Рационализаторское предложение

Рационализаторское предложение

Поле для рационализаторской мысли было бескрайним…

Молодой специалист Григорий Мраковский решил „потоптать” его своими мудрыми мозгами. Взамен какого-то громоздкого шкафа с сотнями реле он предложил миниатюрную электронную схему. Смонтировал он ее сам, своими собственными интеллигентными руками. Иными словами, кое-как. Одна высокая электронная лампа шаталась в своей панели, как выпившая женщина в узком вагонном туалете. С монтажной стороны беспомощно обвисали, словно детские сопли, два желтых провода. Вместо кнопок на плате зияли дырки неведомой науке Геометрии формы — что-то среднее между квадратом и кругом. Гришка, по сути дела, был не виноват. Четырех кнопок у него просто не хватило. Схема, естественно, не работала, но у молодого специалиста было еще достаточно студенческой наглости для демонстрации своей „каракатицы” высокому начальству. При этом он весьма уверенно разъяснял:

— Вы же сами видите! Это не какие-то там реле с дребезжащими контактами! Это настоящая электроника!

Несмотря на убедительные интонации, начальник службы от письменного заключения вежливо отказался, посоветовав прежде всего прикрыть неприличные дырки кнопками.

— Знаешь, где наш снабженец сидит? Володя Бочкарев. Вот-вот. Сходи к нему, передай, что Тарасов приказал срочно обеспечить.

Пришлось идти. Володя оказался детиной под два метра с небрежно закинутыми назад длинными волосами и угрюмым выражением на круглом лице. Гришка начал мягко, неуверенно и издалека:

— Тарасов просил вам передать, что, если будет возможность…

— Ну! Чего надо?

— У меня, понимаете, в электронной схеме не хватает…

— Ну?

— Кнопки!

— Сколько?

— Четыре!

— Нет проблем!

Володя встал на стул, который тоскливо и привычно заскрипел под ботинками 46-го размера. Несколько секунд пошурудил длинной рукой на третьей полке и наконец вытянул несколько обтрепанных заявочных ведомостей.

— Кнопки, значит, говоришь? Так… Кнопки… Кнопки… Какие надо-то? Их здесь до хрена. И даже чуть больше.

— Да мне любые подойдут. Для электронной схемы…

— Ну, если все равно, так и покажи пальцем на любой шифр. Мне-то вообще до лампочки. Верно?

— Это верно, — согласился Гришка. — Ну давайте закажем вот эти, № 1894.

— Так, 1894. Сколько, говоришь, нужно?

— Для электронной схемы нужно четыре.

— Что ж так мало? Четыре даже неудобно заказывать. Ну ладно, мелочиться не будем, заявим двадцать пять.

— Мне-то всего четыре…

— Ничего. Это про запас будет. Чтоб больше ко мне не ходил. Согласен?

Гришка вынужден был согласиться и даже расписаться на рваных полях напротив выбранного шифра. После этого он стал прощаться, рассыпаясь в изысканных комплиментах. Дескать, посещение этого барака доставило ему массу удовольствия, вызвав неподдельный интерес к сложившейся системе снабжения атомной промышленности. Бочкарев перезвонил через две недели:

— Товарищ электронщик? Григорий Павлович? Приходи, забирай свои кнопки.

— Владимир Сергеевич, — ответил Гришка с предельной учтивостью, — я сейчас очень занят. Может быть, вы захватите их в карман и мимоходом на обед занесете?

— Эхма! В карман, говоришь? Да они каждая по 16 килограмм веса.

Гришке стало жарко.

— Эй, на проводе! Потерялся, что ли?

— Я здесь, — прошептал он, — я не потерялся. Я к вам сейчас зайду. В обязательном порядке.

Гришка не шел, а летел в отдел снабжения. Техническая совесть его была смущена и трепетала. От ее толчков сердце билось, как у новобранца перед первым парашютным прыжком.

— Ну, чего надо? А, это ты? Заходи, друг. Вон твои кнопки, в углу. Забирай их все.

