Разоблачение

Разоблачение

15 января 1922 года бывшая эсерка Л.В.Коноплева написала заявление в ЦК РКП/б/ и дала показания ВЧК о подрывной и террористической деятельности ЦК партии социалистов-революционеров. Неопровержимыми документами и свидетельствами подтвердила, что вожди эсеров в союзе с капиталистическими правительствами Запада сознательно развязали в России гражданскую войну, обрекли трудящихся на голод и холод, разруху и нищету. Она утверждала, что члены ЦК ПСР А.Р.Гоц и Е.М.Тимофеев, В.Н.Рихтер и Л.Я.Герштейн, Д.Д.Донской и М.А.Веденянин непосредственно руководили покушениями на В.Володарского, М.С.Урицкого, Л.Д.Троцкого. Г.Е.Зиновьева, В.И.Ленина.

СВИДЕТЕЛЬСТВА ВРЕМЕНИ

Письмо Л.В.Коноплёвой ЦК ПСР

"Довожу до сведения Центрального Комитета ПСР, что одновременно с этим мною делается сообщение Центральному Комитету РКП/б/ о военной, боевой и террористической работе эсеров в конце 1917 года по конец 1918 года в Петербурге и Москве. Бывший член ПСР, член РКП/б/

Лидия Коноплева, 15 января 1922 года".

ИЗ ПИСЬМА Л.В.КОНОПЛЕВОЙ Л.П.СЕРЕБРЯКОВУ

"Дорогой Леонид Петрович!

Мне хочется немного поговорить с Вами, поделиться своими мыслями. Весь 1919 год был годом ломки моего старого идеологического мировоззрения. И результат был этот, что и по взглядам своим и по работе фактически я сделалась коммунисткой, но формальное вхождение в РКП считала невозможным, благодаря своему прошлому. Еще будучи в ПСР, а также в группе "Народ", я считала что долг наш — мой и Семенова — во имя справедливости открыть те страницы в истории ПСР, скрытые от широких масс — Интернационалу. Интернационал должен знать все темные, все скрытые стороны тактики партии в последнюю революцию. Но как это сделать, я не знаю. Вопрос этот, связанный с тяжелым личным моральным состоянием стал перед вхождением моим в РКП. С одной стороны, я чувствовала, сознавала, что не имею морального права войти в партию, перед которой имею столько тяжких грехов, не сказав ей о них, с другой стороны, считала, что не указав фактического положения вещей, связи с прошлой работой в ПСР, персонально ряде лиц, я не могла — слишком все было связано одно с другим. Это же считала неприемлемым со стороны моральной — попросту говоря — предательством старых товарищей по работе. Насколько было приемлемо для меня сообщение о прошлом Интернационалу — объективному судье, настолько неприемлемо Центральному Комитету или иному органу РКП. Политическая партия не судья другой партии, они обе стороны заинтересованные, а не беспристрастные судьи. Таково было мое убеждение. Перед вступлением в РКП и Вам говорила не раз, что мое прошлое мешает войти. Но я решила перешагнуть через прошлое и в партию вошла, имея на мысли дальнейшей работой хоть немного покрыть прошлое, свои ошибки и преступления перед революцией.

Приехав за границу, читая с-р орган "Воля России", старое воскресло с новой силой. Это травля русской революции. Коммунистической партии, которую, если и ведут здесь — эсеры, раздувая и крича об ошибках РКП, стараясь восстановить против нас западноевропейский пролетариат, крича об ужасах ЧК и красного террора, зародили мысль о необходимости во имя революции и партии раскрыть перед пролетариатом и международным, и русским истинное лицо ПСР, ее тактику, ее преступления перед революцией. Я знаю, что все, что в интересах Революции — допустимо и справедливо. Интересы революции — наша правда, наша мораль и когда мы с Семеновым перед отъездом его в Россию обсуждали этот вопрос, то как решили оба — если интересы революции требуют, то мы должны, обязаны это сделать, хотя бы с точки зрения человеческой морали это было неприемлемо… Как за террористическим актом должна последовать физическая смерть выполнителя, так за этим актом — моральная смерть. А может быть смерть старой морали? Этого я еще не знаю. Все может быть. Одно только знаю — во имя интересов Революции должно быть сделано все!..

Я задавала себе вопрос, старалась проверить себя, что может быть потому так тяжело, так мучительно подавать мне заявление в ЦК РКП что у меня осталось что-то общее с эсерами, какая-то связь. На это ответила себе, отвечаю и Вам — нет, ничего не осталось. Как они являются врагами революции, врагами РКП, так они и мои враги…

Дорогой Леонид Петрович, не знаю, разберетесь ли Вы в моем писании… Я тут совсем одна. Путалась и разбиралась в этом вопросе и откровенно говоря, совсем запуталась в морали…

Всего, всего лучшего. Лида. 15 января 1922 года".

Добавление к письму:

"… Все это я Вам пишу как товарищу, мнение которого я ценю и уважаю, и как человек человеку. Еще раз повторяю, что у меня нет ни тени сомнения и колебания в том, что я должна и обязана, внутренне обязана сделать для революции, но как совместить это с моральной этикой — не знаю, не умею и боюсь. Простите за такое сумбурное письмо и напишите мне. 16 января 1922 года. Лида.

Р.S. Во всяком случае уведомите меня… о получении доклада и письма. Это обязательно сделайте".

ИЗ ДОКЛАДА Л.В.КОНОПЛЕВОЙ В ЦК РКП/б/

"Брестский мир я не приняла. Считала, что революционная Россия не может идти ни на какие договоры с капиталистическими государствами. У меня появилась мысль о необходимости террора против Ленина. Его фигура все больше вырисовывалась на фоне революционных событий.

