Глава XVIII
Глава XVIII
В три года коллективизации Голощекин сделал с Казахстаном примерно то же, что Пол Пот с Кампучией.
Если бы не четырехлетняя предварительная работа, у него бы это не вышло. Но во время «великого перелома» он уже владел положением. «Большевизация» партийных рядов позволила устранить всех политических противников и заменить более или менее самостоятельно мыслящих «националов» послушными и подобострастными исполнителями. Духовный цвет нации – писатели-просветители – погибал в лагерях; выдающийся национальный поэт Шакарим был расстрелян. Над верующими надругались (в июне 1930 года Голощекин с издевательским лицемерием говорил: «Как иначе назвать, как не провокацией, большой шквал административного закрытия церквей и мечетей?» Но, конечно, ни одного храма народу не вернул). Кампания по «советизации аула» стала, по существу, искусственным разжиганием «классовой борьбы» – иначе говоря, стравливанием людей.
Все было подготовлено для того, чтобы сокрушить казахский народ…
И словно невероятной силы смерч промчался по степи. Казахи, которые даже приветствуют друг друга при встрече словами «Здоров ли скот?», почти полностью лишились скота, а вместе с ним и своей жизненной основы.
В 1929 году в хозяйствах было 40 миллионов голов – в 1933 году осталось 4 миллиона (а вполне возможно, что и того меньше). Причем в главных животноводческих районах, где прежде было сосредоточено почти все стадо, осталось, по официальным данным, всего 300-400 тысяч голов скота. Но будто бы неизвестно, насколько «правдива» эта статистика и в какую сторону она изменяет показатели…
Из крупнейшего в стране поставщика мяса, шерсти, кож Казахстан превратился в край, который сам себя не мог прокормить.
Голощекин зажимал всякую мало-мальскую критику и беспощадно карал немногочисленных ослушников. Впрочем, таких почти и не было.
Голодный мор уже унес первые десятки тысяч жертв и грозил сделаться повальным бедствием для всего населения, прежде чем в рядах казахстанских большевиков нашлось несколько человек, кто отважился сказать об этом первому секретарю крайкома.
4 июля 1932 года пятеро коммунистов: Г. Мусрепов, М. Гатауллин, М. Давлетгалиев, Е. Алтьшбеков и К. Куанышев подали в Казкрайком письмо. Воздав ритуальные похвалы генеральной линии партии на основе «правильной ленинской установки», они перешли к сути дела:
«Однако у нас, в Казахстане, несмотря на огромные успехи в промышленности и сельском хозяйстве, в области животноводства мы имеем глубокий прорыв, который превращает Казахстан из основной животноводческой базы Союза в одну из второстепенных».
«Огромные успехи» в сельском хозяйстве были такие: за два года «осталось 1/8 поголовья 1930 г.», причем «этот громадный урон, беспримерное уничтожение скота происходило не только у бая и кулака, не только у середняка и бедняка – единоличников, но и, главным образом, в обобществленном и не обобществленном стаде колхозов и колхозников (частично и в совхозах)… Налицо неслыханное сокращение поголовья скота (отсюда – продуктов животноводства), …налицо полное отсутствие запасов зерна до нового урожая».
Авторы письма задавались вопросом, не является ли это следствием не только «вредительства» баев, но и «левацких» искривлений линии ЦК? «Правильна ли наша точка зрения в области реальной помощи возвращающимся в Казахстан откочевникам, у которых совершенно подорвана всякая основа хозяйствования, до сих пор умирающим в некоторых районах в огромном количестве? „.Насколько правильно все еще продолжающееся умалчивание, внешне похожее на боязнь большевистской самокритики в вопросах катастрофического сокращения поголовья скота и голода, охватившего многие казахские районы, с массовой смертностью в отдельных районах (начиная со второй половины зимы)?..»
Сознавая, что картина выходит удручающей, они почерпывали оптимизм в глубокой мысли товарища Сталина: «Наши трудности являются такими трудностями, которые содержат сами в себе возможность их преодоления», и высказывали недоумение, что «серьезнейшие успехи… в области… ликвидации… байства как класса и освобождения трудящихся аула от феодально-байской кабалы… почему-то не сопровождались бурным ростом в животноводстве».
Вывод был таков: «…необходимо крепче ударить по этим «левацким» уклонам вместе с правым оппортунизмом как главной опасностью, шире поднять всю парторганизацию на эту борьбу… ибо нельзя без конца терпеть этот «левый» уклон, этот троцкизм на практике, который привел к правым результатам».[329]
Филипп Исаевич, естественно, расценил это письмо как посягательство на авторитет и националистическое проявление байских настроений. Последовали угрозы исключения из партии и привлечения к уголовной ответственности. Как обычно, он произвел свой излюбленный «зверский нажим», после которого, уже через неделю, четверо из подписавших письмо (пятый, Гатауллин, был в командировке) принесли в крайком письменные покаяния. 15 июля 1932 года на объединенном заседании бюро крайкома и контрольной комиссии письмо оценили как «полное затушевывание соц. перестройки Казахстана и достижений национальной политики»,[330] но его авторов все же «пощадили»: дали строгий выговор…
В августе 1932 года ближайший соратник Голощекина председатель Совнаркома Казахстана Ураз Исаев, отдавая себе отчет в серьезности положения и в том, что самомнение первого секретаря крайкома останется непоколебимым, обратился с письмом к Сталину.
«В 10-12 казахских районах Центрального Казахстана голодает и сейчас значительная часть населения, – писал он. – По приблизительным данным, весной этого года с голоду умерло 10-15 тыс. человек, массовые откочевки, уход в другие края и республики, особенно усилившиеся в 1931 г., не приостановились и сейчас. Во многих казахских районах, по сравнению с 1929 г., не осталось и половины населения. Общее количество крестьянских хозяйств края сейчас меньше, чем в 1931 г., на 23-25%. Голодные казахи и их беспризорные дети скопляются около промышленных предприятий, совхозов в Семипалатинском и Актюбинском районах, на станциях железных дорог, занимаются кражей, осаждают колхозные поля, срезают колосья. Голод, скопление, грязь явились почвой для распространения эпидемий: черная оспа, тиф, дизентерия и др.».
