Глава 5 ПОДГОТОВКА К ПЕРВОМУ ИСПЫТАНИЮ

Глава 5

ПОДГОТОВКА К ПЕРВОМУ ИСПЫТАНИЮ

Одним из дальневосточных городов, значение которых возрастало в связи с постройкой Транссибирской железной дороги, был Иман.

К концу девяностых годов XIX века русские превратили этот город в военный центр. Они содержали там гарнизон, не только охраняющий железную дорогу, но и сооружающий укрепления в прилегающих районах. По неизвестной причине японские шпионы до 1897 года не уделяли внимания Иману. Между тем шпионаж в районе Имана мог дать важную информацию о деятельности и намерениях русских. Так считали некоторые японцы, в том числе Рёхэй Утида.

В 1897 году Утида был членом гэнъёся. По его мнению, общество не уделяло достаточного внимания той части Дальнего Востока, где был расположен Иман. Однажды вечером он обдумывал этот вопрос, возвращаясь на рикше домой после собрания общества. Он только что предложил своим коллегам немедленно послать в район Имана резидента. Но его предложение встретили весьма холодно. Утида был разочарован и зол.

Он убеждал общество, что Иман, помимо того, что является местом расположения русского гарнизона, служит пунктом, через который систематически проходит не менее пяти агентов-японцев, работающих в более отдаленных районах. Эти агенты обязаны лично представлять свою информацию в школу джиу-джитсу во Владивостоке. Такое требование не только отнимает время у агента, но и удаляет последнего от района деятельности, где в его отсутствие могут произойти важные события.

Если бы общество, говорил Утида, имело в Имане резидента, то на него, кроме добывания информации о деятельности русских в данном районе, можно было бы возложить прием донесений от других агентов и пересылку их со специальным курьером во Владивосток. Казалось, аргументация Утида была вполне логичной. Тем не менее, как это ни странно, настоящее предложение не вызвало интереса. Одним из доводов против него явилось отсутствие у общества подходящего человека. Кроме того, говорили оппоненты Утида, имеются места более важные, чем Иман.

Утида, подобно своему начальнику и старому другу Мицури Тояма, постоянно искал среди соотечественников людей, которые могли бы сослужить службу своей стране под руководством гэнъёся.

В то время как рикша легко и бесшумно тащил коляску, Утида размышлял, что бы он, Утида, сделал, если бы нашел сейчас человека, способного выполнять функции резидента в Имане. И пока он бормотал что-то, рикша добежал до его дома. Утида расплатился и зашагал по тропинке, ведущей к жилищу. Вдруг он услышал, как молодой рикша тихо позвал его.

В другой раз Утида нетерпеливо бы отогнал рикшу, решив, что тот попрошайничает. Но сейчас под влиянием ему самому непонятного чувства он остановился, повернулся и спросил, в чем дело. Рикша подошел. Утида увидел почтительно смотревшие на него глаза. Они светились таким умом, какой Утида не мог бы предположить у простого рикши.

В нескольких словах юноша объяснил, что он слышал о гэнъёся и знает, что господин — влиятельное лицо в нем. Молодой человек желал бы стать членом этого общества и выполнять любые его задания во имя Японии.

Пока рикша говорил, Утида внимательно рассматривал его. Рикша был не так молод, как сперва показалось. Утида пригласил его в дом. Он узнал, что рикшу зовут Тёити Хираяма, что ему двадцать шесть лет и, хотя он уже три года женат, детей у него нет.

— Что бы ты сделал, если бы тебе дали возможность помочь родине? — спросил Утида.

— Все, что от меня потребуется, господин.

— Согласился бы покинуть Японию, уехать в далекие края и жить там среди чужого народа?

— Да, охотно, если это потребуется, господин.

Утида в упор посмотрел на рикшу и вдруг предложил ему раздеться.

Хираяма беспрекословно снял куртку, развязал шнурок вокруг талии, и его короткие штаны упали к ногам.