Казалось, что все неудачи эсеров из-за того, что в ЦК ПСР нет такого же Ленина, как в ЦК РКП/б/. Только убрав Ленина с политической арены, эсеры могли добиться победы над большевиками. Большевики сильны Лениным. Без Ленина эсеры могли вести борьбу с большевиками на равных…

Я безусловно убеждена, что на путь террора партия с. — р. практически бы не стала, не будь конкретных предложений от отдельных членов партии. Отвергнуть их — для этого не было у ЦК ПСР ни мужества, ни воли. Моментами мне казалось, что у ЦК было сознание недопустимости такого метода борьбы, как террор, но по привычке использовать все попадающее на пути в расчете, что авось будет польза, он давал санкцию на террор)…

В феврале 1922 года бывший эсер, руководитель Центрального боевого отряда при ЦК ПСР Г.И.Семенов /Васильев/ опубликовал в Берлине сенсационную книгу "Военная и боевая работа партии социалистов-революционеров за 1Р17-1318 г.г. "В предисловии к ней он писал, что мысль о необходимости предать гласности одну из темных страниц в деятельности партии социалистов-революционеров за последние годы мучила его уже давно. После тяжелых моральных переживаний он решил все же рассказать об использовании эсерами в борьбе с Советской властью шпионажа, диверсий, экспроприаций, саботажа, индивидуального и массового террора.

По глубокому убеждению Семенова, ПСР с начала февральской революции играла все время контрреволюционную роль. Дергала, по меткому выражению Виктора Чернова, рабочий класс за "фалды" при помощи пушек и пулеметов. Прибегала к методам абсолютно недопустимым и недостойным социалистической партии.

ИЗ КНИГИ Г.СЕМЕНОВА/ВАСИЛЬЕВА/ "ВОЕННАЯ И БОЕВАЯ РАБОТА ПАРТИИ СОЦИАЛИСТОВ-РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ ЗА 1917–1918 г.г."

…Я постепенно приходил к выводу, что облегчить дело переворота, потрясти советский организм могут террористические удары по Советскому правительству. Я относился к большевикам, как к кучке людей, которая правит насильственно, помимо воли народной. Думал, что большевики губят революцию в настоящем и отодвигают ее в будущем, отталкивая народные массы от революционного движения, заставляя их терять веру в социализм. Я считал, что все способы борьбы с большевиками как с врагами революции приемлемы. Помимо этого, я считал, что террор против большевиков соответствует сознанию рабочих. Так казалось мне, судя по настроению тех же рабочих, среди которых я вращался, я думал, что проявление действенной боевой силы партии в террористических актах повысит ее авторитет в глазах рабочих масс и поднимет активность этих масс, начинавших разуверяться в возможность серьезных активных действий против большевиков…

Семенов выражал надежду, что его правдивый рассказ о военной и террористической работе партии социалистов-революционеров раскроет глаза трудящимся всего мира на подлинную, неприкрашенную сущность ЦК ПСР и его моральные ценности. Постижение правды о них поможет переходу на сторону Советской власти тем из эсеров, которые уже давно почувствовали фальшь своего двусмысленного положения в ПСР, поняли, что они игрушки в руках кучки запутавшихся политиканов, предающих оптом и в розницу русскую революцию международному капиталу. Семенов призывал эсеров открыто порвать с ПСР, признаться в своих заблуждениях и ошибках и честно слиться с истинными борцами за интересы народа — большевиками.

"Я открыто заявляю, — писал Семенов, — что несу больше чем кто-либо другой ответственность за содеянные ПСР преступления. Я эту ответственность перед Русской Революцией с себя не слагаю и по требованию Верховного Революционного Трибунала сочту себя обязанным вернуться в Советскую Россию и понести заслуженное наказание".

27 февраля 1922 года Президиум Государственного Политического Управления сообщил: "Ввиду того, что имеющиеся в распоряжении ГПУ материалы с несомненностью устанавливают преступление партии с. — р. перед пролетарской революцией, Центральный комитет этой партии и ряд ее активных деятелей предаются суду Верховного революционного трибунала. Государственное Политическое Управление призывает гражданина Семенова/Васильева/ и всех с. — р., причастных к деяниям этой партии, но понявших ее преступные контрреволюционные методы борьбы, явиться на суд над партией социалистов-революционеров".

Разоблачения Григория Семенова и Лидии Коноплевой потрясли советских людей и прогрессивную общественность мира. Не смутили они только главных обвиняемых — членов ЦК ПСР, находившихся под стражей, а также эмигрантские круги ПСР. Они не признавали своей вины, отрицали свою причастность к преступлениям, раскрытым в книге Семенова и письмах Коноплевой. Более того, они решили предстоящий процесс превратить в трибуну для пропаганды и оправдания политики ПСР в Русской революции. Буржуазная пресса клеветнически утверждала, что Семенов и Коноплева — агенты ВЧК, попросту выполнили "заказ" РКП/б/. Все рассказанное ими о ПСР и ее ЦК — выдумка и потому не заслуживает доверия, а сам суд над эсерами — незаконен. Верховный революционный трибунал якобы уже заранее отштамповал "безвинным жертвам ВЧК" смертный приговор.

В статье "Иудин поцелуй" В.Чернов писал: "Бедного, слепнущего в тюрьме Донского большевистские варвары обвиняют в том, будто он занимался организацией подрывной работы в советском тылу, а на невинного Гоца возводятся обвинения в организации террористических убийств".

"Зачем нужен суд над эсерами? — задавали риторический вопрос меньшевики. — В революции боролись две политические партии, обе применяли одинаковые способы борьбы. Сейчас одна сторона победила. Ну и ладно. Кончено дело. Зачем вспоминать прошлое? Большевики не компетентны судить эсеров. Они — заинтересованная сторона. Партия коммунистов судит другую революционную партию, враждебную ей. Не будет беспристрастного суда." Таким был смысл заявлений всех, кто защищал правых эсеров. В таком плане велась политическая кампания за рубежом.

Советская пресса отвечала, что Верховный Трибунал судит людей, для которых Советская власть является до сих пор объектом ненависти, травли, борьбы "до победного конца". Судит людей, которые по поводу и без повода не устают кричать" о варварстве", хамстве и комиссародержавии "большевиков, которые решили "отомстить", "свести счеты" с представителями старой народнической интеллигенции путем "истребления и казней". Однако Советская власть не руководствуется желанием ни "мстить", ни тем более" истреблять", "казнить" интеллигенцию. В продолжение всей гражданской войны, развязанной контрреволюцией, Республика Советов доказала, что она очень забывчива к прошлым преступлениям своих врагов, если эта "забывчивость" совпадает с требованиями блага трудящихся масс. Тысячи и тысячи людей, вчера еще боровшихся против Советской власти с оружием в руках, благополучно здравствуют поныне и пользуются всеми правами гражданства в пределах РСФСР.

