ГРИГОРИЙ ТРЕТЬЯКОВ ОДИН ПРОЦЕНТ СОМНЕНИЯ
ГРИГОРИЙ ТРЕТЬЯКОВ
ОДИН ПРОЦЕНТ СОМНЕНИЯ
— А, коллега, заходи, заходи! — приветствовал капитан Полевской, наливая полный стакан из графина. — Гостем будешь.
Капитан стоит у окна — толстенький бодрячок в светлом костюме, — пьет воду маленькими глотками.
— По какому случаю кислый? — с ходу набрасывается он на лейтенанта Северцева. — Ага! Сердечное увлечение… Не отказывайся: по глазам вижу. Так сказать, переменный успех или безнадежно?
— Вы все шутите, Анатолий Евгеньевич.
Вадим Северцев немного завидовал старшему следователю, его неиссякаемому оптимизму и умению работать. Дела капитан ведет быстро и даже весело, с разными шуточками-прибауточками — умеет подобрать к людям ключик. К Вадиму он относился дружески и величал его коллегой.
— Прокин снова упорствует, Анатолий Евгеньевич.
— Не признается?
— Нет!
— Какого черта ты возишься с ним? Дело ясное!
— Ясное, ясное, — огрызнулся Северцев, — а он кричит: «Ничего не знаю»… Чуть не плачет…
— Плачет? — Полевской сделал удивленные глаза. — Эх, молодо-зелено! Да кому же в тюрьму охота… У него сколько ребятишек? Пятеро? Сам посуди!.. А как кровь на ручке дверцы?
— Говорит — его… Сбил палец, когда с патрубком радиатора возился. На этом не сыграешь: у него тоже вторая группа оказалась.
— М-да… А впрочем, не имеет значения. Улик и так достаточно.
— Странно все-таки, — задумчиво проговорил Вадим. — Все отзываются о Прокине, как о человеке на редкость честном. Или взять случай с деньгами. Мог присвоить, и никто бы не знал. Как ни говори — пять ртов и жена не работает…
— Тогда выдай ему премию, — хохотнул Полевской. — Мол, так и так, Арсений Прокопьевич, вы уж извините, напрасно вас побеспокоили.
— Ну, уж вы скажете, — смутился Вадим.
Полевской подсел на диван к Северцеву и, обняв его за плечи, заговорил уже другим тоном:
— Я понимаю тебя, Вадим. Конечно, Прокин не бандит какой — трудяга. Но отдать найденные деньги — это совсем другое дело… Он знает, что ему грозит. Жаль мужика, а что поделаешь? — Полевской пожал плечами. — Ты оформил все по закону. Ни один суд не вернет. И потом совет — помни о сроках. У нас ведь не один Прокин. На психологические этюды просто нет времени…
— Я хочу доказать ему… Чтобы не было сомнений.
— У кого?
— Если хотите — у меня! Я должен выяснить, почему он не сознается.
— Ну, валяй! — снисходительно усмехнулся капитан. Вадиму показалось, что он даже обиделся.
* * *
Маленький чугунный бюст стоит на столе правее чернильного прибора — узкое худощавое лицо, бородка клинышком. Бюст Вадиму подарили на выпускном вечере в школе милиции. Дзержинский глядит сурово, испытующе. Вадим чувствует себя неловко, будто сам в чем-то провинился. И все из-за Прокина… Он вспомнил пожилого грузного мужчину с голым, как яйцо, черепом, обрамленным жиденьким венчиком седеющих волос. На допросах Прокин мял в руках старую замасленную фуражку и, глядя в сторону, тупо отпирался:
— Не знаю… Не я это.
Месяц назад старик-чабан, прискакавший в милицию, рассказал, что недалеко от Горяновска машина сбила двух человек, один из которых погиб. Он видел также большой бензовоз — так он назвал ЗИЛ-164 — единственную машину, которая в то время проходила по шоссе. Инспектора ГАИ быстро задержали бензовоз, вернувшийся вечером в город. Слепки со следа автомобиля на месте происшествия и с задних колес прокинского ЗИЛа оказались идентичными. А Прокин стоит на своем — не виновен!