Гришка поворачивал голову медленно, словно боясь встретиться взглядом с гигантским металлическим осьминогом. То, что он увидел, превзошло его разумение. В деревянной оправе, почти до самого потолка, стояли двадцать пять чудищ с какими-то ушами, клепанными защелками на пружинах. Кое-где красные надписи вещали: „Стоп!” и „Нажимать осторожно!”

— Что это? — вырвалось у Гришки.

— Как что? Твои кнопки. Для взрывоопасных помещений в химических производствах.

— Мне не такие нужны, — замямлил рационализатор. — Мне бы для электронной схемы.

— Это уж я не знаю, — бормотал снабженец, — сейчас проверим. Так, страница 16. № 1894. Все верно! Фирма веников не вяжет. Так что забирай. Может, где и пригодятся.

— Так мне же для электронной схемы, — снова затянул Гришка свою колыбельную песню.

Володя посмотрел на него серьезно и внимательно. И вдруг поинтересовался:

— Чаю хочешь?

— Чаю? Да, хочу.

— Тогда присаживайся. Сейчас все обсудим. Шибко не переживай.

За чаем они сошлись поближе. Володя оказался из-под Горького. Из детдома. Окончил вечернюю школу и техникум. В Томск приехал добровольцем. Здесь добровольно женился на готовой жене. С двумя детьми.

— А сейчас уже четверо, — закончил Володя свое повествование.

Гришка посочувствовал, но одобрил.

— А спиртику будешь? В честь обеденного перерыва и очного знакомства.

— Спирту? Я, вообще говоря, спирт не употребляю. Разве что чуть-чуть.

Гришке было неловко отказываться от предложения. Он чувствовал, что его карьера находится всецело в этих больших волосатых руках.

— По чуть-чуть можно, — повторил Гришка.

Но повторять и не требовалось. Володя решительно встал и задвинул полуметровый засов на дверях. Объединил плотные шторы на окнах. Сразу стемнело. Володя снова с деловым видом сел за свой стол. Из нижнего ящика извлек небольшую пузатую химическую колбу с прозрачной жидкостью и два стакана. Потом протянул руку к правой полке, вытянул из толстой стопки большой плакат по технике безопасности „Не влезай — убьет!”. Разложил. Затем снова полез в нижний ящик. На красочном плакате появился кусок кривой засушенной колбасы подозрительного малинового цвета, нож и молоток.

Выпили только по две рюмки. Вернее, два раза по полстакана. Один раз за здоровье, а второй — за успех безнадежного дела. У Володи чуть засветились и помягчели глаза. А Гришка сразу поплыл в неведомые загадочные дали. Там раскачивались на ветру высокие зеленые пальмы, шептались пенистые волны. Зачем-то светила луна. Берег был песчаным и чистым. И нигде не было ни одной взрывоопасной кнопки. Из прекрасного далека доносился рассудительный голос туземного вождя:

— Не переживай, Григорий. К концу квартала спишем твои кнопки как миленькие. Это я тебе обещаю. Четыре года назад еще хлеще случай был. Мне покойный Степан Иванович рассказывал. Тоже в обеденный перерыв.

История была трогательной. Гришка восстановил ее в своей памяти потом, на трезвую голову…

Степан Иванович Козюбердин был легендарной личностью. Воевал еще в гражданку в коннице Буденного, которого знавал лично. Часто вспоминал: „Бывало, рубаем два дня подряд… А потом — отдых. Тут уж и гармонь, и девки, и самогону вдоволь. Это, конечно, ежели в жилой деревне. А бывало, что и в поле. Тогда хуже. Особенно зимой, в метель. Бр-р-р.” С тех самых удалых пор Степан Иванович никакого дополнительного образования не получил. Но политически был подкован и тверд в своих убеждениях относительно повсеместной неминуемой гибели буржуазного класса. И поэтому ему доверяли снабжение очень важных государственных объектов оборонного значения. Школа подготовки ворошиловских стрелков. Потом первый тракторный, алюминиевый и, наконец, под занавес служебной карьеры — атомный реактор. Степан Иванович считался снабженцем высшей квалификации. Это от него Володя почерпнул принципы работы с персоналом, а также отдельные обороты русской речи, в частности, „Ну? Чего надо?” и „Нет проблем!”