Речь шла о представителях той партии, которая боролась с Советской властью путем восстаний, мятежей, террора, интервенций, шантажа, шпионажа, провокаций, клеветы и обмана. Речь шла о партии, которая до сих пор, особенно ее зарубежная часть, выступает сторонницей по сути дела тех же методов, форм и средств борьбы, не имеет смелости и мужества сказать о них открыто; она за интервенцию, за террор и шпионаж, в силу природы слоев, ее питающих. О деятельности этой партии в распоряжении Советского правительства поступили материалы, заслуживающие самого серьезного внимания.

Подсудимые члены ЦК ПСР заявили, что их нельзя судить хотя бы уже потому, что в феврале 1919 года они амнистированы Советским правительством. С тех пор якобы не причинили народу никакого вреда и ущерба. Бравируя этим, обратились за поддержкой к "социалистическим партиям всего мира". Совпало так, что в тот период III Коммунистический Интернационал намечал тактику единого рабочего фронта и предложил создать Всемирный конгресс из представителей всех международных объединений рабочего класса для выработки плана совместных действий в борьбе с капиталом. Лидеры реформистских II и II 1/2 /Венского/ Интернационалов воспользовались конференцией трех Интернационалов в Берлине, проходившей в начале апреля 1922 года и взяли правых эсеров под защиту. Они потребовали от делегации Коминтерна в качестве непременного условия соглашения о совместных действиях, согласия допуска на судебный процесс представителей обоих Интернационалов в роли защитников правых эсеров и письменного заверения, что в отношении обвиняемых не будет применена смертная казнь. Представители РКП/б/ в Коминтерне Н.И.Бухарин и К.Б.Радек дали от имени Коминтерна соответствующие обязательства.

Провокационные заявления эмигрантских кругов о незаконности предстоящего суда, ссылки подсудимых — членов ЦК ПСР — на амнистию 1919 года вызвали в ответ заявление народного комиссара юстиции Д.И. Курского. Он решительно заявил, что амнистия касалась лишь тех правых эсеров, которые пересмотрели свое поведение и отказались от продолжения вооруженной борьбы с Советской властью. Те же эсеры, которые от нее не отказались, амнистии не подлежали.

Для участия в процессе в Москву прибыло более 80 корреспондентов советских и зарубежных органов печати. Учитывая историческое значение процесса и размеры той клеветнической кампании, которая развернулась вокруг него, Пленум ЦК РКП/б/ 3 апреля 1922 года обсудил вопрос об агитации за границей, в связи с деятельностью эсеров и меньшевиков и принял решение об организации контрагитационной кампании. В задачу средств массовой информации новой России входил показ того, что большевики не мстят, не сводят счеты с правыми эсерами, а защищают завоевания Великого Октября.

На скамье подсудимых правые эсеры оказались расколотыми на две непримиримые группы. Первая группа, насчитывавшая 22 человека, заняла на суде явно антисоветскую Позицию. Не отказалась от продолжения борьбы с Советской властью. пыталась использовать проходившие в обстановке широкой гласности заседания Верховного трибунала для контрреволюционной пропаганды и клеветы на партию большевиков и ее руководителей. Ядро этой группы составляли члены ЦК ПСР А.Р.Гоц, Д.Д. Донской, Е.М.Тимофеев, М.А.Ееденяпин, Д.Ф.Раков, М.А.Лихач, М.Я.Гендельман-Грабовский, Л.Я.Герштейн, Е.М. Ратнер-Элькинд, Ф.Ф.Федорович, кандидат в члены ЦК ПСР Н.Н.Иванов и другие руководители эсеровских организаций.

Вторую группу подсудимых составляли лица, которые осознали свою вину и стремились правдивыми показаниями облегчить расследование преступлений правых эсеров, в эту группу входили в основном бывшие эсеровские боевики Г.И.Семенов/Васильев/, Л.В.Коноплева, Ф.Ф.Федоров-Козлов, П.Т.Ефимов, И.О.Дашевский, К.А.Усов, П.Н.Пелевин, Ф.Б.Ставская, Ф.В.Зубков, а также бывший член Московского бюро ЦК ПСР Г.М.Ратнер. особняком выделился на процессе правых эсеров бывший член ЦК партии народных социалистов В.И.Игнатьев. Продолжительное время он был связан с некоторыми членами ЦК ПСР и его преступления квалифицировались как индивидуальные. Он подлежал суду за сношения с представителями секретных служб иностранных государств с целью склонения их к вооруженному вмешательству, к организации взрывов железнодорожных путей, за пособничество различным контрреволюционным элементам в борьбе с Советской властью. Кроме того, на скамье подсудимых незримо присутствовали эсер-боевик Н.Сергеев, убивший В.Володарского в Петрограде 20 июня и эсерка Ф.Каплан, совершившая злодейское покушение на В.И.Ленина в Москве 30 августа 1918 года.

Председателем Верховного революционного трибунала был Г.Л.Пятаков, членами: О.Я.Карклин и А.В.Галкин. Запасными членами в состав присутствия входили Н.М.Немцов и Ф.И.Озол.

ИЗ СТЕНОГРАММЫ ЗАСЕДАНИЯ ВЕРХОВНОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ТРИБУНАЛА ВЦИК РСФСР

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ (Г.Л.Пятаков — ред.): Судебное заседание Верховного Трибунала Всероссийского Исполнительного Центрального Комитета объявляется открытым…

Слушается дело Центрального Комитета и отдельных членов иных организаций партии социалистов-революционеров по обвинению их в вооруженной борьбе против Советской власти, организации убийств, вооруженных ограблений и изменнических сношениях с иностранными государствами. По данному делу Трибуналом допущены обвинение и защита…

Секретарь оглашает список обвиняемых.

ПЯТАКОВ: Сейчас мы установим наличие всех подсудимых. Обвиняемый Гоц, ваше имя, отчество?

