Глава 13 Ослабление французского влияния

Глава 13

Ослабление французского влияния

(1980–1983 годы)

Интерпол вступил в 80-е годы. Как можно оценить эффективность его деятельности к началу этого периода? Еще в 1974 году Уильям Хиггит, комиссар Королевской конной канадской полиции, сменивший Пауля Дикопфа на посту президента Интерпола, рассказывал репортеру лондонской «Санди тайме»: «В моей книге со всеми террористами следует обращаться как с убийцами. Но дело в том, что если бы мы стали политической организацией, то произошел бы раскол. Мы могли превратиться в дебатирующие Объединенные Нации, тогда как в тот момент уже достигли заметных успехов в нашей деятельности по сбору и передаче информации».

Но даже это скромное заявление выглядит сомнительным. Вспоминает Роберт ван Хов, член Исполнительного комитета в 1981–1982 годах и вице-президент от Европы в 1983–1985 годах: «В начале 80-х годов, когда Непота уже не было в Интерполе, мы стали критиковать его методы работы, и, боюсь, что у нас имелись для этого все основания. Картотека по-прежнему велась сотрудниками от руки, и по сути Интерпол был всего лишь почтовым ящиком, других функций у него не прибавилось. Присылаешь запрос — получаешь ответ: «Да, у нас в картотеке есть парень под таким именем» или «Нет, такой не значится» — вот и все! К ответу, получаемому из Интерпола, не добавлялось ни капли новой информации».

Удивительно, что вообще были какие-то успехи. С середины 70-х годов до начала 80-х годов в среднем за год арестовывалось около 20 000 международных преступников — это прямой результат деятельности организации. Обратимся снова к ежегодным докладам Интерпола на Генеральных ассамблеях и приведем несколько примеров.

Два дела о подделке валюты

В январе 1975 года полиция Монреаля (Канада) при содействии португальской полиции и Генерального секретариата выявила членов банды, занимавшейся изготовлением и распространением фальшивых американских долларов и португальских эскудо. Была захвачена их печатная мастерская и изъято шесть тысяч поддельных долларов США в банкнотах по $ 10, а также различные полуфабрикаты и подсобные материалы (листы незаконченных банкнот в 1000 эскудо, дуговая лампа, гильотина, печатные негативы). В результате расследования, проведенного в Канаде, Португалии и США, арестовано несколько лиц: в Монреале — трое канадцев, в Ньюарке (США) — португалец. К концу года остальные члены банды, главным образом португальцы, все еще находились в розыске.

В ноябре 1975 года в аэропорту Вены благодаря опыту и интуиции офицера таможни у трапа самолета, вылетавшего в Цюрих, был задержан немец. При нем найдена 5101 поддельная ливанская банкнота достоинством в 100 фунтов. Банкноты были спрятаны в потайном отделении его чемодана. Немец признался, что он курьер и получает деньги от араба, с которым познакомился на вечеринке. Но задержанный настаивал на том, что опознать его не сможет. После экспертизы образца поддельной валюты Отдел по борьбе с подделкой валюты пришел к выводу, что эта банкнота — того же типа, что и 3363 поддельных ливанских 100-фунтовых банкнот, изъятых два месяца назад у другого иностранного путешественника и в другом швейцарском аэропорту. Последний признался также, что вез банкноты для араба (уже другого) и опознать его не может. Информацию отправили в НЦБ-Вена.

Поймали в конце концов португальских фальшивомонетчиков? Или нет? Что случилось, когда австрийская полиция получила полную информацию о поддельных ливанских банкнотах? Мы никогда не узнаем. Ежегодный доклад Отдела по борьбе с подделкой валюты очередной Генеральной ассамблее не дает ответов на эти вопросы.

«Мы не знаем конца истории» — эту расхожую жалобу часто можно было услышать в Сен-Клу, а ныне — в Лионе.

Два дела о наркотиках

4 марта 1979 года НЦБ-Гонконг сообщило по телетайпу в Сен-Клу, что некий человек, имени которого они не могут назвать, только что сел в самолет, вылетающий в одну из стран Европы, и везет с собой сумку с клюшками для гольфа. У них есть информация, что в сумке может находиться партия героина. Сен-Клу немедленно разослал это сообщение по радио всем европейским НЦБ. Прошло три дня, и в аэропорту Копенгагена был задержан канадец с сумкой для гольфа, прибывший из Гонконга. В мячиках для гольфа в его сумке было обнаружено 4,5 килограмма героина № 3.