Северцев листает ставший уже пухлым том с делом под № 175. Протоколы допросов, объяснения… Тут же приложены снимки погибшей и заключение судебно-медицинской экспертизы.
«Прижизненные повреждения от удара тупыми предметами, коими могут быть выступающие части автомобиля… Части автомобиля, — злится Северцев, — толку от этих частей… Кравчук не заметил номера: говорит, потерял сознание от удара…»
Северцев вспоминает разговор с Прокиным. Глухой, отрывистый бас Прокина и его, Вадима, ровный и несколько суховатый голос:
— Арсений Прокопьевич, вы говорили, что в пути нигде не останавливались. Так? Вы прибыли в город после девяти часов вечера. Как видите, время совпадает. Согласны?
— Я ж не отказываюсь. Ехал.
— Может быть, вы их не заметили?.. Бывает такое. Шли-то они сбоку.
— Я бы заметил. Курицы за всю жизнь не задавил, не то чтобы людей. Не было никого…
— Почему вы ехали по обочине?
— Остановиться хотел у речки… Радиатор тек. Потом подумал — близко, дотяну.
— Выходит, — в голосе Вадима насмешка, — Кравчуков вертолет сбил? Что ж вы молчите?.. Поймите, запирательство бессмысленно. И неумно, наконец… Честное признание облегчает вину.
— Не, в чем мне признаваться.
— Себе хуже делаете.
— Уж куда хуже. Хуже некуда, — голос Прокина звучит тоскливо.
Вадим решил сам выехать на место происшествия.
* * *
Они стояли на мосту, перегнувшись через перила. Внизу по гальке бесшумно перекатывались прозрачные струйки. В небольшой ямке, где было поглубже, суетились мальки. Вадим пошарил по карманам: не завалялась ли случайно хлебная крошка? Вытряхнул табачную труху. Мальки тотчас потянулись на поверхность. Сержант Васильев, шофер отдела, лениво дымил сигаретой, не удостаивая вниманием рыбью мелюзгу.
Северцев набрасывал схему местности, положив на перила планшетку. От моста видно, как на подъем уходи дорога к Горяновску. Правее дорожной насыпи прорыта глубокая канава, из нее сочится в речку буроватая вода. Вниз от моста темнеют прокаленные солнцем глинистые обрывы: там Акса круто поворачивает к городу. Прямо у обрывов раскинулась деревня Черный Яр. Вадим пометил на схеме крестиком домик под черепицей. В нем гуляли Кравчуки и Баршев. Баршев пошел в город напрямик, перебравшись на другой берег речки. Кравчуки направились по тропинке к мосту, чтобы попасть в поселок. Поселок тоже недалеко. Вверх по речке виднеются аккуратные домики, утопающие в зелени. Там электростанция и пруд. Поселок так и называется — Плотника. Он почти соединился с городом.
— Сколько мы там намерили, Петро?
— Без малого шесть… Прошли всего шесть метров, после того как поднялись… — ответил сержант, — угораздило же…
Северцев долго лазил по обочине и вдоль берега Аксы. Потом заставил Васильева идти по тропинке и спускаться в канаву. Сержант больно ушиб колено о камень, когда взбирался на насыпь с закрытыми глазами, будто в темноте.
— Шесть метров… Для машины это шесть секунд, — размышлял вслух Вадим, развивая какую-то мысль. — Представь себе: два человека поднимаются на дорогу. Дождь, глина размокла, темень, и один из них вдобавок хромой…
— Здоровому оттуда не скоро выбраться, — засмеялся Васильев, — потирая ушибленное колено.
— Словом, выбрались они с трудом. А тут машина под носом. По логике вещей… — Вадим слегка покраснел. Ему вдруг вспомнилась ироническая улыбка капитана: «Вечно ты, Северцев, подводишь под всякие пустяки логическую базу…» — по логике вещей они не успели еще опомниться. Тебе не кажется, что любой человек в этом случае инстинктивно, ну как бы подсознательно, что ли, должен остановиться, переждать…
Сержант сдвинул фуражку на затылок:
— А верно, Вадим Александрович, непонятно, почему они на нее не обратили внимания…
— Вот именно!