ГОЦ: Абрам Рафаилович.

ПЯТАКОВ: Ваш возраст?

ГОЦ: 41 год, сын московского купца. Образование высшее. Имущества никакого. В Советской Республике не судился. Член ЦК ПСР. Обвинительный акт вручен.

ПЯТАКОВ: Донской.

ДОНСКОЙ: Дмитрий Дмитриевич, 41 год, сын врача. Образование высшее. Имущества никакого. В Советской Республике не судился. Член ЦК ПСР. Обвинительный акт вручен.

ПЯТАКОВ: Герштейн.

ГЕРШТЕЙН: Лев Яковлевич, 45 лет, рабочий. Образование домашнее. Имущества никакого. В Советской республике не судился. Член ЦК ПСР. Обвинительный акт вручен.

ПЯТАКОВ: Лихач.

ЛИХАЧ: Михаил Александрович, 34 года, сын чиновника. Член ЦК ПСР. Образование высшее. Не судился. Имущества никакого.

ПЯТАКОВ: Иванов.

ИВАНОВ: Николай Николаевич, 34 года, мещанин. Образование высшее. Не судился. Кандидат в члены ЦК ПСР.

ПЯТАКОВ: Иванова-Иранова.

ИВАНОВА-ИРАНОВА: Елена Александровна, 37 лет, мещанка. Образование высшее. Имущества никакого, член ПСР. Обвинительный акт вручен.

ПЯТАКОВ: Ратнер-Элькинд.

РАТНЕР-ЭЛЬКИНД: Евгения Моисеевна, 34 года, дочь врача. Образование незаконченное высшее. Имущества никакого. Не судилсь. Член ЦК ПСР.

ПЯТАКОВ: Тимофеев.

ТИМОФЕЕВ: Евгений Михайлович, 36 лет, сын ссыльного поселенца. Образование незаконченное высшее. Имущества никакого. В тюрьме два года без суда. Член ЦК ПСР. Обвинительный акт вручен.

ПЯТАКОВ: Морозов.

МОРОЗОВ: Сергей Владимирович, 34 года, сын чиновника. Имущества никакого. Образование среднее. Три года в тюрьме без суда. Член Московского Бюро ЦК ПСР.

ПЯТАКОВ: Раков.

РАКОВ: Дмитрий Федорович, 40 лет. Крестьянин. Образование высшее. Член ЦК ПСР. В тюрьме два года без суда. Обвинительный акт вручен.

ПЯТАКОВ: Федорович.

ФЕДОРОВИЧ: Флориан Флорианович, 43 года, разночинец из дворян. Образование незаконченное высшее. Член ЦК ПСР.

ПЯТАКОВ: Агапов.

АГАПОВ: Владимир Владимирович, разночинец. Образование незаконченное высшее. Член ПСР. Два года в тюрьме без суда.

ПЯТАКОВ: Артемьев.

АРТЕМЬЕВ: Николай Николаевич, 38 лет, сын крестьянина. Образовани высшее. Член Московского Бюро ЦК ПСР. Два года в тюрьме без суда.

ПЯТАКОВ: Веденяпин.

ВЕДЕНЯПИН: Михаил Александрович, 42 года. Образование незаконченное высшее. Член ЦК ПСР. Два года в тюрьме без суда.

ПЯТАКОВ: Гендельман-Грабовский.

ГЕНДЕЛЬМАН-ГРАБОВСКИЙ: Михаил Яковлевич, 41 год, сын врача. Образование высшее. Член ЦК ПСР. В Советской России два года в тюрьме без суда. Обвинительный акт вручен.

ПЯТАКОВ: Злобин.

ЗЛОБИН: Павел Владимирович, 40 лет, сын чиновника из дворян. Образование незаконченное высшее. Член ПСР. Три раза судился в Советской России. Минским трибуналом был оправдан. Привлекался по делу как редактор журнала "Социалист-революционер".

ПЯТАКОВ: Львов.

ЛЬВОВ: Михаил Иванович, 37 лет, сын священника. Образование домашнее. Не судился. Член ПСР.

ПЯТАКОВ: Альтовский.

АЛЬТОВСКИИ: Аркадий Иванович, 41 год, сын крестьянина, инженер. Член ПСР. Два с половиной года в тюрьме без суда.

ПЯТАКОВ: Горьков-Добролюбов.

ГОРЬКОВ-ДОБРОЛЮБОВ: Григорий Лаврентьевич, 47 лет, крестьянин. Образование среднее. Член ПСР. Не судился.

ПЯТАКОВ: Утгоф-Дерюжинский.

УТГОФ-ДЕРЮЖИНСКИИ: Владимир Львович, 35 лет, сын офицера. Гардемарин морского корпуса. Не судился. Член ПСР. Четыре года в тюрьме при Советской власти без суда.

ПЯТАКОВ: Либеров.

ЛИБЕРОВ: Александр Васильевич, 35 лет, сын сельского дьякона. Образование среднее. Член ПСР. Три года при Советской власти в тюрьме без суда. Судим как член Московского профсоюза служащих. Суд кончился скандалом для Советской власти. Была получена бумага, что дело слушанием прекратить на неопределенное время.

ПЯТАКОВ: Берг.

БЕРГ: Ефим Соломонович, 47 лет, рабочий. Образование — начальная школа. Член ПСР. Привлекался к суду по созыву Всероссийского рабочего съезда в 1918 году. Арестовывался четыре раза, два с половиной года в тюрьме без суда…

Первую группу подсудимых-членов ЦК ПСР — защищали на процессе представители двух реформистских Интернационалов Э.Вандервельде, Т.Либкнехт, К.Розенфельд и небезызвестные дореволюционные адвокаты Н.В.Муравьев и А.С.Тагер, а также правозаступники В.А.Жданов, Г.Б.Патушинский, Г.Л.Карякин и другие.

Защиту второй группы эсеров, отошедших от партии, вели: А.А.Биценко, Н.И.Бухарин, С.Б.Членов, Р.П.Катанян, П.А.Шубин, представители Коминтерна: Ф.Я.Кон, Ж.Садуль, А.Грамши и другие.