В феврале 1976 года осведомитель в Берне сообщил местной полиции о чешской группе торговцев каннабисом, промышляющей в Западной Европе. Это был новый выход чешских эмигрантов-уголовников. Швейцарское НЦБ переправило эту информацию через Сен-Клу французскому, испанскому и марокканскому НЦБ. В результате 24 мая 1976 года в Сете (Франция) был арестован курьер, перевозивший 187 кг каннабиса. А 12 августа того же года в кемпинге «Дорадо Жарако» в Валенсии (Испания) полиция обнаружила и конфисковала 260 кг каннабиса (почти половина — в жидкой форме).

Успешные предупреждения

20 марта 1977 года НЦБ-Гонконг передало по радио в Сен-Клу имена и подробные описания четырех китайцев, подозреваемых в попытке контрабанды героина из Бангкока в Нидерланды. Интерпол немедленно направил зеленые извещения в таиландское и голландское НЦБ. 14 апреля того же года голландская полиция арестовала четверых преступников вместе с их местными сообщниками и захватила 2,185 кг героина в одной из амстердамских квартир: за ними следили из аэропорта Амстердама, где им умышленно позволили пройти таможенный досмотр без всяких осложнений.

27 января 1978 года гаагское НЦБ радировало НЦБ в Афинах, что двое голландских граждан, путешествующих на самолете компании КЛМ из Бангкока в Вену через Карачи и Афины, подозреваются в провозе большой партии героина. На следующий день греческая полиция ожидала их в афинском аэропорту. В багаже контрабандистов было обнаружено 17,934 кг героина № 3.

История офицера связи подразделения по борьбе с наркотиками

Роберт Литтас, шведский офицер подразделения по борьбе с наркотиками в Сен-Клу, вспоминает: «Один мой коллега, тоже офицер связи, привез из Лиссабона фотографию морского катера, который по подозрениям португальских властей, мог быть замешан в наркобизнесе. Никаких серьезных доказательств у них не было, поэтому они не стали рассылать эту фотографию по официальным каналам. Мой коллега вручил мне фото вместе со списком членов команды, а я передал все это моему знакомому в Великобритании с просьбой поискать нужную информацию.

Выяснилось, что и у самих британцев были подозрения в отношении тех, кто перечислен в судовой книге! Организовали новое расследование, и когда судно появилось в британских водах с той же самой командой на борту, его задержали. Была захвачена одна из самых крупных партий каннабиса за последние годы — более двух тонн».

2 марта 1981 года трое сторонников казненного президента Пакистана Али Бхутто захватили «боинг» авиакомпании «Пакистан интернэшнл эрлайнс» (ПИА) на пути в Кабул, убили на борту пакистанского чиновника и заставили пилота лететь в Дамаск. В Сирии они держали пассажиров и членов экипажа заложниками в течение 13 дней, угрожая убить всех иностранных пассажиров, если президент Зия уль Хак (казнивший Бхутто) не освободит 54 политических заключенных. Зия капитулировал и выпустил заключенных, после чего воздушные пираты освободили пассажиров и экипаж (сирийские власти предоставили им политическое убежище). Но один из пассажиров, гражданин США, был арестован сирийской полицией согласно красному извещению Интерпола, выданному по просьбе НЦБ-Вашингтон. Оказывается, его разыскивали по обвинению в контрабанде наркотиков в США! Угонщики праздновали свою победу, остальные пассажиры благополучно улетели, а ему суждено было отбывать срок в сирийской тюрьме.

Обратим внимание, что за исключением двух случаев (поддельные ливанские банкноты и американское красное извещение) все эти дела завершились успешно благодаря использованию радиосвязи организации для оперативной передачи срочных сообщений. Именно в скорости передачи важнейшего материала и заключалась основная ценность оперативной работы Интерпола.

Но «почтовый аспект» — это лишь половина, хотя и немаловажная, деятельности Интерпола. К сожалению, поясняет Роберт ван Хов, столь же существенная розыскная сторона работы почти полностью игнорировалась; и не только потому, что сотрудники погрязли в болоте французской полицейской бюрократии,[55] не любили заниматься анализом развития преступности или событий и видели свою роль замкнутой исключительно на том, что считалось неопровержимым фактом. Так происходило из-за чуть ли не бесконечных задержек в получении любого ответа из Сен-Клу. Даже в 80-е годы репутация Интерпола как источника быстрой информации по розыску не была безупречной. Антонио Лаццони, итальянский полицейский со стажем, а сейчас глава уголовного розыска в Лионе, хорошо помнит те времена в Сен-Клу: «Если вы обращаетесь в Интерпол с просьбой что-то поискать для вас в их картотеке, то ответ получите через несколько недель. Просто смешно!»

