Глава 3. Казаки захватывают Азов

Глава 3. Казаки захватывают Азов

Сама жизнь ставила перед донскими казаками необходимость выбора. Бесконечно разбойничать невозможно. Сообщество разрастается, становится предельно опасным. Потенциальные жертвы начинают обходить эту опасную зону десятой дорогой. На что же тогда существовать? Как правило, выбрать можно три пути: расширить ареал обитания, регулировать и регулярно сокращать количество членов сообщества, поменять «специализацию». Последнее самое трудное и реже всего встречается. Но мало ли мы знаем структур, которые из криминальных превратились в «охранные» и существуют на вполне легальные доходы? По такому пути, как мы видели, пошли многие русские «вольные казаки» после окончания Смутного времени; в реестр, объявленный польским королем, записалась значительная часть днепровских казаков, причем особенно охотно записывалась верхушка.

Есть еще один путь — криминальную зону превратить в офшорную. А дальше — чем черт не шутит. Мы же знаем, кто и как образовал на семи холмах Вечный Город. А чем донские казаки хуже?

Еще в 1635 году они, как писал Василий Сухоруков, единодушно заговорили: «Если бы государь повелел нам взять Азов, то бы не лилась кровь христианская, православные не изнемогали бы у бусурман в рабстве и нетрудно бы тогда было покорить самый Крым и ногай; хотя бы не более двух тысяч человек прибавил к нам из украинных городов только для виду, мы Азов город давно бы взяли».

Освободить православных христиан от бусурманского рабства — цель святая.

Сами казаки совершенно спокойно занимались работорговлей. Но если хочешь славы, приходится делать добрые дела. Положение обязывает.

Впрочем, слава славой, но в основе решения захватить Азов лежало желание получить базу для создания независимого государства наподобие пиратских республик, существовавших тогда по всему миру. Сколько можно жить на жалование? Пора свое дело открывать…

И толмач Буколов, бывший в то время на Дону, слышал, как казаки, отправляясь на осаду Азова, говорили: «Если к нам будет государская милость, позволит в Азов приходить к нам с Руси на житье охочим и вольным всяким людям и запасы всякие к нам привозить, то они Азов не покинут, а станут в нем жить».

Как видим, захват Азова казаками стал близкой к исполнению мечтой. Когда было принято четкое и ясное решение «промышлять Азов», источники умалчивают. По Соловьеву выходит, что казаки решились на это в конце 1636 года, но у них было мало припасов, и они направили в Москву самого Ивана Каторжного с грамотой. В грамоте говорилось, что в 1636 году казаки жалования не получили, «и мы помираем голодною смертью, наги, босы и голодны, а взять, кроме твоей государской милости, негде. Многие орды на нас похваляются, хотят под наши казачьи городки войною приходить и наши нижние казачьи городки разорить, а у нас свинцу, ядер и зелья нет»[18].

Станица Каторжного — 37 человек — отбыла с Дона 21 ноября и прибыла в Москву 20 декабря 1636 года. С собою привели четырех ногайцев, пойманных по дороге. В Москве рассказали, что по дороге дважды отбивались от татар, на Деркуле и на Айдаре, а в последний раз, 28 ноября, напали на них сто ногайцев, но донцы де их разбили и четверых в плен взяли.

На Москве ногайцев пытали и огнем стращали, выспрашивали, не пойдут ли татары весной на Русь. Ногайцы говорили, что они люди маленькие, ничего не знают, что было их 34 человека и в степи занимались они звероловством, а донцы на них напали и их четверых захватили. Что касается большой политики, то вообще-то им было известно, что у турок война с персами, и турки хотят, чтобы крымские татары приняли в этой войне участие, но крымский хан у султана «в непослушанье», и пойдет ли он на Персию, ногайцы сомневались. Конечно, не за тем крымчаки ногайцев на правый берег Дона переманивали, чтобы потом самим через весь Кавказ на Персию идти. Зато ногайцы знали, что крымские татары собираются на белгородских татар Кантимира, которые «не послушны и дани не дают». В декабре же должны были ногайцы войти в Крым…

Пока Каторжный был в Москве, от азовского «князя» туда же прибыл с грамотой некий азовец Магмет. В грамоте писалось, что султан Мурад послал к царю с грамотами Фому Кантакузина, и тот уже давно находится в Азове.