Утида внимательно рассматривал сильные руки и плечи гостя, плоский живот, мощные бедра и икры, крепкие мускулы на спине. Он подумал, что Хираяма больше похож на борца, чем на рикшу. В каждом его движении чувствовалась сила и проворность борца.

Утида решил, что на сегодня достаточно, и предложил Хираяма прийти на другой день вечером. Он наказал никому не рассказывать об их беседе, даже жене.

Во время их второй встречи рикше пришлось молчать, почти все время говорил Утида. Так прошло много вечеров. Всякий раз новыми деталями дополнялся план использования Хираяма в качестве агента гэнъёся. Затем пришла очередь Тёити Хираяма принять присягу, к которой менее года назад Мицури Тояма привел своего протеже — юношу с бумажным змеем, по имени Фудзо Хаттори.

Но прежде чем это произошло, Хираяма готовился к предстоящей деятельности.

Он расстался с коляской рикши и, получив от Утида деньги, стал компаньоном Накамура, владельца небольшого продуктового магазина. От пожилого опытного лавочника он быстро познал все секреты торговли. Накамура очень сожалел о потере способного ученика и неутомимого помощника, когда Хираяма объявил, что на следующей неделе покидает его.

Утида настоял, чтобы слабая здоровьем жена Хираяма оставила работу на хлопчатобумажной фабрике Мотомура. Избавленная от других забот, кроме удовлетворения прихотей мужа, семнадцатилетняя женщина скоро начала поправляться. Еще до того как ее муж принял присягу и уехал в школу в Саппоро, он стал отцом двух сыновей-близнецов.

Поскольку Хираяма должен был обосноваться в Имане в качестве владельца японского магазина, его пребывание в Саппоро не затянулось. Когда он научился говорить по-русски, приобрел навыки в оценке информации и понял, что представляет собой орган, имеющий название на шпионском жаргоне «почтовый ящик»[26], он возвратился в Токио.

На деньги, полученные от Утида, Хираяма по совету знающих людей приобрел товары, которые не могли не понравиться жителям Имана. Он упаковал все в ящики, наклеил на них ярлыки и пошел проститься со своим «благодетелем».

— Я доволен вами, Тёити Хираяма, — сказал Утида, — и уверен, вы оправдаете мои надежды. Послушайте мой последний совет. Больше не рассчитывайте на мою помощь. Если вы потерпите неудачу как владелец лавки, вы потерпите неудачу и как агент. Помните, каких бы успехов вы ни добились, не ждите от родины никакой награды, кроме благодарности. Самая большая земная награда ничтожна в сравнении с той наградой, которую человек может заслужить у богов.

С этим последним напутствием, с решимостью добиться успеха, довольный собой Хираяма вместе с близнецами и женой, которая была беременна третьим ребенком, отплыл в Порт-Артур.

Перемены в жизни Хираяма, начавшиеся с того вечера, когда он вез Утида, не погасили живых огоньков в его темных глазах и не отняли у него приветливой улыбки.

Хираяма открыл магазин в Имане. Местные жители с любопытством присматривались к новому торговцу и магазину. Они останавливались около магазина, заглядывали в него, но делать покупки отваживались только самые смелые. Люди, живущие в таких отдаленных местах, подозрительно относились ко всему новому, особенно к чужестранцам, которые поселялись среди них.

На первых порах казалось, что Хираяма постигнет неудача. Он начал сомневаться в своих способностях завлекать покупателей и заводить с ними дружбу. А до приезда в Иман Хираяма думал, что под руководством Утида и Накамура он научился этому.

Однажды утром молодой торговец, один в пустом магазине, вскрывал ящик с новым товаром. Было тепло, и Хираяма снял куртку. Полуобнаженный, он продолжал орудовать молотком. От энергичных движений японец вспотел, его мускулистое тело заблестело, словно полированное дерево.

Стоя спиной к двери, он не видел и не слышал, как вошла жена капитана Григорьева. И только выпрямившись, чтобы перевести дух, Хираяма почувствовал, что за спиной у него кто-то стоит.