У. Исаев, конечно, подстелил соломки: «Главной причиной, приведшей к нынешнему состоянию животноводства, надо признать извращения в Казахстане политики партии, ваших неоднократных указаний о коллективизации в отсталых национальных районах». Будто бы мудрый Коба только и делал, что заботился о том, как бы ле пострадали кочевники, насильно сгоняемые в колхозы… Председателю Совнаркома надо было перейти таким образом к критике своего непосредственного начальника. «…Крайком достаточно решительно не исправлял эти извращения, больше верил (и хотел верить), что казахи поголовно решили идти в колхозы, что против коллективизации только баи и националисты. Дух стопроцентной немедленной коллективизации аула витал в самом Крайкоме…» И далее: «…мода сплошных успехов без всяких недостатков явилась почвой для развития очковтирательства. Желание перещегольнуть в темпах соседние районы и быстрее перейти к социализму привело к административной сплошной коллективизации в казахском ауле. Кампанейщина как метод работы, институт всевозможных уполномоченных над райкомами создали целую серию так называемых «ударников-кампанеищиков» в крае и районах и десятки «бельсенды» в аулах (активисты наизнанку, я бы сказал прямо, новый паразитический слой в ауле)».
Испрашивая специального решения ЦК «по казахскому аулу», главным образом «по животноводству», и предлагая ряд хозяйственных мер, Ураз Исаев в заключение написал о самом существенном:
«Нельзя, конечно, всю вину наших недочетов сваливать на кого-то одного. Здесь виновно все бюро Крайкома в целом. Лично я несу определенную ответственность за недочеты и ошибки и Крайкома, и всей нашей работы в Казахстане, ибо я являюсь руководящим работником Казахстана. Но для того, чтобы решительно перестроить работу и усилить руководство, необходимо освежение и обновление руководства Крайкома. Общеизвестна особая роль первого секретаря. Лично думаю, что т. Голощекин, проделавший огромную работу в Казахстане (советизация аулов, борьба с групповщиной и др.), не будет иметь необходимой силы для решительного поворота на основе суровой критики ошибок и Крайкома, и своих собственных».[331]
Решение ЦК о животноводстве Казахстана было принято в сентябре. Центр даже выделил откочевникам кое-какую помощь. Так, крохи – в почерневшую от голода руку просящего… Следующей зимой голод косил уже сотни тысяч людей. Голощекина отозвали в Москву в январе 1933-го, в самый разгар повального мора. Еще успел поруководить…
* * *
Из газетной хроники тех дней…
«Большевистская кочегарка» (Караганда), 16 сентября 1932 года:
«СУД НАД КУЛАКАМИ – РАСХИТИТЕЛЯМИ КОЛХОЗНОЙ КАРТОШКИ
12 сентября в клубе с. Тихоновка небывалое количество людей. Они пришли на показательный процесс над хищниками колхозного имущества Погореловым Григорием Ивановичем и Косовым Василием Николаевичем.
Погорелов – ярый кулак, вел гнусную агитацию среди колхозников с. Тихоновка о том, что «борьба с потерями не обязательна» и т. д. 25 августа Погорелов решил похитить для спекуляции на базаре колхозную картошку. Это ему не удалось. Затем Погорелов составил новый план хищения, но совместно с Косовым. План заключался в том, чтобы 31 августа ночью, примерно в 12 часов, похитить картошку. План стал приводиться в действие. Они похитили больше 20 килограммов картошки, но на обратном пути преступники были задержаны.
Выездная сессия облсуда нашей области в составе председателя Карцева и заседателей Ковалык и Балгабекова приговорила:
к Погорелову Григорию Ивановичу применить высшую меру социальной защиты – расстрел с конфискацией всего имущества, Косова Василия Николаевича подвергнуть заключению в Карлагерь сроком на 10 лет.
* * *
Кириченко М.О., кулак, последнее время работал на каменном карьере Сев-Казстройтреста…
27 августа, возвращаясь с работы, Кириченко зашел на посев колхозной картошки и стал ее похищать. На месте преступления, во время копания картошки, он был задержан.
Пролетарский суд в составе председателя Карцева и заседателей Ковалык и Балгабекова, принимая во внимание, что Кириченко является классовым врагом, неисправимым к тому же, и что его преступление предусмотрено решением ЦИК и СНК от 7 августа, приговорил:
к Кириченко Максиму Осиповичу применить высшую меру социальной защиты – расстрел.
Вынесенный приговор в переполненном зале присутствующими встречен с одобрением».
«Большевистская кочегарка», 27 сентября 1932 года. «ПРИЕЗД АНРИ БАРБЮСА В МОСКВУ (Москва, ТАСС)
…К приходу поезда для встречи Барбюса собрались делегации московских заводов и фабрик, представители ВОКС, МОПР, советских писательских и художественно-издательских организаций…
Отвечая на приветствия, Анри Барбюс горячо благодарил за дружескую встречу… «Горю желанием, – заявил он, – увидеть собственными глазами ту огромную работу по строительству социализма, которая проделана рабочими и колхозниками СССР под руководством коммунистической партии. Ваши успехи, ваш энтузиазм воспламеняет сердца рабочих и лучших представителей интеллигенции всего мира. Вступая на землю Советов, я чувствую, что есть еще для чего жить и бороться…»
«Большевистская кочегарка», 6 октября.
«РЕЧЬ МАКСИМА ГОРЬКОГО на торжественном собрании в Большом театре 25 сентября.
