Земли горцев
Земли горцев
В описываемое время у всех народов Северного Кавказа значительная часть земель находилась в собственности феодалов. На равнинах это были в основном пахотная земля и отчасти зимние пастбища. В 40-х годах XIX века в Кабарде из 660 тыс. десятин земли более половины принадлежало княжеским и дворянским фамилиям; в Балкарии 13 феодальных семейств имели в своей собственности 1/3 всех пахотных и сенокосных земель. 54 фамилии карачаевских биев владели 26 тыс. десятин лучшей земли; 10 князей Засулакской Кумы-кии - более 400 тыс. десятин. Крупным владельцем недвижимости был шамхал Тарковский: он имел не только пахотные и пастбищные земли, но и рыбные промыслы, соляные озера, нефтяные колодцы, приносившие немалый доход. Уцмии Кайтага владели большим количеством пашни (Терекемийский и другие участки) и 13 зимними пастбищами - кутанами. В собственности аварских ханов было 8 тыс. десятин земли, в том числе 2,5 тыс. десятин пастбищ и сенокосов. Хан Казикумухский кроме пахотных участков владел 41 пастбищной горой.
Крупная феодальная собственность на землю существовала в двух видах - коллективно-родственной (фамильной) и индивидуальной. На протяжении XIX века шел процесс перехода от первой ко второй, в результате чего уже к середине века индивидуальная собственность стала преобладающей. Царское правительство делало значительные земельные пожалования местным князьям и дворянам, что укрепляло крупное феодальное землевладение на Северном Кавказе. Так, князья Бековичи-Черкасские получили в 1824 году грамоту, узаконившую их наследственные права на землю в Малой Кабарде в размере 100 тыс. десятин. Осетинские владельцы Тугановы и Дударовы получили в 1837 году 25,5 тыс. десятин земли. В Кюринском ханстве с 1812 по 1860-е годы бекам было роздано 15 селений, жители которых до этого не отбывали повинностей и ничего не платили, кроме закята. Феодалы «сажали» на землю своих крепостных, сдавали пахотные и пастбищные угодья в аренду крестьянам-общинникам, взимая за это денежную, продуктовую или отработочную ренту. Последняя часто маскировалась под общинную взаимопомощь, особенно если феодал был номинально членом общины данного селения. В первой половине XIX века, например, ежегодный доход шамхала Тарковского только с пастбищ составлял 43,5 тыс. руб., а Казикумухского хана - 2,5 тыс. овец. Особой формой феодального землевладения была вакуфная собственность на землю, то есть пожертвования со стороны верующих, которые передавали в собственность мечетей пахотные, сенокосные и пастбищные земли. Вакуфная собственность могла быть как полной, так и частичной. В первом случае духовенство само хозяйствовало на земле или сдавало ее в аренду; во втором землей распоряжался наследник дарителя, внося в мечеть определенную завещателем долю урожая или продуктов животноводства.
Рядом с крупными феодальными землевладениями соседствовали так называемые мюльки - земельные участки, находившиеся в собственности крестьян. Крестьянская индивидуальная и семейная собственность преобладала в предгорных и горных районах Дагестана, Чечни, Ингушетии, Осетии, Карачая и Черкессии. Согласно адату, тот, кто привел никому ранее не принадлежавший участок земли в хозяйственное состояние (очистил от кустарника, леса, камней, выровнял, террасировал и т. д.), становился его владельцем. Поэтому индивидуально-семейная собственность в первую очередь распространялась на пахотные и покосные участки. За владельцами признавалось право продажи, передачи и дарения мюлька.
Преимуществом в приобретении участка пользовались родственники, соседи и односельчане.
Большую роль в экономической жизни горцев играла общинная собственность. Ее предметом могли быть все категории хозяйственно используемых земель: пахотные участки, сенокосы, пастбища, леса, иногда - озера для ловли рыбы и добычи соли. В ряде мест пахотные и сенокосные земли подлежали периодическому переделу между общинниками, находясь в их индивидуальном пользовании. Иногда участки использовались совместно несколькими общинами и даже феодальными владетелями. Так, равнина у села Бургимак-Махи считалась собственностью 8 даргинских общин. Пастбищной горой шамхала Тарковского 3 месяца в году пользовалась губденская сельская община, а остальное время - Акушинский, Цудахарский, Мекегинский и другие союзы сельских обществ.