26 февраля 1637 года Каторжного отпустили из Москвы, дав ему «кормов» на два месяца и грамоту, что как только тронется лед, за Кантакузиным будет выслан приставом дворянин Степан Чириков, который привезет казакам жалование за то, чтобы казаки с азовцами помирились, приняли из Азова Кантакузина и передали Чирикову.

Не успел Каторжный далеко отъехать, как в Москву, преодолевая великие заносы, прибыла 8 марта станица Тимофея Яковлева с сообщением, что донцы приняли Кантакузина из Азова.

Яковлев, как и Каторжный, был отослан обратно на Дон, где уже во всю шли приготовления к нападению на Азов.

Иван Родионов в своем «Тихом Доне» подтверждает: «Еще с зимы 1637 года все нижние и верхние донские городки были оповещены войсковыми старейшинами, чтобы все казаки совсем готовые к походу, в полном вооружении и снаряжении по весне явились в главное войско для решения важнейшего и неотложного дела. Даже тех казаков, которые были от войска в запрещении и винах, войско в виду такого важного дела простило, обязав непременно прибыть на круг.

Несмотря на то, что цель собрания чрезвычайного войскового круга не была объявлена, все до единого донцы знали, зачем их вызывали в главное войско, и все ехали с твердым решением, воевать ненавистный Азов и, во что бы то ни стало, добыть его».

Обстоятельства благоприятствовали донцам. Турки увязли в Иране. Крымский хан Инает-Гирей переманил к себе орды Малого и Большого Ногая, усилился и перестал подчиняться Турции. Более того, в апреле он захватил Кафу и убил кафинского пашу и других турецких чиновников. Турки послали на него аккерманского владетеля Кантемира с его Белгородской ордой. Инает-Гирей велел ногайцам перекочевать в Крым, а сам с крымчаками пошел на Кантемира. Вместе с ним в ведома короля отправились пять тысяч черкас, «из грошей», и 600 реестровых.

И еще одна «головная боль» появилась у татар. 25 марта 1637 года две тысячи московских стрельцов стольника Бутурлина прибыли под Оскол, и 15 апреля стали строить острог, преграждая Изюмский шлях, один из традиционных путей в русские земли. За две недели острог был готов и получил название «Яблонов». 9 апреля началось строительство Усередского городца, перекрывающего Кальмиусский шлях. Для крымчаков, промышлявших захватом полона и работорговлей, это строительство было неприятней и страшней казачьей активности под Азовом.

Весной 1637 года «операция» по захвату Азова началась. «В самом начале весны 1637 года собралось Донское Войско на Монастырском Яру, — пишет Василий Сухоруков. — Те же старейшины, предложив войсковому кругу подвиг доблести и славы, требовали общего мнения и услышали единодушный приговор: „идти посечь бусурман, взять город и утвердить в нем православную веру“». По мнению Н. А. Мининкова, круг состоялся 9 апреля. Руководить походом был избран войсковой атаман Михаил Татаринов.

После принятия решения в часовне Монастырского городка пели молебны и клялись во взаимной верности.

На непосредственную организацию ушло еще недели полторы. Как раз начиналась Страстная Неделя, потом после Пасхи надо было разговеться. Но времени зря не теряли. Была послана разведка под Азов за языками.

Пока готовились, подошло подкрепление из Запорожья. 4000 запорожцев шли как раз через земли Войска Донского наниматься на службу к персидскому шаху. После переговоров с донцами 1000 запорожцев осталась на Дону, чтобы участвовать в поиске под Азов.

По другой версии, 1000 конных запорожцев явились на Дон, изначально готовые принять участие в очередном морском походе.

В целом собралось союзное войско в 4400 бойцов.

19 и 20 апреля первые отряды казаков выступили к Азову. 21 апреля, в среду после Пасхи, туда двинулось все войско. Естественно, большая часть донцов «разговлялась» перед походом дня три. И запорожцы, наверное, по обычаю перед опасным походом пропили все с себя, а на это тоже нужно время. В отписке царю казаки сообщали, что «пошли под Азов апреля в 21 день конные и судами, все без выбору».

Подойдя к Азову, казаки разделились на четыре отряда и обложили город со всех сторон. Особый пятый отряд на судах перекрыл устье Дона, лишив Азов поддержки с моря.