«Товарищи, отличная сила, умная, непоколебимая сила наша партия! Желаю роста ей… (овации)».
12 ноября 1932 года. Телеграммы Голощекина:
«Немедленно провести следующие мероприятия в отношении районов – Мамлютского, Булаевского, Тонкерейского, Ленинского, Пресновского, Сталинского, Атбасарского: прекратить завоз товаров, торговлю. Колхозы, занесенные на черную доску, лишить кредитов. Изъять органами ОГПУ контрреволюционные элементы, а в случае продолжения саботажа ставить вопрос о выселении колхозников за пределы края в северные области и заселении их поселков добросовестными колхозниками»;
«Произвести зверский нажим… ликвидировать позорное отставание в хлебозаготовках…»
* * *
Роберт Конквест в своей книге «Жатва скорби. Советская коллективизация и террор голодом» (Лондон, 1988) пишет:
«Зимой 1931 года было признано, что грандиозные планы 1928 года по превращению Казахстана в хлебную житницу провалились. Обрабатывалась лишь 1/4 запланированных площадей, причем крайне неэффективно. Официальные документы свидетельствуют о дефиците скота, семян, инвентаря, стройматериалов. Людей переводили из колхоза в колхоз обычно в тщетной надежде, что на новом месте их удастся лучше обеспечить скотом или зерном. К февралю 1932 года около 87% всех колхозов Казахстана и 51,5% единоличных хозяйств (последние почти поголовно состояли из пастухов-кочевников) остались без скота. В 1926 году почти 80% казахского населения республики жили скотоводством; к лету 1930 года его доля понизилась до 27,4%. Однако земледелие не могло стать альтернативой животноводству, так как площадь обрабатываемых земель возросла за тот же период лишь на 17%. Эти цифры дают некоторое представление о масштабах искусственно созданной катастрофы.
Катастрофа разразилась из-за экономических и политических просчетов в узком смысле, но корни ее уходили в непонимание человеческих культур в широчайшем смысле слова. В Казахстане с предельной наглядностью проявилась поразительная механистичность и поверхностность партийного мышления…
Голод в Казахстане в эти годы был вызван искусственно, тем же способом, как ив 1921 году, то есть он возник в результате безрассудного проведения политики, продиктованной чисто идеологическими соображениями. Но в отличие от голода на Украине голод в Казахстане не был организован преднамеренно. В конце 1932 г. для оказания помощи Казахстану выделили два миллиона фунтов зерна – меньше, чем полфунта (200 г.) на человека, но больше, чем впоследствии получила Украина.
Высказывалось, однако, предположение, что увидев, как эффективно не запланированный никем казахстанский голод подавил сопротивление местного населения советской власти, Сталин воспользовался этим средством, чтобы расправиться потом с Украиной».[332]
Мне думается, английский историк ошибается, считая, что голод в Казахстане, в отличие от голода на Украине, не был организован преднамеренно. В обеих республиках коллективизация проводилась по одной схеме и прошла практически в одинаковые сроки. Более того, кочевников и полукочевников казахов еще и принудили – ударными темпами! – сделаться оседлыми. То есть Казахстану спланировали еще более жестокие испытания. Не потому ли на Украине выморили 1/5-1/6 часть населения, а в Казахстане погибла от голода 1/3, причем особенно страшно пострадало коренное население – казахи, потерявшие половину своей численности.
Что касается «эффективности» голодомора как средства подавления крестьянства, то, конечно, Сталин это прекрасно знал и до коллективизации 1929-1932 годов: «лучший ленинец» не мог не усвоить уроков своего учителя, преподанных в 1921 году.
* * *
В июле 1933 года, через пять месяцев после отбытия Голощекина в Москву, казахстанские коммунисты впервые заговорили вслух о его «ошибках». Собственно, это им позволили потому, что партийная карьера их бывшего вождя закончилась: Филиппа Исаевича назначили главным государственным арбитром при СНК СССР, дабы подсластить пилюлю «снятия с работы». Но – как заговорили? О человеческих жертвах своего политиканства – молчали.
Впрочем, подобное творилось везде. «Товарищ маузер», по указанию товарища Сталина, бдительно следил, чтобы никто не заикнулся о голоде. Банда живодеров и убийц, «державшая зону» – а зоной была вся страна, – и ее пахан требовали от своих подручных исключительно славословий, да и то с подозрением присматривались к тем, кто вроде бы недохваливал. Они приказали своим подчиненным с восторгом кричать о крупнейших успехах коллективизации, благодаря которым СССР вот-вот догонит и перегонит Соединенные Штаты и Европу, – и те, соблюдая партийную дисциплину, дружно и громко кричали…
Основной доклад на «историческом» Шестом пленуме Казкрайкома делал Ураз Исаев, вовремя отмежевавшийся от своего шефа. О небывалом в истории казахов бедствии, размеры которого он хорошо знал, председатель Совнаркома сказал так:
«У нас прошли два трудных года, некоторые поголодали, кое-кого в семье потеряли, ушли со своих насиженных мест…».[333]
Честнее всех выступавших был Нурмухамедов, работник Госплана:
«Если вы спросите любого из нас, то мы не сможем назвать вам ни одной твердой цифры: сколько у нас людей, сколько скота, даже сколько посева».
Разумеется, совершенно точных данных не было. Но разве не имелось данных о человечеоких потерях? Другое дело, их не позволено было оглашать, они находились под строжайшим секретом. Однако и отдельные примеры были достаточно красноречивы. Тот же Нурмухамедов сказал:
«Мой родной брат, 12 лет батрак, имел 1 корову, хлеба никогда не сеял, был обложен в 1930 году 5 пудами хлеба. Чтобы выплатить этот хлеб, продал корову и кое-что из домашней утвари… Таких случаев было очень много».
