"Рука не поднялась…"
"Рука не поднялась…"
Успешная борьба Советской власти с мятежниками, с голодом и разрухой, упрочение союза рабочего класса с крестьянством выбивали почву из-под авантюристической политики эсеров, делали безнадежными их попытки открытой вооруженной борьбы против большевиков. Часть эсеров, убедившись в неправоте и бесперспективности своего дела, прекратила борьбу против революции, остальные, уйдя в подполье, готовили новые авантюры, призвав на помощь старое, испытанное средство борьбы — индивидуальный террор.
Убийство эсерами В.Володарского было своего рода "генеральной репетицией". Теперь в Москве они торопливо готовили покушение на вождя революции. Эта акция требовала напряжения всех сил и средств Центрального боевого отряда при ЦК ПСР. Боевики тщательно изучали маршруты поездок председателя Совнаркома, систематически тренировались в стрельбе…
ИЗ КНИГИ Г.СЕМЕНОВА /ВАСИЛЬЕВА/ "ВОЕННАЯ И БОЕВАЯ РАВОТА ПАРТИИ СОЦИАЛИСТОВ-РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ ЗА 1917–1918 г.г."
"… В Москву стали стягиваться петроградские боевики… Я решил задержать их временно в Москве… Я считал, что они будут нужны при подготовке покушения на Ленина… Боевиков собралось человек пятнадцать. В Москве у нас были две конспиративные квартиры. Кроме того, мы снимали две дачи под Москвой /одну по Казанской, другую по Николаевской железной дороге".
… Из Питера в Москву приехали Федор Зубков и Елена Иванова, из Саратова — Константин Усов. Пополнился отряд и москвичами: Гвоздом, Зеленцовым, Новиковым, Корольковым и Киселевым.
На станции Удельная, в тридцати километрах от столицы, обосновался на конспиративной даче член ЦК ПСР А.Р.Гоц. С ним находился Б.Н. Рабинович.
Понимая, что боевому отряду предстоит осуществить на редкость трудную акцию, Семенов старался делать все, чтобы она завершилась удачно. Он долго искал конспиративную квартиру, наконец, выбрал дом принадлежавший владельцу фотоателье, дальнему родственнику одного из террористов. Дом стоял на Долгоруковской улице между Садовым кольцом и Селезневкой. Рядом — угрюмое здание Бутырской тюрьмы. Однако место подходящее; у фотографа постоянно толкучка, на посторонних не обратят внимания. Вокруг — приземистые деревянные домики, огражденные проломанными заборами. В случае необходимости можно легко скрыться.
Основная база группы размещалась в деревушке Хлыстово, прилепившейся к дачному поселку Томилино. Здесь тихо, удобно. Москва в двадцати пяти верстах от станции Томилино. До деревни — полчаса ходу. Кругом дачи — местные жители привыкли к чужим. Томилино — не глухая деревня, где приезжий возбуждает всеобщее любопытство.
Владелец дачи — мужик угрюмый, сильно пьющий, бессемейный. Ничем, кроме денег и выпивки, не интересовался. Перебрался в сарай, и там пил с утра до ночи.
Дачу снял Михаил Александрович Давыдов, тридцативосьмилетний филолог — учитель Московской гимназии, прапорщик царской армии, член партии социалистов-революционеров. Ему, человеку в глазах Советской власти лояльному /он читал лекции на курсах агитаторов и инструкторов при ВЦИК/, приказали разместить здесь группу террористов-подрывников из Центрального боевого отряда.