Осаждающие, как пишет Василий Сухоруков, «повели вокруг всего города большие рвы, поделали плетеные туры, насыпали их землею и, защищаясь рвами, подкатили так близко, что могли уже метать каменья на неприятелей… более трех недель продолжались эти работы и взаимная перестрелка, бесполезная для одной и невредная для другой стороны». И еще Сухоруков отмечает, что «все сие казалось смешным для гордых магометан».

Судя по этому беглому и короткому описанию, казаки, не встречая никакого сопротивления, прорыли траншеи, позволяющие без потерь подводить прямо к стенам города штурмовые отряды, причем траншеи подвели к стенам на бросок камня и укрепили турами. Фактически они действовали по всем правилам европейского осадного искусства. И странно, что это казалось смешным туркам, сидевшим на азовских стенах. И командовавший обороной Калаш-паша выступает перед нами в неприглядном виде. Видимо, осажденных успокаивало отсутствие у казаков осадных орудий. Как писал тот же Сухоруков, «четыре небольших фальконета составляли всю их артиллерию». В. С. Сидоров, ссылаясь на казачьи отписки в Москву, пишет в своей «Донской казачьей энциклопедии», что у них было 94 орудия, но малого калибра.

В разгар осадных работ прибыла в низовые городки станица Тимофея Яковлева, посланная из Москвы «наспех», опережая Каторжного и дворянина Чирикова, которые везли царское жалование.

Тимофей Яковлев прибыл «на Яр мая в 1 день» и привез царскую грамоту. В грамоте помимо обычного наказа не воевать с Азовом и не ходить на Черное море писалось, что царь указал послать на Дон для приема турецкого посла Фомы Кантакузина дворянина Стефана Чирикова рекою Доном в стругах как только вскроется лед, Чириков должен был в качестве пристава сопровождать Кантакузина до Москвы, а заодно привезти казакам жалование. Тимофей же Яковлев должен был предупредить казаков, чтобы Кантакузина до приезда Чирикова с Дона в Москву не отпускали.

Естественно, среди войсковой верхушки встал вопрос о турецком после.

Осада Азова была начата против царской воли, и казаки думали отговориться, как обычно, что азовцы напали первыми (примерно так они впоследствии и сделали). Но Кантакузин, живший все это время в Монастырском городке, был живой свидетель того, как все происходило на самом деле. Кроме того, его переговоры в Москве могли вызвать совместные московско-турецкие меры против осады Азова и сорвать все предприятие. Так что с прибытием Тимофея Яковлева отношение к Кантакузину сразу изменилось.

Соловьев сообщает, что неделю спустя после выступления войска на Азов, тоже где-то около 1 мая, казаки поймали двух людей Кантакузина в стружку на протоке Аксае и пришли к Кантакузину с выговором, что он людей посылает «самовольством, без их казачья ведома, а войско стоит под Азовом, и они думают, что он, Фома, людей своих посылал в Азов. Кантакузин отвечал, что он людей своих посылал рыбу ловить, но рыболовных сетей у людей его казаки не нашли и дали знать об этом под Азов в Войско».

Через три недели после начала осады Азова Кантакузин проявил себя как настоящий шпион. Казаки писали потом в отписке о всех его шпионских злоумышлениях. «…И видя он, турецкий посол Тома Кантакузин, что мы, холопи твои, стоим, осадя Азов, прочь не идем, и тот турецкий посол Тома Кантакузин написал грамоты к турскому и крымскому царю для ратных людей на выручку к Азову, а к азовским людям в Азов от себя отписку писал; а послал, государю, свое было отписку от себя в азов с греком, и мы, государь, того грека поймали и на пытке пытали; и тот, государь, с пытки говорил нам, холопем твоим, что послал де меня с тою отпискою турский посол к азовским людям, а велел де прокрасться ночью в город, а то де со мною и наказал, чтобы азовские люди в Крым для ратных людей послали своих людей украдкою вскоре и грамоты б азовские люди от себя к царю писали, чтобы из Крыму, и из Темрюка, и с Томани ратных людей на выручку к Азову прислали».

Как видим, турецкий посол в своей отписке (если таковая была) рекомендовал азовцам те меры, которые и без подсказки должен был принять любой здравомыслящий начальник азовского гарнизона — послать людей за помощью. Но отписка была перехвачена.

Что касается грамот «к турскому и крымскому царю для ратных людей на выручку Азову», то если бы Кантакузин и нашел средство их передать по назначению, то ответной реакции — пока доставят «царям» и пока «цари» пошлют войско — ждать пришлось бы очень долго.

