Просчет Вашингтона

Просчет Вашингтона

В начале августа подготовка Японии к удару по СССР на Дальнем Востоке и в Сибири приобрела столь большие масштабы, что скрыть ее было невозможно. 8 августа госсекретарь США К. Хэлл заявил Уманскому, что последние данные, которыми располагает американское правительство, «снова подтверждают реальность угрозы движения японцев в северном направлении». Хэлл заявил, что не собирается, конечно, давать советы советскому правительству, которому виднее, но от своего имени рекомендует уделить этой угрозе самое серьезное внимание. Воспользовавшись этим сообщением, Уманский еще раз высказал позицию советского правительства о том, что «японцы поймут только ясный, решительный язык и что публичным или дипломатическим путем или прямой демонстрацией готовности США к любому положению им надо дать понять, какова будет политика США в случае японской агрессии против СССР». Оговорившись, что выражает личное мнение, Хэлл согласился, что «японцы понимают только крепкий, недвусмысленный язык»[316].

В начале августа японцы потребовали от таиландского правительства предоставления им военных баз и права контроля над производством олова, каучука и риса. Среди причин, побудивших Японию укрепиться в Индокитае и Таиланде, главное значение имела борьба за стратегическое сырье, в первую очередь за нефть. Было очевидно, что Япония, оказавшись в условиях коллективных санкций, таким образом, создавала форпост для броска в Индонезию и на Филиппины, где находились источники уже разведанных запасов нефти и другого необходимого для японской экономики сырья. На Голландскую Индию приходилось 78% мировой добычи каучука и 67% добычи олова. В 1940 г. здесь было добыто 9 млн тонн нефти[317].

9 августа Черчилль предложил Рузвельту проект ультиматума Японии от имени США, Великобритании и СССР, в котором заявлялось, что, если японцы вступят в Малайю или Голландскую Индию, три державы примут такие меры, которые потребуются для того, чтобы вытеснить их оттуда[318]. Однако Рузвельт счел подобный ультиматум чрезмерным. Он заявил: «По мнению военного и морского министерств США, основная цель на Тихом океане пока должна заключаться в том, чтобы избежать войны с Японией, ибо война между США и Японией не только свяжет большую часть, если не весь американский флот, но и ляжет тяжелым бременем на нашу военную организацию и производство, в то время как они должны ориентироваться на Атлантику»[319].

Поэтому Рузвельт и его ближайшее окружение решили ограничиться, хотя и достаточно твердым, но все же не столь ультимативным заявлением. 17 августа Рузвельт вызвал японского посла в США К. Номуру и вручил ему меморандум для правительства Японии. В нем содержалось следующее предупреждение: «Если Япония применением силы или угрозой таковой попытается и впредь установить военным путем свое господство над сопредельными странами, США незамедлительно предпримут необходимые для обеспечения безопасности меры»[320]. Хотя в меморандуме речь шла в первую очередь о предупреждении Японии по поводу возможности ее дальнейшего продвижения в южном направлении, администрация США попыталась представить американский демарш как предупреждение и по поводу японской политики в отношении СССР.

Во время беседы с советским послом 19 августа Уэллес «строго конфиденциально» сообщил, что «в результате совещания с Черчиллем (имеется в виду двусторонняя встреча на острове Ньюфаундленд, по результатам которой была обнародована англо-американская декларация, известная как Атлантическая хартия. – А. К) Рузвельт в день возвращения в Вашингтон, 17 августа вызвал к себе японского посла адмирала Номуру и просил его передать японскому правительству, что в случае, если Япония предпримет новые агрессивные действия в районе Тихого океана (Уэллес при этом дважды повторил это выражение и подчеркнул, что Рузвельт не делал различия между южным и северным направлением), то США не смогут пройти мимо этого безучастно, немедленно примут ответные меры, не считаясь с возможными последствиями таковых и возлагая на японцев всю ответственность за эти последствия».

Сообщая в Москву эту информацию, Уманский писал: «На мой вопрос, имеется ли японский ответ, Уэллес ответил отрицательно, а на вопрос, сделано ли такое же представление в Лондоне, – утвердительно. Поблагодарил Уэллеса за информацию, которая, как я ему заявил, вызывает тем большее удовлетворение, что соответствует духу предложений, внесенных мной Рузвельту 10 июля от имени Советского правительства»[321].