Группа невелика: Глебов, Штальберг, Жидков, Кочетков, Зобов, Гаврилов, Даненберг. Все старые члены партии, проверенные, надежные. К началу августа на чердаке оборудовали склад оружия. Здесь под сеном хранились ручные граниты английского производства, пять русских гранат, несколько запасных запалов, два сухих элемента и части для адской машины, десятизарядный маузер в кожаной кобуре. Через французскую миссию приобрели адскую машину, запалы, шнур, пироксилин. Все это зарыли в огороде, притрусив сверху вялой картофельной ботвой. Воспользоваться оружием и боеприпасами не довелось…
В Томилине Лидия Коноплева, блистая познаниями — не напрасно просидела в Питере в неотопленной Публичной библиотеке, — читала коллегам лекцию о яде кураре. Положив перед собой на листке бумаги темно-бурые зернышки, рассказывала:
— Кураре индейцы Южной Америки приготовляют из смеси соков растений. Смесь варится, выпаривается на солнце и только на солнце, ни в коем случае ни на очаге — и получатся кусочки. Индейцы используют кураре дли охоты на зверье и птиц, смазывают ядом стрелы. Если порошком посыпать ружейные и револьверные пули, предварительно сделав надрезы, яд окажет необходимое воздействие. Для человека смертельная доза — сотые доли грамма, пылинка… Смерть наступает мгновенно.
После Лидии Коноплёвой перед боевиками предстал Абрам Гоц. Начал издалека.
— И так мы начинаем… Выходим на передний край борьбы с большевиками. Пускаем в ход наше грозное оружие…
Коноплева поморщилась: к чему патетика? Сейчас она просто выглядит фальшивой. К кому Гоц адресуется?
Гоц обладал хорошей интуицией. Догадался о чём думала Коноплева. И продолжал:
— Прошу всех запомнить непременное условие: если боевика задержат с поличным, он не должен называться членом партии социалистов-революционеров. Ни в коем случае! Он обязан твердо и решительно заявить советским органам власти, что действовал на свой страх и риск. За Центральным комитетом остается неоспоримое право — признать акцию партийной сразу после покушения или через некоторое время.
Тщеславный, склонный к театральных жестам, Абрам Год предпринимал отчаянные усилия к организации покушения на Ленина в марте 1918 года. И все же оно тогда не состоялось.
"Другое дело теперь, в августе, — думала Коноплева. — Руководит террористами не какой-нибудь слабонервный Рихтер, а испытанный боевик, член военной комиссии ЦК ПСР Григорий Семенов. Подготовительную работу ведет напористо, уверенно, с размахом… Ленин уже побывал на прицеле".
… Рабочий, эсер Константин Усов пришел в Алексеевский народный дом убить Ленина. Митинг еще не начинался, но рабочих собралось полторы-две тысячи. Разгорелся жаркий спор об Учредительном собрании, в который встрял Усов. Инструкция запрещала боевику — исполнителю вступать в политические разговоры. Не стерпел. Заступился за Учредилку. Никто его не поддержал. Все рабочие, с которыми он спорил, были за Советы.
И вдруг над головами зашумело:
— Ленин приехал! Владимир Ильич!.. Товарищу Ленину — пролетарское ура!..
Радость и воодушевление охватили всех рабочих. Что пережил, что передумал Усов? Он был ошеломлен. Ленин — кумир всех рабочих! Вырвать бога у миллионов масс, он, безусловно, не решился. Стрелять в Ленина не стал. Он слушал его речь, не проронив ни слова. Ленин говорил об Учредительном собрании и Советах. И говорил так, что впервые в понимании Усова Учредительное собрание поблекло. Оно отказалось утвердить декреты Советской власти о земле и мире. А ведь эти декреты одобрила вся трудовая Россия. Он ушел с митинга. Вернулся на явочную квартиру, бросил револьвер:
— Не мог. Рука не поднялась… Я, рабочий среди тысяч рабочих — и вдруг убить Ленина? Не мог…
Коноплева метнула враждебный взгляд на Константина Усова. Убийцей Ленина, по замыслу ЦК, обязательно должен быть рабочий. Это произвело бы во всем мире фурор и дало бы эсерам повод для открытого выступления против Советской власти.
ИЗ СТЕНОГРАММЫ ЗАСЕДАНИЯ ВЕРХОВНОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ТРИБУНАЛА
УСОВ: В пятницу — это стало быть, за неделю до ранения Ленина — мы отправились для исполнения террористического акта.