В тот ненормированный рабочий вечер перед пуском первого реактора сюда, в этот самый барак к Степану Ивановичу пожаловал седовласый и сверх меры интеллигентный Марк Соломонович Цукерман. По паспорту Цукерман был русским, хотя в уединенных устных беседах не скрывал свое историческое происхождение. На атомных объектах евреи отродясь не водились. И увидев его лицо, Козюбердин непроизвольно сжал подлокотник, как в былые времена сжимал рукоятку любимой шашки. Однако появление в этом бараке Цукермана было не случайным. В среде отраслевых проектных институтов, особенно ленинградских, подобных специалистов было немало. Марк Соломонович был подброшен сюда из Северной Пальмиры к последнему этапу перед пуском. Группа наладчиков под его чутким руководством должна была сдавать приемной комиссии одну из важнейших измерительных систем, которая была спроектирована в недрах института и изготовлена на ленинградском же производственном объединении „Красная Заря”. Цукерман ехать в командировку, откровенно говоря, не хотел — он ужасно боялся радиации. Как говорил потом Степан Иванович, „он свои яйца ставил выше Государственного задания”. Но Марк Соломонович сознавал свою ответственность не только перед своей Идочкой. Он также понимал, что если он вовремя не успеет сдать Комиссии свою систему, то, вполне возможно, лишится не только любимого инструмента, но и своей умной, уже лысеющей головы. Поэтому Цукерман старался изо всех сил. Он был требовательным и настойчивым. И с подчиненным персоналом, и с руководством реактора. Во время наладочных работ ему понадобился прибор для измерения волнового сопротивления электрических кабелей. Он ходил по всем инстанциям и говорил с разными интонациями одно и тоже:

— Мне нужен волномер! Понимаете? И нужен срочно. Немедленно! До зарезу! Я не могу сорвать правительственное задание!

Начальник приборной службы направил его к Степану Ивановичу, сидевшему за этим же столом с выдвижными ящиками и многочисленными химическими колбами разных размеров.

— Ну? Чего надо? — спросил Козюбердин, подняв левую бровь поближе к сабельному шраму.

— Понимаете, мне срочно нужен волномер! До зарезу! Я не имею права сорвать…

— Волномер? — перебил Козюбердин. — Нет проблем! А срывать ничего не будем… Это что такое — оборудование, кабели или прибор?

— Это такой настольный прибор, который можно использовать…

— Спокойно, без паники! Ежели есть такой в природе — сейчас найдем.

Степан Иванович спокойно положил на стул, который уже тогда скрипел, плакат по технике безопасности „Проверь ограждение!”. Потом бодро залез на него сапогами и извлек с третьей полки пухлую ведомость „Приборы и средства измерения”. Открыл на букву В.

— Так-так… Говорите, волномер… Точно, есть такой! Страница 14, № 1688. Изготовитель — Краматорский завод. Цена… Дороговат, паскуда! Ну, раз надо для дела — значит, надо. Верно я мыслю?

Цукерман безоговорочно согласился с его мыслями и, засыпав бывшего кавалериста извинениями и благодарностями, мгновенно упорхнул в дверь. Через три недели Марка Соломоновича достали телефонным звонком с разгрузочной железнодорожной станции:

— Волномер по вашему заказу прибыл. Приезжайте срочно и забирайте.

Цукерман летел на станцию на крыльях благоговейного уважения к социалистическому порядку и дисциплине. По пустынной платформе бродил одинокий дежурный в замасленном ватнике, представившийся просто и по-домашнему: „Васек!”. По торцам стояли солдаты охраны со штыками. Из окон станционной дежурки не доносилось ни звука.