И еще одна деталь. Наличие разветвленной разведывательной сети, которая конечно же была у донцов, предполагает наличие такой же сильной контрразведывательной структуры. Во время военных действий против турок посла враждебной страны должны были сторожить так, что о посылке каких-либо грамот и отписок и думать не приходилось. По крайней мере — о посылке их с людьми из состава самого посольства.

Возможно, Кантакузин успел завербовать и послать с грамотами кого-нибудь из донских казаков, не зря же кафтаны привозил. Но это была палка о двух концах, ибо в случае осложнений завербованные первыми были заинтересованы в убийстве посла, чтобы замести следы. Впрочем, об изменниках среди донцов нам ничего не известно. Донцы не любили выносить сор из войсковой избы.

Как ни крути, а живой турецкий посол Кантакузин в Москве в данное время был гораздо опаснее для казаков, чем Кантакузин в роли шпиона в Монастырском городке. И в Москве умные люди, видимо, о многом догадывались и послали «наспех» Тимофея Яковлева с наказом передать Кантакузина из рук в руки Чирикову и одного с Дона в Москву не отпускать. Мало ли что по дороге может случиться.

28 мая, за две недели до Петрова поста, прибыли в низовые городки Каторжный и Чириков с жалованием (Н. А. Мининков, ссылаясь на «Воинские повести Древней Руси», пишет, что Каторжный прибыл 28 апреля). Каторжный оставил Чирикова, а сам уехал под Азов.

Сухоруков считает, что казаки взяли у Чирикова жалование: «Чириков отдал казакам жалованье, царские грамоты и требовал посла; но он содержался у казаков как изменник, и они решительно отказались выдать его. Обеспеченные всеми необходимыми запасами, они пировали пред шатрами своими и производили сильную пальбу по городу; азовцы дивились этой перемене, но не переставали смеяться над усилиями казаков. Осада продолжалась без особых важных последствий».

Однако, как явствует из отписки, посланной казаками в Москву, жалование, в том числе ядра, «зелье», серу и селитру, они приняли уже после взятия Азова.

А. Н. Мининков и В. С. Сидоров считают, что казаки все же заранее взяли у Чирикова порох, так как «исхарчили» свой за месяц осады. Возможно, Каторжный и отвез эту часть жалования сразу под Азов.

Где-то до приезда Каторжного казаки пытались штурмовать Азов, но были отбиты с потерями. Погибших отвезли в Монастырский городок и похоронили у часовни. Некий «ахриян» (т. е. ренегат) Асанка из окружения Кантакузина пошутил, что казаков из-под Азова возят каюками, а скоро будут возить бударами. И эту шутку казаки Кантакузину и его окружению потом припомнили.

Однако после прибытия Каторжного, который привез порох, казаки решили брать Азов иным способом — вести подкоп под стену и взорвать ее.

И еще одно событие произошло в ходе осады. Вскоре после прибытия Каторжного, как пишет Сухоруков, со стороны Кагальника пришли вести от разъездов, что на помощь Азову идет многочисленное (тысячи четыре) войско, якобы собранное в Керчи, Темрюке и Тамани «по известиям турецкого посла», и состоит оно из турок и темрюцких черкесов.

Вызывает сомнения, что войско было большим. В Крыму шла война. Турецкий гарнизон в Керчи, если не находился в осаде, то, наверное, ждал нападения татар со стороны Кафы, а таманские и темрюцкие черкесы, служившие не столько туркам, сколько татарам на основе вассальной зависимости, вряд ли в такой ситуации (татаро-турецкое противостояние) собрали быстро большое войско, чтобы на стороне турок идти под Азов.

Навстречу туркам и черкесам из-под Азова «с величайшей скрытностью» выступил отборный казачий отряд, встретил врага на речке Кагальнике в «полдня пути» от Азова и в жестоком, упорном бою разбил и рассеял. Ни один турок или черкес до Азова не добрался.

Казаки тоже потеряли многих и, как считает Сухоруков, решили после этого боя убить турецкого посла. «…Победители, возвратясь в лагерь, в общем кругу приговорили убить Кантакузина и всех людей, с ним бывших, и исполнили ужасный приговор свой, противный правам народным».