В буфете, в ожидании митинга, сидя за чаем, я со многими рабочими познакомился и вступил в споры по политическим вопросам. Нам это было категорически запрещено, но я нарушил запрет. Тема, обсуждавшаяся рабочими, была самой жгучей темой для меня: о власти и полномочиях Учредительного собрания, о власти и полномочиях Советов. Мне хотелось разобраться — где правда? На стороне Учредительного собрания? Прослушав речь Ленина, я понял — на стороне Советов. За них стояли все рабочие.
Мне стало понятно, почему с такой легкостью было разогнано Учредительное собрание. В нем за эсеров голосовали такие элементы, которые не носили в себе духа революции и которые не могли творить революции. Учредительное собрание было отвергнуто народов и уступило свое место Советам…
Усов не выстрелил в Ленина. Не оправдал эсеровских надежд. Рабочая рука Константина Усова не поднялась. Пальцы отказались нажать на спусковой крючок револьвера…
Коноплева яростно обрушилась на Усова. Она подозревала его в большевизме, в малодушии, в предательстве. И ошибалась. Сын рабочего Константин Усов просто не верил, что убив Ленина, совершит "святое" дело во имя революции.
— Поймите, — отвечал Усов боевикам, — убить царского генерал-губернатора или министра — это одно. Совсем другое — идти с отравленными пулями против Ленина. Здесь тебя ждет не благодарность, а проклятие всего мира.
Не отрицаю — дрогнул. Дрогнул перед собственной рабочей совестью.
— Ты просто испугался, Костя, — вспыхнула Коноплева, — выветрился из тебя эсеровский боевой дух на большевистском митинге.
— Не перебивай, — зло огрызнулся Усов. — Нутром чую, что убийство Ленина — дело не святое… Раньше царских тиранов и деспотов убивали. А Ленин — разив он тиран? Он тоже социалист, как и мы, только по-иному Россию перекраивает. В интересах рабочего класса и трудового крестьянства.
Кроме Коноплевой, Каплан и Новикова никто из боевиков не осудил Усова за отказ стрелять в Ленина. Все молчали. Мрачные. Насупившиеся. Подавленные.
"Притворное равнодушие. На лицах — непроницаемые маски. Играют в непробиваемых, — подумала Коноплева. — Не верят, что убийство Ленина — святое дело. Не дрогнут ли, как Константин Усов? Впрочем, таких как Усов, в отряде немало".
Федор Зубков из рабочей семьи. С 14 лет на фабрике. Активный участник событий 9 января 1905 года, эсеровский боевик. Царские тюрьмы, каторга, побеги. В октябре 1917 года подружился с Виктором Черновым. Защищал Учредительное собрание. Подбивал на выступление против Совнаркома матросню минной эскадры в Кронштадте. И все же на Зубкова положиться нельзя. — думала Коноплева. — Рабочий. Случай с М.В. Родзянко, с генералом А.И.Крымовым весьма и весьма красноречив…
В Февральские дни 1917 года Федор Зубков стал товарищем председателя Военного Комитета в Луге. Из Ставки поступила телеграмма: "Пропустит ли Луга императорский поезд из Пскова в Петроград?"
Зубков ответил отрицательно. Да еще пригрозил расстрелом Николая II и его свиты, если будут пытаться пробиться через Лугу.
Родзянко каким-то образом узнал об этом инциденте и прислал телеграмму: "Луга. Военный Комитет. Если придет императорский поезд, задержите и дайте мне знать, я приеду".
Зубков ответил председателю Государственной Думы: "В вашем приезде не нуждаемся. Поезд к нам не придет".
Вместо императорского поезда в Лугу пожаловал с казачьими полками генерал Крымов. С ним лужане выдержали настоящее сражение. Зубкову пришлось применить артиллерию. Крымова арестовали и доставили в Петроград. Там он и застрелился.
ИЗ СТЕНОГРАММЫ ЗАСЕДАНИЯ ВЕРХОВНОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ТРИБУНАЛА
ЗУБКОВ: Октябрьский переворот Лужский гарнизон поддержал. Вскоре к нам в Лугу заявился теперь сидящий здесь подсудимый Семенов. От имени "Комитета спасения родины и революции" обратился с просьбой, чтобы ему дали отряд солдат для борьбы с питерскими рабочими. Соломон Беленький ответил Семенову, что на Гатчинский фронт, для борьбы с рабочими, Луга не даст ни одного солдата… Драться с рабочим Петроградом мы не желаем. Вот был наш ответ, который не откажется подтвердить Семенов.
