II. Мои предложения и сомнения

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

II. Мои предложения и сомнения

Выше изложены те положения сахаровской Конституции, которые представляются мне наиболее существенными. Я рассказал о своем понимании этих положений и предложил некоторые дополнения, не расходящиеся, как мне кажется, с мыслями Андрея Дмитриевича.

Теперь хочу перечислить те положения сахаровской Конституции, которые представляются мне непонятными или неудачными, то есть нуждающимися в изменении по существу. (Те положения, которые мне представляются нуждающимися лишь в редакционной переработке, не меняющей, как мне кажется, смысла предложений Сахарова, перечислены в разделе III настоящей работы.)

Оговорюсь, что в прошлом были случаи, когда мне казалось, что Андрей Дмитриевич допустил неточность в каком-то публичном высказывании, или мне были непонятны смысл и цель какого-либо его утверждения или предложения. Но при личной встрече (к великому сожалению, таких встреч было очень немного) каждый раз он несколькими фразами прояснял ситуацию: смысл и цель его высказываний оказывались совершенно ясными, а неточности в его высказываниях, как оказывалось, не было, а была неточность в моем понимании его слов. Поэтому вполне возможно, что я не во всех случаях понял всю глубину и смысл предложений А. Д. Сахарова. В тех случаях, где мне представляется, что я это понял, я постарался выше объяснить то, что я понял. А в тех случаях, когда я не понял какого-то положения сахаровской Конституции или не уверен в его приемлемости, я выскажу в разделах II и III ниже свои сомнения и, быть может, кто-то другой эти сомнения рассеет.

1. Проект не предусматривает (см. ст. 23, 34) существования никаких федеральных правоохранительных органов: ни судов (кроме Верховного Суда), ни органов расследования и т. п. В частности, не предусмотрены ни военные трибуналы, ни Военная коллегия Верховного Суда Союза. Означает ли это, что, по мнению Сахарова, преступления военнослужащих (несмотря на предусмотренную в проекте строгую централизацию Вооруженных Сил Союза) могут рассматриваться республиканскими судами?

2. Неясно, как понимать условие (в ст. 29) о том, что право избрания своих депутатов имеют избиратели каждой национальности, имеющей свой язык. Язык ведь хотя и очень важный, но не единственный признак национальности. В некоторых случаях национальное самосознание может определяться религией (аджарцы или в Югославии население Боснии и Герцеговины, записываемое официально как национальность «мусульмане»), в других случаях — используемой письменностью (сербы, использующие кириллицу, и хорваты, говорящие на том же языке, но использующие латиницу), а иногда — лишь особенностями исторической судьбы (сербы и черногорцы). Для евреев вовсе не язык является сейчас основным критерием национальности. И кто будет определять, что считать «своим языком», а что — диалектом (есть диалекты, которые в чисто лингвистическом отношении больше отличаются от литературного языка, чем язык соседней самостоятельной нации). Я думаю, правильным решением будет во всех случаях опираться на самосознание людей: если есть люди, которые считают себя самостоятельной нацией, народностью или этнографической группой, нуждающейся в самостоятельном представительстве, нужно им эту возможность предоставить независимо от наличия «своего языка».

3. В проекте недостаточно четко, на мой взгляд, изложены права и функции Палаты Национальностей.

С одной стороны, из ст. 29 ч. 3 следует, что обе палаты, как правило, заседают и голосуют совместно и лишь в случаях, предусмотренных регламентом Съезда, голосуют отдельно. Такое решение возможно, оно было предусмотрено, например, в югославской Конституции, где был небольшой перечень вопросов, по которым было необходимо отдельное голосование в Вече национальностей (таких, как изменение Конституции и т. п.). Во всяком случае, вопрос настолько важен, что решать его нужно, я полагаю, не в регламенте Съезда, а в Конституции.

С другой же стороны, в ст. 30 (ч. 1 и 2) предусмотрено, что принятие не только конституционных, но и любых законов требует раздельного голосования по палатам. Что же остается «на долю» совместных голосований? Только персональные и процедурные решения? Это не согласуется со ст. 29 ч. 3.

Мне кажется не лишним дать в Конституции перечень вопросов, которые могут регулироваться только законами (например: закон может быть изменен только законом; действие закона может быть приостановлено только законом; амнистия может быть провозглашена только законом и т. п.). Эти, казалось бы, самоочевидные положения постоянно нарушались в 1989 году в ходе I и II Съездов народных депутатов СССР, 1-й и 2-й сессий Верховного Совета СССР.