Проблема имела две стороны. Первая состояла в том, что отдел уголовной картотеки был забит информацией, большая часть которой уже безнадежно устарела и утратила ценность. Несомненно, это была самая большая и всесторонняя библиотека данных по международной преступности в мире. Но так ли уж необходимо хранить, например, информацию о том, что в 1947 году из Национального музея в Виктории (Австралия) украдена коллекция бабочек, или что в 1973 году кто-то похитил слона из цирка в Швейцарии, или что в июне 1975 года стащили двух сов в Гейдельберге (Германия)? К декабрю 1982 года в Сен-Клу скопилось не менее 3 768 000 карточек на международных уголовников, перечисленных в алфавитном, фонетическом порядке и по способу работы. И при поступлении запроса на информацию все эти дела просматривались вручную!

Один служащий поделился со мной, как работают с фонетическим списком. Это длительный и трудоемкий процесс. «Возьмем букву «а». Скажем, пришло радиосообщение о ком-то, чье имя, возможно, начинается с буквы «а». Звук мы сразу точно не определили. Ну и что мы делаем? Обращаемся к нашему фонетическому перечню и просматриваем всех на букву «а». Попробуйте сами: конечно же, потребуется уйма времени! А потом оказывается, что это был какой-нибудь Хаас, Харт, Хатт и все остальное, чье имя может начинаться как на «h», так и на «а», в зависимости от национальности или произношения.

О второй стороне проблемы докладывал Комитет по внутренним делам в палате общин в июле 1990 года: «До 1984 года Генеральный секретариат отставал от многих стран-членов в полицейской технологии». В штаб-квартире не было не только рабочего компьютера, но и любого технически современного оборудования. Невероятно, но до сих пор во многих сообщениях использовался код Морзе. Да и во всем остальном упор делался на радио — а это не самый лучший в наши дни способ передачи: он подвержен перерывам и поломкам и зависит от погодных условий. Более того, как говорил мне Генеральный секретарь Андрэ Боссар, когда я впервые брал у него интервью в сентябре 1980 года, «с нами в Сен-Клу или со своими НЦБ связаны по радио только 65 государств — это лишь половина общего числа стран-участниц организации (в ней тогда состояло 127 стран)».

По словам американского журналиста Эдварда Коуна, «Интерпол как поставщик данных по некоторым отвратительнейшим личностям в мире, включая наркобаронов, террористов и международных беглецов, заснул на выключателе». Но дело в том, что и выключателя не было.

Надо сказать, что Андрэ Боссар, к сожалению, не обладал качествами, нужными главе Интерпола: он прилежно старался создавать впечатление уверенности, которой наверняка не ощущал. «Я всегда испытывал необходимость, — заявил он в интервью в сентябре 1980 года, — быть в курсе эволюции в криминогенной среде. Как офицеры полиции мы призваны следить за состоянием преступности, сражаться с ней, в каких бы формах она ни проявлялась. Всякая перемена в преступном мире должна находить отражение в наших методах борьбы с ней».

Великолепный пример галльской риторики. Но, несмотря на то, что на его письменном столе лежала трубка, ему далеко до Мегрэ. В действительности он был больше адвокатом, чем полицейским, к тому же слишком долго находился в тени Жана Непота. «Месье Боссар был весьма расчетливым человеком, — вспоминает Роберт ван Хов. — Но всегда колебался. Я просто описываю, что сам чувствовал. Похоже, у него единственная цель — спокойно дожить до своей отставки в 65 лет, вообще ничего не меняя. Пусть все идет, как шло до этого годами».

Оскорбительно? Возможно. Но сам Боссар в апреле 1991 года, беседуя со мной в парижской квартире, увешанной календарями Интерпола (ему уже стукнуло 65, и ныне он читает лекции по криминалистике в Чикагском университете), печально признает: «Я работал в Интерполе в переходный период. Когда я пришел туда в 1971 году, он был не такой уж большой организацией. Только что достроили корпус в Сен-Клу и подписали с Францией соглашение о штаб-квартире. Практически мы не имели привилегий, да и не считали, что в чем-либо особо нуждаемся. В Центре среди нас было большинство французов. Работало, правда, несколько инспекторов и полицейских из других стран.