….Гоц срочно вызвал меня из Луги в Гатчину. Я сформировал отряд из 25 проверенных членов партии социалистов-революционеров и выехал. В поезде со мной ехали Чернов и Фейт. Когда прибыли в Гатчину, то там уже тлели одни головешки. Офицеры Красновского гарнизона намеревались арестовать Керенского, как путающегося у них под ногами и утратившего реальную власть политика. Я спросил Гоца и Чернова, каковы функции моего отряда? Как хотят его использовать? Оказалось, охранять во дворце Керенского. Он располагался на втором этаже. Он был членом партии эсеров и мы должны были его спасти от ареста. И мы под руководством Семенова устроили Керенскому побег. Переодели его в матросскую форму, посадили на гоночную машину и отправили в Лужский уезд, где он и скрывался почти до самого открытия Учредительного собрания…
Действия Федора Зубкова казались Коноплевой необъяснимыми. То он с Черновым в Петрограде, то охраняет Керенского в Гатчине и помогает бежать, то вместе с большевиком Соломоном Беленьким разоружает казачьи полки в Луге.
Не верит Коноплева рабочим. Непонятна их психология. Впрочем, по-настоящему она в нее никогда не вникала. Стремилась быть на гребне революционной волны. Предугадывать и опережать события. Ее влекли заговоры, закулисная борьба, эффективные террористические акты. Они создали вокруг эсеров, особенно в среде молодежи, ореол героев, пекущихся о благе народа. В партии эсеров можно было одним выстрелом открыть доступ в элиту избранных.
"Зубков — ненадежен, — размышляла Коноплева. — Песенка Усова спета. Семенов не сможет ему доверять… Из рабочих остался один Филипп Козлов, случись осечка — наступит моя очередь выполнить долг перед партией.
Если эсеры хотят возвратиться к власти, нужно убрать с их пути Ленина. Только с его гибелью погибнет и Советская власть".
Свет из окна упал на продолговатое лицо Фанни Каплан. "Какая же она страхолюдина! — Злорадно улыбнулась Коноплева. — Крючковатый нос.
Большие уши. Длинная и тонкая шея. Ощипанная Акатуем гусыня. И чего нашел Новиков в этой узкогрудой фанатичке? — злилась Коноплева. — Таскается за ней по всей Москве. В отряде недавно, а ей уже доверили роль исполнительницы акта покушения. Рекомендуя террористку Семенову, член Военной комиссии при Московском Бюро ЦК партии Иосиф Дашевский многозначительно сказал: "Вполне надежна".
Острый кадык Фанни прикрыт глухим воротником серого клетчатого платья. Сутулая спина, худые плечи. На фоне посветлевшего окна она казалась нахохлившейся птицей. И все же Коноплева понимала, что этой некрасивой, издерганной жизнью и болезнями женщине нельзя отказать в чистоте веры в непогрешимость вождей эсеровской партии, в самоотречении во имя идей народовластия. В глубине и цельности характера. В готовности первой шагнуть навстречу смерти…
СВИДЕТЕЛЬСТВА ВРЕМЕНИ
ИЗ СТАТЕЙНОГО СПИСКА N 132, СОСТАВЛЕННОГО В КИЕВСКОЙ ГУБЕРНСКОЙ ТЮРЕМНОЙ ИНСПЕКЦИИ 30 ИЮЛЯ 1907 ГОДА
ИМЯ, ОТЧЕСТВО, ФАМИЛИЯ ИЛИ ПРОЗВИЩЕ И К КАКОЙ КАТЕГОРИИ ССЫЛЬНЫХ ОТНОСИТСЯ?
Фейга Хаимовна Каплан. Каторжанка.