Аулие-Атинокий район «был когда-то цветущим». В 1929 году имел 500 тысяч голов скота, в 1933-м осталось 7 тысяч.
В апреле 1932 года при организации Карагандинской области население было коллективизировано на 99 процентов. Ни у кого из колхозников не было в собственном распоряжении ни овечки.
В Восточно-Казахстанской области к 1933 году осталось 15 процентов скота от поголовья 1926 года.
В Кегенском районе от стада в миллион голов к концу коллективизации не сохранилось почти ничего.
«Гражданин Сарымбаев (Сарысуйский район) имел 4 души, 2 верблюда, 5 овец – получил на сдачу 80 овец и 4 коров. (Смех.)».
У железнодорожников Турксиба обобществляли скот, а затем передавали его мясозаготовителям. На станции Тюлькубас у работников отобрали всю домашнюю живность.
В Чубартауском районе в 1930 году было 473 тысячи голов скота, в 1933-м осталось 783 головы.
Из 330 тысяч голов скота к 1933 году в Павлодарском районе уцелело 30 тысяч. «В конце января 1932 года я увидел катастрофическое положение в аулах. Дал две телеграммы т. Голощекину: дело тяжелое, нужна помощь. Ответ: «Вы занимаетесь вопросами откочевок, а семфонды собирать не хотите?» (Розыбакиев).
В Кзыл-Ординском районе проводили (как и везде) форсированное оседание. Людей загоняли в такие «точки», где не было условий ни для развития земледелия, ни для животноводства. Летом там попросту нельзя было жить.
Чуйский район: народ, живший в радиусе 150 километров, стянули в одно место. Докладная: «В 1932 г. за три дня до посевной и во время посевной началось оседание. В место Джайсан (совершенно голое – никаких построек)… стягивали людей. Согнали в аулы подводы, а вместе с ними прислали милиционеров, которые выгоняли людей из юрт, усаживали на подводы и везли. Через четыре месяца все поголовно разбежались (половина ушла в соседнюю Киргизию)».
Жана-Аркинский, Кургальджинский и другие районы были «передовыми» в хлебозаготовках – в то самое время, когда сами «переживали большие продовольственные затруднения».
Тургайский район имел в 1931 году 100 тысяч голое скота, в 1933-м – не более 4 тысяч.
«Я написал несколько докладных записок в 1930-м и 1931 годах Исаеву и Голощекину о положении с коневодством. Не стали даже выслушивать. Голощекин сказал, что он лучше меня знает обо всем этом» (Шелыхманов, Казкрайвоенком).
Что ж, Филипп Исаевич утверждал, что переход от кочевья к оседлости невозможен без жертв, и считал необходимым условием этого сокращение поголовья скота. С важным видом произносил заведомые нелепости. Как же, теоретик! Безобразия тоже нуждаются в обосновании. И Голощекин формулировал, что главное, дескать, не количество скота, а продуктивность – «чтобы каждая голова дала больше мяса, больше жиров и шерсти». Он говорил это в то время, когда скот еженедельно падал от истощения десятками тысяч.
К 1933 году в некоторых колхозах оставалось по 4-5 лошадей. Живого тягла почти не было. На посевной взяли в ярмо последних коров. Готовили к жатве серпы и косы. Кое-где взрослых в аулах и деревнях не было, и работать приходилось подросткам.
«Чувство хозяина», которое теперь, спустя шестьдесят лет, безуспешно или же с весьма небольшим толком прививают, тогда-то и отшибли у хлеборобов и скотоводов: Стране Советов нужен был коллективизированный человек, попросту раб, не имеющий ничего.
Старик, агростароста колхоза «Гигант», непонятным образом уцелевший в этом смерче, написал прошение (его зачитали на пленуме):
«Я сочувствую севу, сочувствую прополочной кампании и паровой кампании, а партия этому тоже сочувствует, поэтому прошу меня записать в сочувствующие партии».
Выпрашивал возможность работать на земле…
Попутно на Шестом «историческом» пленуме раздавались и другие речи.
Тов. Крист (уполномоченный СНК, комитет заготовок) заявил:
«Когда мы начинали применять репрессии в прошлом году? Уже в конце кампании – хлеб к этому времени уже уходил (отсюда и недостаточность массовых репрессий).
Отличие новой хлебозаготовительной кампании… – при строгом сочетании организационно-массовой работы с законными методами государственного принуждения мы будем применять штрафы за невыполнение заданий по истечении первого же месяца хлебозаготовок».
Уже и отбирать-то было нечего, и народу в аулах и деревнях почти не осталось, а этот деятель все думал, как лучше наказывать и когда лучше проводить «законные» репрессии. «Положительным опытом» государственного принуждения делился…
Другой делегат пленума, Тулепов, «выходил с предложением»:
«В коммуне «Красный Восток» Энбекши-Казахского района коммунары поймали на полях единоличницу Есютину, которая срезала колосья. Женщину предали судебным органам. Но милиция ее освободила. Есютина дочь кулака, муж ее и братья расстреляны за участие в бандах. Мы имеем явного классового врага, который на деле подрывает наше колхозное производство. Мы не наносим достаточно решительного удара классовому врагу».
О бывшем первом секретаре говорили осторожно, с опаской.
«Мы слишком доверились авторитету тов. Голощекина… Тулепов на каждом заседании бюро восхвалял тов. Голощекина, говорил о его безукоризненном марксизме-ленинизме и т. д.» (Яндульский).
«Как же можно было выступать против авторитета Голощекина?» (Беккер).
Разумеется, не забывали и о самокритике.
«Было бы смешно думать, что мы не знали, что животноводческое хозяйство идет вниз, что оно движется с катастрофической быстротой. Это мы знали, но у нас, как у меня, так и у других товарищей из руководства, не хватило большого мужества поднять голос и указать на это… Боязнь ярлычков» (Дж. Садвокасов, член бюро Крайкома).