Бюджет составлялся, как в лавке уличного торговца. Сначала месье Непот, а позже я прикидывали свои расходы на листке бумаги и подводили итог с помощью японского калькулятора. Точно как мой лавочник! Чего же проще!

Старались делать свою работу как можно лучше — и достигли определенных успехов. Но и спрос — как на информацию, так и по качеству работы и по затратам времени — был самым обычным. У нас оставалось время, чтобы жить, размышлять о делах, отдыхать…

Но с каждым днем требования возрастали. Прибавлялось количество стран. Нас стали обвинять в том, что дела идут слишком медленно».

Сам по себе приятный, любезный в общении, Боссар старался изо всех сил. Но осложнения начались, едва он приступил к работе. Первая атака была предпринята с неожиданной стороны — псевдоучеными. А случилось вот что. Еще в 1959 году штаб-квартира в Париже разослала синее извещение № 500/59А 3674 с просьбой организовать наблюдение за человеком по имени Марк Московиц, один из псевдонимов которого — «Леон Штейнберг». Пятнадцать лет спустя, в 1974 году, в ходе следствия, проведенного НЦБ, всплыл некий Леон Штейнберг. На запрос о более широкой информации Сен-Клу ответил, что, по его данным, возможно, это и есть тот самый Московиц, которого давным-давно ждет синее извещение. Штейнберг же доказал, представив свои отпечатки пальцев, что он не тот, кто разыскивается Интерполом. Действительно, его отпечатки пальцев не совпали с имевшимися в досье Московица. 15 сентября 1976 года Сен-Клу информировал все НЦБ, что произошла ошибка.

Но история на этом не закончилась. Псевдоученые раскопали дело Штейнберга и подали на Интерпол в Федеральный суд в Вашингтоне, требуя публичного извинения и возмещения ущерба. Споры тянулись до 1986 года, пока не были окончательно разрешены судом. Это породило серию других претензий к организации со стороны таких же псевдоученых. Злополучный Боссар, едва успев занять свое кресло, понял, что шаткое соглашение с Францией о штаб-квартире не дает Интерполу действительного юридического иммунитета международной организации и что на него лично, как и на любого другого чиновника, могут подать в суд. «Нас забросали телеграммами из многих стран, — вспоминает он, — в них говорилось, что наши коллеги получают повестки в суд и правовые претензии. Что с ними делать? Такое происходило повсеместно! Мы порекомендовали своим НЦБ обратиться за советом к местным юридическим органам. И тогда мы поняли, что нам самим надо подумать об этом! Мы решили найти адвоката.

Помнится, я позвонил Генеральному прокурору Франции (у вас это директор публичного обвинения) и рассказал ему, что произошло. Я попросил его дать список адвокатов, которые смогут вести наше дело надлежащим образом. Так я нанял первого адвоката для организации. Наша наивность привела к тому, что в юридическом отношении организация оказалась вообще незащищенной.

По совету адвоката осенью 1979 года секретарь Боссара договорилась с секретарем Андре Левина, недавно назначенного руководителем Отдела объединенных наций и международных организаций при Министерстве иностранных дел Франции о приезде ее патрона с просьбой об оказании ему помощи. Единственный выход из сложившихся юридических трудностей, по словам адвоката, состоял в том, чтобы подписать с Францией новое соглашение о штаб-квартире, по которому Интерпол получит полный статус и юридический иммунитет международной организации на французской территории, такой же, например, каким пользуется ЮНЕСКО, чья штаб-квартира была и остается в Париже.

Но французское правительство ответило: «Нет». Его вполне удовлетворяло положение, когда Интерпол, так сказать, находился у него в кармане. Надо отдать должное Боссару — он начал тогда тяжелые, длившиеся три года переговоры со своей собственной страной, чтобы добиться у нее полного международного статуса и юридического иммунитета Интерпола (а также освобождения от налогов руководителей различных структур). Это отнимало у него много времени и требовало огромного личного внимания. Наконец в ноябре 1982 года новое соглашение о штаб-квартире было подписано. И год спустя весьма неохотно ратифицировано французским парламентом. История закончилась лишь 14 февраля 1984 года, когда соглашение официально вступило в силу. Франция наконец-то освободила «дитя» Непота из-под своей опеки.

