трепетавшему кадыку Лесцова. Еще мгновение — и он хрустнул бы, как яйцо, но как раз этого мгновения и хватило сокамерникам, чтобы оттащить курганца от жертвы. Несколько беспорядочных ударов, незаметная подсечка — и Олег, поскользнувшись на скользком кафеле пола, ударился головой о стену.

Били его человек пять. Били с наслаждением, с упоением, отталкивая друг друга от тела.

Так бьют лишь тогда, когда хотят убить. Но его не убили — помешали оказавшиеся поблизости «вертухаи».

Лежа на «шконке» сто пятнадцатой камеры, Нелюбин понял: его не оставят в покое.

Ведь и Лесцов, и остальные арестанты наверняка действуют не от себя лично. Наверняка они исполняют чью-то волю.

Когда-то, давным-давно, в другой жизни, он, Олег Николаевич Нелюбин, отдавал приказ: убрать, уничтожить, ликвидировать. Он планировал, заказывал убийства, он просчитывал все плюсы и минусы.

А теперь кто-то заказал его самого.

Заказать его могли и те теневые структуры, которые сперва способствовали возвышению курганских, а затем долгое время закрывали глаза на существование ОПГ. Зачем им лишний свидетель, готовый купить жизнь ценой скандальных разоблачений!

Заказать его могли и «законники». И может быть, «дороги» — эти кровеносные сосуды любой тюрьмы — уже доставили в камеру сто пятнадцать «маляву» воров с коротким приказом: расправиться с беспредельщиком!

Заказать его могли и коптевские, чьим кровником он оставался. Вальнуть убийц братьев Наумовых было для коптевских делом чести. Живой Нелюбин был бы для них укором — мол, какие же вы пацаны, если убийцу своих старших без наказания оставили! Это несомненный удар по авторитету и репутации.

…После драки в бане прошло почти две недели. Олега пока не трогали, но от этого ему было не легче. Чувство страха и обреченности преследовало его каждый час, каждую минуту. И теперь, ранним январским утром, за полтора часа до подъема, он, лежа на нарах «Матроски», вспоминал, рассчитывал, воскрешая давно забытое, пытаясь отыскать хоть какую-нибудь зацепку, которая могла бы его спасти. Искал — и не находил.

Нелюбин твердо знал лишь одно: жить ему осталось не больше суток. Сегодня, максимум завтра его должны убить…

То памятное для многих утро шестнадцатого января 1997 года началось в камере сто пятнадцать «Матросской тишины», как и обычно.

Появление «баландера», раздача «пайки» — едва подогретой перловой каши, видимо, оставшейся с ужина, и ржавой чернушки хлеба. Нелюбин так и не смог привыкнуть к изыскам тюремной кулинарии и потому не притронулся к каше. Он очень рассчитывал на «дачку», которую должны были передать оставшиеся на воле пацаны, но ее сегодня почему-то не принесли.

После завтрака арестанты, не спавшие ночь, забрались на «шконки» — пришла их очередь отдыхать. Оставшиеся бодрствовать обратились к привычным занятиям — просмотру телевизионных «сеансов», игре в домино и нарды, в карты, чтению переданных с воли газет.

На Нелюбина никто не обращал внимания, и это вселило пусть крохотную, но все-таки надежду: может быть, ему удастся прожить и этот день? Может быть, это чувство обреченности лишь плод его воспаленного воображения?

Теперь Олегу больше всего хотелось раствориться в воздухе, стать невидимым, неосязаемым для сокамерников. Он держался тихо, стараясь не обращать на себя внимания, но взгляды арестантов, то и дело бросаемые в сторону его «шконки», подтверждали самые худшие опасения. И надежда прожить еще хоть сутки, появившаяся с утра, таяла, словно песчаный замок под ударами волн.

Говорят, многие люди предчувствуют свою смерть. Говорят, в тюрьме это предчувствие, как правило, обостряется. Нелюбин понял: э т о должно произойти сегодня. А поняв, ожесточился — уж если ему суждено умереть в этих постылых стенах, то он утащит с собой в могилу двух, трех, четырех… Сколько получится.

Такое в минуты отчаяния случается даже с самыми робкими и безответными людьми — необъятная волна гнева затмевает разум, слепая злоба поднимается из самого нутра, и уже не думаешь о каре и не страшишься мести, и нет большей радости, чем выбитый глаз или порванный рот противника, и нет большего счастья, чем кровь, хлещущая из его артерии.

Аналитик курганских был далеко не робкого десятка.

В тот день, шестнадцатого января, Нелюбина не трогали до самого отбоя. И лишь после окончания последнего выпуска теленовостей, когда телевизоры были выключены и на «хате» воцарился фиолетовый полумрак, к его «шконке» наконец подошли.

Их было человек шесть. Все как на подбор рослые, крепкие, с рельефной мускулатурой. Предводительствовал Лесцов — чего, впрочем, и следовало ожидать.

— Че, бля, копыта разбросал, падла гребаная, — уже накручивая себя на предстоящую драку, произнес один из подошедших. — Поднимайся, маромойка. Базар к тебе один небольшой есть.

Олег уже знал, что ударить надо первым и обязательно неожиданно — это внесет растерянность в ряды исполнителей приговора. А дальше как получится. Он будет бить, душить, кусаться, выдавливать глаза, ломать кости, пока не умрет.