Обвиняли подсудимых Н.В.Крыленко, А.В.Луначарский, М.Н.Покровский, видные работники Коминтерна, в том числе А.Муна, Д.Бокани и К.Цеткин.

Первая группа подсудимых избрала А.Р.Гоца тюремным старостой. Еще во время предварительного следствия он попытался лишить Г.И.Семенова его опоры — боевиков. Воспользовавшись тюремным "телеграфом” он отстучал по отопительной трубе в соседнюю камеру: "Я — Гоц. Кто вы?" Ему тотчас ответили: "С вами разговаривает Кононов". Гоц обрадовался Сергею Кононову. Старый член ПСР, рабочий-литейщик. Он организовал после Февральской революции в Петрограде первую боевую дружину эсеров. Гоц знал Кононова лично и потому стучал и стучал по трубе. Кононову поступали все новые и новые вопросы, а главное — указания. Гоц верил, что они будут выполнены, как выполнялись прежде, точно и безоговорочно, но он обманулся в своих надеждах. Переговаривался с ним, как оказалось, не Кононов, а Константин Усов, который 6 мая 1922 года сообщал следователю:

"Гоц задал мне ряд вопросов: "Кто следователь? Как мы держимся на следствии?" Я ответил. Тогда он спросил, что мы показывали на предварительном следствии и рекомендовал от дачи показаний на суде отказываться, так как от них отказались цекисты. Я ответил, что мы показали все, что делали и отказываться считаем ненужным. Семенов все равно все знает".

Утром Усов опять говорил с Гоцем, который сообщил, что на съезде трех Интернационалов состоялось соглашение, по которому смертных приговоров на суде не будет… На процессе следует помнить, что интересы партии превыше всего… Все должны показывать, что дружина была создана только для защиты Учредительного собрания, а не для "эксов" и террора.

1-го мая разговор произошел через окна. Гоц снова агитировал боевиков за отказ от дачи показаний на суде…

Гоц поступил опрометчиво. Позднее, пытаясь откреститься от подстрекательства, он кричал со скамьи подсудимых:

— Мы докажем, что на этих скамьях слева от нас сидят предатели! Абраму Гоцу ответил Григорий Семенов:

— В предательстве можно обвинить весь народ России, который пошел за большевиками. Мы в этом смысле тоже предатели — пошли вместе с народом за большевиками. Мы предали партию контрреволюции во имя партии подлинной революции. Во имя той народной власти, которую безуспешно пытались сокрушить ПСР со всеми врагами Советов.

Гоц выработал на суде особую линию поведения. Говорил редко и скупо, лишь в тех случаях, когда надо было спасать "чистые ризы" эсеров. Спрашивали — отвечал. Тщательно обдумывал каждое слово. Ревтрибунал — не исповедь, и каждый "лишний" факт дополнительным грузом ложился на весы фемиды. Больше отмалчивался. Говорил полуправду, намекал на тождественность действий ПСР и РКП/б/ в революции.

Большие надежды Гоц возлагал на бывшего адвоката Михаила Гендельмана. Тот хорошо знал юриспруденцию, слыл ловким словоблудом и крючкотвором. В его задачу входило всячески доказывать неправомочность суда над эсерами, особенно над членами ЦК ПСР. С политиками можно только полемизировать, но отнюдь не сажать их за решетку.

По заранее тщательно разработанному сценарию Гендельману вменялось также психологическое воздействие на членов Верховного Трибунала: нервировать, дергать, задавать как можно больше вопросов. Всячески тормозить и затягивать процесс.

Гендельман оказался неистощимым на юридическое "творчество". Пополнял разработанный "сценарий" различными "экспромтами", которые вызывали возмущение не только у состава суда и сидящих в зале, но даже и у части подсудимых первой группы.

Второй фигурой в этой группе подсудимых считался член ЦК ПСР Е.М.Тимофеев, умудрившийся сохранить элегантность даже в тюрьме. На протяжении последних четырех лет он ведал в партии эсеров "иностранными делами". Осуществлял периодические и постоянные контакты с союзными посольствами. Тимофеев считал себя теоретиком революции и на процессе пытался играть роль идейного наставника подсудимых. Старался не упустить ни одной возможности для проповеди ненависти к Советской власти.

Рядом с Тимофеевым сидел член ЦК ПСР Дмитрий Дмитриевич Донской. Стремясь подражать Михаилу Гендельману, он волей-неволей выглядел наивно, а иной раз и карикатурно. Обладая многими сокровенными тайнами ЦК ПСР, он вконец изолгался и растерянно лепетал: "Не знаю" "Не слышал", "Не помню".

Бывший "министр" Самарской Учредилки Веденяпин, как человек прямой и откровенный, нередко называл вещи своими именами и не всегда одобрял высказывания и действия своих соседей по скамье подсудимых. Он нес ответственность за многие преступления партии эсеров, хотя сам в них и не принимал участия.

На скамье подсудимых первой группы находились две женщины: Евгения Ратнер-Элькинд и Елена Иванова-Иранова.

Евгения Ратнер долго работала казначеем ЦК ПСР. Должность весьма престижная и завидная, предназначенная для особо доверенных, фанатично преданных догмам и постулатам партии социалистов-революционеров.

На скамье подсудимых находился и ее брат Григорий, но он оказался по другую сторону баррикад — во второй группе подсудимых, да еще и в лидерах. Выступал на заседаниях Трибунала доказательно и напористо, что выдержки Евгении хватало ненадолго: она вступала с братом в открытую конфронтацию.

Елена Иванова-Иранова — сестра кандидата в члены ЦК ПСР Николая Николаевича Иванова. Обладала редким умением проникать в советские учреждения, обзаводиться новыми "друзьями" и "приятелями". Голос у Елены был надтреснутым и прокуренным. Прозвище "пепельница" прочно приклеилось к ней, но ее это мало смущало. Пользовалась у боевиков уважением, так как постоянно вертелась "наверху", часто встречалась с братом и была в курсе всех событий, происходивших в ЦК ПСР. Не случайно боевик Константин Усов на процессе заявил, что к информации, исходящей из ЦК ПСР через Иванову-Иранову, боевики прислушивались не меньше, чем к той, которой располагал Семенов.