Хотя в меморандуме Рузвельта от 17 августа конкретно Советский Союз не упоминался, в Токио поняли, что в «сопредельные страны» американцы включают и СССР. Поэтому в переданном 28 августа Рузвельту ответе японское правительство сочло необходимым заверить США, что оно не будет предпринимать военных действий против СССР, «пока СССР остается верен советско-японскому пакту о нейтралитете, и не будет угрожать Японии или Маньчжоу-Го или не предпримет действий, противоречащих духу пакта». При этом японское правительство высказывало надежду на то, что США будут избегать сотрудничества с Советским Союзом, которое могло бы создать угрозу Японии. Токио заявил, что «не имеет намерений применить военную силу против любой соседней страны»[322]. Однако верить этим заявлениям японского правительства было нельзя.

Хотя руководители США давали понять, что не оставят Советский Союз в беде и в случае нападения Японии на СССР «предпримут ответные меры», в Москве не могли полагаться на это обещание. Если США не объявили войну Германии после начала Второй мировой войны, тем самым обрекая своего основного союзника Великобританию на единоборство с сильным врагом, то что можно было говорить о возможности объявления Вашингтоном войны Японии в случае ее нападения на СССР. Поэтому в обстановке реальной опасности начала еще и советско-японской войны летом 1941 г. Сталин не мог принять решение о переброске советских войск с Дальнего Востока, несмотря на то, что они были крайне необходимы на советско-германском фронте.

Переброска части дальневосточных и сибирских дивизий на запад стала возможной лишь после того, как Сталин получил точную информацию о том, что на императорском совещании 6 сентября было принято решение отложить запланированное на 29 августа 1941 г. осуществление японского плана нападения на СССР «Кантокуэн» до весны следующего года.

С 29 сентября по 1 октября 1941 года по инициативе США и Великобритании в Москве проходила трехсторонняя конференция, в работе которой принимали участие от СССР – Молотов, Великобритании – министр снабжения лорд У. Бивербрук, США – А. Гарриман. Во время состоявшейся 30 сентября беседы Сталина с главами делегаций США и Великобритании советский лидер уже не поднимал вопрос о военной помощи СССР со стороны США в случае японского нападения. Напротив, он говорил о том, нет ли возможности нейтрализовать Японию, «оторвать Японию от Германии». Сталин заявил: «У меня такое впечатление, что Япония – не Италия и не хочет идти в рабство к Германии. Поэтому есть основания для отрыва Японии от Германии»[323].

Гарриман заметил: «Великобритания и Америка этим вопросом много занимались. Мы теперь представляем единый фронт, чтобы дать Японии понять ошибочность ее отношений с державами оси. Эта политика, которую мы развивали со встречи президента с Черчиллем (9–12 августа), дает уже хорошие результаты»[324].

Проявленный Гарриманом оптимизм по поводу перспективы вывода Японии из Тройственного союза вызывает удивление. Как известно, в это время Япония уже завершала подготовку к войне против США.

В сентябре Сталин уже достаточно уверенно заявлял о способности отразить японскую агрессию. 3 сентября 1941 г. в своем послании Черчиллю он писал: «…Советский Союз, так же как и Англия, не хочет войны с Японией. Советский Союз не считает возможным нарушать договоры, в том числе и договор с Японией о нейтралитете. Но, если Япония нарушит этот договор и нападет на Советский Союз, она встретит должный отпор со стороны советских войск». Стремление Сталина нейтрализовать Японию, не допустить ее активное участие во Второй мировой войне является еще одним подтверждением того, что для Москвы японо-американская война была невыгодна. В подписанном 1 октября протоколе московской конференции США и Великобритания обязались поставлять Советскому Союзу с 1 октября 1941 г. по 30 июня 1942 г. ежемесячно 400 самолетов, 500 танков, зенитные и противотанковые орудия, алюминий, олово, свинец и другие виды вооружения и военных материалов. Советский Союз в свою очередь выразил готовность снабжать Великобританию и США сырьем, в котором они испытывали нужду[325].

Сталин не мог не учитывать, что в случае вступления США в войну эти поставки могут резко сократиться. Уже по этой причине версия о том, что Сталин якобы был заинтересован в скорейшем начале японо-американской войны, по крайней мере, выглядит нелогичной.

Приняв решение воевать сначала с США и Великобританией на юге, японцы делали все возможное, чтобы создать в Вашингтоне и Лондоне обратное впечатление, что Япония намерена уже в ближайшее время нанести удар именно по Советскому Союзу. Можно считать, что такая дезинформация принесла успех.