КУДА НАЗНАЧАЕТСЯ ДЛЯ ОТБЫТИЯ НАКАЗАНИЯ? — Согласно отношения Главного Тюремного Управления от 19 июня 1907 года N 19641, назначена в ведение Военного Губернажора Забайкальской области для помещения в одной из тюрем Нерчинской каторги…
СЛЕДУЕТ ЛИ В ОКОВАХ ИЛИ БЕЗ ОКОВ? — В ручных и ножных кандалах.
МОЖЕТ ЛИ СЛЕДОВАТЬ ПЕШКОМ? Может.
ТРЕБУЕТ ЛИ ОСОБО БДИТЕЛЬНОГО НАДЗОРА И ПО КАКИМ ОСНОВАНИЯМ? Склонна к побегу.
СОСТАВ СЕМЕЙСТВА ССЫЛЬНОГО. Девица.
РОСТ. 2 аршина и 3 1/2 вершка.
ГЛАЗА. Продолговатые, с опущенными вниз углами, карие.
ЦВЕТ И ВИД КОЖИ ЛИЦА. Бледный.
ВОЛОСЫ ГОЛОВЫ. Темно-русые.
ОСОБЫЕ ПРИМЕТЫ. Над правой бровью продольный рубец сант. 2 1/2 длины.
ВОЗРАСТ. По внешнему виду 20 лет.
ПЛЕМЯ. Еврейка.
ИЗ КАКОГО ЗВАНИЯ ПРОИСХОДИТ? — По заявлению Фейги Каплан она происходит из мещан Речицкого еврейского общества, что по проверке, однако, не подтвердилось.
ПРИРОДНЫЙ ЯЗЫК. Еврейский.
ГОВОРИТ ЛИ ПО-РУССКИ? Говорит.
КАКИМ СУДОМ ОСУЖДЕНА? Военно-полевым судом от войск Киевского гарнизона.
К КАКОМУ НАКАЗАНИЮ ПРИГОВОРЕНА? К бессрочной каторге.
КОГДА ПРИГОВОР ОБРАЩЕН К ИСПОЛНЕНИЮ? — 8 января 1907 года.
… Фанни Каплан попала в отряд к Григорию Семенову не сразу, хотя всегда активно боролась за идеи партии социалистов-революционеров, попранные, по ее твердому убеждению, большевиками в Октябре 1917 года. Еще на VIII Совете ПСР она, преодолевая робость, с помощью старого эсера Алясова познакомилась с бывшим депутатом Учредительного собрания Вольским.
Она подошла, назвалась каторжанкой из Акатуя, попросила дать ей какое-нибудь стоящее дело. Пояснений для Вольского не требовалось: дело на языке эсеров, еще со времени их предшественников, обозначало никак не пропаганду, не агитацию, не организационную работу, но только террор. Вольский это понимал. И Каплан понимала. И Алясов понимал. Вольский предложил Каплан встретиться после окончания работы VIII Совета. И снова Каплан пришлось преодолевать робость и еще раз подходить к понравившемуся ей Вольскому. И снова он высказался неопределенно, туманно. Сказал, что для громких дел не пришло еще время. Центральный комитет и он, Вольский, непременно вспомнят о ней, когда нужно будет послужить революции делом…
У Вольского хватило чуткости спросить, откуда она приехала в Москву, как устроена с жильем, где питается, на какие средства существует? Узнав, что она приехала из Симферополя и в Москве находится, что называется, на птичьих правах, определил ее на квартиру к юристу К.И. Рабиновичу. Константин Исаакович к делам Фанни Каплан да и к ней самой повышенного интереса не проявлял. Иногда, правда, заходил в ее комнату, они обменивались приветствиями, вели общие разговоры. Большую часть времени хозяин пропадал в юридической конторе, а дома отсиживался в своем кабинете за чтением судебных материалов.