За Ивановой сидел обвиняемый Е.С.Берг. Вел себя шумно и агрессивно. Был единственным эсером — рабочим, разделявшим взгляды и позицию своих "генералов". Поддавшись соблазну прослыть героем процесса, он объявил, что недостаточно остро и усердно вел борьбу с Советской властью и что в этом его ошибка и вина перед мировой революцией.

Гоц острее других членов ЦК ПСР сознавал, что вторая группа обвиняемых ставила первую в тяжелое положение. Если боевики заговорят, то всему миру станет известна тайна из тайн эсеровского ЦК — индивидуальный и массовый террор против членов Советского правительства и руководителей большевистской партии. Всплывут события 1918 года: убийство Володарского и Урицкого, неоднократные покушения на Ленина.

Гоц и Тимофеев решили прежде всего опорочить и очернить перед судом Семенова, Коноплеву и Дашевского. Тем более, что они знали о колебаниях двух последних: имеют ли они моральное право раскрывать эсеровские тайны? Не будет ли это предательством старых товарищей?

Заграничные руководители ПСР, такие как В.М.Чернов, Н.Д.Авксентьев, В.М.Зензинов, надеялись, что Семенов и Коноплева рухнут под таким бременем эсеровской морали, не пойдут дальше "семейного круга".

— Мы решительно и неизменно выступали против контрреволюционного террора, — кричали на процессе эсеровские вожди. — Мы противились ему. Во всем виноваты они, вот эти преступники — боевики, злоупотреблявшие нашим доверием!

Террористы отвечали:

— Вы нас посылали убивать вождей пролетариата. Настоящие убийцы — это вы!

ИЗ СТЕНОГРАММЫ ЗАСЕДАНИЯ ВЕРХОВНОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ТРИБУНАЛА

ГРИГОРИЙ РАТНЕР.

Мы… имеем за собой много преступлений. Но одного преступления мы признать за собой никоим образом не можем. Мы не были лицемерами, фразерами; мы делали самые тяжкие дела, но мы никогда их не скрывали; никогда не двурушничали, а действовали прямо и решительно; и мы в этом отношении действительно плохо выполняли директивы наших старых лидеров. Если бы мы тогда же поняли тактику наших верхов, то мы должны были быть прежде всего самыми злостными и лицемерными политиканами. К счастью, мы этому не научились… Сегодня для нас эта картина бесстыдного лицемерия раскрывается с полной ясностью. А с особенной ясностью, это высказалось сейчас, в… речи человека, которого я лично на лицемерие не считал способным. Только что при опросе подсудимых, люди, всегда любившие фразы, кричали с надрывом о том, что они повинны только в том, что они слишком мало сделали для свержения Советской власти… Если бы это было бы прямое и искреннее заявление, поддержанное официальным представителем Центрального Комитета партии Тимофеевым, — мы бы уважали их как контрреволюционных, но честных противников Советской власти. Пусть они ведут вооруженную борьбу, пусть применяют террор и все средства, но пусть они? признаются в этих средствах в открытую… Но когда после наглого, вызывающего мальчишеского ответа на вопрос председателя, мы имеем выдержанную парламентскую речь Тимофеева, такую речь, которую произносят в палате лордов, когда мы видели открещивание от всего и вся, тогда рассыпаются вдребезги все остатки уважения к тем, директивы которых мы когда-то выполняли.

…Я помню, как еще на 8-м съезде партии Чернов говорил золотые слова о том, что если партия вынуждена вести такую дипломатию, если партия должна скрывать свою истинную тактику, — это значит, что партия исторически обречена на политиканство и мелкий авантюризм. Эти золотые слова Чернова напрашиваются сейчас, когда мы, наконец, выяснили, какую линию занимают центровики, и когда мы выяснили, что именно это — та линия скрывания, утаивания и лицемерия, что эта линия взята нашим бывшим Центральным Комитетом. И здесь не обошлось без лицемерия, и здесь представители Центрального Комитета постарались увильнуть от самых больных вопросов, от тех вопросов, которые и тогда нас больше всего волновали и сейчас больше всего волнуют. Они, изволите ли видеть, отложили до судебного следствия эти большие вопросы.

Они /члены ЦК ПСР-Н.К./ должны понять, что для нас вопрос о терроре — это самый больной вопрос, для нас и для тех товарищей, которые непосредственно стреляли и непосредственно грабили. Это первый вопрос. Что же мы, в конце концов, уголовники, убийцы, шпана или мы политические борцы? На это они нам ответа не дали, они только кратко отреклись от тех, которых посылали, они предпочли, не вдаваясь в подробности, которых они не обходили, когда говорили о других вопросах, просто предать своих партийных исполнителей, лучшие силы своей партии, те рабочие силы партий, которыми она держалась… Они предпочли предать их, объявить уголовными убийцами, шпаной, которую мы встречали в тюрьмах. Но это не случайность. Это предательство своей партийной периферии не случайно. Это, к сожалению, повторялось из раза в раз и даже не столько по злому умыслу отдельных членов Центрального Комитета (среди них много порядочных людей, а потому, что партия поставила себя в такое социальное положение, что она иначе действовать не могла. Этот обман партийных низов повторялся… Вся партийная тактика была построена на этом скрывании, на этом утаивании истинного положения партии от "партийных низов". Нам говорили, что мы имеем право на борьбу о большевиками, ибо мы боремся как с самодержавием, так и с комиссародержавием… Я верил в это, верил глубоко до тех пор, пока мне, волею судьбы и Центрального Комитета, не пришлось объехать всю Россию, объехать те территории, где партии социалистов-революционеров надлежало бы бороться с правыми реакционными кругами. А там, там увы, в Добровольческой армии, в деникинщине, где можно было бы показать, что действительно партия социалистов-революционеров свергнет не только Советскую власть, но и монархических узурпаторов, — там мы застали другую картину. В Екатеринодаре, в этом постоянном центре всех казацких, контрреволюционных и офицерских золотопогонных сгустков, там в этом центре собрались в этот момент лучшие силы партии: туда приехал Руднев и Григорий Шрейдер, ряд местных работников, многие из которых были кооптированы в Центральное бюро, и что же делала там партия?