— Может, торопились, — не очень уверенно предположил Васильев. — Гадай не гадай, а ее, Александру, все равно не воскресишь.
Солнце уже поднялось высоко. Теперь оно светило под мост, пронизывая омуток светом: лучи разбивались о песчинки крохотными радужными пятнышками.
— Смотри, Петро, красиво! — воскликнул Северцев.
— Дрянь, не речка, — пренебрежительно сплюнул тот, — вот у нас на Иртыше — это да-а! Я ведь здесь тоже недавно. Прошлое лето ездил в отпуск, батя у меня там. Ушица стерляжья или, скажем, на блесну пойдешь. Места я знаю, батя ж рыбак вечный: тоннами рыбу сдавал. Теперь, правда, не то.
— Старый уже?
— Нет. Больной. Ребра переломаны… Какой-то грузчик кирпичом по пьянке.
— Кирпичом, говоришь?.. — Вадим задумчиво смотрел, как резвится рыбешка.
— Ну да, кирпичом, — сержант с удивлением взглянул на Вадима, — мать сказывала. Отец не любил распространяться об этом случае.
Они помолчали.
— Ты чем думаешь заняться вечером? — спросил Вадим.
— Не знаю! А что?
— Машина нужна. Дело есть.
* * *
Пожилая женщина в заношенной юбке и простенькой выцветшей кофточке — Вадим застал ее за мытьем пола на веранде — вынесла в палисадник стул.
— Вы уж извините, — сказала она, смущаясь. — Пришла с фермы: прибраться надо, так и крутишься — присесть некогда.
Вадим попросил хозяйку рассказать о последней встрече с Кравчуками. Женщина на минуту задумалась, припоминая:
— Выходной в тот день был… Шура эта пришла со Степаном и Олег, наш сродственник…
— Баршев?
— Ага! В «дурачка» резались, потом мой за белой сбегал… Потом телевизор смотрели — на дворе как раз дождик начался.
— Простите, а вы ничего не заметили в поведении Кравчуков? Не ссорились они?
— Чего не было — сказать не могу.
— Значит, ничего? — настаивал Вадим.
— Шура вроде невеселая была, молчала все. А так — ничего.
— Вы не знаете, как они жили?
Женщина пожала плечами:
— А кто их знает! Мы редко виделись… С Кирей они душа в душу жили. Шура — она вот какая услужливая. Только бездетная она. Все хотели мальчика усыновить, — женщина вздохнула, — утонул Кирилл-то… И с этим вроде ничего, мужик самостоятельный, не какой-нибудь… Шура больше с Полиной дружила, с соседкой. Может, она что знает…
На Плотнику Вадим попал под вечер. Ребятишки, гонявшие мяч в проулке, показали, где живет «тетя Поля, которая поваром работает». Вопреки предположению Северцева Полина оказалась худенький женщиной с маленьким бледным лицом. Она и добродушного вида толстяк в майке копали грядки в огороде.
— Кажется, я правильно попал! Здесь живут Беловы? Здравствуйте! Моя фамилия Северцев, я из милиции, следователь.
— Милости просим!
— Мне бы хотелось поговорить с вами об Александре Кравчук.
— Тогда, может быть, в дом пройдем?
— Зачем? Можно и здесь.
Они прошли под старую яблоню. Полина присела на скамейку, а ее муж стал рядом, уткнув лопату в землю.
— Александра, кажется, была вашей подругой? — спросил Вадим.
— В школу бегали… И жили рядом: их дом наискосок через улицу.
— С первым мужем у нее что, несчастье случилось?
— Утонул. Не смог выплыть, — сказал Белов. — Осенью охотиться на озеро ездили. Лодка перевернулась…
— А Александра?
— Пожила она одна, поди, с год, переживала все. А потом этот подвернулся. Нас, баб, только пожалей, приголубь… Вышла… на свою голову.
Северцев поднял бровь: вот как?
— Сначала, видать, ничего жили. А тут встретила ее на пруду, белье полоскала. Она меня вроде бы сторонится, а у самой синяки под глазами.
— Ты хоть не расписывай, — вмешался Белов, — семейное дело… Все они нынче чуть что… крику не оберешься. Вы, товарищ Северцев, не очень-то верьте бабам.
