Глава пятнадцатая «А ВЕДЬ ОНИ КАЗАЛИСЬ ТАКИМИ МИЛЫМИ, ТИХИМИ ЛЮДЬМИ»

Глава пятнадцатая

«А ВЕДЬ ОНИ КАЗАЛИСЬ ТАКИМИ МИЛЫМИ, ТИХИМИ ЛЮДЬМИ»

Порой ловля шпионов превращается для ФБР в нудное и утомительное занятие.

В начале мая 1963 года поступили сведения, что Петр Егорович Масленников, первый секретарь советской миссии при ООН, собирает вещи, готовясь к отъезду. Сорокатрехлетний мужчина, светловолосый, с тихим голосом, с грубоватыми чертами лица, он обладал подчеркнуто военной выправкой. Уже больше года он находился под наблюдением ФБР.

Далеко не все представители СССР, прибывающие для работы в ООН, попадали под подозрение. Это было именно так, хотя Советы и утверждали, что ФБР следит за каждым советским представителем или работником ООН, а также за персоналом посольства в Вашингтоне. Для столь масштабной слежки конгресс должен был бы значительно увеличить финансирование ФБР.

Тем не менее бывали случаи, когда ФБР сразу приходилось устанавливать контроль за советским человеком, стоило тому покинуть палубу корабля или борт авиалайнера. Одним из таких людей был Петр Егорович Масленников. Его имя было известно Центральному разведывательному управлению задолго до того, как как оказался в США.

Масленников был офицером советской военной разведки. По традиции, ему полагалось быть приписанным к группе военных в советской миссии при ООН. Но Москва определила его на должность помощника посла СССР в Вашингтоне.

Понять этот ход было нетрудно. Можно было догадаться, что Советы предположили, что Масленников будет привлекать меньше внимания на должности, не имеющей отношения к военным вопросам. Но ожидания эти не оправдались. ФБР установило слежку за Масленниковым с того момента, когда в начале января 1962 года его самолет приземлился в нью-йоркском аэропорту Айдлуайлд.

Много дней Масленников прогуливался по городу в обществе старого товарища по совместной службе в советской военной разведке Алексея Ивановича Галкина, коренастого крепыша с квадратной челюстью. Как и Масленников, Галкин был в поле зрения ФБР, которое было осведомлено о его биографии и подготовке. Агенты ФБР вот уже несколько лет вели на Галкина досье, но им никогда не удавалось определить, какую роль он играет. Он тщательно следил за своим поведением и, казалось, был всецело поглощен обязанностями первого секретаря белорусской миссии в ООН.

Но с приездом Масленникова он изменил свой образ жизни. И так резко, что ФБР немедленно усилило слежку за ним. Скоро стала вырисовываться картина, которая вызывала пока еще смутные подозрения в существовании некоего заговора.

Подозрения стали весомее в начале второй недели пребывания Масленникова в Нью-Йорке. На метро Галкин и Масленников отправились во Флэшинг. Конечно, их поездку можно было счесть обыкновенным светским визитом, ибо целью их путешествия была квартира другого русского представителя – Ивана Дмитриевича Егерова. Он руководил отделом личного состава кадров нескольких административных подразделений и комиссий ООН, получая 10 тысяч долларов в год. Со своей женой Александрой Егеров жил на третьем этаже в двухкомнатной квартире, за которую платил 135 долларов в месяц. Егеров был худенький, черноволосый.

Та работа, которой он занимался, была рутинной, неинтересной и, если не считать обрывков закрытой информации, которые могли случайно дойти до отдела, эта работа никак не касалась внутренней жизни дипломатического корпуса ООН. Иными словами, положение Егерова нельзя было назвать влиятельным. Однако кое-что в его поведении обращало на себя внимание ФБР. Например, привычка Егерова общаться только с дипломатами советского блока и иногда – с представителями афро-азиатских стран. Это было несколько странно, ибо даже те агенты, которые прибывали из Москвы со шпионскими целями, усиленно старались расширить круг светских знакомств и установить максимально возможные дружеские контакты с западными дипломатами.

Возможно, сдержанность Егерова объяснялась его застенчивостью и плохим знанием английского языка. Судя по данным, полученным ФБР, при исполнении своих обязанностей Егеров был корректен, любезен, даже несколько зануден. Он решительно избегал репортеров и журналистов, аккредитованных при ООН, и мало кто из журналистской братии, обитающей в мировой штаб-квартире Объединенных Наций, знал его по имени и мог определить его национальность.

