Глава 15. Взятие Азова

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 15. Взятие Азова

Турки такой быстроты от русских не ожидали, за зиму лишь валы свои немного подправили, а то, что русские вокруг города нарыли, засыпать не успели. Гордон вообще свои старые траншеи занял.

Гарнизон азовский вряд ли был многочисленнее прежнего, хотели турки его пополнить и послали 4000 пехоты, но она подошла, когда русские уже взяли Азов в кольцо.

Зато татар за Кагальником больше стало. Разведали донцы, что еще в марте из Крыма на Тамань переправился Нураддин-султан и соединился с местным владельцем Кубеком-агою.

На оконечности левого фланга, как мы помним, стали донцы, правее их генерал Рихман с полками Белгородского разряда. На правом фланге 2 июня расположились полки дивизии Гордона, приведенные его сыном Яковом из Тамбова — всего 14 тысяч. А между Рихманом и Гордоном 7 июня занял позиции Шейн с ратными людьми Московского чина и выборными полками генерала Головина — 15 тысяч пехоты и 10 тысяч конницы. В тот же день Шейн приказал днем и ночью вести шанцы, в шанцах делать раскаты, а на раскатах ставить артиллерию.

10 июня утром Нураддин-султан и Кафинский Муртаза паша с тысячью татар ударили на русский обоз, «и у московской конницы бой с ними был довольный, на неприятельских хребтах ехали верст с десять до самой речки Кагалины, рубили довольно, на силу нурадын и паша ушли». Гнался за Нураддином во главе московской конницы сам Шейн.

Петр писал Ф. Ю. Ромодановскому об этой истории с Нураддином: «наша конница такой ему отпор дала, что принужден был бегством спасение себе приобресть, и до Кагальника гнали со всеми татарами». На Кагальнике, на переправе, Нураддина могли бы и взять, но его воспитатель («дятко») отдал ханскому родственнику своего коня, «а сам, против гонителей его став и бився, в руки нашим за спасение его отдался, того для, дабы тем временем, как он бился и как его брали, он ушел». Но бежавший Нураддин от некоего Дигилея Калмыченка все же получил рану «меж крылец» (между лопаток).

При всей этой свалке и романтической истории татар погибло всего несколько, да 4 взято, среди них молочный брат Нураддина Бек-мурза Чурубаш (в «Вивлиофике» — Бек мурза Омелдеш, кормилицын сын), видимо, он и есть тот самый «дятко». Наших же ранено 8 человек.

Ранеными оказались 6 стольников и 1 стряпчий, и раны все больше стрелами в грудь, в нос и в ноги.

Зато языки поведали, что к татарам больших подкреплений они не ждут, а вот по морю «будто будет паша с 50 судами».

Действительно, 14 июня в журнал записано: «День был красный. В тот же день на море появились турецкие суда; и ночь была тихая».

Выехав на берег, царь с гордоном и генералами стал считать появившиеся суда. Их оказалось 6 кораблей, 3 каторги, 14 фуркат и много мелких судов. Как показали позже пленные, на судах сидело готовое к десантированию войско в 4000 человек, а командовал флотом Турночи-паша Анатолийский.

Увидев 22 галеры, перекрывавшие донское устье, турки остановились. «И стоит вышепомянутый баша в виду от нашего каравана и смотрит, что над городом делается», — писал позже Петр в письме Ромодайовскому.

К русским тоже подошло подкрепление. 11 июня к Черкасску явилось черкасское войско — малороссийские реестровые казаки.

Нураддин, мало что раненный, горел желанием отомстить и просил Турначи-пашу послать привезенный десант в Азов сухим путем. А татары помогли бы туркам прорваться в крепость.

Турначи-паша отказался. В изложении русских переводчиков звучало это так: «…Если де мне убавить людей, то де московский караван пришед, караван мой разорит, и в ту пору что мне делать? Ты не поможешь».

Действительно, 22 галеры, выстроившиеся на взморье внешней линией блокады, являли собой внушительное зрелище. Вторую, внутреннюю линию, в самом устье составили казачьи суда. Через реку меж двумя фортами по турецкому примеру перекинули железную цепь. Наконец, подстраховались и при входе в Каланчинское гирло, где по обоим берегам возвели земляные форты и поставили в них солдат и стрельцов. Да на Каланчинский остров, в построенное в прошлом году там укрепление, отправили 4 солдатских полка — Юнгера, Шарфа, фон Дельдена и Левистона.

Царь дневал и ночевал на галерах, в осадный лагерь лишь приезжал по важным делам.

16 июня вечером во время его приезда начали бомбардировку города и с тех пор стреляли часто. В Азове все дома разрушили, и турки, как некогда казаки, скрывались в землянках. Но о сдаче они не помышляли, часто делали вылазки и врывались в русские траншеи.

Нураддин тоже не давал житья. «Татары мало не по вся дни с нашими бьются», — писал Петр в Москву Ромодановскому.

17 июня галеры и казачьи струги «ездили на море к неприятелю; и был у них бой с конницею близ берегу в подъезде, и перед вечером приехали назад». Как видим, если татары флот достать не могли, то хотя бы по берегу его сопровождали.