Измухан Курамысов и в покаянии повеселил публику:
«Я заслуживаю больше упреков (чем Исаев), ибо моя роль была специфической ролью популяризатора линии старого руководства. Больше всех, активнее всех, чаще всех и неправильнее всех именно я ставил эти вопросы (смех)».
Пленум признал, что главными причинами разрухи были не «вредители», не «классовые враги», а «ошибки и извращения» политики партии. Будто бы не политика партии вела к этим «ошибкам и извращениям» (которых-то, по сути, и не было, поскольку в глазах обманываемого всегда народа, ну, и для «низовых» работников «линия партии», как и ее провозгласители, возносились на сакральную высоту, где как бы и не могло существовать никаких ошибок).
Делегаты пленума славили ЦК ВКП(б), который своим решением от 17 сентября 1932 года «решительно исправил неверную политику Крайкома и наметил правильный путь развития животноводства».
ЦК ВКП(б) «решительно исправил» эту политику почему-то лишь тогда, когда скот был почти полностью уничтожен, а народ повымер и разбежался. Каганович, олицетворявший ЦК в специальной комиссии по Казахстану, решил, что теперь-то (когда ничего не осталось) можно позволить колхозникам зерновых районов держать по 2-3 коровы, 10-20 баранов, 10-20 свиней и поросят, а в скотоводческих районах – до 100 овец, 8-10 коров, 3-5 верблюдов, 8-10 табунных лошадей. Почему же раньше не дозволили этого, когда и люди были живы и скот цел?!
Комментарий к стенографическому отчету Шестого пленума написан в духе времени. Вновь говорится о гигантских успехах, о том, что последствия перегибов полностью ликвидированы, что сотни тысяч бывших откочевников теперь хозяйственно устроены и об откочевках остались лишь тяжелые воспоминания. И что животноводство Казахстана уже «невиданными темпами идет на подъем»…
Снова обманывали себя громкими фразами…
* * *
Мекемтас Мырзахметов вспоминал:
– Весной 1933 года семенное зерно не доверяли сеять людям. Они бы просто-напросто съели его. В тот год над полями летали самолеты – с воздуха засевали хлеб. В том месте, где самолет разворачивался и зерна падали на межу, как куры, копошились в земле голодающие. Множество людей…
* * *
Линия партии, намеченная теоретиками коммунизма и прочерченная его практиками, оставляла неведомый, сложный след в душах самих большевиков. Разные были души, разный и след…
Помню, я читал толстую рукопись воспоминаний бывшего гэпэушника, присланную в печать для публикации. Ветеран, доживавший свой век в курортном городке Северного Кавказа, вспоминал, как в далекой тревожной молодости, овеянной романтикой социалистического строительства на благо всего нашего народа, караулил с оружием в руках «врагов народа» – спецпереселенцев в карагандинской степи. Смутная неудовлетворенность томила душу ветерана «органов»: народу, ради которого он служил, был неизвестен его подвиг. А ведь приходилось рисковать… Огромная толпа людей, настроенных враждебно, стояла перед ним, комендантом, а конвоиров было так мало… И слышались порой из этой угрюмой толпы враждебные выкрики, находились еще недовольные… Словом, постоянно, и ночью и днем, приходилось держать руку на открытой кобуре. И выискивать, кропотливо дознаваться, кто там из толпы выкрикивал, выражая недовольство. Вызывать этих недовольных к себе в комендатуру, проводить расследование, допросы, очные ставки. Оформлять дела… Конечно, увозили их потом, осужденных за выкрики, по лагерям, но все равно на душе было тревожно. Опасными, непростыми были эти два или три года командировки-спецзадания в карагандинской степи, и не велено было никому рассказывать об этом. Но теперь-то (воспоминания были писаны в конце семидесятых), наверное, можно уже поведать молодежи о том секретном поручении. Пусть узнает, как служили чекисты, пусть воспитывается…
А вот другой ветеран вспоминает свою молодость перед экраном киноаппарата (привожу синхронную запись текста):
«В то время мы, комсомольцы, день и ночь дежурили. Сидим в штабе и вызываем людей: в 11 вечера вызываем, и в 2 ночи, и в 5 утра. Держим у себя, пока не дойдут до изнеможения. Обессилят они – и отдают свой запрятанный хлеб: кто полпуда, кто пуд. Вот до чего мы тогда дошли…»
Письмо в обком партии, из архива:
«Работать здесь больше нельзя. Все недовольные поднимают головы, готовы нас разорвать. Они считают, что мы виноваты в том, что оставляем их без хлеба. Вечером опасно ходить. Нас отправили без всякого оружия.
Экономическое положение в деревне очень тяжелое. Был неурожай. Многие уехали в хлебные места…
Что касается наших незаконных действий, мы мало в чем виноваты. Работа крайне трудная. Со слабым характером и мягкотелостью ничего не сделаешь. И садиться под арест за невыполнение плана не хочется.
Разрешите мне выехать в Петропавловск! У меня остался маленький ребенок, брошенный под чужой присмотр. Много раз без меня хворал. Жить без него больше не могу…
Лебедева».
И еще об одном исполнителе, рангом куда как выше предыдущих – из второго, так сказать, ряда вождей. Турар Рыскулов, заместитель председателя Совнаркома РСФСР… Поразительная судьба!
