УРОКИ

В период 1990-х годов, когда Америка стремилась распространить на весь мир свою модель капитализма, она широко рекламировала и свою систему бухгалтерского учета. Назавтра после Восточно-азиатского кризиса американцы говорили всем странам мира: вы должны внедрить здоровую — т.е. американскую — практику бухгалтерского учета. Однако парадоксальным образом, если бы Соединенные Штаты, наоборот, приняли нормы бухгалтерского учета, существующие в остальном мире, не разразились бы некоторые из наших корпоративных скандалов. Хотя и имелись сходства между практикой учета в Америке и в других странах, но между ними была одна принципиальная разница. У нас руки аудиторов были связаны инструкциями, которым они должны были следовать. Все, что они сделали в рамках инструкций, считалось правильным. Фактически задача аудитора/консультанта сводилась к тому, чтобы как можно больше приукрасить фирму, оставаясь в пределах инструкций. В противоположность этому, по нормам, применявшимся в большинстве других стран, от аудиторов требовалась сертификация того, что общий учет фирмы правильно представляет ее финансовое положение. Возможно, и у нас профессиональные традиции по умолчанию признавали вынесение аудитором такого суждения его главной задачей. Однако в девяностые годы в Америке господствовали деньги и рынок, а это значило, что, хотя инструкции были соблюдены, общая картина могла быть — и часто была — дезориентирующей.

У большинства американцев возмущение в случае Энрон и других скандалов вызвала несправедливость. Инсайдеры, уже получившие щедрое вознаграждение, использовали свою информацию для перевода акций в наличные, а тем временем убеждали других работников спокойно трудиться и держать свои пенсионные накопления в акциях компании. Стремясь оправдать свои щедрые вознаграждения, корпоративные лидеры утверждали, что они «создавали стоимость», превратив свои компании в те мощные организации, которыми предстают сейчас для внешнего наблюдателя. Но на самом деле то, что они построили в целом ряде случаев, явило собой просто карточные домики.

На кону было нечто большее, чем просто честная игра. Для хорошего функционирования рыночной экономики все ее участники должны питать к ней доверие. Инвесторы и потенциальные (138) инвесторы должны быть уверены в том, что это — ровное игровое поле, с достаточно достоверной информацией, а не мошенническая игра, в которой инсайдеры обречены стать победителями. После тяжкого похмелья от скандалов 1920-х и начала 1930-х годов Соединенные Штаты приняли законодательство, предназначенное регламентировать решения проблем, возникающих при крахе корпорации — от попыток монополизировать рынок до продажи акций инсайдерами. Комиссия по ценным бумагам и биржам, образованная в 1934 г., вместе с другими сдерживающими противовесами (включая групповые иски[69]) помогла создать дух профессиональной этики в среде менеджеров, аудиторов и других участников рынка, что привело к возникновению беспрецедентных масштабов фондового рынка с беспрецедентным числом участников. Пик этого рынка был достигнут в марте 2000 г., а рыночная капитализация США (измеренная по Уилширскому (Wilshire) индексу[70]) составила 17 трлн долларов или 1,7 ВВП Америки. Причем половина всех домашних хозяйств США владели обыкновенными акциями.

Мир, однако, сильно изменился за последние шестьдесят лет. Возникли новые формы мошенничества. В обстановке «давай, давай!» девяностых годов рыночные ценности вознеслись под облака, а человеческие ценности эродировали, игровое поле опять стало очень неровным, что сильно способствовало возникновению «мыльного пузыря», лопнувшего вскоре после начала нового тысячелетия. Мина замедленного действия, заложенная в фондовые опционы начала девяностых годов, представлялась мне тогда проблемой неизмеримо важного значения, может быть, потому, что это непосредственно относилось к области моих исследований, которые я концентрировал на необходимости достаточно достоверной и точной информации для успешного функционирования рыночной экономики. Но в период подъема привлечь к проблеме интерес более широких кругов был трудно, за исключением тех, кто непосредственно извлекал выгоду из плохого ведения бухгалтерского учета. Это был еще один пример того, когда мы доверяли суждениям экспертов, в особенности из финансового и отчетно-аудиторского сообщества, хотя, учитывая их узкоэгоистические профессионально-отраслевые интересы, мы должны были быть настроены более скептически. Артур Левитт был прав. Существовала потребность в более широком и сильном регулировании. Хотя мы ни в коей мере не могли гарантировать, что информация будет всегда адекватной, мы могли бы, по крайней мере, построить правильную систему стимулирования. Фондовые опционы исказили систему стимулирования менеджмента, консалтинг исказил систему стимулирования аудиторов. Пряники теперь стали играть нежелательную роль, подрывая стимулы подачи доброкачественной информации, и в то же самое время изменения в законодательстве о материальной ответственности ослабили воздействие «кнута». Все это произошло как раз в тот момент, когда начали возрастать трудности в обеспечении доброкачественной информации, равно как возможности представления заведомо ложной информации.

Я начал эту главу с большого вопроса: в чем была суть неудачных начинаний? Могли ли бы мы предотвратить образование «мыльного пузыря» только поддержкой инициатив в области улучшения бухгалтерского учета фондовых опционов. Мы никогда не узнаем правильного ответа на этот вопрос. Но в одном мы можем быть уверены: в сочетании с другими проблемами ведения бухгалтерского учета, рассмотренными в этой главе, плохой учет фондовых опционов, несомненно, усугубил ситуацию. И он же внес свой вклад в дух девяностых годов, раздувая «пузырь» и осложняя последствия, когда «пузырь» лопнул.

Конфликт интересов, обсуждавшийся здесь, вел уже к достаточно скверным последствиям; их серьезность обострили столь же плохие и даже худшие проблемы финансового сектора, к анализу которых мы теперь обратимся.