Не успел Боссар завершить переговоры по соглашению, как новые тучи юридической казуистики сгустились на горизонте Интерпола: последствия неадекватной защиты организации французским законодательством.

В мае 1980 года в Сен-Клу был установлен первый собственный компьютер Интерпола. Но еще до того, как Патрик Лерой, специалист по компьютерам, ныне шеф Службы компьютерной информации в Лионе, смог запустить его в дело, в штаб-квартиру Интерпола с официальным визитом прибыли представители французской полиции. «У вас есть компьютер, — заявили они удивленному Лерою. — Мы хотели бы ознакомиться со структурой ваших файлов и родом информации, которую они могут содержать».

Визитеры представляли так называемый Комитет информации и защиты гражданских свобод (CNIL) — организацию, созданную для воплощения в жизнь Закона об информатике и свободах, в частности французского Закона о защите информации, принятого в январе 1978 года. Французский закон более строг, нежели его британский или американский аналоги, и существенно ограничивает «поименную информацию», то есть данные, содержащие имена людей. Законы Франции разрешают ее хранить, даже в самой полиции.

«Цель CNIL — и ранее и сейчас — контроль за всеми файлами компьютеров, которые могут использоваться незаконными средствами для получения доступа к поименной информации, — объясняет Лерой. — Это не относится к сугубо статистической информации. Но CNIL контролирует файлы, которые можно использовать, прямо или косвенно, для поиска любой информации, касающейся поименованных лиц.

Это означало, что если французский закон будет применен по отношению к Генеральному секретариату, то мы не сможем держать никаких файлов с именами, так как это создает возможности для «прямого» доступа к информации с именами лиц. Мы не можем даже ввести обычные данные в компьютерный файл, например по закоренелым наркомафиози или грабителям произведений искусства: как только в данных появятся имена неких лиц (как это и должно быть) и мы присвоим им свой номер файла (что необходимо делать) — это позволит найти «косвенным образом» поименную информацию в данном файле. Мы оказались в тупике! Если бы мы, руководствуясь французским законом, вводили только сугубо статистические данные: сколько в прошлом году произведено захватов наркотиков или что-нибудь в этом роде, — вряд ли это имело бы большую ценность для членов нашей организации».

И все же только это и разрешалось им делать в течение последующих пяти лет.

Когда Лерой рассказывает об этом сегодня, в потоке его слов сквозят и досада, и горечь разочарования: «Мы потеряли целых десять лет! Мы на пять лет позже — в 1980 году — установили компьютер, а затем пять потерянных лет с 1980 по 1985 год. Бесполезно притворяться, что ничего не произошло.

К счастью, в марте 1985 года было принято решение, что при цифровой обработке — и это касалось не только компьютеров, но и телекоммуникаций — технические возможности аппаратуры должны использоваться с полной загрузкой, чтобы облегчить работу исследователю. Если бы это решение не было тогда принято — а это произошло благодаря Раймонду Кендаллу,[56] — я думаю, сегодня Генеральный секретариат уже не существовал бы. Организации не нужна чистая статистика. Ну, знаем мы, что в прошлом году захватили Х тонн кокаина, но на оперативном уровне какая от этого польза? Никакой! И я это понимаю, хотя не полицейский, а только работаю на полицейскую организацию. Именно так мы работали с 1980 по 1985 год — не могли оперировать именами, «поименной информацией». Для Интерпола вопрос стоял так: или перейти на компьютеры, или умереть, но никто, кроме Кендалла, этого не понимал».

В этом деле был еще один более тревожный момент. В мае 1980 года при переговорах по новому соглашению Боссар затронул и вопрос о юридическом месте компьютера Интерпола, но согласился, что пока ситуация не выяснена до конца, Интерпол подчиняется французскому законодательству. А если так, то с какой стати он санкционировал покупку первого компьютера? Он что, не понимал, что нарушает французский закон? В апреле 1980 года его ответ обезоруживал: «Нет. Я даже не думал об этом. В то время никто об этом не думал».

Все же компромисс был достигнут, и в новое соглашение включен параграф о юридической неприкосновенности записей Интерпола. Но время от времени они проверялись Наблюдательным советом с целью убедиться в правильности их ведения, председателем которого в то время, да и сегодня тоже, был француз из CNIL.