Между 1960-м и началом 1962 года Егеров не совершал никаких действий, которые могли бы привлечь к нему более чем косвенное внимание ФБР. Но к тому времени, когда Масленников и Галкин отправились во Флэшинг к нему в гости, в ФБР уже поступил тревожный сигнал, и предыдущая тактика была отброшена, уступив место интенсивному плану действий. Незаметно и ненавязчиво ФБР начало расспрашивать окружение и соседей Егерова о его привычках и особенностях.

Удалось подробнее узнать и о его жене Александре, невысокой скромной женщине. Как и муж, она была сдержанна, не очень хорошо владела английским и откровенно предпочитала проводить время дома или ходить в гости к женам таких же дипломатов среднего уровня из стран советского блока. Полненькая, с чисто славянским лицом, с чуть раскосыми глазами и высокими округлыми скулами, Александра Егерова, казалось, как нельзя лучше соответствовала своему тихому мужу. До начала 1962 года она не попадала в поле зрения ФБР.

Соседи говорили, что Егеровы никогда не привлекали к себе внимания. Если их и вспоминали, то просто как симпатичную пару, которая предпочитает вести замкнутый образ жизни.

Никто из жильцов здания не мог вспомнить, чтобы Егеровы принимали у себя гостей. Управляющий домом припомнил, что они лишь раз обращались к нему за помощью, когда испортился выключатель.

Никто из соседей не видел у Егеровых детей, хотя проверка выявила, что пара привезла с собой в США сына, но в июле 1961 года мальчика, которому исполнилось двенадцать лет, родители отослали для продолжения учебы в Советский Союз.

Учитывая знакомство супружеской пары с Масленниковым и Галкиным, ее поставили под неотступное наблюдение ФБР. Но агенты сосредоточили основные усилия на двух высококлассных советских разведчиков, круглые сутки не спуская с них глаз.

Слежка начала приносить дивиденды. ФБР быстро уяснило образ действий Масленникова и Галкина, который включал не только визиты к Егеровым, но и посещение различных мест в городе, где, как сразу заподозрило ФБР, намечались тайники для передачи шпионских материалов. В то же время стали проявляться и другие стороны их деятельности. Когда наблюдение и расследование сосредоточились на них, стало очевидно, что их действия разворачиваются в треугольнике между зданием ООН, квартирой Егеровых во Флэшинге и Вашингтоном.

Первый намек на то, что Масленников с Галкиным что-то замышляют, был сделан 23 сентября 1962 года, когда двое агентов ФБР засекли их, когда они поздним вечером выходили из здания ООН. Пройдя три квартала до вокзала Гранд-Сентрал, они сели на поезд, проходящий через Нью-Йорк. Это было совершенно неожиданно. Агенты ФБР не имели представления, куда этот след может привести. Тем не менее они были готовы к тому, что идти по нему, может быть, придется несколько дней. Стоило им расположиться на свободных местах в разных концах вагона, в котором ехали Галкин с Масленниковым, как те поднялись и вышли на станции Грейстон в Йонкерсе, на северной границе Нью-Йорка, смешавшись с беспорядочной толпой пассажиров.

Наконец оперативники заметили Масленникова и Галкина среди сошедших с поезда молодых чиновников в строгих костюмах и их элегантных жен, дожидавшихся супругов в семейных «рамблерах», «порше», «кадиллаках» и «фольксвагенах», которые были обязательной приметой загородной жизни. Не упуская советских дипломатов из виду, агенты проследовали за ними по тенистой улице мимо автостоянки к аптеке.

Наблюдая издали через открытую дверь за происходящим, агенты обратили внимание, что стоило русским появиться в аптеке, как некий человек тут же вышел из будки таксофона и с небрежным видом удалился. Галкин незамедлительно вошел в ту же будку, минуты полторы поговорил по телефону, после чего покинул ее. Вместе с Масленниковым он вышел из аптеки. Они вернулись на станцию Грейстон, где сели в первый поезд, направлявшийся в Нью-Йорк.

