Глава 14 ЧЕрный день

Глава 14

ЧЕрный день

В среду 17 августа 1943 года за длинным столом моего кабинета в Пенемюнде собрались полковник Стегмайер, отвечавший за выпуск опытных образцов, министерский советник Шуберт со своим управляющим, главный инженер отдела планирования Рудольф, инженер Шталькнехт, фон Браун, Штейнхоф и Тиль, а также Реес, начальник экспериментальных мастерских.

Обращенные к западу широкие окна, прикрытые яркими портьерами со стилизованными изображениями красных грифонов и северогерманских соборов, были открытыми. Приглушенный свет подчеркивал четкие очертания и мягкую цветовую гамму помещения, украшенного красивой удобной мебелью, обилием цветов, коврами и картинами.

Обитые кожей двери, которые вели в соседнее помещение, были закрыты. Телефонные звонки принимал мой адъютант. Мы собрались на закрытое совещание.

Вот уже несколько дней солнце палило сухую песчаную почву острова Узедом. Мы мечтали о прохладе, о дожде с ветром. Но эта душная атмосфера не мешала дискуссии, которая шла вот уже несколько часов. Столкновение взглядов и мнений было жестким и неуступчивым. Причиной этой войны были растущие противоречия между отделами конструирования и производства.

Инженер Шталькнехт в очередной раз стал возмущенно сетовать, что конструкторы с задержками поставляют производственные чертежи, а это, в свою очередь, серьезно сказывается на графике выпуска «А-4». Фон Браун, Тиль и Реес отказывались принять на себя ответственность, ссылаясь на отсутствие опытных сотрудников в отделах планирования, конструирования и опытного производства. Итог подвел Шталькнехт:

– Я должен еще раз подчеркнуть – и в данном случае мы все придерживаемся единого мнения, – что график Дегенколба, предусматривающий с января 1944 года ежемесячный выпуск девятисот изделий, нереален. Тем более, что чертежи поступят ко мне только в первых числах октября. Самое узкое место – это опытное производство, которое катастрофически запаздывает со своей продукцией. Им надо самым решительным образом перестроиться, ибо в противном случае невозможно…

Его прервал профессор фон Браун, возбужденно вскочивший с места:

– Если уж мы начали критиковать друг друга, то я хотел бы вернуть этот критический выпад к своим истокам. Мне нет необходимости говорить вам, генерал, что созданный в январе специальный комитет по выпуску «А-4» под руководством Дегенколба отнюдь не облегчил нам работу. Наоборот – он тормозил нашу основную задачу, каковой является конструирование. Как бы настойчиво мы ни просили, мы не могли получить людей, в которых нуждались. Несколько более или менее умелых специалистов, которые после месяцев задержек и волокиты все же прибыли, оказались неподготовленными к нашей специфике, так что никакого облегчения мы не почувствовали. В отделах производства и правки чертежей катастрофически не хватает сотрудников, так что они уже работают с головокружительной быстротой. Объем работ, которые мы должны выполнять, столь огромен, что мы никак не успеем к критическому сроку первого октября. Как мы можем сконструировать и выпустить оригинальные пресс-формы и штампы, когда у нас нет ясности, как в конечном итоге будет выглядеть изделие? Трудности с поставками сырья заставляют нас работать с тем, что есть под руками, и жить надеждами на улучшение снабжения. Я могу лишь сказать, что глубоко сожалею о вашем согласии с графиком Дегенколба. Я со всей серьезностью прошу вас сообщить высшему руководству, что в настоящее время проект «А-4» реализовать невозможно. Первым делом мы должны, обретя мир и покой, создать прототип изделия, которое можно запускать в массовое производство, и лишь потом приступать к изготовлению рабочих чертежей.

И более того, я считаю, что Дегенколб не тот человек, который должен отвечать за выпуск продукции. Может, он разбирается в локомотивах, но ровно ничего не понимает в наших сложных изделиях или в наземных установках. Как можно доверять сложнейшие проблемы нашей деятельности человеку, у которого на все просьбы есть только один ответ: «Ваши трудности меня не интересуют. Справляйтесь с ними сами». Или же может заорать: «Обеспечьте выход продукции, или потеряете работу!» Я предвижу, что нас ждет просто катастрофа.

К концу своего выступления фон Браун уже еле сдерживался. С трудом успокоившись, он сел.

Следующим взял слово доктор Тиль:

– Я должен опровергнуть утверждение, что ракетный двигатель готов для производства.