Не сошлась близко Каплан и с хозяйкой квартиры. Старалась избегать с ней разговоров, не оставаться подолгу наедине, не задавать никаких вопросов и не разглагольствовать о своем прошлом. Вообще не хотела быть для хозяев квартиры навязчивой и, тем более, обузой. Рабиновичи не обижались. Понимали — перед ними человек трудной судьбы. За плечами 11 лет каторги. Взяли ее на содержание. Оплатить это помощью по хозяйству Каплан не могла. Никогда им не занималась. Позавтракав на скорую руку, она уходила в город. Отдельные дни проводила в Сокольническом саду, спешила наверстать упущенное за долгие годы тюрем — вдоволь надышаться свежим воздухом и насладиться общением с природной.
Вспоминая осторожничанье Вольского и других руководителей партии эсеров, с которыми она разговаривала в Москве, Каплан недоумевала: почему ей не дают задания, не привлекают к активной борьбе с большевиками? Не верят?! В таком случае остается действовать самой. Слава богу, кроме эсеров, в Москве есть и другие патриоты…
Каплан трудно пережила разгром Учредительного собрания. Горела желанием свершить возмездие. Убить Ленина. Поддержки у Вольского не встретила и, обуреваемая жаждой действий, еще до встречи с Семеновым, создала в Москве свою террористическую группу. Завербовала старого каторжанина Павла Пелевина, бывшего матроса, без четких мыслей и прочных убеждений. Привлекла Владимира Рудзиевского, присяжного поверенного с белогвардейским оттенком и эсерствующую девицу Марусю, не знавшую своей подлинной фамилии, истинное дитя панели.
Представление о терроре у сподвижников Фанни Каплан было совершенно диким. Пелевин считал возможный отравить Ленина, вложив что-нибудь соответствующее в кушанье. По мнению Рудзиевского, к Ленину надо было подослать врача, который привил бы ему опасную болезнь. Маруся намеревалась убить Ленина кирпичом из-за угла.
Конкретного плана покушения террористы не имели, но на всякий случай обзавелись бомбой. Хранилась она у Каплан. Позднее Фанни передала бомбу Семенову на явочной квартире в Сыромятниках…
Коноплева про себя отметила, что у Каплан одно плечо выше другого. Природа словно умышленно обошла вниманием эту женщину. Впрочем, когда она усталым движением бледной руки сняла косынку, на костлявые плечи упала тугая волнистая коса. Коноплева даже вздрогнула. Черная змеевидность косы еще резче подчеркнула отчужденность и замкнутость Каплан.
Пожизненную или как ее называли "вечную" каторгу Каплан отбывала с Марией Спиридоновой и Еленой Ивановой в Мальцевской тюрьме, а затем — в Акатуе. Здесь она окончательно порвала с анархистами и примкнула к эсерами После Февральской революции получила амнистию. Жила некоторое время в Москве, потом уехала в Крым, жила у подруги — каторжанки Фанни Ставской. Вернулась в Москву. Повстречала немало знакомых — бывших политкаторжан. Ни с кем из них близко не сошлась, а включилась в террористическую работу. Вскоре выяснилось, что на этом поприще не оказалось ей равных…
В тусклых глазах Каплан — ни огонька, ни мысли. Почти не выпускает из тонких бескровных губ папиросу. Куда девалась ее былая живость? Понимала ли она опасность, навстречу которой шла? Безвестная, некрасивая, больная, она была нужна только партии. Кто убьет Ленина? Кто может остановить этого колосса? Только Каплан. Ее рука не дрогнет. Она не намерена ни спорить, ни обсуждать эту тему.
Каплан знала, что самым яростным противником Ленина является Абрам Гоц. От одной мысли, что Ленин стал Председателем Совета Народных Комиссаров, он приходил в бешенство. Малейший успех большевиков раздражал и мучил. Гоц принимал отчаянные попытки устранения Ленина от руководства революцией. Все они заканчивались провалами. И вдруг в отряде Семенова появилась Каплан. Находка для партии эсеров. Семенов твердо уверовал в новоявленную Шарлотту Кордэ и рассказал о ней Абраму Гоцу и Дмитрию Донскому.