Сам по себе инцидент с телефонной будкой выглядел невинно, но опытнейшим агентам он таковым не казался. Судя по беглому взгляду, которым обменялись Галкин и человек, уступивший ему место в будке, по стремительному движению, которым Галкин сунул что-то себе в карман, агенты сделали вывод, что у них на глазах только что произошла передача информации.

Обратно в город Масленникова и Галкина провожали не два агента, а всего один. Другой пристроился за таинственным незнакомцем. Тот подчеркнуто бесцельно прогуливался около получаса. ФБР знало, что таков стандартный прием, помогающий оторваться от возможной слежки. Вдруг незнакомец остановил такси, затормозившее на красный свет, прыгнул в него и умчался, оставив агента с носом. В таких обстоятельствах любому сыщику остается только пожать плечами и признать свое поражение. Аптека в Грейстоне была взята под усиленное наблюдение, но ее больше никогда не использовали в качестве пункта связи.

В следующие несколько дней советские дипломаты дважды посетили квартиру Егеровых. В ФБР не исключали, что Егеров, возможно, получает инструкции или даже информацию, которую затем передает кому-то. Но кому? И какую информацию? ФБР никак не могло получить ответа на эти вопросы.

Сам Егеров не совершал никаких действий, которые позволяли бы обвинить его в шпионаже. Однако 6 февраля настал его час. В семь вечера он с женой вышел из квартиры, сел в свой черный «понтиак» 1960 года и выехал из гаража. Они крутились по Куинсу около часа, держа курс в западном направлении, пока не очутились в районе Астория, как раз напротив здания ООН, высящегося на другом берегу Ист-Ривер. Егеров не торопясь разъезжал по улицам Астории, пока в четверть десятого, когда уже сгустились сумерки, не остановился в ни чем не примечательном месте на 19-й улице, которая тянулась параллельно Астория-парку.

Коротко переговорив с женой, он вышел из машины и спустился по ступенькам, которые вели к муниципальному плавательному бассейну. Он обогнул боковую сторону краснокирпичного здания и секунд через десять показался обратно, что-то сжимая в руке.

Вернувшись в машину, он вручил жене какой-то предмет. Она спрятала его в сумочку. Затем семейная пара уехала.

Впервые на глазах наблюдателей Егеров совершил действие шпионского характера. По мнению ФБР, он забирал материал, оставленный в тайнике у плавательного бассейна.

Один из агентов остался в парке проверить, не попадется ли кто ему на глаза. Но парк был пуст. Стояла зима, и здание бассейна было закрыто. Агент никого не встретил. Конечно, вряд ли у другого советского оперативника состоялась встреча с Егеровым в краткий момент, когда тот исчез за углом. Скорее всего, один из сообщников оставил материал в заранее обговоренном месте – наверное, в мусорной урне – и исчез до появления Егерова.

Вернувшись домой, Егеров через два дня снова встретился с Масленниковым и Галкиным. Пять дней в их поведении не было замечено ничего предосудительного. Затем худой русский в компании своей полненькой жены снова отправился в бесцельную поездку по Куинсу. На этот раз они заехали в тихий, спокойный район Вудсайд на полпути между Флэшингом и Асторией. Егеров остановил автомобиль у перекрестка примерно в двух кварталах от железнодорожной станции. Открыв дверцу, он левой рукой бросил под машину небольшой коричневый конверт, делая вид, что выбрасывает мусор, после чего снялся с места.

На этот раз ФБР не последовало за ним. Было ясно, что Егеров совершил закладку. Поэтому агенты ФБР, сидевшие в своей машине на другой стороне улицы, продолжали вести наблюдение. Долго ждать не пришлось.

Меньше чем через минуту из-за угла вынырнул синий двухдверный «форд»-седан и затормозил точно на том месте, где недавно стоял Егеров. Водитель вышел, подобрал конверт и вернулся в машину. Его лицо было четко видно в бинокль, который держал один из агентов, и в длиннофокусный объектив телескопической камеры, с которой работал другой агент.

Когда он поехал, его держали под наблюдением. Незнакомец направился к сторону бульвара Куинс, одной из основных магистралей района, и проехал по нему до выезда на трассу Гранд-Сентрал. Через десять минут он был в аэропорту Ла Гардиа и, оставив машину на стоянке, взял билет на первый рейс до Вашингтона.