В отписке в Москву, доставленной 30 июля, казаки писали, что убили Кантакузина за попытку послать гонца в Азов. «…Мы, холопи твои, стоим под Азовом, голодною смертию помираем, а их, азовских людей, доставаем, а он, государь, посол греков к азовским людям с вестьми посылает, и мы, государь, холопи твои, его, посла, за то с его людьми порубили, и в тех винах наших ты, государь, волен над нами».

Москва, как обычно, в ответной грамоте дала краткое содержание казачьего послания, как она его поняла. Вытекало ли это из самого текста казачьей отписки или дополнительные сведения почерпнули московские дьяки, расспрашивая гонцов, но поняли на Москве убийство Кантакузина так: «…Приговорили всем Войском турского посла со всеми людьми побить до смерти с сердца, что многое Войско Донское побито по его, Фоминому, письму, что он писал в Азов и в иные места. И сам де он в том винился, и те де люди все были с ним в одной думе, потому их всех и побили».

С. М. Соловьев дает другую версию обвинений, предъявленных Кантакузину. Якобы в Петрово Заговенье вечером Каторжный возвратился из-под Азова и в понедельник первой недели Петрова поста прислал сказать Кантакузину, что казаки его отпускают к государю и хотят отдать дворянину Стефану Чирикову: так пусть он идет на струги со всеми своими людьми. Фома вышел из куреня, но к нему навстречу вышел другой посол и сказал, что «атаманы приказали звать его в круг, хотят с ним проститься. Фома вошел в круг, казаки стояли все вооруженные; выступили два атамана и начали говорить Фоме: „И прежде ходил ты к великому государю от турского султана, накупаясь обманом, в послах много раз, делал между великими государями неправдою, на ссору, и в том великому государю многие убытки и ссору великую учинил, а нас, донских казаков, хвалился разорить и с Дону свесть. И теперь, накупаясь, хочешь то же делать; да ты же писал к государю из Азова на атамана Ивана Каторжного, чтоб его повесить в Москве. И за такое воровство донские атаманы и казаки и все войск о приговорили казнить тебя смертью“»[19]. Как видим, Кантакузина обвинили в том, что ссорил между собой русского царя и турецкого султана (!) и постоянно интриговал против казаков.

Кантакузина убили. Вместе с ним были убиты все его люди, в том числе греческие монахи. Кроме того, хотели убить толмача Буколова, возвращавшегося вместе с миссией Кантакузина из Константинополя, куда он возил грамоту турецкому султану. Но Буколов спрятался в часовне и потом все же добрался до Москвы, где и дал соответствующие показания.

«После сего, — пишет Сухоруков, — решительно приступили к осаде».

Пути назад с убийством Кантакузина были отрезаны. Подошла помощь — от Астрахани прибыл отряд союзных татар. Но главная ставка делалась с прибытием пороха на инженерное искусство.

Некий «немец» или, по версии многих исследователей, мадьяр — Иван Арадов (город Арад находится на румыно-венгерской границе) знал инженерное дело и в течение четырех недель готовил подкоп под стену города в районе Таш-кале, чтобы взорвать ее порохом.

Турки продолжали насмехаться и пророчествовали со стен, что сколько камней в азовской городской стене, столько и голов казачьих ляжет под ней, что сделают вокруг Азова другую стену — из костей казачьих.

Наконец, на 18 июня был назначен штурм. Казаки прощались друг с другом, постились и молились.

Турки, заметив тишину, а затем движение в казачьем лагере, думали, что казаки собираются снять осаду.

В 4 утра бочки с порохом в подкопе были взорваны. Часть стены Таш-кале обрушилась и засыпала ров. Атаман Михаил Татаринов с запорожцами бросился в пролом, донцы со всех сторон полезли по лестницам на стены.

Удар был нанесен в самое сердце обороняющихся — в Таш-кале жил янычарский ага и стояла мечеть.

Внутри города и на его стенах началась жестокая рукопашная схватка. Описывали потом очевидцы — «и в том дыму… бысть сеча великая», хватали де друг друга за руки и ножами резались, и самопальная стрельба шла до вечера. А казаки в том бою показали мужество, какое было лишь у воинов «Александра царя Макидонского». К вечеру город был взят. Население было вырезано за исключением православных греков. Часть гарнизона пыталась пробиться из города, вышла за стены и стала отступать в сторону Кагальника, это была единственная дорога к спасению — укрыться ночью в степи. Казаки преследовали их десять верст и смогли разорвать боевые порядки янычар, рассеять и порубить их.