18 июня позади Рихмана встали подошедшие от Черкасска 6 полков украинского казачества — Черниговский Лизогуба, Гадяцкий Бороховича, Лубенский Свечки, Прилуцкий Горленко и два «охотные», конный и пеший, Кожуховского и Вальковского. Командовал ими наказной гетман, черниговский полковник Яков Лизогуб. Всего пришло 10 тысяч пехоты и 6 тысяч конницы.

Русские обрадовались — надеялись, что теперь татарские набеги легко отбивать будут. Но татары, хотя и в небольших силах, 22 июня «подбегали» с другой стороны Дона, от Лютика. Но там обозов не было. Кроме Каланчинского острова с четырьмя полками — пустой берег.

Прикрывшись, таким образом, как надеялись, от татар и от турецкого флота, стали рассуждать, как же крепость брать. На штурмах уже дважды обожглись. Орудийный огонь сносил дома внутри города, но стены пока стояли целы. Подкопы вести и мины ставить — страшно, опять своих побьет…

Решили спросить солдат и стрельцов… Вот это демократия! Где уж там пресловутому «Приказу № 1»!..

Все войско «отозвалось, что надобно» насыпать вал выше турецкого, подвести его к валу неприятельскому, засыпать тем самым ров и, расстреляв турок из пушек сверху, сбить их с крепостных стен.

Правильно. Все новое это — хорошо забытое старое. Так более полувека назад турки Багдад брали, так они, как мы помним, пытались Азов брать. Так Равноапостольный князь Владимир некогда Херсонес у греков отбирал…

«Неясная мысль войска», — как пишет об этом предложении Н. Устрялов, была в новинку не только ему, историку, который припомнил сразу же события X века и Владимира Красное Солнышко. До такого способа брать крепости не додумались ни русские воеводы, ни «поседевший в боях Гордон». Он, кстати, за эту мысль ухватился сразу и потом ее развил и усовершенствовал.

А откуда солдатам и стрельцам эта мысль пришла? Или справедливо бытующее доныне мнение, что у нас войска умнее командиров? Вряд ли. Были бы умнее, не спали бы после обеда без охраны.

Все проще — в армии были люди, которые знали, что именно так однажды уже брали Азов. По крайней мере, пытались взять… Это донские казаки, чьих предков, насыпая вал, пытались выбить из Азова турки в 1641 году. Они и предложили, обнаружив в данном случае с прошлой осадой 1641 года много ассоциаций. И армия большая под Азов подошла, и минную войну ведет неумело…

Вот их роль во взятии Азова в 1696 году. Показали, научили, как это делается. Возможно, себе на голову…

Командование согласилось, и в ночь на 23 июня первые 15 тысяч человек принялись насыпать вал. Следующим вечером вышли на земляные работы другие 15 тысяч. Идея насыпать вал стала настолько популярной, что стрельцы, служившие некогда под началом Лефорта, стали обвинять своего командира, будто еще при первой осаде «они, радея ему, великому государю и всему христианству, Азов говорили взять привалом, и то он оставил». Вот такое посягательство на приоритет, на авторские права…

Нураддин, встревоженный такой кипучей деятельностью, 24 июня с Кубеком-мурзой и Муртазой-пашой, с наличными крымцами и ногайцами, напал на русский лагерь. «… жестокие от них напуски были силами, что никогда такова бою с татарами не бывало, и Божьим милосердием наши крепко и бодро стояли, многих от полков их татар побили и знатных мурз в полон взяли 4 человека и знатных татар много». Татары, «быв яко волки, на утек пошли, а наши войски довольно их в след гнали».

Московские дворяне, решив, что история повторяется, помчались вслед, рассыпаясь по полю, потеряв строй и распаляясь преследованием. Татары их заманили и повернули навстречу. 9 стольников и иных комнатных людей легли на месте, столько же в плен попало, да более 20 русских витязей получили тяжелые ранения. В «Вивлиофике» перечислены 17 «от нашего полку добрых и удалых голов», что «от меча их падоша», среди них князь Ухтомский, Палицын, Кузьмин-Караваев, Лодыженский, Кохановский, Тихменев, Щербачев, Давыдов и другие родоначальники русских воинских славных родов. Без вести пропали трое: Лихарев. Хрущев и Воейков. Среди раненых князь Гагарин, тот же Тихменев, Ознобишин…

Татар гнали 10 верст и так оплошали…

Чтоб такие набеги пресечь, надо бы на их татарские и ногайские стойбища калмыцкую орду напустить. И Аюка тайша со своими людьми вроде бы уже под Азов выступил, готовый служить, но затерялся где-то бескрайней степи.

Зато 25-го июня прибыли под Азов из Бранденбурга, из прусской земли два инженера — Георг Эрнст Резе и Хольстман, да с ними четыре «огнестрельных художника»: Кобер, Гаке, Кизеветер и Шустер. Гордон обрадовался, стал им расписывать строящийся вал, что превысит он крепостные стены и будут в нем выходы для вылазок и раскаты для батарей, что с высоты этого вала можно будет через наружные укрепления стрелять по каменному замку.

Немцы помалкивали. В инженерном деле, как показалось, они ничего не смыслили, а может, постеснялись русским об их варварстве и допотопных приемах осады напоминать. Артиллеристы же оказались прекрасные, стреляли методично и точно. Относились к этому делу как к искусству.

После их стрельбы отмечено в журнале 27 июня: «В тот день в Азове был великий пожар».