Четыре года спустя вступило в силу новое соглашение о штаб-квартире. До этого ситуация была более чем скверной. Формально вся информация Интерпола, поступавшая из местных НЦБ — цифровая, аналоговая, поименная и статистическая, — по закону не принадлежала самой организации. По внутренним правилам Интерпола она была собственностью самих бюро. Интерпол выступал в роли хранителя информации, а не ее законного владельца.

И все-таки Боссар — Генеральный секретарь независимой международной полицейской организации мирился с унизительным положением, когда с мая 1980 по февраль 1984 года информация, которой Интерпол даже не был хозяином, контролировалась лишь одним государством-участником — Францией. Неудивительно, что среди членов Исполкома, других сотрудников росло недовольство. «К тому времени сильное влияние месье Непота исчезло, — вспоминает Роберт ван Хов, — и среди членов Исполнительного Комитета сложилось мнение, что французское вмешательство слишком велико. У нас возникала масса вопросов, и мы уже не удовлетворялись ролью послушной марионетки. Согласившись с тем, что многим обязаны Франции, мы не хотели более терпеть ее вмешательство во внутреннюю работу организации».

Какой же был выход из этой неразберихи? Лишь один: другая страна возьмет на себя лидерство. И это будет страна, которая не потребует столь высокой платы в виде престижа и тотального контроля.

Великобритания на эту роль не годилась. Она никогда особенно не жаловала Интерпол, причем задолго до того, как он занял позицию невмешательства по отношению к терроризму. Не влияло даже то, что в качестве главы Отдела полиции Кендалл был вторым в табели о рангах Интерпола.

К тому же Великобритания создала свое НЦБ лишь в 1949 году, и сейчас оно представляло собой всего одну комнату в Скотленд-Ярде с тремя сотрудниками. Когда сэр Ричард Джексон отправился на Генеральную ассамблею в Вашингтон в 1960 году, чтобы быть избранным президентом и тем самым повысить престиж своей страны, ему пришлось сражаться с властями за право лететь первым классом. Кендалл, несмотря на службу в Специальном подразделении, провел значительную часть активной жизни за пределами страны (в Уганде), прежде чем поступил на работу в Интерпол в 1971 году, и всегда расценивался британскими полицейскими кругами как выдающийся профессионал — но индивидуалист.

Так что претендующей стороне ожидать помощи из-за Ла-Манша не приходилось. «Глубокое разочарование деятельностью Интерпола в начале 80-х годов привело к тому, — говорит Ричард С. Стейнер, глава НЦБ-Вашингтон с 1981 по 1990 год, — что канадцы и западные немцы стали серьезно подумывать, продолжать ли им участвовать или создать собственную международную полицейскую организацию. Они были сыты по горло этим Сен-Клу с его чрезмерным французским влиянием, постоянными задержками, надуманными ограничениями и неэффективностью».

Но, как известно, они остались. И тому была веская причина: тонущий корабль решили спасать Соединенные Штаты — наполнить его паруса свежим ветром и под управлением Кендалла вместо вечно колеблющегося Боссара направить его в открытое море полноценной борьбы с преступностью.

Таково было мнение Ричарда С. Стейнера. Похожий на Буффало Билла[57] — высокий, худощавый, с длинными светлыми волосами, торчащими усиками, он стал для организации в первой половине 80-х годов тем, чем был для нее Жан Непот во второй половине 40-х. Но все началось обманчиво неспешно. «В ноябре 1980 года, — вспоминает он, — я был заместителем главы НЦБ-Вашингтон и летел на свою первую Генеральную ассамблею в Манилу вместе со Стюартом Найтом, директором Секретной службы США и вице-президентом Интерпола. Он пригласил меня сесть в соседнее кресло и сказал, что по приезде собирается выдвинуть свою кандидатуру на пост президента — Карл Перссон, шведский президент, должен был в конце Ассамблеи объявить о своем уходе. Стюарт просил меня стать руководителем его выборной кампании.

Все знали, что Жолли Бугарэн, глава филиппинской полиции и правая рука Фердинанда Маркоса, собирался оставаться, и год назад Найта просили составить ему оппозицию. Тогда он ответил отказом. Теперь Карл Перссон лично обратился к нему и попросил переменить решение. Все это делалось в последнюю минуту, наспех, но я погрузился в эту проблему и узнал много полезного.[58]

Я узнал, что наша организация подлинно демократическая. А при демократии, как мы знаем, если члены общества отказываются взять на себя ответственность в управлении организацией, она неизбежно станет неэффективной. Так и случилось. Европа и Штаты пустили дела в Интерполе на самотек. Не думаю, что в мировом сообществе существовали какие-то реальные, действенные обязательства по отношению к Интерполу.