По совету Гоца глава московских эсеров Донской решил встретиться с Фанни Каплан. Не похудеет же он от того, что лишний раз назовет Каплан "надеждой революционной России", "звездой народовластия". Возвеличит уголовное убийство до "героического акта" во имя Родины и Свободы. Нет, не похудеет…
У Смоленского рынка, там, где за недостатком мест в торговых помещениях еще недавно продавали прямо с возов разнообразную снедь, торговали вразнос бойкие лотошники, а сейчас примостилась барахолка. На бульварчике, покрытом тусклой пылью, усеянном шелухою от семечек, на облезлой лавочке сидели трое.
Никто не обращал внимания на этих людей, ничем не выделявшихся из тутошней публики. Один, это был Семенов, — обликом похож на мастерового из удачливых — усики в ниточку, жесткий котелок на голове. При кожанке, а вместо манишки — сатиновая косоворотка. Ну и пусть, если так ему хочется. Другой — в офицерском френче, но, кажется, с чужого плеча. Не видно, чтобы спарывались погоны. Когда их спарывают, остается невыгоревший след. В офицерских ремнях с портупеями, в фуражке без кокарды, в безоправном пенсне, не "чеховском", с дужкой, а простом. И, наконец, то ли барышня, то ли дама, она близоруко щурилась и то и дело перекидывала с груди на спину черную длинную косу.
Лавка была простецкая, без спинки, изрезанная перочинными ножами. Семенов сел так, чтобы видеть бульвар и рынок. Прошел какой-то оборванец с тоскливой, чахоточной обезьянкой на руках. Спросил, не купят ли ее почтенные господа. Услыхав отказ, смачно выругался. "Чего только на Руси не увидишь", — сказал Семенов, лишь бы что-то сказать. Разговор не клеился. Все трое почему-то испытывали неловкость. Ее разрядил Донской, как самый старший, что ли? Он поправил портупею, чиркнул сделанной из винтовочной гильзы позеленелой зажигалкой — курил не махорку, папиросы — и кратко, повелительно приказал, чтобы Фанни Ефимовна рассказала о себе.
Готовая к этому неизбежному вопросу — уже довелось "исповедоваться" и Коноплевой, и Семенову — она потеребила тяжелую косу, моргнула близорукими глазами и с неожиданной откровенностью начала:
— Родилась в большой семье. Какая бывает семья у бедного еврейского учителя? Детей полна куча. Нужда — непролазная. Но отец — Каплан вдруг застенчиво улыбнулась — дал мне приличное домашнее образование. Пристально посмотрела на Донского и со значением добавила:
— "Университет" я закончила на каторге.
И умолкла. Заметила нетерпеливое переглядывание Донского и Семенова. Поняла: надо сокращаться. И, разом переменив тон, сказала:
— В 1906 году вместе с Маней Школьник и Ароном Шпайзманом готовила покушение на киевского генерал-губернатора.
— На Клейгельса покушалась, — перебил ее Донской. — Знаю, что струсили ваши коллеги.
— Вот уж нет, — возразила Каплан, — просто переменили почему-то план. Меня в свои намерения не посвятили. Вместо Клейгельса убили черниговского губернатора Хвостова…
— Не убили, а ранили, — поправил Семенов.
— Да, — согласилась Каплан. — Ранили. Арончика Шпайзмана повесили, а Мане Школьник дали двадцать лет каторги…
Донской досадливо поморщился. Кажется, она намерена рассказывать всю историю эсеровского движения.
— Нельзя ли покороче, — мягко сказал Дмитрий Дмитриевич. — Поближе к сути…
— Хорошо, — ответила Каплан, сникая. — У меня получилось нелепо: в комнате, где я квартировала в Киеве, вдруг ни с того ни с сего взорвалась припрятанная бомба. Не знаю почему.
— Понятно почему, — сказал Семенов, — не иначе, как хранили со вставленным запалом, так?
— Так, — подтвердила Каплан.
— Кислота разъела оболочку запала, и случился взрыв, — пояснил Семенов, будто при этом присутствовал.
— Возможно, — согласилась Каплан.
— И? — спросил Донской.
— И — смертная казнь, — гордо сказала Фанни. — Заменили пожизненной. Отбывала в Нерчинске. А точнее — сперва в Мальцевской тюрьме. Ее знаете?