Капитану Григорьеву минуло сорок три года. Он был тощ и слаб. Но искусный портной в Санкт-Петербурге сшил капитану мундир, который скрыл недостатки фигуры. Увы, портной обманул и будущую мадам Григорьеву. И в двадцать один год, после двух лет замужества, она укоряла себя в том, что за красивым мундиром не заметила хилость его владельца.

Капитан был очень занятым человеком. Его работа в гарнизоне требовала такого умственного и физического напряжения, что после ужина он едва держался на ногах, и только десятичасовой беспробудный сон восстанавливал его силы.

Мадам Григорьева, напротив, отдав утром распоряжения прислуге, не знала, чем заняться. Она бродила из комнаты в комнату или сплетничала за чашкой чая с женами других офицеров.

И когда молодая женщина увидела маленького японца с торсом борца, она остро почувствовала, как неудачно ее замужество. Японец повернулся к ней лицом, и она смутилась.

— Мадам, простите, пожалуйста, — говорил японец, кланяясь часто и подчеркнуто низко. — Я не слышал, как мадам вошла в магазин. Мадам оказала бы мне честь, если бы разрешила что-нибудь предложить ей.

Григорьева с трудом взяла себя в руки.

— Я хотела бы посмотреть ваши шелка, — сказала она.

Она заставила Хираяма снять с верхней полки один за другим все куски и поднести их к окну, чтобы она посмотрела расцветку при дневном свете. На самом же деле ей не терпелось получше рассмотреть японца.

Наконец Григорьева приказала отрезать двенадцать аршин оливково-зеленого шелка, хотя на платье ей нужно было только шесть. Японец хотел доставить покупку на дом, но она попросила завернуть шелк и со свертком в руках вышла на улицу.

Не сделала она и ста шагов, как встретила мадам Прохорову, жену адъютанта своего мужа. Обменявшись приветствиями, женщины разговорились. Григорьева рассказала приятельнице о покупке. Затем она понизила голос до шепота, и в ее словах было нечто такое, что возбудило у мадам Прохоровой желание взглянуть на торговца.

Когда в это утро в магазин явилась четвертая русская дама, Тёити Хираяма понял, чем объясняется такой неожиданный наплыв покупательниц. Он улыбнулся про себя, и в его голове созрел план дальнейших действий.

Боясь переусердствовать, он не часто скидывал куртку во время работы. Но когда он это делал, жены господ офицеров одна за другой шли в магазин, чтобы полюбоваться его атлетической фигурой.

Когда жители Имана увидели, что гарнизонные дамы относятся к японцу благосклонно, они решили, что могут без опасений доверять ему. И магазин начал процветать. За два года Хираяма преуспел настолько, что открыл отделение в Никольске во главе с русским заведующим.

К этому времени многое изменилось. Бродячие торговцы и путешественники японской национальности, увидев одним им понятный знак над дверью магазина, обязательно заходили туда. Хираяма гостеприимно принимал соотечественников, радуясь, что может поговорить на родном языке. Гости сообщали хозяину новости и незаметно вкладывали ему в руку клочок тонкой рисовой бумаги. Торговец не удивлялся, он знал, что делать с этим клочком.

Хираяма уже довольно бегло разговаривал по-русски, и мужчины Имана почувствовали расположение к спокойному улыбающемуся чужеземцу. Одним из его близких друзей стал школьный учитель, интересующийся Японией и ее обычаями. Хираяма вызвался обучать русских школьников борьбе, а через некоторое время начал учить этому и их отцов. Он всегда был готов пожертвовать небольшую сумму на благотворительные цели, помочь или оказать услугу. Жители Имана считали его добрым человеком.

Жена Хираяма, пополневшая и счастливая, ежегодно дарила ему по ребенку. Торговец любил жену сейчас больше, чем в те времена, когда сватался к ней.