Карл Перссон первый из послевоенных президентов руководил организацией не только номинально. Выдающийся человек — и, прослушав его прощальную речь, где он ярко изложил свои идеи о роли Интерпола в будущем, я по-настоящему осознал необходимость в организации нового типа.

Но пока это вопрос времени. До сих пор США, простиравшиеся на 3000 миль с восточного до западного побережья, были слишком заняты собственной преступностью. Но сейчас даже американская преступность становилась «международной» с постоянно растущими зарубежными связями. Незаконный ввоз наркотиков в начале 80-х годов подскочил до пиковых высот, международное отмывание «грязных» денег становилось одной из главных проблем, вся гамма компьютерной преступности и международного мошенничества обретала четкие очертания. И помимо всего, постоянно растущую угрозу представлял международный терроризм. Жители Западной Европы уже начали принимать меры, создав группу «Треви» и Полицейскую рабочую группу, но граждане США по-прежнему подвергались нападениям воздушных пиратов или взрывались в самолетах во всех частях света. Да и американские самолеты не были гарантированы от нападений. Рассказывает Стейнер: «Если бы Интерпола не существовало, нам пришлось бы его придумать. Конечно, имело больше смысла сконцентрировать усилия на модернизации уже существующей организации при всех ее несовершенствах, чем, начиная с нуля, создавать нечто новое.

Вот этого я сделать не мог! Никакими средствами! Трудно даже добиться, чтобы США остались в Интерполе и оживили его деятельность. Ни о каких новых начинаниях не шло и речи. Но я был близок к тому, чтобы объединить все основные органы охраны правопорядка и Государственный департамент США на таком деле, как помощь Интерполу. Неважно, что это потребует много времени, возможно, несколько лет. Наша поддержка Интерпола была вызвана не только финансовыми соображениями — ведь так было несравненно дешевле! — но и тем, что действующий в то время Устав Интерпола 1956 года придавал организации демократический облик и перекликался с Конституцией США. Это был весьма впечатляющий документ».

Стейнер имел могущественного союзника в лице судьи Уильяма X. Уэбстера, назначенного директором ФБР в 1978 году. После одного дела, в котором НЦБ Стейнера оказало ему важную помощь в поимке крупного международного преступника, он дал указание своим руководящим работникам встретиться со Стейнером и помочь в его предприятии.

Но даже с помощью Уэбстера Стейнер не мог представить свою программу другим федеральным органам охраны правопорядка, не продемонстрировав положительных сдвигов как в перестройке Интерпола, так и в его реакции на внутренние проблемы Соединенных Штатов. Поэтому ради престижа своей страны Стейнер поставил цель — занять руководящее место в Интерполе. В осуществлении этой цели он проявил проницательность магната, исподтишка поглощающего своего соперника.

Освободившись от прежних ограничений в связях с организацией, Стейнер перешел летом 1990 года из НЦБ в руководители отдела расследований Генеральной ревизионной службы (ГРС) — «сторожевого пса» на службе у Конгресса. В ноябре 1991 года он уходит в отставку из Исполкома. Стейнер признает, что имел план из трех пунктов:

«Первый пункт состоял в том, чтобы вложить дополнительные средства в НЦБ США для придания ему большего международного авторитета. В те времена Штаты открыто критиковали за недостаточную оперативность в работе каналов Интерпола. У нас запрашивают информацию, а мы не реагируем вовремя или вообще не отвечаем. Второй пункт — ввести американцев в Генеральный секретариат и вовлечь их в эту работу в такой степени, чтобы народ Соединенных Штатов почувствовал себя причастным к этой международной организации».

Вот так, откровенно и напрямик! Но третий пункт его плана равносилен открытому признанию в намерении подрывной деятельности изнутри: «Мы решили, что в этой демократической организации нам нужно энергичнее участвовать в избирательном процессе, поддерживать прогрессивных кандидатов, которые намерены улучшить работу организации. Необходимо найти этих людей и начать агитационную кампанию в их пользу, добиться того, чтобы они вошли в Исполком и в руководство организации». Возможно, европейцев удивит, что можно со всей откровенностью рассуждать о таких вещах. Но Стейнер — старый работник центрального аппарата Секретной службы США, а эта организация, к немалому удивлению любого британского гостя, значится в общедоступном телефонном справочнике Вашингтона.