…И вот что писали они о той Добровольческой армии, с которой, по словам Тимофеева, партия социалистов-революционеров вела непримиримую борьбу: "…При данных условиях Добровольческая армия является необходимым соучастником в той общей работе, которая направлена на оздоровление и возрождение нашей измученной родины. Это прежде всего. 3атем, каковы бы ни были тенденции и стремления отдельных ее групп, однако Добровольческая армия глубоко демократична по целям и заданиям, которые формально были поставлены". Точно так же вопрос предрешался не только в Добровольческой армии, о которой указывается, что она демократична. Как вам известно, после смерти Алексеева его сменил генерал Деникин, потом был генерал Врангель, все фигуры, известные по своему "демократизму" очень хорошо. Здесь определенно говорилось не по отношению к буржуазным группировкам, не о кадетах, которые считали себя республиканцами, а определенно по отношению к монархическим группам.

Я не буду затруднять ваше внимание дальнейшими цитатами; я хочу только констатировать, что та, по большей части, весьма почтенная группа членов партии социалистов-революционеров, как раз тех, которые делали высокую политику…, что эта группа определенно ясно поддерживала Деникина и Добровольческую армию, а не боролась с ней…

Все попытки встать на правильную точку зрения, что единственная возможность борьбы с реакцией, есть поддержка Красной Армии — были осуждены Центральным Комитетом совершенно категорически… Большая часть членов партии, в том числе Семенов и Дашевский, мобилизовавшиеся в ряды Красной Армии, были исключены из партии. Точная формулировка причин исключения: " За мобилизацию добровольцем в Красную Армию".

…Я думаю, что умудренные политический опытом наши высокие политики прекрасно понимали, что всякая борьба в рядах Красной Армии есть борьба на руку Советской власти. Это они отвергали…

И если сейчас, в процессе судебного следствия наши противники /подсудимые первой группы — Н.К./ ко всем своим лицемерным выпадам в прошлом совершат еще последнее предательство своей собственной партии, если они отрекутся от того, что делали партийные боевики по их директивам, если они попытаются сорвать процесс или иным кунстштюком оставить на ответственность, в качестве уголовных преступников, своих бывших исполнителей, — это будет то последнее предательство после которого не будет иной клички партии, как кличка лицемеров и предателей. Мы признали все свои преступления, но это преступление, преступление лицемерия, фразерства и двурушничества, мы категорически отвергаем.

В письме ЦК РКП/б/ Л.В.Коноплева указывала, что партия эсеров всегда была склонна ставить революционную фразу на место революционного действия, не могла выйти из утопических представлений в реальную жизнь, подменила борьбу масс индивидуальным террором.

Такой точки зрения придерживался И.С.Дашевский. Как и Лидия Коноплева, он все еще находился в плену годами выработанных стереотипов. Пытался остаться рыцарем по отношению к своим прежним товарищам по партии. Считал, что на предварительном следствии и на суде, по соображениям революционной этики и личной морали, не должен называть имена и фамилии. Но, прочитав книгу Г.Семенова, письма Коноплевой, клеветнические статьи Чернова, Зензинова, Керенского в зарубежной прессе, узнав о подпольных связях цекистов с заграничным "Административным Центром", о призыве Гоца и Тимофеева к членам ПСР из тюрьмы не прекращать вооруженной борьбы против Советской власти, Дашевский изменил свои взгляды. Он заявил, что лидер ПСР В.М.Чернов, позволил себе категорически отрицать факты, доподлинно ему известные. Не исключена возможность, что и ответственные руководители ПСР на суде последуют примеру Чернова. А ведь именно эти лица самочинно предприняли организацию террористических выступлений и тем толкнули рядовых работников и всю партию на гибельный и преступный путь борьбы с Советской властью. Поэтому Дашевский решил сообщить на следствии и на суде имена и фамилии участников наиболее важных событий.

Много эсеровских сокровенных тайн знали боевики. На предварительных допросах они показали, что лицо их партии, обращенное к народу, всегда, на первый взгляд, выглядело мирным, но в глубоком подполье накапливались контрреволюционные силы. Они толкали ПСР на террор.

Начало работы Революционного Трибунала РСФСР ознаменовалось политической демонстрацией. Едва Пятаков открыл первое заседание, едва закончил объявление состава присутствия членов суда, как Гендельман от имени первой группы подсудимых, заявил отвод всему составу суда на том основании, что судьи, являющиеся коммунистами, будто бы не могут быть беспристрастными на процессе. По "логике" гендельмановского отвода выходило, что члены РКП/б/ вообще не могут быть судьями по делам о контрреволюционных преступлениях. Гендельман стремился представить дело так, будто Коммунистическая партия и партия социалистов-революционеров — две равноправные стороны в историческом споре, революцией еще не разрешенном.

ИЗ СТЕНОГРАММЫ ЗАСЕДАНИЯ ВЕРХОВНОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ТРИБУНАЛА

ГЕНДЕЛЬМАН: Гражданин председательствующий, ввиду открытия заседания и оглашения списка суда и обвинителей, прошу предоставить мне возможность завить отвод.

ПЯТАКОВ: Отвод кому?

ГЕНДЕЛЬМАН: Отвод всем судьям и обвинителям.

ПЯТАКОВ: Прошу…

ГЕНДЕЛЬМАН: Раньше мы вели борьбу с Коммунистической партией в Советах, теперь она перешла, благодаря изменившемуся положению, в зал суда… Этот процесс, который имеет место, это есть состязание между двумя партиями, нашей партией социалистов-революционеров и вашей партией большевиков-коммунистов… Вот характер процесса… Следственные действия производились по предписанию ЦК РКП/б/…

ПЯТАКОВ: Прошу закончить, потому что достаточно ясен смысл вашей речи…

Г.Л.Пятаков напомнил обвиняемым, что Коммунистическая партия — это партия, стоящая у власти. Революционный Трибунал состоит из коммунистов, он — орудие диктатуры пролетариата. В Советской Республике не стоят на точке зрения надклассовой юстиции. Конечно, коммунисты пристрастны. Пристрастны в сохранности и безопасности рабоче-крестьянской власти. Защищая классовые интересы пролетариата, коммунисты в то же время защищают национальные интересы новой Советской России.