Но он позволил жене капитана Григорьева соблазнить себя. Это случилось, когда Хираяма пришел к ней домой, чтобы передать бумажные хризантемы. Дело в том, что однажды Григорьевой понравились цветы, которыми Хираяма убрал свой магазин. Она хотела купить их, но торговец сказал, что эти цветы плохие и что он выпишет из Токио другие специально для мадам.

Хираяма действовал преднамеренно: он хотел попасть в дом Григорьевых. Он не забыл тот день, когда жена капитана купила у него оливково-зеленого шелку.

Григорьева приняла торговца в гостиной. Поклонившись, он стал объяснять, как сделаны цветы. Не слушая, она обняла его.

Через десять дней Григорьева пришла к Хираяма в магазин и, оставшись с ним наедине, спросила, почему он больше не приходит к ней.

— Это неблагоразумно и слишком опасно, — ответил японец.

— Мой муж уехал на пять дней, — сказала женщина повелительным тоном, — я хочу сделать парчовые занавеси под цвет мебели. Принесите ко мне домой сегодня вечером все имеющиеся у вас образцы парчи.

Торговец не успел ответить: Григорьева, повернувшись на каблуках, быстро вышла из магазина.

В тот же вечер, когда стемнело, он взял куски парчи и пошел к Григорьевой.

В первые минуты Хираяма держал себя сдержанно. Григорьева осыпала его упреками.

— Где капитан? — вдруг спросил он.

— Я же сказала, уехал на пять дней.

— Куда?

Григорьева назвала населенный пункт.

Когда Хираяма появился в Имане, этот пункт, в двадцати километрах от города, был всего лишь небольшой деревней. С постройкой железной дороги его значение возросло.

Хираяма узнал от Григорьевой, чем вызвана поездка ее мужа.

Покидая в ту ночь дом капитана, Хираяма знал, что русские неподалеку от Имана строят новый форт, где намереваются разместить гарнизон в двести человек с артиллерией.

В последующие месяцы командировки Григорьева участились и стали более продолжительными. И каждый его шаг был известен Хираяма. Понимала ли мадам Григорьева подлинное значение всех тех бесчисленных вопросов, которые задавал ей любовник? По-видимому, это ее нисколько не беспокоило. Но если бы она однажды и задумалась над той ценой, какой оплачиваются ее отношения с японцем, она, по всей вероятности, стала бы винить не себя, а мужа.

Мадам Григорьева не была единственным источником информации для торговца. Жены других офицеров постоянно встречались в его магазине и охотно болтали, рассматривая товары. Их разговоры почти всегда велись вокруг работы мужей: прибытия подкреплений, передислокации той или иной части, поступления боеприпасов.

Всю полученную таким образом информацию Хираяма незаметно перепроверял у своих приятелей среди жителей города. Его собеседники не только подтверждали добытую японцем информацию, но и невольно сообщали ему дополнительные сведения.

Свою информацию Хираяма направлял во Владивосток вместе с донесениями других японских агентов, навещающих его после наступления темноты.

Вскоре все, что делали или намеревались делать русские в Имане и прилегающем районе, стало достоянием японской разведки. На основе информации Хираяма составлялись планы действий японской армии на направлении Имана на случай войны.

То, чем Хираяма занимался в Имане, другие японские шпионы, применяя свои средства и методы, делали в других местах, где русские проводили какие-либо военные приготовления.

В важной русской военной базе Порт-Артур многие грузчики и другие портовые рабочие были японскими агентами. Они выдавали себя за китайцев и маньчжуров. Подсчитано, что каждый десятый кули, работавший на русских в Маньчжурии, являлся японским агентом. Не все они были японцами, часть из них набирали из китайцев.

Русское командование направило в Порт-Артур отборные части: 1-й Томский полк, а также 25-й и 26-й Восточносибирские стрелковые полки. Другими словами, русские понимали складывающуюся, обстановку и считали Порт-Артур своим основным оплотом.