В декабре 1929 года комиссия ЦК ВКП(б) готовила решение о коллективизации. Многие члены ЦК тогда возражали против высоких темпов обобществления. Сталин резко раскритиковал проект решения. Он потребовал ускорения колхозного строительства, потребовал исключить указания о степени обобществления скота и инвентаря и т. д. «В окончательном варианте постановления, – пишет Р. Медведев, – были значительно сокращены сроки коллективизации, для Северного Кавказа и Средней Волги, исключены установки о порядке обобществления средств производства, скота, о сохранении у крестьян мелкого скота, инвентаря, птицы. Были исключены также положения о методах ликвидации кулачества и об использовании кулаков в колхозах, если они будут подчиняться и добровольно выполнять все обязанности членов колхозов. Постановление ориентировало закончить коллективизацию в основных зерновых районах к осени 1930 года или к весне 1931 года, а в остальных районах – к осени 1931 года или к весне 1932 года».[334]
Единственным, кто «перелевачил» Сталина, был член комиссии Политбюро по вопросам сплошной коллективизации, заместитель председателя СНК РСФСР Турар Рыскулов.
Приведу выдержку из журнала «Вопросы истории КПСС»:
«3 января 1930 года заместитель председателя Совнаркома, член комиссии Т.Р. Рыскулов направил в Политбюро записку с поправками к проекту постановления о темпах коллективизации. Рыскулов предлагал, во-первых, усилить темп коллективизации в районах технических культур и скотоводства; во-вторых, исключить из проекта постановления начало третьего пункта, где говорилось, что в районах сплошной коллективизации основную массу членов колхозов будут составлять середняцкие слои (это мотивировалось тем, что такая формулировка дает неправильную классовую ориентировку, поскольку, по мнению Рыскулова, доминирующую роль в колхозах будут играть не середняки, а бедняки и маломощные середняки, а так как они стоят за полное обобществление, то должны диктовать свою волю середняцкой массе); в-третьих, исключить из проекта комиссии положение, в котором говорилось, что при вступлении в колхоз крестьянину разрешается сохранить мелкий скот, мелкий инвентарь и корову, а вместо этого дать «категорическое указание» об обобществлении «вне всяких ограничений»; в-четвертых, увеличить процент отчисления в неделимый фонд до размеров, приближающихся к 50 процентам, всей суммы обобществленных средств колхозников, и исключить из проекта положение, согласно которому за колхозниками сохраняется право выхода из колхоза.
Поправки Рыскулова отодвигали принцип добровольности на второй план и клали в основу организации коллективных хозяйств давление на крестьянские массы. В своей записке Рыскулов подчеркивал, что комиссия хочет «революционный характер колхоза подменить сугубой добровольностью». По существу, поправки Рыскулова шли в том же направлении, что и первоначальные замечания Сталина, и имели своей целью форсировать искусственными мерами объективный процесс перехода крестьянских масс на путь коллективизации.
Одновременно с реализацией поправок Сталина и Рыскулова из проекта было исключено положение, запрещавшее партийным органам и исполкомам объявлять районы со слабым колхозным движением районами сплошной коллективизации… При окончательном редактировании проекта постановления из него было исключено еще одно важное положение – о роли Советов в колхозном строительстве».[335]
Через два дня, 5 января 1930 года, постановление было принято.
Неужели Рыскулов не понимал, какие чудовищные вихри насылает он, вместе со Сталиным и компанией, на страну? Неужели не сознавал, что этот ураган в одночасье долетит и до казахских степей? Конечно, понимал и сознавал. Что заставило его, хорошо знавшего, по крайней мере, условия жизни казахов – кочевников и полукочевников, пойти на этот поступок? (Вспомним, что еще четыре года назад, в январе 1926 года, он писал в «Советской степи»: «Кто установил и на каком основании, что казахский народ должен перейти и перейдет в оседлое земледельческое состояние? Тенденция развития в эту сторону будет, но завершится в далеком будущем…»). Хотел показаться «больше коммунистом, чем казахом»?..
Возможно, не обошлось без давления Сталина. Кстати, и непосредственный начальник Рыскулова – председатель СНК РСФСР С.И. Сырцов (один из главных исполнителей геноцида донских казаков в 1919 году) тоже требовал «усилить колхозное движение» в районах животноводства. Не исключено, что Сырцов, выполняя указания вождя, вынудил Рыскулова подать записку в Политбюро. Не случайно уже через два дня постановление о коллективизации было принято – в жесткой сталинской редакции, открывающей дорогу невиданному в истории насилию и произволу.
Десять лет назад Рыскулов спасал в Туркестане своих земляков, погибающих от голода – следствия большевистской политики, – теперь сам участвовал в разработке еще более страшного бедствия, более того, и осуществлял его (в Нижнем Поволжье).
Большевистское, преступное начало победило в нем природную человечность, но душа болела за свой обездоленный народ (по свидетельству его покойной жены, Азизы Тубековны, Рыскулов глубоко переживал свой поступок).
Вслед за Северным Кавказом, Украиной, Поволжьем, Уралом голодуха обрушилась и на Казахстан. В конце 1930 года Рыскулов пытался каким-то образом смягчить удар, нанесенный казахам первой волной коллективизации, напечатав в «Советской степи» статью «Внимание скотоводству в кочевых и полукочевых районах». Однако эта робкая попытка поправить положение уже ничего не решала и к тому же была резко раскритикована голощекинскими кадрами.
Позднее Рыскулов нашел в себе мужество и трижды писал Сталину, пытаясь облегчить для казахов гибельную мощь разрушения. Его письма относятся к концу 1932-го и последнее – к началу 1933 года, когда голод уже унес наибольшую часть жертв.