Слово попросил подсудимый Григорий Ратнер.

— Я хотел бы сделать заявление, — сказал он. — Тут только что заявили отвод составу суда… Я же от своего имени и от имени своих товарищей — Игнатьева, Дашевского и других — заявляю, что Верховный пролетарский суд мы признаем полностью, признаем право судить нас за наши преступления. Мы рассматриваем заявление представителя первой группы обвиняемых как попытку сорвать процесс, уклониться от ответственности перед трудящимися массами за преступления, которые были совершены и которые продолжают совершаться.

Едва Григорий Ратнер закончил говорить, как Евгения Ратнер нарочно громко сказала Елене Ивановой:

— И это единокровный брат! Каков мерзавец! Суд он, видите ли, признает…

— Не надо так волноваться, Евгения. Все равно мы процесс выиграем. Ой, смотри-ка, и Ефимов туда же…

— Я от группы обвиняемых боевиков. Заявляю протест против отвода суда, — взволнованно произнес Ефимов. — Мы суду вполне доверяем. А наши руководители, которые, как они только что об этом сообщили, суду не доверяют. И тем самым хотят снять с себя ответственность и свалить ее на нас. Мы против, нам и своей вины хватит с избытком!

Среди цекистов произошло замешательство. Гоц многозначительно покосился в сторону Тимофеева. Тот немедленно попросил слово. Выгодно оттеняя то, что по его мнению нужно было подчеркнуть, произнес: "Позволю себе с вашего любезного разрешения, гражданин Председательствующий, сделать небольшое разъяснение. Мы отнюдь не уклоняемся от суда, как тут только что говорили. Не имея чести знать гражданина Ефимова близко, я все же вынужден констатировать, что он попросту, з в силу своих ограниченных возможностей не способен истолковать наши действия. Он толкует их как попытку отклониться от суда. Полагаю, со мной согласятся, что это звучит по-детски. Как можно уклониться, если мы присутствуем здесь не как гости, а, увы, в ином совсем незавидном качестве? Нет, мы не уклоняемся. Мы жаждем суда. Да, пусть это и звучит парадоксально, но мы желаем суда. Но не этого — нашими судьями будут трудящиеся всего мира!"

Защитник Муравьев потребовал замены Государственного обвинителя. Подсудимых первой группы пугала большевистская принципиальность, высокий профессионализм, эрудиция Крыленко и они попытались обезопасить себя, удалив его из прокурорского кресла.

ИЗ СТЕНОГРАММЫ ЗАСЕДАНИЯ ВЕРХОВНОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ТРИБУНАЛА

ГЕНДЕЛЬМАН: Обвинитель Крыленко и он же Председатель Верховного трибунала. Это несовместимо и недопустимо.

МУРАВЬЕВ: Не может быть обвинителем человек, который является председателем того самого учреждения, в котором судят обвиняемых.

ЖДАНОВ: Представители Трибунала не должны допускаться в качестве обвинителя, ибо это подорвет доверие приговора…

ГЕНДЕЛЬМАН: Гражданин Крыленко является мужем гражданки Розмирович, которая вела предварительное следствие по этому делу.

ПЯТАКОВ: Вопрос ясен. Верховный Трибунал определил, во-первых, председатель Пленума Верховного Трибунала никоим образом не может оказать влияние на судебную коллегию Трибунала во время судебных заседаний; во-вторых, циркуляр N8 говорит о провинциальных трибуналах, к которым в Верховном Трибунале приравниваются отдельные коллегии, а тов. Крыленко не является председателем ни одной из коллегий Верховного Трибунала, а председателем лишь Пленума Верховного трибунала. Все же остальные соображения, в том числе относительно родственной связи, трибунал признает несущественными… Тов. Крыленко в качестве государственного обвинителя — допустить.

Верховный Трибунал определил: ходатайство о вызове дополнительных свидетелей в основном удовлетворить; подтвердить прежнее решение о недопущении на процессе защитников — меньшевиков…

КРЫЛЕНКО: По вопросу об отводе суда… Отвод суда Ревтрибунала неправомерен со стороны одной группы обвиняемых.

ПЯТАКОВ: Таким образом, вопрос исчерпан.

КРЫЛЕНКО: Вопрос отвода — вопрос формальный, вопрос этот решает суд. Но не гражданин Вандервельде, который ставит вопрос и ссылается при этом /после пяти лет борьбы русского народа за Советскую власть/ на то, как решался бы этот вопрос в Бельгии.

БУХАРИН: Наша группа защитников поднимает перчатку, брошенную гражданином Вандервельде.

Вызывающе повели себя на процессе иностранные защитники первой группы подсудимых: Вандервельде, Розенфельд и Либкнехт. Они не считались с процессуальными нормами советского трибунала. Требовали для себя особых привилегий, а когда получали отказ, демагогически заявляли, будто советская сторона нарушает берлинское соглашение трех Интернационалов.

Н.И.Бухарин, отвечая Вандервельде, заметил, что Верховный трибунал предоставил подсудимым и их защитникам все возможности в рамках советского процессуального права. Лишены оснований и ссылки иностранных защитников на нарушения берлинского соглашения. Напомнил, что оно в сущности уже разорвано реформистами. Они отказались созвать всемирный конгресс, ради чего соглашение и заключалось. Вандервельде обещал стоять только на гуманной точки зрения, а затронул политику. Объявил себя представителем многих тысяч европейских рабочих, идущих за II Интернационалом. Раз Вандервельде выступил с политической защитой обвиняемых, то он взял на себя политическую ответственность за убийство Розы Люксембург и Карла Либкнехта, брат которого Теодор приехал к нам для того, чтобы опозорить Карла, лежащего в могиле.

Раздался голос с места: "Вечная память убитым II Интернационалом"!

Не удержался от реплики Крыленко:

— Господин Вандервельде сказал, что такой Трибунал, как у нас, у них в Бельгии не мыслим. Я с ним совершенно согласен.