У агентов не было необходимости следовать за ним до столицы, они просто позвонили. После того как нью-йоркское отделение ФБР получило полное описание незнакомца, его тут же отослали в Вашингтон по телетайпу. Когда подозреваемый приземлился, его уже ждали вашингтонские агенты. Двое агентов остались дежурить в нью-йоркском аэропорту, чтобы посмотреть, кто же заберет машину. Через двадцать минут после отлета самолета на стоянку приехали Галкин и Масленников. Галкин сел в оставленную машину.

А в Вашингтоне команда агентов наблюдала за приземлением самолета и выходом пассажиров. Как только в толпе был замечен подозреваемый, за ним стала неотступно следовать группа из четырех надежных агентов. Загадочный путешественник на такси добрался до дома номер 2839 на 27-й улице в районе Коннектикут-авеню и исчез за входной дверью. Для безопасности переждав какое-то время, агенты вошли в здание и услышали шаги. Подозреваемый поднимался на четвертый этаж. Звякнула связка ключей, щелкнул замок, и дверь захлопнулась. По звукам оперативники без труда смогли определить, в какую квартиру вошел предмет их интереса.

Определить по табличке у дверного звонка и по почтовому ящику фамилию хозяина квартиры было несложно. В квартире обитали двое: Роберт К. Балч и Джой Энн Балч. Эти имена ничего не говорили ФБР. Они могли принадлежать брату и сестре или же супружеской паре.

Начался активный поиск в военных, гражданских и полицейских архивах. На следующий день ФБР уже знало подноготную обоих жильцов. Они были супругами. Часть своего времени Балч посвящал учебе и в то же время преподавал в частной школе в Александрии (Вирджиния) на другом берегу Потомака. Лицензия на право преподавания была выдана ему департаментом образования штата Вирджиния. В ходе расспросов выяснилось, что Джой Энн Балч жила тут еще до замужества под своей девичьей фамилией Джой Энн Гарбер. Когда она в восемь двадцать пять утра вышла из дому, за ней последовал агент ФБР и установил, что она работает маникюршей в косметическом салоне деловой части Вашингтона.

На первый взгляд вся эта информация не содержала ничего подозрительного. Но по мере того как расследование продолжалось, начала вырисовываться странная картина. Проверяя данные, которые Балч представил, прося выдать ему преподавательский сертификат, агенты ФБР с изумлением выяснили, что, оказывается, существовало два Роберта К. Балча с идентичными биографиями.

Начав со свидетельства о рождении, выданного одним из округов штата Нью-Йорк, ФБР проследило ход его жизни и убедилось, что живущий в Вашингтоне Роберт К. Балч в то же время каким-то образом стал римско-католическим священником, обитающим в Амстердаме штата Нью-Йорк. Биографии у них были полностью схожими: те же родители, та же дата рождения, та же школа, которую окончили в один и тот же день. Из всего этого вытекало два возможных вывода: то ли Роберт К. Балч вел двойную жизнь и каким-то образом ухитрялся служить и католическим священником, и учителем, то ли, что было куда вероятнее, советский шпион воспользовался данными священника, чтобы скрыться за ними.

Потребовалось не более часа, дабы удостовериться, что преподобный Роберт Кейстутис Балч служит в приходе Амстердам штата Нью-Йорк. Подлинность сведений не вызывала сомнений.

ФБР сделало резонный вывод: если лже-Балч живет под чужим именем, то же можно предположить и о его жене. Было проведено расследование ее личности. С достаточной долей вероятности оно выявило, что Джой Энн Балч, урожденная Джой Энн Гарбер, прибегнув к тому же маневру, что и ее муж, в буквальном смысле слова похитила биографические данные некоей женщины, которая ныне была миссис Роберт Сескин, домохозяйкой из Норфолка в Коннектикуте. Ни миссис Сескин, ни преподобный Балч не имели ни малейшего представления о своем участии в этом странном маскараде.

В конце апреля 1963 года почти все части головоломки сошлись воедино. Вашингтонские Балчи оказались обманщиками. Но кем же они были в действительности? Пока ФБР не могло этого определить, поэтому медлило с арестом и допросом этой пары. Но ждать было уже недолго.