В то же время 1-й Томский, 25-й и 26-й Восточносибирские стрелковые полки были наводнены японскими агентами. Шпионы убирали комнаты командного состава, где знакомились со служебными записями, которые бросали некоторые легкомысленные молодые офицеры. Они убирали служебные помещения, где ночью документы не всегда находились под замком, и многое, что представляло интерес, можно было позаимствовать из корзин для мусора. Они прислуживали в офицерских столовых, где громко обсуждались служебные вопросы, несмотря на запрещение делать это в общественных местах. Они обслуживали унтер-офицеров и рядовых солдат, которые, как и во многих других армиях, часто знали больше, чем офицеры.

Капитан Григорьев — в то время в Сибири было много таких Григорьевых — использовал кули для земляных работ, при строительстве новых сооружений и укреплении уже существующих. Конечно, Григорьев не знал, что многие кули были специально обученными агентами, приносившими свои донесения в магазин Хираяма.

Каждый десятый кули, из числа работающих на строительстве новых электрических станций и распределительных сетей, был японским агентом. Искусно саботируя, агенты задержали на значительное время окончание строительства электростанций. Они составили чертежи каждой станции с указанием ее наиболее уязвимых мест. Когда началась война, небольшие группы диверсантов, руководствуясь этими чертежами, вывели из строя некоторые электростанции.

Широкий размах японского шпионажа в Маньчжурии и России в период подготовки к войне кажется почти невероятным. Японцы имели в Маньчжурии и России огромную армию шпионов. А ведь это был только один участок их тайной деятельности.

* * *

Осенью 1900 года японское военное министерство назначило полковника Мотодзиро Акаси военным атташе во Франции, Швейцарии, Швеции и России. Его назначение, на которое министерство вначале не соглашалось, было произведено по настоянию Рёхэй Утида. Влиятельный член кокурюкай, Утида пригрозил, что, если Акаси не будет назначен, общество прекратит передачу информации своих агентов военному министерству. Незадолго до отъезда в Европу Акаси был вызван к Утида и к другому видному руководителю кокурюкай — Сугияма, который одно время был содержателем «Дома приятных наслаждений» в Ханькоу. От них Акаси получил указания.

Он должен был посетить Францию, Швейцарию и Швецию и пробыть там столько, сколько понадобится, чтобы ознакомиться с обстановкой. Затем он должен был отправиться в Санкт-Петербург и основать там свою штаб-квартиру.

— Очень скоро, — сказал Утида, — мы нанесем удар по нашим врагам в Сибири. Европейская часть России находится на очень большом расстоянии от нас. Но именно там делается политика и оттуда идут указания в азиатскую часть империи. Мы смогли бы приобрести важную информацию, если бы имели в европейской части России своих агентов.

Полковник Акаси кивнул в знак согласия.

В период своей деятельности на посту военного атташе Акаси добился заметных успехов и приобрел репутацию одного из выдающихся агентов кокурюкай.

В первую мировую войну Акаси назначили помощником начальника генерального штаба. Вместе с генералом Араки он поддерживал план образования автономного монгольского государства, составленный бароном Унгерном фон Штернбергом. Акаси и генерал Араки должны были руководить японской оккупацией Сибири. Однако в 1919 году Акаси умер, не дожив до того времени, когда его планы начнут осуществляться.

Акаси не был единственным японским агентом, работавшим в европейской части России. Независимо от патриотических обществ и разведки сухопутной армии там действовала военно-морская разведка Японии. Она размещала своих агентов в стратегических пунктах.

* * *

На кухне штаба военно-морского флота в Одессе, до локтей погрузив руки в квашню, месил тесто Александр Александрович. На протяжении многих лет на берегу и в море выпекал он хлеб для русских военных моряков — и был мастером этого дела.

Работая, он думал о том, как хороша Одесса. Он не смог бы, наверное, жить в другом городе, например в Москве, где, как он слышал, нет ни моря, ни пляжа. Да и солнце, говорят, там не очень балует жителей. Он вырос на западном побережье Крымского полуострова. Ласковый шум моря был первой песней, которую он услышал. На всю жизнь полюбил Александр Александрович море, и, когда настало время выбирать профессию, он выбрал профессию моряка.