— Где же, я извиняюсь, будет волномер?

Васек безразличным жестом махнул куда-то за спину. Марк Соломонович, не удовлетворенный ответом, приподнял тон на несколько децибел:

— Мне уже звонили. Я вас ясно и четко спрашиваю, где мой волномер?

Васек повернулся к Цукерману неподвижным лицом и без выражения процедил:

— А я те чо показываю? Лягушку с лапками, что ли? Вон стоит на втором пути твой волномер.

Марк Соломонович несколько смутился и с жутким чувством какой-то незримой опасности двинулся через рельсы к трем железнодорожным платформам на колесах, обтянутых сверху маскировочным брезентом. На одной из них большими гвоздями была прибита аккуратная фанерная дощечка с отчетливой надписью масляной краской: „Оборудование для измерения параметров волны океанского прибоя”. И небрежная приписка: „Срочно! Под контролем!”. В этот самый момент, в середине морозного сибирского дня, Цукерману стало душно. Ноги его сами, без участия головного мозга, стали подгибаться. Он рухнул на снег около передней оси.

— Эй, что там с тобой? — закричал ему Васек. — Плохо, что ль?

Марк Соломонович не отвечал. Он лежал на плоской спине, в своем ратиновом пальто с серебристым меховым воротником, раскинув в стороны полуживые руки и ноги. Васек среагировал мгновенно, по инструкции. Вскоре он уже лежал плашмя на упругом инженерском животе и упорно пытался привести в чувство „пострадавшего” с помощью новейшего метода искусственного дыхания „рот в рот”. Васек старательно и глубоко дышал в Цукермана вчерашним перегаром, но тот почти не реагировал. Прибежавший на шум начальник станции первым делом столкнул Василия с живота лежащей на снегу жертвы. Затем расстегнул у Цукермана „молнию” на брюках и сунул под нос нашатырь. Марк Соломонович зашевелился. Под язык ему тут же подложили валидол, а под голову — ватник, который услужливо стянул с себя Васек.

— Душно, видать, ему, — сочувственно произнес Васек, пытаясь махать своей ушанкой перед посеревшим лицом владельца волномера. Свежий сибирский воздух, нагретый под дневным солнцем до температуры —20°, постепенно проникал внутрь цукермановских легких…

— Да… Вот такие были дела! — прервался в этом месте своего повествования Володя, отрубая при этом на закусь кусочек колбасы с помощью ножа и молотка.

— И что же? Так и умер? — спросил Гришка с уважением к столичной науке.

— Не, очухался! Только очень переживал. Опасался, что посадят. Но его успокоили. Сказали, сначала сдай комиссии свою систему, а потом уж будем разбираться, что делать. Сажать или расстреливать.

— А сдал систему-то?

— Сдал, еще как! На „отлично”. И что интересно — без всякого волномера!

— А потом посадили?

— И что, бля, еще более интересно — даже выговора не дали. Отпустили с богом и благодарностью за проделанную работу. Вот так, Григорий, — закончил Володя. — А ты говоришь — „кнопки”.

— А что с этим… оборудованием для волны? — не унимался юный рационализатор.

— Да ничего. А что с ним можно делать? Здесь, в Томской области, ни океана, ни морей никогда и не было. Сгрузили на обочину. А по весне — в металлолом. Там тоже свой план. А ты говоришь — „кнопки”…

Если сказать по правде, Гришка давно уже не говорил о кнопках. Ему вообще было трудновато разговаривать. Кусочек колбасной пружины застрял между верхними зубами и мешал нормально шевелить языком… Пары спирта разлагали его изнутри. Но при последних словах он встрепенулся:

— Володь, а Володь! А где же все-таки кнопки взять? Для электронной схемы?.. Снова заказывать?

— Нет проблем! Закажем снова! А, впрочем, это долгая история. Я тебе вот что посоветую как мужик мужику. Сбегай лучше вечерком к танку.

— Что за танк? Какой еще танк? — Гришка сердцем начинал чувствовать, что у него слишком много впечатлений от одного обеденного перерыва.