Турки на море заволновались и попытались 28-го подойти ближе и пехоту на берег высадить. Петр в письме описал это так: «канун Петрова дня был от них подъезд в 24 судах, и как близко подъехали, и наши якори вынимать стали, чтоб на них ударить, и они, то видя, тотчас парусы подняв, побежали». Как писал А. С. Пушкин, каймакан с флотом стал «праздным зрителем осады».

В день тезоименитства царя Шейн написал туркам послание и приказал, привязав к стреле, забросить его в крепость. Предлагал он сдать крепость с орудиями и снарядами, а гарнизону удалиться со всем имуществом, куда турки сами пожелают. Турки и отвечать не стали, лишь из пушек ударили со всей яростью. А вскоре Нураддин опять устроил «жестокое нападение» на русский лагерь.

Но здесь татары просчитались. 30 июня как раз подошли под Азов 500 саратовских и яицких казаков и прямо с дороги ввязались в свалки. 1 и 2 июля вспыхнули скоротечные конные бои, и тут у татар погиб храбрейший наездник Дулак-мурза. «Между прочими, — писал Ригельман, — убил яицкой козак из пищали знатнейшего и лучшего из мурз в самую голову и, сняв с него изрядной панцырь, оправной сандак и саблю, принес вместе с головою в лагерь».

3 июля вышли из степи, бежав от татар, три человека — солдат, стрелец и человек боярина Сонцева — и рассказали про татар, «как приехали они, проклятые, с бою, великими голосы кричали, и от того воплю стада их конские многие разбежались, для того премнога привезли побитых и раненых».

Приезжали потом от татар послы голову Дулак-мурзы выкупить, но русские, озлобленные татарскими налетами, отказали.

Всего крымцы и закубанцы нападали 6 раз. Их отгоняли за речку Кагальник. У русских в этих боях одних дворян погибло, получило ранения и пропало без вести 96 человек.

У татар и ногайцев после тех стычек сомнения появились. Кубек, местный владетель, с калмыками из русского лагеря переговаривался, узнавал: чей будет Азов?

И из Азова два турка вышли. Рассказали они, что войск в городе осталось 2 тысячи, раненых человек сто, многие хотят сдаться, «а все держит немчин да охреяны наши». Под «немчином», видимо, подразумевали пресловутого Янсена, которого даже Гордон называл «немецким моряком». Похоже, что турецкое командование на последней стадии осады опиралось на русских изменников, для которых сдача крепости означала выдачу и жестокую смерть.

Главная работа русских теперь сосредоточилась на устроении вала. Каждую ночь выходили по 15 тысяч человек и насыпали, а днем по июньской и июльской жаре отсыпались.

3 июля в письме к Ромодановскому Петр сообщал: «А о здешнем возвещаю, что вал валят близко и 3 мина зачали. Приезжие бранденбурцы с нашими непрестанно тру ж даются в бросании бомбов».

Официальная сводка из армии, отправленная в Москву 4 июля, описывает бедствия турок: «И из земли и из норы никто из них не выходит на волю, сидят враги нужно. Слышим по ночам, как волки взвывают, и слышно от них, что их малое число… А в городе раненые и больные многие лежат, и от гранатов горят, и от того в городе у них великий смрад, а в поле зело много травы зеленой, и цвет есть червонной». Последняя фраза так и просится, чтоб ее отправили в письме осажденному азовскому гарнизону…

Но трава вызывает тревогу у автора «сводки»: «По тому полю утаясь, что ползущие змеи под большою травою приползают мужики злодеи, собрався тайно стороною…».

«Мужиками злодеями» в русском лагере никогда не называли ни татар, ни турок. Видимо, против русских войск собрались здесь, под стенами Азова, не только «враги внешние», но и изменники, беглые раскольники, «ахрияне»…

Турки тоже сопротивлялись, как могли. 5 июля смертельно ранили полковника Александра Левистона, прямо в рот ему пулей попали.

Меж тем насыпь становилась все выше, ров наполнялся грудами земли, русский вал неумолимо сближался с турецким. «И валы сообщили толь близко, — писал Петр в письме, — еже возможно было с неприятели, кроме оружия, едиными руками терзатися, уже и земля за их вал метанием сыпалась».

11 июля, когда насыпь достигла крепостного рва, и за ней на раскате готовились устанавливать 25 орудий для стрельбы прямо по каменному замку, прибыли под Азов цесарские минеры, инженеры и артиллеристы. Ехали они, не торопясь, и объяснили, что об осаде ничего не знали, а в союзной Вене о ней и вовсе ничего не известно, не ждали там, что царь Петр так быстро новую армию соберет и Азов осадит.

Австрийцы грандиозности работ дивились, но большой пользы от них не предвидели. Надеялись на подкопы, на минную войну, на правильное расположение батарей, на то, в чем были признанными мастерами.

Действительно, полковник Казимир де Граге, главный из австрийцев, пушки так расставил и направил, что сразу же разрушил палисады в угловом больверке, которые Гордон до этого безуспешно разбить пытался. Теперь же, после такой стрельбы, заняли русские на ночь оставленный турками угловой бастион.

И татары и турки сразу же ответили. Как сообщает журнал о событиях 13 июля, «день был красный, а в вечеру был туман. В тот день татары конница ударили на казачьи таборы, чтоб им проехать в Азов, и казаки, не допустя их до обоза, прогнали назад. И ночь была с туманом тихая».