Третье письмо, написанное 9 марта 1933 года, самое подробное. Наиболее сильное впечатление производят первые страницы…
«Москва, Кремль, ЦК ВКП(б),
т. Сталину. Копия: сельхозотдел ЦК ВКП(б), т. Кагановичу, СНК СССР, т. Молотову
Откочевки казахов из одного района в другой, из пределов Казахстана, начавшиеся в конце 1931 года, с возрастанием к весне и возвращением части откочевников (благодаря принятым мерам) летом 1932 года, вновь теперь усиливаются. Смертность на почве голода и эпидемий в ряде казахских районов и среди откочевников принимает сейчас такие размеры, что нужно срочное вмешательство центральных органов. Такого положения, которое создалось сейчас в Казахстане в отношении определенной части казахского населения, ни в каком другом крае или республике нет. Откочевники разносят с собой эпидемии в соседние края и по линии Ташкентской, Сибирской и Златоустинокой железной дороги. Частичные мероприятия, намечаемые в советском порядке (в частности, по линии СНК РСФСР), не разрешают вопроса. Помощь, оказанная своевременно постановлением ЦК отпуском продовольствия, в значительной части не достигла цели… Ввиду большого значения этого вопроса прошу Вас ознакомиться с этой запиской и вмешаться в это дело и тем спасти жизнь многих людей, обреченных на голодную смерть.
По последним приблизительным данным, полученным с мест, прикочевавших в соседние с Казахстаном края имеется сейчас казахов: в Средней Волге – 40 тысяч человек, Киргизии-100 тысяч, в Западной Сибири-50 тысяч, Каракалпакии – 20 тысяч, Средней Азии – 30 тысяч человек. Откочевники попали даже в такие отдаленные места, как Калмыкия, Таджикистан, Северный край и др. Часть населения во главе с баями откочевала в Западный Китай. Подобное явление откочевок казахов происходит впервые в Казахстане. Это не просто кочевание, которое обычно происходит летом на небольшое расстояние и при наличии скота, а в значительной части бегство голодных людей в поисках пропитания. Откочевки по отдельным районам доходят до 40-50 процентов всего количества населения районов. Большинство откочевников не устроено на работу и переживают тяжелое положение, а устроившихся в предприятиях, совхозах и МТС казрабочих начали сейчас сокращать, причем общее сокращение по этим предприятиям часто целиком проводится за счет казахов, если таковые там работают (в частности, несколькими десятками сейчас казахи стали прибывать на московские вокзалы с лесных и иных работ, где их сократили). Самый процесс откочевок сопровождается ослаблением оставшегося на месте колхоза, расхищением оставшегося имущества откочевников и распродажей юрт (часто единственного жилья), расходованием и падежом скота, у кого есть, в пути и распродажей остатков имущества.
Но самым отрицательным результатом этих откочевок и расшатывания казахских хозяйств является голод и эпидемии среди казахов, они теперь вновь принимают угрожающие размеры. В прошлую весну в казахских районах среди откочевников наблюдалась большая смертность на почве голода и эпидемий. Это явление вновь усиливается сейчас, с приближением весны. Вот ряд фактов, взятых из материалов с мест и относящихся к последнему времени. Приехавшие от нескольких краев представители для участия в рабочих комиссиях СНК РСФСР сообщают следующие факты: т. Илларионов (от Средне-Волжского крайисполкома) говорит, что в Соль-Илецком и Орском районах среди откочевников умирает ежедневно 5-10 человек, т. Алагызов (от Западно-Сибирского исполкома) сообщает, что по одним станциям Сибирской ж. д. скопилось 10 тысяч казахов, среди которых много больных эпидемическими заболеваниями и значительная смертность; на кирпичном заводе Севстройпути работало 84 казахских рабочих, потом их уволили, 14 человек умерло с голоду, за что привлечены к ответственности виновники; т. Турганбаев (зам. председателя Киргизского ЦИКа) сообщает, что в г. Фрунзе и окрестностях до 10 тысяч казахов (о чем писал в ЦК ВКП(б) и Киробком), и ежедневно умирают 15-20 человек (особенно дети).
Не лучше обстоит дело с кочеванием внутри самого Казахстана. По многим городам: Аулие-Ата, Чимкент, Семипалатинск, Кзыл-Орда и др. (и станциям ж. д.) ежедневно вывозят трупы умерших казахов. В Чуйском районе (по сообщению уполномоченного тов. Джандосова), в райцентре селе Ново-Троицком ежедневно умирает 10-12 человек казахов, и 50 процентов коммунистов также ушло из района. В Сары-Суйском районе из имевшихся 7000 хозяйств осталось только 500, а остальные откочевали в Аулие-Атинский и др. районы и часть даже попала в Киргизию. В ноябре на большое расстояние двинулось несколько сот казахов из этого района с семьями. По дороге часть населения погибла. На вторую пятидневку января подобрали 24 трупа. По дороге напали на них вооруженные бандиты. Женщины бросали детей в воду. В г. Аулие-Ата 5-6 января по чайханам подобрали замерзшие трупы 20 детей, а в это же время умерло 84 человека взрослых. В постановлении Актюбинского обкома от 16 октября 1932 года указывается, что на ж. д. станции Джусалы из прибывших до 300-400 семейств возвращенцев-откочевников до 150 казахов (в том числе 21 человек от натуральной оспы благодаря неоказанию помощи) умерло, и имело место на станции избиение казахов. В указанном постановлении констатируется, что районные организации «проявили безразлично-безучастное отношение к массовой смерти казахов». Событие произошло еще в конце июля месяца, а постановление обкома состоялось в октябре месяце. В докладе московского отряда Красного Креста, работающего сейчас в Актюбинской области, сообщается, что казахи в таких районах, как Тургайский, охвачены голодом и эпидемией. Голодные питаются отбросами, поедают корешки диких растений, мелких грызунов. Собаки и кошки этой группы съедены полностью, и кучи мусора вокруг их шалашей полны вываренных костей собак и мелких грызунов… Передают о случаях трупоедства. В этом же сообщении отряда указывается, что в одном районном центре Тургая, где 2500 человек населения, болело оспой 728 человек, при высокой смертности. В то время, когда по центру района работало 12 оспопрививателей, в аулах района с населением 25 тысяч человек работало всего 2 оспопрививателя. Актюбинский областной центр не знал об эпидемии оспы в Тургайском районе. А казахский Наркомздрав вовсе не охватывает учетом такие районы, вследствие чего получается, что на то время по краю числилось заболевших оспой 2400 человек.