— Знаю, знаю, создали в седьмом году, а в десятом прикрыли, — откликнулся Донской. Дальше…
— Дальше — перевели в Акатуй.
— Традиционная народническая тюрьма, — одобрительно сказал Семенов.
Каплан понравилась Донскому как боевик, как человек с твердой волей и крепкими эсеровскими традициями. Донской понравился Каплан как энергичный, смелый руководитель и, прежде всего, как человек "дела". Он сумел оценить ее безогладный героический порыв, с которым она выступала против Ленина. Каплан гордилась, что ее воодушевил и благословил на подвиг руководитель Московского бюро, член ЦК ПСР. Она шла на покушение от имени своей партии, от имени всех эсеров, защищавших народовластие.
— Ваше имя, Фанни, станет знаменем свободы, — сказал Донской террористке. — Ваш подвиг отзовется в сердце каждого социалиста-революционера.
Особенно тронули Каплан слова Донского о добре, о краткости человеческой жизни. Поэтому надо спешить делать добро. "Как можно жить, не совершая добра!" — восклицал Дмитрий Дмитриевич и восторженно глядел на Фанни. И в самом деле, думала она, что важнее для нее: личное маленькое счастье или счастье всех граждан России? Что есть отдельная человеческая жизнь? Это всего лишь едва заметная искорка в гигантском костре революции. Она может разгореться и может погаснуть. Но как? Тратя тепло только на одну себя или отдавая его другим? Каплан, расставаясь с членом ЦР ПСР Д.Д.Донским, твердо решила отдать тепло своей души другим. Если бы выпала удача выстрелить в Ленина…
СВИДЕТЕЛЬСТВА ВРЕМЕНИ
ИЗ СТЕНОГРАММЫ ЗАСЕДАНИЯ ВЕРХОВНОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ТРИБУНАЛА
СЕМЕНОВ: Это произошло в конце мая. Я встретился с Фанни Каплан, которая произвела на меня хорошее впечатление на первом же свидании. Сделал ей предложение войти в нашу группу. У нее было 4 человека.
ДАШЕВСКИЙ: Фанни Каплан работала при Московском бюро ЦК ПСР в технической области. Выполняла отдельные поручения. Каплан одно время была у меня помощницей. Я передал Семенову, что есть старая революционерка, очень хороший товарищ, одержимая мыслью — убить Ленина. Предложил Семенову познакомиться с Каплан, заявить ей, что он имеет определенные полномочия на организацию того дела, к которому ее неудержимо влечет.
КОНОПЛЕВА: Покушение на Ленина расценивалось, как акт политический. Мы старались путем слежки установить часы и дни выездов Ленина. Слежка велась за въездом в Кремль, военным комиссариатом и разными военными учреждениями… Дежурили мы в несколько очередей… Кроме того, мною велась слежка в деревне Тарасовке, по Ярославской железной дороге. Я поселилась там под именем Лидии Николаевны Поповой. На даче жил тогда В.Д. Бонч-Бруевич, у которого бывали видные большевики.
На одном из собраний отряда был поставлен вопрос, на кого первого делать покушение — на В.И.Ленина или на Л.Д.Троцкого. Решено было сделать покушение на того, кто первый будет встречен в благоприятной для террористического акта обстановке…
ЧЛЕНОВ: Само собой понятно, что в партии социалистов-революционеров создалось такое настроение, при котором они считали, что объявить открытый террор по тем или иным соображениям нежелательно, но если в тот или иной момент то или иное лицо, связь которого с партией нельзя доказать, убьет кого-нибудь из господ большевиков, то мы должны этому только радоваться, ибо это покажет всей Европе и всей России, как их ненавидит пролетариат.
И вот отсюда постоянно повторяющиеся, как лейтмотив, разговоры: убить должен рабочий. Отсюда Сергеев убивает Володарского, отсюда в Москве намечаются в числе исполнителей Федоров-Козлов и Усов, и только когда на них получилась осечка, пришлось, скрепя сердце, двинуть на это дело Каплан.