Прорваться в город пытались не только татары. Флот турецкий тоже, пользуясь туманом, приближался к побережью, но все же не рискнули турки в бой ввязываться, отступили.

Австрийцы, опираясь на авторитет всей Европы, рекомендовали возобновить подкопы, но инженеры, судя по дневниковым записям Гордона от 14 июля, никак не могли договориться, как их устроить. Петр в письмах от 15-го о подкопах ничего не пишет: «Здесь, слава Богу, все здорово, и валом во многих местах ров засыпали».

Сводка, посланная в Москву от 16 июля, говорит кратко, как в предчувствии: «Азов кругом валом обвален, и ров у них засыпан, в готовности 3 подкопа… Конница ж их яко псы лают и ездят около таборов наших…».

И тогда сказали свое веское слово казаки. «Неукротимое мужество казаков ускорило падение Азова, — пишет Устрялов. — Скучая продолжительною осадою, еще более тяжким трудом по возведении насыпи, и уже чувствуя недостаток в продовольствии, запорожцы условились с донцами ударить на Азов в надежде увлечь своим примером и прочие войска».

Царь все время на галерах проводит, главнокомандующий Шейн из шатра не вылезает, приказаний от него не дождешься, меж инженерами несогласие, чем новые подкопы кончатся — Бог весть. Вал насыпать заставляют наравне с московскими людьми, а казакам не хочется: «Нам потная работа не в обычай!». Меж тем попали донцы как бы в двойное подчинение. С одной стороны, служат царю, но без какого-либо формального договора. Их потери под Азовом потом, когда итоги подводить будут, даже не укажут, считать не станут. С другой стороны, договор меж двумя войсками — Донским и Запорожским — никто не отменял. А в малороссийском казачьем воинстве под Азовом запорожцев тьма, если не прошлых, так будущих. И больше малороссийских казаков, чем донцов, раза в три (впрочем, так всегда до этого было). И договорились за спиной Шейна два казачьих начальника, Лизогуб, «муж в добродетели и в военных трудах искусный», и Фрол Минаев, крепость самим взять. «Не могли де мы дождаться от шатра (место главнокомандующего — А. В.) указу, когда нам итти к приступу, а гуляем де с лишком две недели даром, и многие де из них гладом тают, истинно де многие милостыни просили, для того, не дождався указу, и пошли на приступ собою».

«Июля в 17 день во весь день было тихо, — читаем в „Древней Российской вивлиофике“, — молчали все, ждали ежечасно подкопу и приступу, и за 2 часа донские казаки десять знамен с тысячу и пять сот человек взошли на Азовский земляной вал, а турков, которые на валу стояли, отбив из мушкетов, тесня и в город гоня, и к ним же в помощь донских казаков не большое число с атаманом подошли, изжили турок в земляной вал и отбили у них с той стороны валовую стену, а отбив вал, подались было за ними в город шествовать; но видя, егда ни с которой стороны помощи нет, выдали одних, понудилиеь казаки назад на турский вал, где взяли 6 пушек больших, прикованных на чепях и утвержденных сваями глубоко в землю, так едва возмогли воротами те пушки вытащить, сели казаки на валу обозом, и с час погодив, еще турки с великим напуском на них полезли, где казаков несколько, а многие поранены, не могли турки сбить с валу, сходили на вал свежие люди, и крепясь казаки, погнались за турками в земляной вал к каменному городу, где была не малая битва, стреляли уже турки по казакам из каменного города и с стен пушки ефимками и золотыми, а из фузей сечеными ефимками, которые казаки для запаски к шатру приносили, и о всем о том известно, истинная быль, темная ночь разорвала собою, сели казаки по прежнему на валу…»

Помощи им не оказали, потому что «они, казаки, пошли на вал своевольно без указу, не согласясь с московскими войски, а иные поговаривают, что в московском войске люди к приступу были не готовы». Если б остальные войска помогли, то Азов, возможно, в тот же день бы взяли приступом. Но ни солдаты, ни стрельцы из своего лагеря не выступили, и казаки откатились на вал, где и «утвердились в угловом бастионе».

Байер освещает эти события несколько по-иному, мол и Шейн все знал, и русские помогли: «Черкаской Гетман прислал между тем к боярину Алексею Семеновичу Шейну сказать, что он намерен идти на приступ и для того просит, чтоб боярин велел всему войску с трех сторон вдруг закричать, а он в то время пошлет на вал донских казаков. Турки, услышав крик перед большим лагерем, оборотились все к той стороне, опасаясь приступа, а против Гетмана оставили только обыкновенный караул. И так украинские казаки, взошед на вал с Гетманом своим Мазепою и с наказным Гетманом Яковом Лизогубовым, а донские казаки под командою Гетмана Фрола Миняева взяли два раската и 4 пушки. На оном раскате сели они, а другие выжгли».

Ну, хоть покричали русские войска, и на том спасибо.

Турки, как мы помним, опомнились и контратаковали. Как писал очевидец, «хотя турки их больше шти (шести — А. В.) часов непрестанною стрельбою и каменным метанием отбить хотели и трудились, однако ж крепко и неподвижно остоялись; после дующие же ночи еще мужественнейше того 4 пушки у турок с башни они сволокли».