По данным местных органов, в Тургайском и Батпаккаринском районах вымерло 20-30 процентов населения и большая часть остального населения откочевала. В Челкарском районе в ряде аулсоветов вымерло 30-35 процентов населения. В целом по Актюбинской области (куда относятся эти районы) председатель облисполкома тов. Иванов сообщил в докладе на областном съезде Советов (июль 1932 года), что в области в 1930 г. было населения 1 012 500 человек, а в 1932 г. осталось 725 000 человек, или 71 процент. По свидетельству председателя Кзыл-Ординского райисполкома, в этом районе по большинству аулсоветов осталось 15-20 процентов населения. В Балхашском районе (по данным местного ОГПУ) было населения 60 тысяч, откочевало 12 тысяч человек, умерло 36 тысяч человек и осталось 12 тысяч человек казахов. В Каратальском районе в прошлую зиму во время насильственного переселения на оседание трех казахских аулов в другое место погибла половина населения. В том же районе (по свидетельству местного ОГПУ) за декабрь и десять дней января 1933 года умерло 569 человек от голода, подобрано за это же время на станции Уштобе, площадке Караталстроя и рисосовхозе больше 300 трупов. В Чубартавском районе в 1931 г. было 5300 хозяйств, а на 1 января 1933 г. осталось 1941 хозяйство. В Каркаралинском районе в мае 1932 г. было 50400 человек, а к ноябрю месяцу осталось 15 900 человек, а в райцентре ежедневно умирало 15-20 человек (из сведений крайисполкома). В Караганде в прошлую весну умерло около 1500 человек казахов, среди них – рабочие-казахи от голода и эпидемий. В г. Сергиополе (Турксиб) за январь месяц умерло около 300 человек казахов. Все вышеприведенные данные взяты из официальных источников.
Таких примеров с большим или меньшим размером убыли казахского населения можно встретить и по ряду других казахских районов. Особенно значительна убыль среди детского населения. Многие откочевники бросают детей на произвол судьбы. Прибывшие в другие края откочевники мало приносят с собой детей. Массы беспризорных детей скапливаются по городам и станциям ж. д. в Казахстане. Казашки приносят и бросают детей перед учреждениями и домами. Казахские органы еще в конце 1932 года официально сообщали о неустроенных 50 тысячах казахских беспризорных детей. Существующие детдома в Казахстане переуплотнены, и немало смертности среди детей. Так, например, в Семипалатинским районе при обследовании комиссией обнаружены были в одном детдоме в подвале разложившиеся 20 трупов детей-казахов, которые вовремя не убрали из-за отсутствия транспорта. Вот выдержка из доклада того же актюбинского отряда Красного Креста о казахских детях в Тургае: «В самом жутком состоянии находятся дети. Детское население в возрасте до 4-х лет вымерло поголовно, если осталось без родителей. В детдомах и т. д. приходилось видеть детей начиная с 4-х лет, более молодой возраст только при родителях, да и то крайне истощены. Население детдомов поголовно охвачено поносами. Обычно в детдоме с населением 100-150 человек умирает 1-2, а то и 3 ребенка, число которых немедленно пополняется за счет новых поступлений. Детдомовскому населению грозит полное вымирание. Из Караганды в декабре и начале января (то есть в самый холод) перебросили обратно в районы (откуда бежит население) 1100 беспризорных детей в порядке чистки (которая проводилась в отношении взрослых). В Кзыл-Орде в январе скопилось до 450 беспризорных детей. С одной станции Аягуз было собрано 300 детей, и там же одна казашка бросила двух своих детей под поезд, а в г. Семипалатинске казашка двух детей также бросила в прорубь».
Как помогают казахские органы возвратившимся откочевникам и голодающим? Проведя прошлым летом кампанию возвращения откочевников, казахское правительство, однако, не сумело устроить большинство этих возвращенцев, часть которых, перенеся разные лишения, опять откочевала в соседние края, а последние, надеясь, что казахские органы заберут казахов обратно, также приняли мало мер к устройству казахов у себя. Следствием пассивного отношения руководящих казахских органов к этому вопросу явилось еще более бездушное и бюрократическое отношение в районах… Решением ЦК ВКП(б) от 17 сентября 1932 года был отпущен один миллион пудов хлеба для продпомощи голодающим казахам. Из разрешенных (в счет 1 млн. пудов) центром в IV квартале и в I квартале текущего года 600 тысяч пудов и остатка с 1932 года – 280 тысяч пудов хлеба казахские органы разнарядили 783 158 пудов, попало населению лишь 111 066 пудов, или 15 процентов (и то, видимо, не полностью). Большая часть предназначенного голодающим хлеба расхищается районными центрами и разными учреждениями и частью сдавали обратно в счет хлебозаготовок. Эти преступления обнаружены: в Кувском, Каркаралинском, Чуйском, Тургайском районах, и виновники привлекаются к ответственности. Вот решение Казкрайкома ВКП(б) от 4 января 1933 года по Каратальскому району: «Ознакомившись с материалами по использованию продовольственной помощи, отпущенной для нуждающихся казахских хозяйств, объединенное заседание крайкома и крайКК устанавливает, что: а) районные организации не смогли представить точных данных, подтверждающих использование по прямому назначению отпущенной продпомощи в размере 6 500 центнеров весной 1932 года для нуждающихся казахских хозяйств; б) из отпущенной продпомощи районной организацией 2 811 центнеров было перечислено в план хлебозаготовок вместо того, чтобы этот фонд использовать по прямому назначению. Отпущенные откочевникам в районе промтовары лежат в райпотребсоюзе с июля по 15 января 1933 г. Выше сообщалось о смертности в Каратальском районе.