Промышленность не может выполнять малые объемы наших заказов по отдельным компонентам, необходимым для выпуска экспериментальных и опытных образцов. Она хочет как можно скорее переходить на массовое производство. А те детали, которые она выпускает, ни в коей мере не отвечают стандартам. Двигатель – исключительно сложное изделие и пока он очень далек от возможностей массового производства.

Реес сразу же поддержал его:

– Да мы постоянно сталкиваемся с отказами получаемых компонентов. В результате выпуск даже опытных образцов близок к полной остановке. Стартовые команды продолжают ждать каких– то решительных перемен. Примерно восемьдесят процентов ракет, поступающих для полевых испытаний и приемки, не проходят их и уже загромождают все производственные помещения. В последние несколько месяцев примерно девяносто процентов их поступают с нарушением графика. Теперь я твердо знаю, как должно выглядеть стандартное изделие в сборке. Я согласен, что график Дегенколба невыполним, и тоже прошу его отмены.

Я столкнулся с единым фронтом. Неужели это мои первые друзья и соратники, полные энтузиазма, которых ничего не могло разочаровать? Неужели в этих трудах у них не выдержали нервы? Что случилось с завоевателями космоса?

К моему собственному удивлению, в душе у меня царило спокойствие. Я мог справиться с этим бурлением страстей. Трудности, которые казались им непреодолимыми, на самом деле были всего лишь неизбежными проблемами, которые сопровождают начало массового выпуска, тем более таких принципиально новых изделий. И я решил изложить им свои соображения:

– Господа, трудности, с которыми, как вы считаете, справиться невозможно, мне тоже известны. Я не поддерживаю график Дегенколба, но ради сохранения мира и спокойствия запрещаю воевать с ним. В наше время, чтобы получить хоть что-то, надо предъявлять очень высокие требования. Учитывая, что у Дегенколба не было ни особых полномочий, ни статуса высокой приоритетности, он на удивление много сделал для нас.

Но теперь – точнее, в последние шесть недель – нам наконец присвоен статус высшей приоритетности, что и должно послужить твердой основой для работы по этому графику. У нас есть шанс добиться хороших результатов! Боюсь, что нам будут слишком активно оказывать помощь ради наших удобств. Например, стоило попросить, и за двадцать четыре часа нам была обеспечена противовоздушная оборона. Мы получили допуск ко всем необходимым материалам. Непрерывно пополняется персонал. За последние две недели прибыло тысяча двести человек.

В соответствии с моим приказом, отданным в конце прошлого года, я должен попросить вас снова проверить, завершены ли все конструкторские работы над долгосрочными проектами.

Вы должны окончательно прекратить разговоры, что мы не готовы, что вы не можете обеспечить своевременную поставку узлов и компонентов. Только по этой причине мы потеряли, как минимум, шесть месяцев. Мое личное мнение заключается в том, что мы давно уже достигли такого уровня конструкторских работ, который полностью позволяет начать крупную программу выпуска экспериментальных и опытных образцов.

На деле все военные изобретения надо пускать в массовое производство как можно скорее, на самой начальной стадии проектирования. Выпуск тяжелого танка «тигр» начался с карандашного наброска. И вы должны прекратить вносить одно улучшение за другим.

Беда в том, что у нас тут собрано слишком много мозгов, идеи которых толкутся и мешают друг другу. Отныне я запрещаю вносить какие– либо изменения в конструкцию ракеты, за исключением тех, которые абсолютно необходимы. Все предлагаемые улучшения должны быть проверены, если у нас будут время и материалы, и лишь потом внедрены в массовое производство. Мы должны справиться с этим заданием.

Я считаю всех вас очень талантливыми инженерами-конструкторами, но, к сожалению, вы неопытны как производственники. Источник вашей головной боли – всего лишь банальные сложности любого проекта, идущего в массовое производство. Я достаточно часто говорил вам об этом. Кто из вас хочет дополнить мои слова?

Такое желание выразил доктор Тиль. Он сидел опустив голову, то и дело закусывая губы и нервно играя карандашом. Казалось, он ничего не слышал. Когда он поднял на меня глаза, странно блеснувшие за стеклами очков, я прочел в них неуклонную решимость, а мертвенно-бледные черты его лица были полны глубокой скорби.

– Генерал, – начал он, – я в отчаянии. Месяцами нас преследуют аварии и поломки. Одна за другой. Мы так многого ждали от нашей «А-4». В существующих условиях эту работу просто невозможно выполнить. Наше изделие представляет собой летающую лабораторию, управляемую в автоматическом режиме. Ее массовое производство – это полное сумасшествие. Нам еще долго разбираться с ее конструкцией. Я даже не считаю нужным доказывать, что любая стартовая команда и после нескольких лет подготовки вряд ли сможет выполнять все свои обязанности в боевой обстановке. Это превышает способности любого солдата.