Тем временем надо было разобраться со всеми ответвлениями этой истории. Работники ФБР в Вашингтоне и Нью-Йорке начали сводить накопленную информацию. Все свидетельствовало о том, что Масленников и Галкин собирали информацию высшей степени секретности. ФБР не раскрыло авторам книги, как это удалось установить. И министерство юстиции, и ФБР обошли молчанием подробности, ибо дело еще не было закрыто. ФБР лишь сообщило, что передаваемая информация носила технический характер и имела отношение к национальной обороне. Особое внимание уделялось военным объектам, военно-морским базам, верфям, высадке морских десантов и маневрам сухопутных войск. По утверждению ФБР, данные в несколько приемов записывались на магнитную ленту, которая упаковывалась в защитную оболочку и далее передавалась по советской шпионской сети.

Удалось выяснить, что Масленников и Галкин использовали супругов Балч и Егеровых как курьеров для поездок из города в город. Когда, по мнению Масленникова, возникала необходимость в передаче секретной информации из Нью-Йорка в Вашингтон, он или Галкин отправлялись «в гости» во Флэшинг, имея при себе фотопленку, которая передавалась Егеровым. Тот обговаривал с Балчем место передачи. Балч летел челночным рейсом в Нью-Йорк, забирал материал из тайника и немедленно возвращался в столицу.

Если Масленников решал, что ему необходимо ознакомиться с материалом, поступившим в советское посольство в Вашингтоне, Балч точно так же использовался в роли курьера, доставлявшего информацию на север. В таком случае закладку делал Балч, а Егеров изымал материал и передавал его Масленникову и Галкину, когда они в очередной раз навещали его квартиру во Флэшинге.

Очень редко в силу тех или иных причин Егеров бывал не в состоянии выполнить задание. Тогда Масленникову и Галкину приходилось действовать самим. Встреча в грейстонской аптеке и была одним из таких инцидентов.

Наконец стала полностью ясна вся неблаговидная картина, четко определились роли всех участников. Оставалось лишь ждать подходящего момента, чтобы положить игре конец: магнитная лента должна была разоблачить заговорщиков.

Долгая холодная зима неохотно уступала место теплым дням. Первая зелень начала омолаживать лицо земли, когда ФБР получило неожиданный удар. В начале мая Масленников и Галкин резко оборвали свою работу в ООН и отбыли из Нью-Йорка в Москву. Стоит отметить, что русские не дали никаких объяснений их поспешному отъезду, а ФБР не смогло определить, как профессиональные шпионы заметили за собой слежку.

Может быть, станция радиоперехвата советской резидентуры засекла радиопереговоры агентов ФБР и их московское начальство решило принять меры безопасности. Вполне возможно, что расспросы ФБР жильцов и знакомых Егеровых и мнимых Балчей каким-то образом стали известны советским представителям в ООН. Как бы там ни было, оставалось только сожалеть, что Масленников и Галкин оказались вне пределов досягаемости американской юстиции, хотя они пользовались надежным прикрытием дипломатической неприкосновенности. Если бы они и были задержаны, то находились бы под арестом всего лишь несколько часов, после чего их пришлось бы освободить. Затем последовала бы рутинная процедура изгнания из Соединенных Штатов: государственный департамент потребовал бы от советской миссии в ООН их удаления из страны. Рискует ли кто-нибудь заявить, что история эта получила бы иное завершение, не покинь Масленников и Галкин США «по собственному желанию»?

Так что игра с Масленниковым и Галкиным была окончена. ФБР решило не допустить того же с Балчами и с Егеровыми. Синхронизировав свои действия, команды оперативников в столице и в Нью-Йорке одновременно направились к супружеским гнездышкам.

Кроваво-красное солнце невыносимо жаркого дня 3 июля склонялось к горизонту, когда четверо агентов ФБР, подъехав по Коннектикут-авеню к квартире Балчей, остановились перед домом. Было половина седьмого вечера.

Агент, дежуривший у дома, кивком дал понять, что Балчи дома. Пятеро агентов бесшумно поднялись на четвертый этаж и через мгновение предстали перед Робертом и Джой Энн Балч.

– Мы из ФБР, – коротко сообщил старший группы. – Вы арестованы.

Двое агентов защелкнули наручники на запястьях удивленных супругов. Оперативники осмотрели квартиру, убедившись, что явились как раз вовремя. У стены стояло два открытых плотно набитых чемодана. Полки шкафов были пусты. На туалетном столике валялись два авиабилета на рейс компании «Сабена» до Копенгагена. Рядом лежали паспорта. Опоздай ФБР на два часа, в квартире уже никого не было бы.