Короткий прямой хук — и стоявший впереди Лесцов, не ожидая такого начала, резиново отлетел в сторону. Нелюбин пружинисто вскочил с нар и, оттолкнув локтем стоявшего слева уголовника, впечатал кулак в челюсть второго. Но следующего удара нанести не успел: некто, прятавшийся за спинами, с животным рычанием бросился ему в ноги, и Олег, потеряв равновесие, тяжело и неуклюже свалился на пол.

И тут же на Нелюбина посыпался град ударов.

Треск, глухое гудение в голове, беспорядочные пинки ногами, и уже не остается сил отвечать. После удара ногой в затылок перед глазами поплыли огромные фиолетовые круги. Олег попытался подняться, он даже встал на четвереньки, но тут же получил жуткий удар по почкам. Еще один удар — в переносицу. Еще один — в промежность…

Ни Лесцов, ни другие сокамерники, принимавшие участие в убийстве, наверняка не сразу заметили, что они бьют уже мертвое тело. Коротко стриженная голова безжизненно моталась в темно-красной лужице, переломанные руки нелепо подворачивались под туловище, а спортивный костюм почти весь пропитался кровью.

А его продолжали бить…

Наконец спустя минут двадцать Лесцов сделал знак прекратить избиение. Наклонился, брезгливо отвернул веко, пощупал пульс.

— Кажись, сдох, — резюмировал он и, нехорошо хмыкнув, добавил: — Как говорится, собаке — собачья смерть. Братва, давайте его на ту «шконку» перетащим. «Шнырей» разбудите, пусть кровь затрут. А насчет ментов не менжуйтесь — я с ними сам тереть буду. Как и договорились.

Семнадцатого января 1997 года, в 10.52, во время планового обхода режимного корпуса № 1, дежурный наряд режимной части остановился у двери камеры № 115 первого корпуса. Во время осмотра в камере был обнаружен обезображенный до неузнаваемости труп подследственного Нелюбина О.Н., 1965 года рождения, уроженца города Кургана, обвиняемого по статье 209 (бандитизм).

В тот же день по факту убийства было возбуждено уголовное дело. Тщательный обыск в камере ничего не дал. Судебно-медицинская экспертиза установила, что смерть Нелюбина О.Н. наступила вследствие множества черепно-мозговых травм. Были допрошены все семьдесят пять человек, находившихся в тот момент в камере. Как и следовало ожидать, большинство арестантов ушли в глухой «отказ»: мол, ничего не видели, ничего не знаем. Вроде бы после отбоя была какая-то потасовка, но больно уж спать хотелось, чтобы отвлекаться на такие мелочи.

Правда, подследственный Лесцов А.В., обвиняемый по статье 105 (убийство), охотно признался, что именно он убил Нелюбина. Мол, понимаешь, гражданин начальник, эта гнида себя слишком крутым посчитала, традиций и законов наших не признавала да еще какие-то свои права начала качать. Да и не хотелось его валить, просто думали проучить, да только случайность вышла: я ему кулаком в челюсть приложился, а он своей поганой переносицей о перегородку «шконок» ударился и враз отрубился. Так что давайте возбуждайте уголовное дело, как и положено. На мне и так два трупа, все равно «вышак» светит с автоматической заменой на пожизненное заключение на острове Огненный (искусственный остров на озере в Белозерском районе Вологодской области. Здесь содержатся преступники, приговоренные к смертной казни, которая заменена на пожизненное заключение. — Авт.), так что одной «мокрухой» больше, одной меньше… Не прибудет, не убудет.

В тот же день, 17 января 1997 года, в санчасти «Матроски» скоропостижно скончался еще один лидер курганской группировки, Павел Зелянин. По утверждению врачей, Зелянин умер от сердечного приступа — медицина была бессильна. Даже беглый просмотр медицинской карточки подследственного свидетельствовал, что покойный никогда не жаловался на сердце.

После обязательного вскрытия тела были переданы родственникам покойных. После выполнения всех формальностей труп Нелюбина, помещенный в цинковый гроб, отбыл в родной Курган, где авторитета и похоронили на лучшем городском кладбище. Тело Зелянина для похорон перевезли в Архангельск.

Рядовые исполнители, так называемые «пехотинцы», не подозревали о том, кто же способствовал стремительному взлету и столь же стремительному краху курганской группировки. Им грозят сроки от пяти до пятнадцати лет лишения свободы — преимущественно по 209-й (бандитизм) и 105-й (убийство) статьям Уголовного кодекса. По утверждению некоторых очевидцев, недавно освободившихся из тех сизо, где находятся курганские, им приходится там очень несладко.

А «компетентные органы» с чувством глубокого удовлетворения отрапортовали о разгроме самой беспредельной и кровавой оргпреступной группировки в истории столичного региона.

И столичная братва, и муровцы, и руоповцы, и работники прокуратуры единодушны во мнении: еще ни одна бандитская бригада не наводила в Москве такого ужаса, как курганская.

Однако никто до сих пор не может вразумительно объяснить: почему обыкновенные провинциальные ребята так быстро превратились в Москве в «королей беспредела»? Почему эту группировку так долго терпели в столице? И наконец, главное: почему и Солоник, и Зелянин, и Нелюбин так и не дожили до суда?

Ответа на эти вопросы нет и, видимо, не будет.