Если вы настаиваете на своей точке зрения, я должен отказаться от дальнейшей работы. Я не вижу возможности добиться цели до окончания войны. Проект должен быть отложен. Я самым тщательным образом обдумал его и прошу разрешения подать в отставку. Я собираюсь читать лекции по термодинамике в техническом училище.

Для нас это было первым ударом грома с ясного неба. Под нашими ногами качнулась земля. К доктору Тилю, творческий дух которого и был нашей движущей силой, тут же присоединился Реес и, помедлив, даже фон Браун. Настал самый критический час всей нашей работы.

У доктора Тиля сдали нервы из-за переутомления. В последние несколько месяцев он прислал мне несколько записок такого же содержания. Я не принял его отставку и оставался несгибаем в своей решимости, неустанно требуя продолжения работ. Если кто-то выражал беспокойство, смогут ли строевые части справиться с обслуживанием этого оружия, я говорил: предоставьте мне эти заботы. Снова и снова я напоминал о сроках, к которым мы должны справиться с нашими работами.

– Вы, господа, ваши инженеры и техники на полевых испытаниях обязаны проверять и готовить к запуску каждую отдельную экспериментальную ракету, которая поступает на испытания, какие бы изменения ни были внесены в ее аппаратуру.

Перед войсковыми частями стоит совершенно другая задача. По плану они ежедневно получают тридцать ракет одного и того же типа.

Отдельный солдат знает свою конкретную задачу, но не имеет представления о всей картине в целом. Он обязан делать лишь что-то одно – следить за отсчетом прибора или включать определенный тумблер. Если по какой-то причине он не сможет этого сделать, то обратится к инженеру батареи, который все знает о ракетах и сможет решить, продолжать ли запуск или заменить ракету. Полковник Стегмайер в содружестве с испытателями напишет наставление, как обращаться с ракетой и как готовить ее к запуску.

Вам, господа, придется, как сейчас, иметь дело со стандартными типами ракет: вы будете запускать, запускать и запускать экспериментальные серии, пока не убедитесь, что их можно производить в массовом порядке и использовать в полевых условиях. Я убежден, что стоит войскам понять и оценить новое оружие, то пройдет на удивление короткое время и они научатся обращаться с ним.

Во время своего выступления я заметил, что мои коллеги постепенно успокаиваются. Мрачность уступила место спокойной рассудительности.

Первым обрел ее профессор фон Браун, внеся толковые предложения. Я смог перевести дыхание, поскольку критический момент, когда приходилось спасать наш общий проект и совместные труды, остался позади. Как ни странно, теперь, когда опасность миновала, напряжение не оставило меня. Я не мог обрести покой, потому что меня обуревали какие-то смутные предчувствия.

После окончания встречи я решил обойти рабочие места. Я чувствовал, что надо отвлечься от своих мыслей, поскольку сегодняшние споры основательно встряхнули меня. Чтобы продолжить работу, необходимо было снова обрести уверенность в себе и энергию.

Неподвижный воздух был полон давящей духоты. Погруженный в свои мысли, я сел в машину и поехал к большому сборочному корпусу, где шли работы над экспериментальной серией. Здание это строилось целый год из-за нашего низкого статуса приоритетности. Теперь оно было практически завершено и предполагалось, что тут будет производиться треть объема, запланированного Дегенколбом. Я миновал небольшую дверь в тяжелых 18-метровых главных воротах, что вели в сборочный зал, перекрытия которого вздымались на высоту 30 метров. В пределах его белых, грубо оштукатуренных стен располагались пять рабочих участков. Ширина центрального прохода составляла 60 метров, а боковые проходы отделялись друг от друга колоннами, которые в этот вечерний час выглядели строго и торжественно. Я пересек две железнодорожные колеи, которые вели в зал, и поднялся на рампу, которая на высоте 24 метра нависала над сборочным производством.

Отсюда открывался вид на все 180 метров длины центрального прохода. С обеих сторон его окаймляли по шестнадцать могучих квадратных бетонных опор, которые с этой высоты казались нарисованными. Дальняя стена терялась в голубоватом тумане. Я снова застыл как зачарованный и долго стоял здесь. Я был полон мощного радостного предчувствия. Я надеялся увидеть, как этот зал кишит толковыми работниками. Этот шум, грохот, лязг, свист – все это разнообразие звуков должно было сказать мне, что работа продолжается. Я был более чем уверен, что мы справимся с ней!

За стенами сборочного корпуса уже сгущались сумерки. И через вечерний покой, воцарившийся в лесных зарослях, я неторопливо поехал к нашей кают-компании.