Города, которые он посетил, океаны, в которых плавал, люди, с которыми встречался, не походили на Одессу, на Черное море, на его земляков. Он не мог понять, как человек без особых причин может покинуть родину. Он удивлялся своему коллеге, маленькому японцу, резавшему капусту для борща недалеко от квашни.

Не переставая месить тесто, Александр Александрович спросил японца:

— Ясуносукэ, сколько времени ты не был дома?

Ясуносукэ Ямамото, толстый низенький человек с постоянной улыбкой на лице и с темными миндалевидными глазами, ответил:

— Шесть лет.

— И тебе не хочется вернуться домой? — опросил русский.

— Нет.

— Вот не понимаю! — воскликнул Александр Александрович. — Когда я бываю в плавании, мне нравится смотреть на новые страны, на новых людей, наблюдать, как они живут. Я надеюсь попасть на борт броненосца и посмотреть еще многое. Но как меня всегда тянет домой, в Россию! Никто тебя так не поймет, как соотечественник. Да и что удивительного. Ты доверяешь ему, а он тебе. Не может быть дружбы без доверия. Ты скучаешь о своих друзьях, Ясуносукэ? — продолжал Александр Александрович.

— Нет. У меня никогда не было друзей.

— Даже в родном городе?!

— Даже там. Я не в восторге от своих соотечественников.

— Почему? — В голосе Александра Александровича слышалось и удивление и недоверие.

— Мои соотечественники — ограниченные люди. Они считают, что нет на земле людей равных им, избранникам богов. По их словам, никто не способен совершить то, на что способны они.

— Это понятно. Я тоже считаю, что нет на земле людей, похожих на нас, русских. Однако я не утверждаю, что мы избранный народ. Просто мне нравится, как мы живем. Но это необязательно должно подходить тебе. У каждого народа своя жизнь.

— Так думаете вы, русские. И правильно. А вот как в Японии смотрят на эти вещи, мне не нравится.

— Что же там происходит?

— У нас имеется государственная религия.

— И у нас.

— Но наша религия не похожа на вашу. Каждый человек в Японии должен исповедовать государственную религию. А ты знаешь, чему учит наша религия? Она говорит, будто священная миссия Японии состоит в том, чтобы подвести весь мир под одну крышу, понятное дело — японскую крышу. Все человечество должно находиться под, властью нашего божественного императора — вот что проповедует наша религия.

— И ты считаешь, что когда-нибудь японский император будет управлять Россией?

— Да, считаю.

— Гм... гм...

— Я знаю, это похоже на безумие, — говорил японец, — и на опасное безумие.

— Так твои соотечественники действительно хотят завоевать мир?

— Бесспорно. Они уже готовятся к этому. Скоро они начнут и не остановятся до тех пор, пока не добьются своего или пока кто-нибудь, посильнее их, не нанесет им поражение. Теперь ты понимаешь, почему меня не тянет на родину, Александр Александрович?

— Не очень-то я разбираюсь в подобных вещах, но, видно, войны не миновать. Ты в самом деле думаешь, что твои сородичи собираются воевать со всем миром?

— В конечном счете, да. Но, разумеется, не со всеми странами в одно время.

— Ну, тогда не стоит беспокоиться. Все увидят, чего они добиваются, и... царь остановит их.

— Э, безумие придает нации силу. Оно порождает фанатизм. С этим нельзя не считаться. Ты заставил меня, Александр Александрович, высказать тебе свои самые сокровенные думы. Что ты делаешь после обеда?

Александр Александрович никогда не стал бы говорить о России так, как говорил о своей родине японец. Русский чувствовал жалость к Ямамото, у которого не было друзей.

— После обеда? — переспросил Александр Александрович.

— Ну да! Я, знаешь ли, хотел погулять по Приморскому бульвару, — ответил японец.