Это же у Гордона в дневнике описано следующим образом: «Черкасы завладели частью углового бастиона. После полудня они попытались выволочь три небольшие пушки, которые они привязали веревками; при этом возникла шумная стычка между ними и турками, так что мы принуждены были, чтобы воспрепятствовать туркам обрушиться на них со всею силою, сделать вид, как будто мы хотим предпринять штурм или общую вылазку… Ночью мы отрядили гренадеров поддержать черкас. Они вывезли три маленькие пушки из бастиона; лафеты их были сожжены турками. В то же время донские казаки увезли другую небольшую пушку с другой стороны вала».

Поскольку бой продолжался до ночи, в ходе его возобновилось ставшее традиционным насыпание вала. Вульф, переводчик Петра, записал: «против того ж наши московские ратные люди вал свой над неприятели выше неприятельского валу подняли и градную их оборону землею заваливать начали, а неприятели им, кроме каменного метания каменьями, никакого вреда приключить не могли».

Таким образом, как видно из этих записок, казаки шесть часов отбивали турецкие контратаки и устояли.

Лаконичнее всех журнал это дело осветил: «В 17 день. День был красный.

В тот день взяли Турецкие булварки и был бой; и ночь была тихая». И еще короче: «В 18 день. День был красный. Турки город Азов сдали».

В ночь на 18-е казаки с азовских стен послали на галеры к «многочестнейшему командору» есаула с известием, что они взяли азовскую валовую стену.

Царь похвалил их за храбрость и повелел готовиться к общему штурму.

18-го, в субботу, казаки рвались начать побыстрее. «Черкассы с утра порывались на турков к бою, видя их с валу в ямах сидящих и около белого города яко нетопыри парящих, но указ имели, дабы дождався. Со всеми войско начинать сего дня битвы».

Предвосхищая штурм, «на другой же день, а именно в 18 числе, учинили татары дважды порознь великий напуск с великою жестокостью в двух местах на обоз наш в намерении том, чтоб в город просечься, но от нашей пехоты, которая пред обозом в строю устроена была, так встречены, что, со уроном нескольких своих побитых и в полон взятых, уходить принуждены суть».

Турки татарскую атаку не поддержали и штурма тоже не стали ждать. Объясняли они потом, что устрашило их, как «черкасы зело нагло на вал к ним взошли, не боясь их многой стрельбы».

В полдень 18 июля, когда начался огонь с русских батарей по крепостному парапету, вышел из Азова, махая шапкой, «престарелый турка» Кегая-Мустафа Тарыбердеев. Был «турка» человек опытный и вышел не к казакам и не к Гордону, а к генералу Головину и передал письмо для боярина Шейна. Дескать получили мы от вас три недели назад письмо, но мы тому письму не верим, ибо на нем боярской печати нет. А коли будет такое же письмо с печатью, то мы Азов сдадим. А на словах «турка» добавил — «только выпустите нас с женами и детьми».

Шейн немедленно требуемое письмо написал и печать поставил, а казак Самарин оное письмо туркам в Азов отвез.

Через час явился к Шейну сам бей Гассан Арасланов, и они с Шейным обо всем договорились. Турки сдавали Азов с пушками и снарядами, а русские выпускали гарнизон с оружием, семействами и пожитками и брали обязательство перевезти на своих судах по Дону и морем до устья Кагальника. Турки освобождали всех русских пленных и невольников, а из перебежчиков выдавали тех, кто не принял басурманскую веру. Касалось это в первую очередь беглых раскольников. Русские затребовали выдать Якова Янсена. Гассан объяснил, что Янсен принял ислам и поступил в янычары. Тут Шейн уперся и грозил разорвать переговоры и штурмовать город. Турки, наконец, согласились и притащили связанного по рукам и ногам Янсена в русский лагерь. Голландец кричал: «Отсеките мне голову, а Москве не отдавайте». Его тут же заковали в кандалы. Вместе с Янсеном турки по требованию казаков, выдали «несколько охреян, главных заводчиков. Их отослали в Черкасск для всенародной казни за измену». Узнал их, «славных воров и заводчиков», сам Фрол Минаев.

На ночь Гассан остался в русском лагере в качестве заложника, так как других аманатов турки не дали. Рассказал он, что во всем виноват анатолийский паша Кангалой, которого еще в марте послали в азов с подкреплениями, а он «за своими роскошами к ним на помощь не поспешил и опоздал и их во всей осаде выдал».

И все равно ночью турки 20 человек пленников «нехрестиански умучили, не хотя отпустить на волю, и умучив, засыпали живьем в землю». Потом русские, когда «драли с мертвых тусафаны», нашли 6 едва живых соотечественников, но они так и умерли.

19-го восемь русских полков выстроились в два ряда от азовских береговых ворот до Дона. Примерно 3000 турок, вооруженных с головы до ног, в беспорядке толпою прошли к берегу и погрузились на струги, часть из них, наоборот, стала уходить степью. Из Азова вышли Шабан-бей, Хасекиса Лан Ахмед ага (так, видимо, корреспондент «Вивлиофики» записал имя Гассана), «комнатной салтанский над салаками, начальник Асалаки, у Салтана самый ближний сберегательный полк», с ними Кипычи-паша, Самсоней-паша, Чаюш-паша («над дворянами голова») и кафинский Казы-эфенди.