Он доволен своей работой: «Мы целиком сосредоточились на этих трех направлениях. И бюджет НЦБ за десять лет вырос от $ 125 000 до $ 6 000 000 в год, а персонал увеличился с 10 до 125 человек. Если раньше в Генеральном секретариате был лишь один представитель США, то теперь их 12, причем на ключевых позициях и по всему-спектру работ, выполняемых Интерполом. Готовясь к выборам, мы налаживаем контакты с заинтересованными странами, создаем коалиции в поддержку прогрессивных кандидатов, систематически подталкивая страны различных регионов к выдвижению таких кандидатов, которые лучше отвечали бы требованиям нашей международной организации».

Стейнер подключил к этому процессу даже президента Рейгана. Стараясь не допустить конфронтации с американскими законниками, а также показать, что Соединенные Штаты будут уважать независимость Интерпола больше, чем французское правительство в его новом соглашении о штаб-квартире, Рональд Рейган подписал 16 июня 1983 года Исполнительный приказ, где Интерпол именуется «общественной международной организацией, имеющей право пользоваться привилегиями, освобождениями и иммунитетом, предусмотренными Законом о международных организациях». Это произвело сильное впечатление.

Стейнер не манипулировал своими непосредственными руководителями в личных целях для реализации своей идеи. Документально зафиксировано, что Джон Симпсон, директор Секретной службы США с декабря 1981 года и формально его начальник, был избран вице-президентом Ин-. терпола на Генеральной ассамблее в Торремолиносе в октябре 1982 года и стал первым американским президентом Интерпола на Генеральной ассамблее в Люксембурге в сентябре 1984 года. Но сам Стейнер признается: «Симпсон, когда его привлекли к работе в Интерполе, еще не догадывался, что станет президентом. Он даже не был первым кандидатом на пост вице-президента из тех лиц, на кого мы в США делали ставку. Вначале мы собирались выдвинуть Бада Муллена, директора DEA (Агентства по борьбе с наркотиками) — в те времена эта организация пользовалась большей международной известностью, чем Секретная служба США, но он отказался. Мы подумали о Симпсоне, и тот согласился. Он баллотировался на пост вице-президента, и уже тогда намечалось выдвинуть его же кандидатуру на пост президента-84!

Но как только Джон Симпсон был избран в Исполком, он сразу же втянулся в работу и отдался ей целиком. Благодаря Джону и Рею (Кендаллу) в конце концов были созданы работоспособный штаб, Исполком и президентские структуры».

А на каком этапе к работе подключился Раймонд Кендалл? «Впервые я встретил Рея в 80-м на Генеральной ассамблее в Маниле и сразу же обратил внимание на его достоинства. Он, хотя и разочаровался ходом дел в организации, работал не покладая рук[59] и, типичный британец, поддерживал своего Генерального секретаря. Честно говоря, на той ранней стадии мы чувствовали, что Боссар вполне вписывается в контуры организации и что нам пока придется работать с ним.

В 1981 году, вскоре после того, как я приступил к обязанностям шефа НЦБ, мы с помощником министра финансов откровенно говорили с Андрэ Боссаром о том, что могли бы сделать для организации, планах на будущее. И потом в течение двух лет мы не раз обсуждали эти проблемы. В конце концов стало ясно: он не на своем месте. Однако перемены происходили огромные и объем работы непомерный, — трудно было заранее сказать, что кто-то вообще пригоден для такой работы. Перемены происходили не по воле отдельных личностей, а по объективным причинам, по непредсказуемому стечению обстоятельств. Только в 1983 году мы наконец поняли, что Боссар не подходит как Генеральный секретарь. Мы стали рассматривать Рея как его преемника: выяснить, хочет ли он заняться этой работой, и убедиться, что он потянет.

Многие считали, что Рей не подходит, и он чуть было не упал духом. Но мы досконально все продумали и решили, что это не так, и сделали все возможное, чтобы провести его на пост Генерального секретаря. К тому времени Рей сам пришел к мысли, что не может более сохранять лояльность Боссару. Мы же чувствовали, что Рей с его опытом работы в Интерполе и в Соединенном королевстве, с его огромными способностями как нельзя лучше подойдет для этой должности. Время показало, что мы не ошиблись».