Ранним утром следующего дня супругов Балч доставили в тюрьму округа Колумбия. Предварительно их подробно допросили в управлении ФБР, но, несмотря на все старания, в ходе допроса выяснить ничего не удалось. Балчи отказывались отвечать на все вопросы.

– Это вы должны все доказывать, а не мы! – кричала Джой Энн Балч.

Ее муж вел себя спокойнее.

– Единственное заявление, которое я хочу сделать, таково: я отрицаю все эти обвинения, – еле слышно сказал он.

Супруги не знали, что во Флэшинге точно таким же образом захлопнулась ловушка, в которой оказались их сообщники.

Ровно в половине седьмого вечера Егеровы с удивлением увидели невесть откуда взявшихся работников ФБР. После сообщения, что они арестованы, на свет были извлечены две пары блестящих наручников. Онемев и оцепенев от неожиданного вторжения, Егеров покорно протянул руки, на которых защелкнулись наручники. Но смиренный вид его пухленькой жены Александры оказался обманчив. Она с яростью раненой тигрицы набросилась на группу захвата. Крича и ругаясь по-русски, она пыталась царапать агентов и отчаянно лягалась. Но им удалось скрутить ее и вместе с мужем препроводить в машину.

Соседи были откровенно удивлены арестом Егеровых. Женщина, жившая на той же лестничной площадке, глядя в полуоткрытую дверь, качала головой.

– Я знала, что они работают в советской миссии, – сказала она. – Они были ничем не примечательными людьми, производили впечатление эмигрантской пары, получившей американское гражданство. Они казались такими милыми, тихими людьми. Поверить не могу, что они шпионы.

Как и Балчи в Вашингтоне, Егеровы предстали перед специальным уполномоченным США в федеральном суде Бруклина, в юрисдикции которого находятся Куинс и Лонг-Айленд. Как и Балчам, им было отказано в праве освобождения под залог, и их отправили в федеральную тюрьму предварительного заключения.

Им было позволено позвонить в советскую миссию. Вскоре оттуда явился представитель, который потребовал освобождения Егеровых на том основании, что они находятся под защитой дипломатической неприкосновенности. В то же время советское посольство в Вашингтоне связалось с государственным департаментом и призвало всех советских дипломатов в ООН обратиться к генеральному секретарю с требованием освобождения Егеровых. Но все эти старания ни к чему не привели. Советам было объяснено, что дипломатическая неприкосновенность, которой так часто злоупотребляют, не распространяется ни на Егерова, ни на его жену. Они всего лишь наемные работники в Организации Объединенных Наций, а не дипломаты, выступающие в качестве представителей своего правительства.

Так что Егеровым и Балчам пришлось томиться в тюрьме, пока неторопливо разворачивался механизм американского юридического процесса. Решения федерального суда Нью-Йорка и Вашингтона были одинаковы: им придется предстать перед судом.

Однако развитие событий пошло по накатанному пути. Вашингтон и Москва заключили сделку: США передает Советскому Союзу Ивана Дмитриевича Егерова и его жену Александру в обмен на двух американцев, которые задержаны в России по сходному обвинению.

12 октября 1963 года в аэропорту Айдлуайлд Егеровы поднялись на борт самолета, который должен был доставить их в Москву. И когда их лайнер пересекал Атлантику, над ней в противоположном направлении летел самолет, которым возвращались домой преподобный Уолтер М. Цизек из Шенандоа-Валли (Пенсильвания), пятидесятивосьмилетний миссионер иезуитского ордена, и двадцатичетырехлетний Марвин В. Макинен, который во время визита в Советский Союз был арестован по обвинению в шпионаже и отбыл в тюрьме два года из восьмилетнего срока. Преподобный Цизек, изможденный и усталый, но не сломленный, возвращался на родину после двадцати трех невообразимо жестоких лет в сибирских лагерях, куда был заключен еще в сталинские времена по обвинению в антигосударственной деятельности.

С точки зрения Соединенных Штатов обмен был более чем выгоден. Егеровы никогда больше не смогут заниматься шпионажем против Соединенных Штатов, а освобождение отца Цизека и Макинена куда более ценно, чем возможность осудить Егеровых.