Азовский бей Гассан Арасланов вручил ключи от города генералиссимусу боярину Алексею Семеновичу Шейну, передал 16 знамен с преклонением их под ноги боярского коня, и поблагодарил, поцеловав полу шеинского кафтана, за соблюдение условий капитуляции. Две русские галеры провожали турецкий караван до устья Кагальника.

В Азове вошедшие русские войска обнаружили 270 бочек пороха, 60 оставленных орудий полковых и стеноломных, 32 дробовых, 170 пищалей, 30 панцирей «да ядер несколько навалено в углу». Оставили турки 29 невольников и 20 пленных, взятых в этой войне.

Запорожцы сразу же стали грабить, благо в городе оставалось еще 5900 человек обывателей обоего пола, но ничего ценного найти не могли. Царь велел отдать им найденные запасы продовольствия. Кое-кто углядел в этом намек: вы с голодухи на штурм пошли, так нате ж, ешьте…

За эту кампанию потеряли: у Шейна в большом полку убитых 9, от ран умерли 10, в плен попали 8. Всего — 27.

В полках Гордона убито и от ран умерло 2 офицера, 45 солдат и 45 стрельцов, от болезней умерло 3 офицера, 106 солдат и 24 стрельца, ранения получили 4 офицера, 86 солдат, 135 стрельцов.

В полках Головина убито солдат 29, стрельцов 19; от ран умерло солдат 10, стрельцов 12; от болезней умерло солдат 82, стрельцов 22; ранено солдат 139, стрельцов 40; в плен попали 14 солдат и 1 стрелец.

В полках Рихмана убито и умерло 67, ранено 228.

Черкассы (малороссийские казаки) потеряли убитыми 192, ранеными 276, умершими 2, пленными 19.

Убитым и раненым донцам в русской армии счет не вели.

20 июля послал Шейн сухим путем и водою отряд российских войск с казаками и калмыками на крепость Лютик в устье Мертвого Донца. Но 21-го турки сдали Лютик без боя. Принимать городок отправились казаки.

У донцов, помнивших прежние неудачи, с этой крепостью были свои счеты. Гарнизон (115 человек) они оставили в живых, но «оборвали» — раздели, пустили в сермягах, с мешками для хлеба. Пропитания дали только-только, чтобы «степь перейти».

В Лютике нашли 31 оставленное орудие.

Не теряя времени, царь велел восстанавливать азовские укрепления и составить план новой крепости на старой основе, а сам отправился искать место для морского порта и нашел на Крымской стороне место Таган-Рог.

Салютуя на каждом шагу и истратив на праздники пороху, наверное, не меньше, чем во время осады, стали русские возвращаться. Первым 30 июля отправился вверх по Дону на Воронеж Преображенский полк. С ним вместе, только в другую сторону, выступили малороссийские реестровые. Петр в письме Виниусу сообщил: «А черкасы июля в 30 день пошли в дом свой, также и донские пошли многие». Общее выступление прочих войск было 16 августа.

В Азове оставили воеводу стольника князя Петра Григорьевича Львова и с ним 8300 человек пехоты: 6 полков солдатских: Алексея Бюста, Ивана фон Дельдина, Ефима Крейга, Вилима фон Дельдина, Ивана Трейдина и Ивана Мевса, и 4 полка стрельцов: Федора Колзакова, Ивана Чернова, Афанасия Чубарова и Тихона Гундертмарка.

30 сентября состоялось торжественное вступление в Москву победоносного российского воинства, достаточно описанное во многих толстых книгах.

20 октября в Москве решалось, как Азов заново населить, и приговорили отправить туда 3000 семей из низовых городов на жительство, да конницы добавить в гарнизон, 400 человек с калмыками (число калмыков не указано). Потом, 4 ноября решили, что оставленный гарнизон для Азова велик, решили оставить всего 3000 стрельцов и городовых солдат.

Но мирная жизнь в Азове долго не налаживалась, война продолжалась, и 10 января 1697 года царская грамота предписывала донцам «и город Азов, также и новопостроенный город Сергиев, и Каланчи, и Лютин, и все свои казачьи городки от неприятельского нахождения чтобы берегли со всяким усердным радением и до взятья и ни до какого разорения не допустили и посылали бы вы от себя из Войска в те городы и в Каланчи в помочь нашим… ратным людем донских казаков по немалому числу и велели им чинить неприятелем отпор с великим радением, обще с ратными тех городов людми, а буде учинится к тем городом и к Каланчам неприятелской приход во многолюдстве и учнут под теми городами и Каланчами брать и приступать, и вам бы… служа нам… всем Войском к тем городом и Каланчам итить и при помощи Божий их боронить, сколко вам Всемилоеердый Господь Бог помощи подаст, а служба ваша и радение у нас, великого государя, забвенна не будет, в том бы вам на нашу, великого государя, милость быть надежным».

Вернувшись из похода, царь отдал приказ строить на Воронеже настоящий флот, а сам уехал в Европу с посольством. Для строительства флота порубили вокруг Воронежа все леса, и пошел песок сверху по-над Доном, засыпая «верхние» казачьи городки. От того ли он шел или по другой причине, но казаки с верхнего Дона и песок этот флоту и злой воле царя приписали.