— Обыкновенный боевой танк марки Т-34. Между прочим, по отзывам специалистов, лучший танк во второй мировой.

Гришка, начавший было трезветь от смертельной опасности, грозившей Цукерману, после настойчивого упоминания о танке снова почувствовал легкое головокружение.

— Да, хорошая машина Т-341 — Володя вспомнил, вероятно, экзамен по военному делу, когда ему незаслуженно поставили оценку „тройка с минусом”. — Как сейчас помню. Гусеницы с траками. Двигатель мощностью 512 лошадиных сил. 12 цилиндров. Смазочное масло МТ-16п. С присадкой… Но я не об этом. Ты хоть отличить танк от полуторки сможешь?

Гришка утвердительно кивнул головой.

— Ну так вот и сходи к танку. Он стоит за зданием первого реактора прямо на открытой площадке, в поле…

История с танком оказалась не менее увлекательной, чем с волномером…

Вскоре после пуска на первом реакторе произошло несколько серьезных аварий. При ликвидации последствий иногда приходилось извлекать из реактора дефектный технологический канал, загруженный урановыми блочками. Эта операция таила в себе реальную опасность рассыпания десятков высокоактивных блочков по всей площади реакторного зала. В таких случаях радиационный фон в зале становился смертельно опасным для ремонтного персонала. Войти в зал без специальных защитных и транспортных средств становилось абсолютно недопустимым. Было известно, что наиболее защищенным от радиации транспортным средством является обычный боевой танк с его толстой стальной броней. Советские кинооператоры для съемок кратеров, образующихся после испытательных атомных взрывов, подъезжали к ним как раз на танке Т-34. Неудобство заключалось только в ограниченности обзора через смотровую щель в башне. Рационализаторам на первом реакторе пришла в голову почти фантастическая мысль использовать для наблюдения из танка не щель, а само артиллерийское дуло. Только нужно было бы оборудовать его для этой цели телескопической системой. И сделать максимально подвижным. На таком модернизированном танке можно было бы спокойно, без всякой опасности переоблучения, въехать в реакторный зал и не торопясь исследовать обстановку. Даже произвести дозиметрические замеры. Идея была предельно смелой, но, как оказалось, для русских умельцев ничего невозможного не существовало. На Уральский танковый завод доставили бригаду мастеров на все руки. Выдали им техническое задание и предоставили двухмесячный срок для реализации великой идеи. Задача эта была, разумеется, посложнее, чем подковать полчище блох. Однако, умельцы справились с ней. Через три месяца уникальный танк был доставлен к транспортным воротам пятого объекта. Своим ходом он проехал на площадку перед первым реактором, задиристо поднял дуло к верхним этажам и гордо застыл. Как оказалось — на всю оставшуюся жизнь. Никто не подумал о том, как же он проедет в реакторный зал сквозь трехметровые бетонные стены здания.

Шли годы. Вокруг танка выросла высокая пышная трава. Летом она расцвечивалась полевыми цветами. Но дорожка к танку не заросла. Уже вскоре через опечатанный люк танка полезли первые любопытные. Внутри кабины обнаружилось несколько пультов местного управления, напичканных дефицитными радиодеталями. И все с военной приемкой. Реле и кнопки были только с посеребренными контактами. Индикаторные лампочки всех цветов, от матово-белого до рубинового, завораживали глаз. Пульты стали разбирать на запчасти…

— Сходи. Отковыряй там кнопок десять для своей электрической схемы. Вот и все дела! — закончил Володя, стряхнув последние капли прямо из колбы.

Гришка так и сделал. Но врожденная порядочность не позволила ему ничего взять. Кроме четырех кнопок. После этого электронная гришкина схема заработала, как часы. Рацпредложение его приняли и даже выдали денежное вознагражление в размере 20 рублей. Но внедрять почему-то не стали. Первое время Гришка оскорбленно переживал из-за этого. А потом подумал: „Ну и ладно”. И успокоился.