Еще часть янычар укрепилась в башнях. По версии Сухорукова, они сопротивлялись три дня. Сидоров считает, что в одной из башен они защищались три недели и были отпущены, сдавшись на капитуляцию.

В пользу этой версии говорит то, что донцы «пригласили» Чирикова передать им жалованье в Азове только 11 июля, через три недели после штурма города.

В Москву казаки отписали: «…А как Азов взяли, и мы, государь, приказали твоему государеву дворянину быти в Азов с твоим государевым жалованьем». Чириков в Азове передал донцам 2000 рублей денег, 300 четвертей сухарей. 50 четвертей толокна, 50 четвертей круп, 16 бочек вина, 40 поставов сукна, 4000 пушечных ядер. «Зелье», селитра и сера были переданы без счета, поскольку казаки взяли их раньше. Но есть сведения, что привез Чириков 100 пудов пороха, 50 пудов селитры и 100 пудов свинца.

Ход был блестящий! Турецкий посол убит, турецкий город взят, и русский дворянин выплатил казакам царское жалование в стенах взятого турецкого города. Отныне общие меры русского царя и турецкого султана против казаков были проблематичны.

Сами казаки потеряли 1100 человек. Человек 300 потеряли запорожцы. На конец 1637 года было их в Азове 700 человек от прежней тысячи.

Трофеев было много, известно, что добычу разделили на 4400 паев, но к 15 июля, отпуская Чирикова, казаки еще не успели всего подсчитать и обещали написать о том позже. С Чириковым же отправили 150 человек отбитого русского полона, что должно было подтвердить казачью версию: «А взяли есте Азов для избавы пленных множества християнского народа, потому что азовцы на наши украйны ходили беспрестанно».

Опережая Чирикова, поскакала в Москву станица Потапа Петрова с отпиской о всех азовских происшествиях и об убийстве Кантакузина.

Как и в случае с Карамышевым, опасаясь царского гнева за убийство турецкого посла и самовольное взятие Азова, донцы послали в Москву кого не жалко, всего 5 человек. И те налегке доскакали до Москвы за две недели, 30 июля уже были там.

Вообще-то об осаде Азова в Москву сообщали с границы воеводы. 25 июня, когда уже поздно было, послал такую грамоту валуйский воевода Андрей Лазарев, а ему 12 июня сообщил об этом приплывший в Валуйки рекой Осколом черный старец из Святых Гор.

Все равно в Москве были ошарашены и казачьей дерзостью, и неожиданным успехом (московские люди Смоленск не взяли, а донцы Азов взяли), и убийством посла. В связи со всеми этими событиями обстановка на юге менялась, и куда дальше повернет, предсказать было невозможно. «…А атаманов и казаков добрых к нам не прислали, — писали впоследствии из Москвы, — кого подлинно спросить, как тому вперед быти; а прислали есте одного атамана Потапа Петрова, а с ним четырех казаков, молодых людей».

Поэтому Потапа Петрова с четырьмя «молодыми» в Москве задержали и стали ждать, когда от Войска Донского придет подробный отчет о всех казачьих прегрешениях.

Вместо подробного отчета из Азова пришла короткая отписка от 3 сентября, переданная с белгородцем Иваном Рязанцевым. Донцы сообщали, что крымцы и татары Большого Ногая двинулись на русские земли и что Войско Донское, ныне перешедшее в Азов, собрало пешие и конные отряды, переправило их на крымскую сторону Дона и послало по татарским следам промышлять над степняками (потом русский посланец на Дон Михнев, вернувшись, «сдаст» казаков, что осенью они на татар не ходили, «крепили в те поры в Азове осаду», но остальные сведения были верны).

Действительно, турки «усмирили» татар, выманили Инает-Гирея в Стамбул, где и удавили, так же поступили и с его врагом Кантемиром. Новый хан Багадыр-Гирей на персов все равно не пошел, а напал на русскую засечную черту, которая стала татарам как бельмо на глазу.

Первые татарские отряды подходили к черте еще в июне, когда осада Азова была в самом разгаре. И это показывает, что свободная дорога в русские земли была пока для татар важнее турецкого города.

Второй раз тысячи татар подошли к Осколу и Яблонову острогу 16 сентября. Окружили и перебили 200 стрельцов, которые ездили из Яблонова в Оскол за хлебом, но от острога были отбиты. После этого татары спешились — дело невиданное — и полезли брать Яблонов острог в пешем строю (очень уж засечная черта им мешала), но снова их русские отбили.