4. Мне представляется излишним постоянное подчеркивание необходимости проводить все выборы только на альтернативной основе (ст. 29, 34 ч. 2, 35). По моему мнению, значительно более важным является обеспечение подлинной свободы выдвижения кандидатур и недопущение их произвольного отсеивания. А для этого необходимо записать в Конституции обязательность регистрации любого кандидата, собравшего подписи, скажем, 5% избирателей. Что касается альтернативности, то она сама по себе, при отсутствии полной свободы выдвижения кандидатов, ничуть не мешает навязыванию непопулярных кандидатов. Один из способов — наряду с непопулярным кандидатом выдвинуть заведомо непригодного, дискредитировавшего себя (пьяницу и т. п.), который имел бы еще меньше шансов на победу, чем непопулярный. Другой способ — выдвинуть двух или трех ни в чем не отличающихся друг от друга, в равной степени послушных кандидатов. Все эти способы широко применялись и при выборах 1989 года, да и ранее, в 1987—1988 годах, когда начались разговоры о желательности альтернативных кандидатур. Зарубежный опыт также не подтверждает необходимости законодательного закрепления обязательности альтернативных кандидатур. В странах с развитой демократией такой нормы ни в законах, ни в конституциях нет. Она вводилась в разных вариантах в Польше, но не повлияла существенно на демократизацию выборов.

5. Я не вижу необходимости запрещать совмещение должности Президента с партийным постом (ст. 35 ч. 2, фраза 1) до тех пор, пока не будет на практике устранена опасность того, что человек, занимающий только партийный пост, окажется более влиятельным, чем тот, кто занимает государственный пост (как было в 1924—1941 и в 1953—1954 годах).[6]

Я вообще на данном этапе за совмещение должностей, оно оказалось, на мой взгляд, весьма плодотворным в Прибалтике. И если бы непреложным политическим обычаем было совмещение должностей партийных и государственных руководителей в регионах, не могла бы возникнуть такая парадоксальная ситуация, как в Ленинграде, где партийные руководители Б. В. Гидаспов (снявший свою кандидатуру на выборах как в народные депутаты РСФСР, так и в горсовет) и В. А. Ефимов (имеющий, по данным опросов общественного мнения, мало шансов на победу) рассчитывают после выборов, не будучи ни народными депутатами РСФСР, ни депутатами Ленинградского городского Совета, тем не менее сохранить за собой всю власть в Ленинграде и попытаться захватить власть в РСФСР, форсируя создание Компартии РСФСР.

Если посмотреть на зарубежный опыт, то председатель парламента (спикер) часто на время занятия этой должности приостанавливает свое членство в партии, кое-где так поступает президент, но преимущественно в тех странах, где непосредственно руководит жизнью страны премьер-министр, а не президент. Я никогда не слышал, чтобы так поступал премьер-министр. А занимает ли премьер-министр за рубежом партийный пост? Ответ зависит от того, что понимать под партийным постом. Пост председателя или секретаря партии в западных странах чаще всего не имеет политического значения, и лица, занимающие эти посты, занимаются лишь внутрипартийными делами. (Собственно, так было и у нас до 1922 года, а отчасти до 1926 года.) Конечно, таких постов премьер-министр не занимает. Но премьер-министр всегда является признанным лидером своей партии, а чаще всего также и председателем ее парламентской фракции.

6. Мне представляется ненужным фиксировать в Конституции, что выборы в Палату Республик проводятся по одномандатным округам. Во-первых, детали проведения выборов можно было бы оставить на усмотрение республик. Во-вторых, многомандатные округа представляются мне более предпочтительными. Многомандатные округа особенно целесообразны в условиях крупных городов, где многие избиратели живут в одном районе, работают в другом, отдыхают в третьем, а ездят через четвертый район. Кроме того, только многомандатные округа позволили бы ввести пропорциональное представительство (оно было бы, на мой взгляд, возможным и желательным даже в тех регионах, где пока нет сформировавшихся партий, близкие по духу кандидаты могли бы объединяться в единые списки).

7. Я не понял, почему в ст. 31 не предусмотрены постоянные комитеты для законопроектной работы.

8. Я не понял, чем отличается «налог», упомянутый в первой фразе ст. 43 (42), от «выплат», упомянутых во второй фразе этой же статьи.

9. В одном случае А. Д. Сахаров употребляет слово в необычном значении вполне сознательно. Мы привыкли понимать под словом «Правительство» высший орган исполнительной власти (или, как нас учили, «высший орган государственного управления»). Поэтому нетрудно предвидеть, что употребление слов «Центральное Правительство Союза» в ст. 28 проекта в значении, охватывающем и исполнительную, и законодательную, и судебную власть, вызовет недоумение и возражения. Но надо заметить, что споры по поводу того, как правильно употреблять слово «правительство», имеют давнюю историю. Помнится, в I Государственной Думе в 1906 году один депутат (или, точнее, «член Государственной Думы», как тогда официально говорили) выступил с упреками в адрес правительства, другой член Государственной Думы ему возразил: правительство — это мы, Дума, а не министры. Предложенное Сахаровым употребление слова «правительство» имеет, несомненно, немало преимуществ. Но оно расходится не только с почти вековой русской языковой традицией, особенно последних десятилетий, но и с употреблением соответствующих слов (Regierung, goverment) в ФРГ и в США, где эти слова всегда относятся только к исполнительной власти Поэтому остаются серьезные сомнения в целесообразности использования слова «правительство» в предложенном А. Д. Сахаровым значении.