Со взятием Азова русские стали у моря и навели страх на многие соседние народы. Некоторые признали новую русскую власть, а другие, кто с донцами часто шашкой переведывался, наоборот, откочевали дальше за Кубань в опаске. И это неплохо — когда еще они из-за Кубани до русских украин доберутся…

Хитрейший калмык Аюка тайша, России неоднократно тайно изменявший и под Азов опоздавший, теперь торжественно каялся, принес Государю повинную и был помилован и пожалован — дозволил ему Петр Алексеевич кочевать по Хопру, Медведице и Манычу.

Турки же, скрипя зубами, в великой тайне собирали новое войско у Темрюка, готовились отбивать Азов обратно под султанскую руку.

В феврале 1697 года стеклись к Темрюку под зеленое знамя крымцы, ногайцы и горские народы. Выдвинулись они все к Тамани и ждали только пока лед на Азовском море и на Дону вскроется. По чистой воде должен был великий визирь со всем флотом подойти морем к Азову, а названные народы от Тамани хотели броском выйти на речки Койсуг и Мертвый Донец, выше Азова, и на скорую руку на тех речках крепости поставить, чтоб Азов и Лютик от донских казаков отрезать и с двух сторон зажать.

В Керчи говорили турки и беглые азовцы, что или возьмут Азов или умрут под его стенами. Но один казак, бывший в Керчи в плену, все эти речи слышал и из Керчи с неимоверным риском бежал, чтобы обо всем в Черкасске поведать.

Войско немедленно снарядило в Сергиевскую крепость и на Каланчи дополнительно триста казаков, а в Москву послали легкую станицу с тревожными вестями.

В Москве и впрямь встревожились и 9 апреля послали грамоту атаману Фролу Минаеву, чтоб возвращался он из Воронежа с зимовой станицей обратно в Черкасск и готовился турок отражать на суше и на море. И войско царь к Азову отправил во главе с боярином Шейным — 77 тысяч.

Пока Шейн собирался, в мае турки на кораблях вошли в устье Дона и собирались высаживать десант прямо под азовские стены. Тут донцы на своих лодках из камыша на них кинулись (давно поджидали) и многие суда с «высадным войском» потопили, а остальные турецкие бригантины опять в море ушли.

Затем и Шейн явился. Донцы же ему рассказали о сражении и победе.

Шейн поначалу наивно полагал, что турки, обжегшись под Азовом, станут больше с австрийцами воевать, а он, Шейн, с русскими войсками будет «демонстрировать», на себя поганых отвлекать. Но в июле турки всем собранным у Темрюка войском явились прямо под Азов. Делать нечего, пришлось начинать сражение. Шейн дал туркам и всем их вассалам переправиться через речку Кагальник и под стенами Азова спиной к Дону и к крепости вступил с ними в бой. 11 часов две армии перемогали друг друга, но наши оказались крепче, и татары, составлявшие в неприятельском войске большинство, побежали. Донские казаки и калмыки пустились следом и на берегах Кагальника устроили бегущим кровавую баню. Рубили их и топили и только из великой милости в плен брали.

Развивая успех, хотели донцы сразу на Темрюк идти. Но Шейн не пошел, дальше Азова ему якобы царь ходить не велел. В сентябре донцы морем сами под Темрюк сходили. Но турки были настороже, и вернулись казаки обратно без успеха. Это их нимало не смутило, и в ноябре, сложившись с калмыками, сбегали они на Кубань, где побили и пограбили ногайский улус Кубека мирзы, турецкого подданного. Отогнали 1200 лошадей, а улусников перебили без различия пола и возраста, взяли лишь 7 человек, что табун стерегли.

На следующий год, 1698-й, затребовали русские тысячу казаков на крымских татар — в армию князя Долгорукого. Там казаки по обычаю своему отличились, участвовали в великой битве под Перекопом, где были разбиты турецкий Сераскир Али-паша и крымский хан и где одними убитыми наклали якобы татар 40 тысяч. Но в документах и грамотах о сем славном деле говорится глухо.

А на Дону все эти годы до заключения мира случались лишь стычки да набеги, но ничего выдающегося, чтоб заставило подняться все Войско, не было. В октябре набегали казаки морем на новопостроенный турками Ачуев, но «не дошед», встретили и рассеяли неприятельские суда, взяли двух языков и своих нескольких человек из плена освободили.

В это время бежал из-за Кубани в Черкасск полезнейший человек Исуп-мирза, и казаки, взяв его проводником, дважды ходили в набег на Лабу на едисанеких татар. В первый раз 500 коней угнали, а во второй — 600 и двух татар с собой увели. Партии казачьи были небольшие — 90 человек и 150.

Едисанские татары, ногайцы и беглые казаки-раскольники, числом человек 300, пошли в ответный набег. Прокрались степью, далеко обходя Черкасск и Раздоры, и меж Пятиизбянским городком и Царицыном перехватили 23 казаков и астраханских татар, которые везли на Дон для продажи персидские товары.

Торговые люди товар побросали — жизнь дороже — и стали вскачь уходить на ближайший казачий городок. Хищники лишь троих догнали и, подобрав брошенный товар, решили возвращаться.

Местные казаки поднялись и преследовали татар несколько сотен верст до самой Кубани, где настигли, одного татарина убили и товару на 500 рублей отобрали.

В надежде получить от Москвы и от Войска новые милости сообщили они, что ватага сия татарско-раскольничья шла на городок Паншин пожечь русские корабли. Однако в Войске все правильно поняли и приказали атаманам и казакам верхних городков отражать татарские набеги на русские корабли бескорыстно, но под страхом смертной казни.