При таких обстоятельствах Москве конфликтовать с донцами было не разумно, и станицу Потапа Петрова из Москвы 20 сентября на Дон отпустили с грамотой. В грамоте этой донцам написали весьма язвительно: «А как были у нас, великого государя, на Москве донские атаманы Иван Каторжный да Тимофей Яковлев с товарищи, и того вашего умышления, что вам под Азовом промышляти без нашего царского повеления и турского посла со всеми людьми побити до смерти, ничего не сказывали». То есть Азов взять и посла убить замыслили вы давно, еще до отправления посольства, а нам ничего не сказали.

«… А отпущены на Дон, пожаловав нашим царским жалованием, чтоб турского посла с Дону отпустили к нам без задержания и с азовцы бы были в миру…». То есть жалование вам дали, чтоб вы турецкого посла не убивали, а, наоборот, к нам отпустили, и чтоб Азов вы не брали, а жили с азовцами мирно. А вы что наделали?

Далее донцам выговаривали как маленьким неразумным детям: «…И вы то, атаманы и казаки, учинили не делом, что турского посла со всеми людьми побили самовольством, а того нигде не ведется, чтобы послов побивать; хотя где и война меж государи бывает, а послы и в те поры свое дело делают, для чего присланы, и их не побивают».

Дальше в грамоте писалось, чтоб донцы прислали новую станицу из «лучших людей», а не из «молодых», с подробным донесением, чего они там в Азове натворили, «и мы, великий государь, велим у них речей их выслушать, как о том вперед быти, и к вам их отпустим, не издержав, и указ наш с ними пришлем». Кроме того донцам наказывали и впредь сообщать о всех татарских и ногайских помыслах и склонять ногайцев перекочевать обратно на ногайскую сторону Дона к Астрахани в московское подданство, а так же требовали прислать в Москву все бумаги убитого Кантакузина. В заключение обещали жалование, «смотря по вашей службе и радению».

Одновременно верные себе московские власти написали султану грамоту, что «казаки взяли Азов воровством, дворянина царского Чирикова держали у себя в великой крепости, никуда не пускали и хотели так же убить». Писалась традиционная формула, что «донские казаки издавна воры, беглые холопы и царского приказания ни в чем не слушают, а рати послать на них нельзя, потому что живут в дальних местах». «И вам бы, брату нашему, на нас досады и нелюбья не держать за то, что казаки посланника вашего убили и Азов взяли: это они сделали без нашего повеления, самовольством, и мы за таких воров никак не стоим, и ссоры за них никакой не хотим, хотя их, воров, всех в один час велите побить; мы с вашим султановым величеством в крепкой братской дружбе и любви быть хотим».

Грамоту эту отправили с Мануилом Петровым, православным греком, присланным из Азова Фомой Кантакузиным еще до всех кровавых событий.

Сам султан царю не ответил, а пришла с тем же греком грамота от каймакана Мусы-паши, чиновника, исполняющего обязанности великого визиря во время его отсутствия. Грамота, как писал Сухоруков, была «весьма незначащая и даже без упреков». Тем самым турки демонстрировали презрение к слабому и неверному соседу. На этом до 1640 года сношения с Турцией прекратились.

Станица Потапа Петрова добиралась до низовых городков два месяца. Все это время с Дона вестей не было. Прибыл, правда, 18 ноября Григорий Шатров с 36 казаками, но направляли его атаманы и казаки с Дона 15 недель назад с отбитым в Азове русским полоном в Воронеж. Ничего нового он не знал, а в Москву приехал жалование просить.

Между тем ситуация оставалась тревожной. Багадыр-Гирей, отступая от русских пределов, прислал послов сказать, что набег был по указу султана за то, что донские казаки Азов взяли, а весной будет новый набег сильнее прежнего.

В Москве заволновались. 26 ноября снарядили дворянина Трофима Михнева и отправили его на Дон за вестями. Михнев добирался с большими приключениями, взял в Воронеже проводника и охрану, но на Донце у речки Каменной все равно нарвался на татар, которые, как писал Михнев, «учали нас, холопей твоих, гонять». От татар еле ушли, бросив трех лошадей с вьюками.

Но еще до прибытия Михнева на Дон из Азова в Москву 3 декабря была послана представительная делегация с подробным описанием всех азовских событий.