— Можно я пойду с тобой?

— Почту за честь, Александр Александрович.

Окончив дела, оба кока, русский и японец, вышли на прогулку. Русский — в военной форме, японец, который был служащим русского адмиралтейства, в модном европейском костюме.

Незаметно японец увлек Александра Александровича на набережную военно-морского порта.

Там стояли броненосец, три миноносца и несколько корветов. Они составляли какой-то процент военно-морских сил России.

— Есть ли у Японии корабли, подобные этим? — не без гордости спросил Александр Александрович.

— Много, и все самых последних образцов, — ответил Ямамото.

— Держу пари, что Япония не имеет таких кораблей, как «Великий князь Дмитрий». Это самый новый.

— Не знаю, насколько он новый.

— «Князь Дмитрий» только что прошел испытания, у меня друг служит на нем. Он говорит, что нет во флоте корабля быстроходнее этого. Ты знаешь, он делает до двадцати пяти узлов.

— Да, большая скорость, но чтобы ее добиться, надо пожертвовать частью вооружения.

— Ты сомневаешься?!

И молодой русский кок начал рассказывать своему собеседнику все, что знал о новом корабле — гордости царского флота.

Маленький японец слушал, время от времени задавая вопросы. Его лицо оставалось бесстрастным.

— Может, выпьем по стаканчику водки? — предложил японец, когда Александр Александрович умолк.

— Я как раз собирался предложить то же самое, — улыбнулся Александр Александрович. Он подумал, что не грешно уделить Ямамото немного дружеского внимания, в котором тот так нуждается.

На следующее утро Ямамото появился на кухне позднее обычного.

— Так здорово спалось? — спросил Александр Александрович.

— Нет, — ответил японец, улыбаясь, — мне полагается отпуск. Я взял в счет него несколько дней и собираюсь сегодня уехать.

— Куда же?

— В Стамбул. Посмотрю, что за город.

— Обязательно сходи к «Золотым Воротам», — посоветовал Александр Александрович.

В тот же вечер Ямамото сел в поезд на Санкт-Петербург и через три дня был в русской столице.

Подозвав извозчика, он назвал адрес японского посольства.

Слуга открыл дверь и низко поклонился.

— Доложите военно-морскому атташе Ёсиро, что я хочу срочно переговорить с ним, — сказал «кок».

— Какое имя я должен назвать господину Ёсиро?

— Капитан-лейтенант Ясуносукэ Ямамото.

Через три минуты капитан 2 ранга Ёсиро принял Ямамото.

— Я прибыл лично, — начал Ямамото, — так как располагаю подробными данными о скорости и вооружении «Великого князя Дмитрия». Только что закончены его пробные испытания, о чем вы, безусловно, знаете. Известно ли вам, что он отбывает в Порт-Артур двенадцатого февраля?

Ямамото предполагал, что эта новость обеспокоит Ёсиро. Но тот с улыбкой ответил:

— В таком случае он намного опоздает.

— Намного опоздает?

— Да, Ямамото. Скоро начнется война с Россией, и она, вероятно, закончится к тому времени, когда «Великий князь Дмитрий» прибудет в воды Желтого моря. Тем не менее ваша информация очень ценна.

— Именно поэтому я не рискнул отправить ее почтой. Итак, мы готовы наконец!

— Да, мы готовы.

Ёсиро был прав.

В 1904 году Япония сочла, что она в состоянии напасть на Россию с полной надеждой на успех.

За 15—20 лет подготовки Япония достигла не только высокого промышленного и военного развития. Огромная армия ее тайных слуг, превосходящая по численности шпионскую службу любой другой страны, раскрыла многие военные секреты и намерения России в районах, которые стали объектами нападения. Японцы поверили в справедливость утверждения старого прусского мастера шпионажа Вильгельма Штибера, что хорошо и широко поставленный шпионаж в состоянии обеспечить половину победы еще до того, как будет нанесен первый открытый удар.