— Ты не говори, — перебила его жена, — Шура не такая. Раз прибежала ночью в одной рубашке, плачет… Бьет, говорит. Каждый день шипит: «Когда ты сдохнешь, хромоногая стерва!» Шура-то хроменькая была…
— Ну, пошла, — махнул рукой Белов, — что теперь об этом? Мужик и так сам не свой, переживает.
— Переживает!.. Черта с два переживает, — возмутилась Полина, — все ему, дьяволу, теперь достанется. Одних денег сколько… Кирилл-то у нее, товарищ следователь, на руднике работал, жалованье большое получал. И премии все время. Опять же сад у них вон какой — тоже копейка… У нее на книжке было…
Она назвала цифру.
— Ничего себе! — удивился Белов.
— Да, сумма большая, — с расстановкой произнес Вадим.
«А ведь Кравчук уверял, что с женой дружно жил», — размышлял Северцев, широко вышагивая вдоль пруда.
* * *
Северцев почти не находился в отделе. Рано утром, прихватив общественников, он исчезал на весь день. На вопросы, как подвигается дело, отвечал уклончиво.
— Кажется, я нащупываю кое-что интересное.
Ему даже не удалось сыграть с капитаном партию-другую в шахматы. Полевской, которому не везло в последнее время, надеялся взять реванш, но Вадим отмахивался — некогда. Сегодня, Северцев находился в приподнятом настроении. Он только что получил увеличенный в несколько раз снимок: сероватая поверхность и на ней — темная, краями вверх полоска. «Следователь не имеет права ставить свою подпись, если он не уверен на все сто процентов», — вспомнились ему слова, которые часто говорил начальник школы милиции. — «Что ж, сто так сто!»
Взгляд его упал на шахматы. Лукавая улыбка поползла по губам. Он поднял телефонную трубку:
— Анатолий Евгеньевич, а у вас сегодня есть шанс отыграться!
— Закончил дело? — старший следователь, как всегда, безупречно выбритый и наутюженный, быстро вошел в кабинет. — Поздравляю! А ну-ка, чем ты ударишь по Прокину? Где твоя неопровержимая улика?
— Да уж ударю… Век не забудет, — усмехнулся Вадим. — Я переквалифицировал преступление. Обвинение будет не по 217, а по 88 статье!
— Умышленное убийство? — удивился Полевской. — Вот это номер!
— Посмотрите эти показания…
Полевской бегло пробежал несколько страниц дела и пристально посмотрел на Северцева.
— Нет, ты сумасшедший! Ты понимаешь, что все теперь стало с ног на голову? Была же экспертиза…
— Она ничего не утверждает. Кроме того, и эксперт находился под гипнозом, как и мы с вами… Машина, машина… Раздробить колено и сломать ребро можно не только машиной…
— А Баршев? Он ведь тоже подтверждает, что она была.
— На месте происшествия у меня возникли некоторые сомнения. Вечером мы прихватили с Васильевым дружинников и провели маленький эксперимент. Оказалось, что от карагача, о котором говорил Баршев, нельзя увидеть свет у моста! Дорога от развилки до Горяновска закрыта буграми и деревьями.
— Зачем же ему понадобилось врать?
— Он не врал. Свет, действительно, был. Мы с ребятами измерили расстояние от дома, где гуляли, до карагача и до моста — тысяча пятьсот восемьдесят и тысяча семьдесят два метра. Они вышли в девять двадцать шесть — хозяйка заметила точно. Баршев шел быстро, нигде не останавливался. Кравчуки тоже, надо полагать, не собирали цветочки. Если Баршев шел со скоростью километров шесть в час, то Кравчуки — не более четырех. Так? Когда они подошли к мосту… примерно в девять сорок, Баршев уже находился возле карагача. Тут он, оглянувшись, увидел свет фар… Теперь установлено: это шел бензовоз колхоза «Заря». Он свернул на развилке, не доезжая моста. Свет был виден слева, в стороне. Небольшое смещение угла — в темноте немудрено ошибиться. Кстати, шофер Николенко показал, что он обгонял верхового… — заметив, что капитан сделал нетерпеливый жест рукой, Вадим предупредил возможное возражение: — Еще одна машина исключается, Анатолий Евгеньевич. Баршев указал на такую деталь: когда он дошел до города, из клуба кирпичного завода выходил народ. Киномеханик хорошо помнит тот день — был приглашен на свадьбу. Сеанс он начал ровно в восемь, прогнал без перерыва журнал и кинофильм. Согласно справке кинопроката, на их демонстрацию требуется один час сорок четыре минуты.