В горных районах Дагестана, где каждый клочок земли был на учете, общинное регулирование землепользования было особенно жестким. Вокруг селений располагался так называемый «мегъ» - единый комплекс пашен, садов, сенокосов, ирригационных сетей и летних времянок. Территория «мегь» делилась на части естественными (обрывы, ручьи) или искусственными (дороги, ирригационные каналы, рощи и т. п.) рубежами. Каждая часть имела свою природно-ландшафтную топонимику. Например, в аварском селе Араканы было свыше 10 таких частей с весьма характерными названиями: «TIaca къва-рилъи» (Верхние теснины), «Салда гохТохъ» (У песчаных горок), «Гъоркьа лъарахъ» (У нижней речки), «Этенил гьабихъ» (У мельницы Этена), «Квещал Наразда» (У скверных кочек), «Хъах1аб нухтГа» (У белой дороги) и др. Земельные участки находились в частной собственности с правом полного распоряжения в пределах джамаата. Однако самовольное расширение пахотных угодий за счет общинных земель пресекалось, о чем свидетельствует следующее постановление: «Кто распахал хотя бы одну дорогу или борозду общественной земли на солнечной стороне, с того взыскивается в пользу джамаата 2 овцы, а кто вспашет с теневой стороны на полсаха (мера веса, примерно 1,5 кг. - Лет.) посева зерна, с того взыскивается в пользу общества одна овца». В адатах Гидатлинского общества говорилось: «Если кто-нибудь вспахал землю на пустыре, который не подлежит раздаче людям в качестве пахотной земли, присвоил ее в качестве сенокоса или луга или частично прирезал к своей земле, то с него взыскивается штраф в размере двух котлов весом в 4 ратала натурой, но не стоимостью». Дополнительный участок общинной земли можно было получить только по решению джамаата за заслуги перед обществом, при создании семьи и т. п.
Историк М. Шигабудинов в книге «Аул Обода» приводит предание о том, как хан сумел отнять у ободинского общества спорные земли. Решено было разобрать дело по шариату. От каждой стороны были выбраны присягатели. Но хитрый представитель хана явился в обуви, в которую заранее, еще в Хунзахе, была насыпана земля. Он присягнул на Коране и заявил, что земля, на которой он стоит, принадлежит хану. Формально он стоял на хунзахской земле, которая была у него в чарыках. Судьи не могли не поверить такой клятве и, не зная, в чем заключается подвох, присудили спорную землю хану.
Необходимость сообща противостоять силам природы приводила к тому, что даже сидевшие на феодальных землях крестьяне порой пользовались ими на общинном праве. Феодал, формально являвшийся членом общины, выбирал себе лучший участок. Остальные земли распределялись по жребию, причем преимущество получали зажиточные крестьяне, способные выставить так называемый «полный плуг«(8 пар быков с необходимой прислугой). Они селились рядом с владельцем деревни. Прочие получали участки вскладчину (хозяин двух быков - один пай, четырех быков - два пая и т. д.). Такая система была распространена в Кабарде, Адыго-Черкесии и равнинных районах Восточного Кавказа.
В горах Ингушетии и Чечни, по свидетельству А. Л. Зиссермана, «земля не считалась частной собственностью, она принадлежала всякому, кто хотел ею пользоваться. С течением времени только явились некоторые разграничения между аулами, но владение осталось и поныне общинным. Каждый год, когда настает время пахать, все однотохумцы собираются на свои поля и делят их на столько равных дач, сколько в тохуме семей, и затем жребий решает, кому какой участок пахать, и в течение года он уже считался собственностью. Леса же составляли общую народную собственность; каждый пришелец, новый поселенец имел право вырубить участок леса, поселиться на нем и тем самым становился собственником».
Освоение новых земель, террасирование полей, строительство дорог и ирригационных сооружений было делом всей общины. Так, в селе Аракани в начале XIX века по решению джамаата был отведен под террасные поля склон протяженностью около 3 км и высотой до 100 м. Ниже дороги и главного оросительного канала на всю длину склона было проложено до 70 ровных горизонтальных террасных лент. Их строили по заранее продуманному плану при полной кооперации труда. После жеребьевки началось освоение наделов под сады, пашни и сенокосы. Около села Игали был расчищен конусообразный вынос ближайшего ущелья, именуемый «Буцрахъ»; камни собраны и уложены в стены высотой 2-3 м (так называемые укрепленные поля); территория распланирована под пашни и сады.
Прогон скота и провоз товаров разрешался только по общинным дорогам. Перемещение на конкретное поле происходило по бровкам соседних террасных полей так, чтобы не образовывались тропы. Единовременный выход населения на полевые работы и сбор урожая позволяли экономить драгоценную землю, которая в противном случае была бы поглощена частными дорогами. В селе Араканы, например, за 5 дней до сбора винограда глашатай объявлял: «Те, по чьему саду проходит дорога, пусть уберут кукурузу!» («Чияс нух бугеб ахикьа цъоросаролъ нахъе босе!») Не убравшие вовремя свой урожай не могли предъявлять претензий за возможную потраву посевов.
Общинной считалась и вода; частное водовладение в горах не было известно. Сооружение, очистка и ремонт каналов проводились сообща по решению старейшин. Возведение стен и акведуков, их ремонт поручались специальным мастерам. Горцы-земледельцы, несмотря на пересеченный ландшафт, умели перебрасывать воду на любые участки, даже находившиеся ниже точки отвода. Этнограф П. П. Надеждин в своей работе «Кавказский край: Природа и люди» писал: «Нередко туземцы ведут воду с одной высоты на другую, даже через ущелья, в деревянных желобах, почти висящих в воздухе». Не вышедших на ремонт и прокладку ирригационных сооружений штрафовали. Если кому-то из жителей необходимо было в этот период покинуть селение, он должен был оставить за себя человека, который выполнил бы его работу.