«С этого времени, — пишет историк, — набеги закубанских народов под казачьи городки сделались чаще и продолжались не только до заключенного 1700 года мира с турками, но даже и после оного; и хотя со стороны Войска Донского всегда платили им подобным же разорением их улусов, но татары нимало от этого не унимались».

Правильно, обжились казаки, жен детей завели, хозяйство постоянное. Чего ж их не грабить? Вот так постепенно стали меняться роли.

Стрелецкие полки из Азова отправили в Литву, но они взбунтовались и пошли на Москву. Думали, пока царь за границей, снова Софью на царство посадить. И многие донские казаки в том стрельцам сочувствовали. Когда узнали, что мятежных стрельцов под Москвой побили, говорили в Черкасске одному писцу, приехавшему из Воронежа: «Дай только нам сроку, перерубим мы и самих вас, как вы стрельцов перерубили. Если великий государь к заговению в Москве не будет, вестей никаких не будет, то нечего государя и ждать! А боярам мы не будем служить. И царством им не владеть, и атаман нас Фрол не одержит, и Москву нам очищать. Мы Азова не покинем; а как будет то время, что идти нам к Москве… до Москвы города будем брать и городовых людей с собою брать, и воевод будем рубить или в воду сажать». Чувствуется какая-то бессильная ярость…

В октябре 1698 года началась мирная конференция, и с турками заключили перемирие на два года. А в апреле 1699-го чрезвычайные посланники Украинцев и Чередеев отправились в Константинополь заключать мир. Везли они с собой деньги и меха и рыбий зуб — взятки давать для лучшего исполнения российских интересов. Ехали они с Воронежа водою до Азова. Подъехав к Черкасску, первыми из ружей салютовали. Далее — Азов. Таганрог, Керчь. До Керчи в составе царского флота провожал посланников донской атаман Фрол Минаев и с ним на 4 морских стругах 500 выборных казаков.

Переговоры начались в ноябре. Россия требовала оставить за нею все завоевания и обещала, если Азов будет в русском владении, «то своевольные люди обоих государств уймутся». Оговаривали и казачьи дела. «Если во время мира казаки пойдут войною на турецкие и крымские места, то вольно их поубивать, как злодеев; а когда из походу возвратятся, то по царскому указу учинена им будет смертная казнь; так же будет поступлено взаимно с турецкой и крымской стороны». А «дачу» — дань, которую до сих пор русские платили крымчакам, — великий государь «за многие их неправды» велел больше татарам не платить…

Торговались до июля 1700 года. Кое-что пришлось уступить. Но Азов и земли по Азовскому морю по Ногайской стороне на 10 часов езды остались за русскими.

«По заключении мира с турками казакам всего несноснее было видеть себя стесненными в отмщении неприятелям за их обиды. — продолжает историк, — ибо им не дозволялось преследовать их до жилищ, а велено в подобных случаях приносить жалобу азовскому коменданту, который обязан был ходатайствовать о возвращении пограбленного у ачуевского паши; но казаки никогда не получали удовлетворения. Усилившиеся потом время от времени набеги татар на казачьи жилища были причиною дозволения казакам по просьбе их преследовать хищников до их улусов и отмщать за причиненные ими обиды».

Читаешь, и волосы дыбом встают. Дожились… Были вольные из вольных, а теперь без русского позволения и отомстить не могут. Можно приходить их и грабить, а они на ответный набег у азовского коменданта позволения испрашивать будут, а тот во избежание международных осложнений — как Бог свят — запретит и пообещает к ачуевскому паше обратиться, письмо написать. И лишь в крайнем случае, как кость злым собакам, кинет разрешение: бегите, грызитесь, а я с азовских стен посмотрю…

Да, Петр I — это вам, ребята, не азовские турки. С теми договориться можно было, перемирие заключить. И когда ж вы успели дойти до жизни такой, вольные донские казаки?..

А вдобавок ко всему табуном пошел на Дон из России всякий наброд. С новым царем в России «начиналась усиленная работа, усиленная служба; но многие не хотели усиленно работать и служить, и побеги на Дон усиливаются», — писал С. М. Соловьев в своей «Истории России». Власти российские требовали вернуть беглецов в «первобытное состояние». Донцы по обычаю не выдавали. Раньше такой наброд сама жизнь просеивала. Слабые гибли или возвращались, сильнейшие оставались в сообществе. Каково теперь будет?.. «Государь, и такой государь, как Петр, разумеется, не мог равнодушно смотреть на подобные явления, и неудовольствия на великой реке увеличивались…».

Кончилась вольная жизнь, служба началась. Петра Первого влекло в большую политику. «Мы здесь в 18 день объявили мир с турками зело с преизрядным фейерверком, в 19 день объявили войну против шведов», — писал он в письме Ф. М. Апраксину. «По заключении 3 июля 1700 года с Турциею 30-летнего мира, — хладнокровно заключает главу историк, — Россия приступила к Северному союзу, составившемуся против Швеции. С сего времени донские казаки постоянно участвовали во всех веденных войнах с соседними и отдаленными народами и сверх сего защищали свои жилища и охраняли южные пределы России от вторжения… (далее следует перечень, тех, кто на оные бескрайние пределы нападал)».