Относительно Балчей аналогичной договоренности достичь не удалось. Подробности таких обменов держатся в секрете до последней минуты, пока не обговорены все детали и обвиняемые в шпионаже не оказываются на свободе. Но о каком договоре могла идти речь в случае с Балчами? Кто сказал, что они были русскими? Откровенно говоря, никто так и не понял, кем они были на самом деле. Пара решительно отказывалась отвечать на расспросы ФБР и помощника генерального прокурора, которые старались узнать, кто они и откуда родом. Пока с успехом можно было утверждать, что они попали в Соединенные Штаты с Марса. Русские же делали вид, что понятия не имели об их существовании.

По расписанию федерального суда округа Колумбия Балчи должны были предстать перед судом 6 января 1964 года. Но слушание все откладывалось.

Наблюдатели, знакомые с такого рода шпионскими процессами, склонялись к мнению, что в конце концов супругов освободят и депортируют, поскольку в случаях, когда основные ответчики по делу получали свободу, приговор выносился очень редко. Классическим примером было дело Вилли Хирша. После депортации Игоря Яковлевича Мелеха федеральный прокурор не мог дольше поддерживать обвинения против художника немецкого происхождения, и дело было закрыто. Впоследствии Хирш был депортирован.

Но в истории, о которой идет речь, правительство внезапно объявило, что оно наконец готово к судебному процессу, и 29 сентября он заведенным порядком начался в федеральном суде Бруклина. К тому времени правительство представило дополнительную информацию о Балчах, хотя она имела сравнительно небольшую ценность. Важно было то, что Балч был наконец опознан как Александр Соколов, уроженец Тбилиси. Но Советский Союз по-прежнему не проявлял к делу никакого интереса.

В обвинении, по которому Соколовы должны были предстать перед судом, упоминались Егеров и его жена, Масленников и Галкин и «различные другие представители советской военной разведки».

Защитник Соколовых Эдвард Бродски выразил желание узнать, кто же это – «различные другие представители». Правительство представило их список: Дмитрий Федорович Поляков, Дмитрий Борисович Сенькин и Лев Сосновский. Но увы, юристам, выступавшим от имени правительства, пришлось сокрушенно качать головами – все они тоже успели вернуться домой. Поступило лишь объяснение, что все эти люди занимали различные должности в ООН. Они же исполняли обязанности курьеров, доставлявших секретные сведения в Москву.

Явился только один свидетель. Он находился в боковом крыле здания, ожидая, когда сможет показать пальцем на Соколовых-Балчей. Это был сорокапятилетний финский офицер Каарло Рудольф Туоми, доверенный военной разведки Советского Союза. Неясно, какую конкретную роль он играл в этом деле, но многое можно было почерпнуть из его прошлого: Туоми был завербован Главным управлением государственной безопасности после того, как в ходе жестокой зимней кампании 1939–1940 года русские сломили сопротивление его страны. Несколько лет назад, когда русские забросили его в США для шпионажа, он стал сотрудничать с контрразведкой ЦРУ.

Бродски, блестящий тридцатичетырехлетний юрист, в 1961–1962 годах возглавлявший специальную правительственную группу прокуратуры в Южном районе Нью-Йорка, с самого начала точным продуманным ходом поставил обвинение в дурацкое положение. Он сообщил судье Джону Ф. Дулингу, что обвинение должно представить адреса всех восьмидесяти свидетелей со стороны государства, которых предполагается вызвать в суд, включая данные тех семидесяти пяти агентов ФБР, которые принимали участие в уничтожении советской шпионской сети. Защита объявила, что свидетели, «чье постоянное местопребывание не будет установлено, должны быть исключены из процесса». Это имело отношение и к Туоми, звезде обвинения.

Судья Дулинг принял сторону защиты, сказав, что домашние адреса свидетелей, включая и агентов ФБР вместе с Туоми, будут представлены Бродски и супругам Соколовым, если они изъявят желание ознакомиться с ними.

– Противники ФБР дорого бы дали за то, чтобы получить все эти данные, – заметил Пол Ц. Винсент из министерства юстиции, который прибыл из Вашингтона, чтобы помогать Джозефу П. Хьюи из Бруклина представлять обвинение.

Затем судья Дулинг обратился к Винсенту:

– Если вы уверите меня в том, что эти материалы могут угрожать жизни людей или безопасности Соединенных Штатов, я не дам согласия на оглашение адресов.

– Я не могу выступить с таким заявлением, – ответил Винсент, – это всего лишь предположение.