Содержавшаяся в послании японского премьер-министра Ф. Коноэ президенту Рузвельту от 28 августа «надежда японского правительства на то, что США будут избегать сотрудничества с Советским Союзом», и предложение со стороны Токио организовать личную встречу Коноэ с Рузвельтом укладывались в рамки японской операции по дезинформации, призванной убедить Вашингтон в нежелании Японии идти на столкновение с США. Альтернативой же нарушавшего интересы США и Великобритании японского движения на юг было выступление Японии на севере, против СССР. Это лишний раз убеждало правительство США в «правильности» утвержденного 21 июля 1941 г. оперативного плана тихоокеанского флота США, который исходил из неизбежности советско-японской войны[326]. «Каким жизненным интересам США может угрожать Япония? – писала 27 октября 1941 г. американская газета «Чикаго трибюн». – Она не может напасть на нас. Это невозможно с военной точки зрения. Даже наша база на Гавайских островах находится вне досягаемости эффективного удара ее флота»[327].

Не только военное, но и высшее политическое руководство США и Великобритании в своей стратегии исходили из ошибочного вывода о том, что в связи с выдвижением германских войск к Москве приближается и срок японского удара по СССР с Востока. «Я думаю, – писал 15 октября 1941 г. Рузвельт Черчиллю, – что они (японцы) направятся на север». Английский премьер соглашался с ним[328].

Эти ожидания еще более усилились в связи с приходом 18 октября на пост премьер-министра Японии крайне антисоветски настроенного генерала Х. Тодзио.

Ожидания японского удара по советскому Дальнему Востоку и Сибири сознательно подогревались из Токио с целью убедить Вашингтон, что новый кабинет министров начнет войну против СССР, одновременно прилагая усилия для успешного завершения переговоров об урегулировании отношений с США. Посол США в Японии Дж. Грю, по сути дела, способствовал осуществлению японской «операции по дезинформации». 20 октября он телеграфировал в Вашингтон: «Полагаю, еще рано рассматривать Тодзио в качестве военного деятеля, ведущего (Японию) к столкновению с США»[329].

Продление 25 ноября 1941 г. в связи с истечением срока действия Антикоминтерновского пакта Германии, Японии, Италии и их сателлитов кроме всего прочего создавало впечатление, что этот блок агрессивных государств главным образом преследует цель совместного сокрушения Советского Союза. Командование вооруженных сил США продолжало ожидать нападения Японии на СССР. В донесении разведки США от 29 ноября 1941 г. американское руководство «информировалось» о том, что «первоочередным объектом нападения Японии в ближайшие три месяца является Советский Союз». При этом выражалась уверенность, что японское правительство проявит стремление прийти к соглашению с США[330].

К подобному выводу американская разведка пришла, в частности, в результате анализа расшифрованных в Вашингтоне японских дипломатических депеш, которые поступали из Токио в посольство Японии в США. Так, например, в шифротелеграмме министра иностранных дел С. Того от 16 ноября на имя посла Номура подчеркивалось, что японцы при первом благоприятном случае могут осуществить свой план вторжения в пределы советского Дальнего Востока[331]. Направление телеграммы подобного содержания объяснить однозначно трудно. Возможны два объяснения. Первое – это предположение, что она являлась частью «операции дезинформации». Но в этом случае получается, что японцы знали о том, что их дипломатические депеши читают американцы, и сознательно подсовывали Вашингтону дезинформацию. Более правдоподобным является объяснение этого факта с учетом содержащихся в телеграмме слов «при первом благоприятном случае». Можно не сомневаться, что под таким «случаем» имелось в виду падение Москвы. Как свидетельствуют японские документы, в этом случае допускалось одновременное выступление Японии как на юге, так и на севере. Тем более что для захвата советского Дальнего Востока и Сибири предназначались главным образом сухопутные силы империи, роль которых в операциях на юге была не столь велика.

То, что политическое руководство США и Великобритании верило, а кое-кто в Вашингтоне и Лондоне были и заинтересованы в неизбежности японского выступления против СССР, проявлялось в практических действиях США по оказанию обещанной экономической помощи Советскому Союзу. Видя, как Гитлер рвется к Москве, а японцы изготовились на дальневосточных границах СССР, прагматичные американцы не спешили вкладывать большие финансовые и материальные средства в «гиблое», как казалось, дело помощи Москве, уже «обреченной» в глазах многих западных политиков и военных. Как свидетельствуют американские данные, до конца 1941 г., то есть в самый трудный для СССР период борьбы с гитлеровской Германией, США поставили в Советский Союз лишь 204 самолета вместо 600, предусмотренных по протоколу, танков – 182 вместо 750. Советский Союз, несший основное бремя войны, получил менее 0,1% от всей американской помощи воюющим государствам (на основе закона о ленд-лизе). Как признавал Гарриман, на 24 декабря 1941 года США выполнили лишь одну четвертую часть взятых ими обязательств по первому протоколу о сотрудничестве[332]. Заметим, что речь идет о периоде, когда США еще не были вовлечены во Вторую мировую войну, а их военная экономика была на подъеме.