— Позволь, какое это имеет отношение к машине?
— Прямое. Мы опросили десятка два людей, которые были в кино. Раньше девяти сорока наезда быть не могло; чтобы от моста доехать до города, нужно минимум семь минут: дорога ремонтировалась и вся была засыпана кучами гравия. К тому же съезд в двух местах с насыпи на болотистый грунт. Там до сих пор такие ухабища…
— Ее бы видели те, кто вышел из клуба?
— Конечно! Переждать преступник не мог, его бы настиг чабан.
— Так, значит?
— Да, Анатолий Евгеньевич…
Северцев протянул капитану снимок.
— Вы видели это. А вот он еще — увеличенный. Обратите внимание на три пятнышка и как бы срезанный уголок.
— Черт, ведь это же… — воскликнул капитан.
— Это вот что, — Вадим положил на стол небольшой железный предмет. — Похоже?
— Н-да! Выходит, Прокин проехал чуть раньше всей этой истории.
— Выходит, так.
* * *
Это были самые обыкновенные сапоги с кирзовыми голенищами, валявшиеся в чулане. Их хозяин, коренастый плотный мужчина с резкими чертами лица, хмуро смотрел на Северцева и милиционера, прислонившегося к дверному косяку. В комнате еще находились понятые — мужчина и девушка. Девушка была совсем молоденькая, смущавшаяся необычной для нее ролью. Из открытого окна тянуло сладковатым запахом цветущего сада. Где-то под карнизом ликовали воробьи.
— Вы их давно не носили? — спросил Вадим, показывая на сапоги.
— Кто ж сапоги к такую жару носит?..
— Тем лучше, — Вадим перевернул сапог подошвой вверх. На сношенном каблуке среди присохшей глины торчали три гвоздика.
— Здесь не хватает вот этой вещички… Мы нашли ее там у моста. — Стершаяся подковка с косо срубленным уголком легла на каблук. — Посмотрите, товарищи!
— Да, подходит… С этого сапога, — сказал мужчина.
Девушка покраснела и тоже потрогала подковку.
— Спасибо за находку, — скривился хозяин, — такое добро стоило искать.
— Вы арестованы, Кравчук, — сказал Северцев, — вот постановление.
— Арестован? — Кравчук слегка побледнел. — За что же меня арестовывать, шутите вы, товарищ следователь!
— С сегодняшнего дня — гражданин следователь, — поправил Вадим.
— Ах да, припоминаю… Только на этот раз руки коротки… Делов нема, поняли… Я чист, как голубь.
— Если не считать убийства жены, — холодно отрезал Северцев.
— Что? — закричал Кравчук. — Вы мне бросьте издеваться. А то я могу, — он шагнул к Северцеву, — убирайтесь отсюда! Тут такое горе, а вы…
— Не надо спектаклей, — поморщился Северцев, — вы и так нас хорошо подурачили. Симуляция была блестящей… Свою руку не пожалели, раскровянили… И с машиной ловко придумано… Из-за вас чуть шофера не упекли…
— По-вашему, ее подковкой так…
— Нет, не подковкой! Там были более весомые предметы.
— Клевета!
— Хватит, Степан Кравчук! — резко перебил Северцев. — Потом поговорим. А теперь распишитесь вот здесь…
— Сейчас… Сейчас я распишусь тебе, гад! — Кравчук неожиданно рывком перевернул стол и одним прыжком оказался на подоконнике.
— Стой! — крикнул Вадим, но Кравчук уже бежал, по саду к забору. Вдруг он замедлил бег и стал медленно поднимать руки. Из-за последней яблони навстречу ему вышел человек.
— Не торопись, Кравчук! Спешить некуда.