– Ответчики, – объявил судья, – в соответствии с законом 1795 года имеют право ознакомиться со списком постоянного местожительства свидетелей.

Защита попыталась дискредитировать обвинительное заключение, составленное год и три месяца назад, но суд не принял во внимание соображения защиты. Процесс пошел своим чередом. Дожидались очереди быть вызванными в зал триста потенциальных присяжных. Через три дня их состав, включая и запасной, был сформирован. Утром 2 октября им предстояло принести присягу и выслушать предварительные выступления защиты и обвинения.

Присяжные были приведены к присяге, но выступления сторон не последовало. Вместо них, ко всеобщему удивлению, был объявлен перерыв. Когда суд снова собрался в три десять дня, поднялся Хьюи и с предельно обескураженным видом обратился к председательствующему:

– Ваша честь, я получил указание от генерального прокурора (в отсутствие Роберта Ф. Кеннеди, который ушел с поста, чтобы успешно провести кампанию по выборам в сенат Нью-Йорка, обязанности генерального прокурора выполнял Николас де Б. Катценбах), что в интересах национальной безопасности он не будет представлять никаких доказательств, касающихся шестого и седьмого пунктов обвинения. Правительство тоже не считает нужным выступать с какими-либо заявлениями, дабы не дать повода к отставке…

Соколов, изменив своей подчеркнутой сдержанности, вскочил, не в силах скрыть радости, и сжал руку жены. Джой Энн беззвучно заплакала.

– Остается лишь один пункт, который устанавливает связь ответчиков с заговором, – продолжил Хьюи. – Правительство считает возможным снять с ответчиков и это обвинение.

Изменение хода процесса было столь неожиданно, что и зрители, и присяжные испытали потрясение.

В обращении к присяжным перед тем, как распустить суд, судья Дулинг не смог скрыть своих эмоций.

– Первыми чувствами, которые все мы испытали при этом известии, были удивление и недоумение, ощущение мистификации и тщетности наших усилий во время недели совместной работы, – торжественно сказал он, при этом на лице его не было и тени улыбки, которая так часто мелькала на его губах в первые дни процесса. – Однако ни мне, ни вам не дано знать, с какими сложностями пришлось столкнуться нашему правительству и с какой мерой ответственности оно к ним подошло.

Судья Дулинг объяснил, что дело не может рассматриваться, потому что ответчики имеют право на открытое публичное слушание – открытое во всех смыслах.

– Приходится сделать вывод, что интересы нашей национальной безопасности предполагают такой исход. Лучше не проводить никакого процесса, чем устраивать секретное судилище с неопределенными обвинениями, без свидетелей. Мы должны испытывать гордость перед духовным величием, которое отказывается хоть на йоту отступить от принципов справедливости. Мы можем испытывать гордость, что нам довелось стать свидетелями столь достойного поступка конституционно избранного правительства. Именно такое правительство и достойны иметь свободные люди.

И с этими словами он распустил суд.

У дверей ответчиков встретили агенты Службы иммиграции и натурализации и предъявили им ордер на арест как «нежелательным иностранцам». Те не удивились и, когда их после краткого мгновения свободы снова отправляли в тюрьму, внешне оставались совершенно спокойными. Наряд доставил их по адресу: 20, Западный Бродвей в Манхэттене, где состоялось слушание их дела директором районного отделения иммиграционной службы Питером Эсперди.

Тот отправил Соколова в федеральную тюрьму предварительного заключения, а его жену – в гражданскую тюрьму, где им предстояло ждать депортации.

Слушание состоялось, и Соколов и его жена выразили желание быть депортированными в Чехословакию. Чехословацкое правительство через своего представителя в Вашингтоне гарантировало им прием. В ночь на 15 октября 1963 года Александр Соколов, он же Роберт Кейстутис Балч, и его жена Джой Энн Соколова, она же Джой Энн Балч, урожденная Джой Энн Гарбер, покинули Нью-Йорк на борту рейса «Эйр Индиа».

ФБР не сомневалось в том, что Соколовы вернутся в Советский Союз, где их примут с распростертыми объятиями.

Соколовы, уличенные в шпионской деятельности, были «нелегалами»: они были преданы своей профессии и хранили верность своей стране. Нет сомнений, что в СССР нашли достойное применение их талантам.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.