Виктор Захарченко. Слово о г. М. Концевиче

Виктор Захарченко.

Слово о г. М. Концевиче

Собирать народные песни, изучать и сохранять их необходимо каждому образованному музыканту. Ведь самобытная песня представляет высокоценный художественный материал, который не только внесет живую струю в общий поток этнографии, но по нем можно проследить и исторический путь той или иной народности.

Г. м. Концевич

В истории отечественной фольклористики есть немало имен известных собирателей, исследователей и пропагандистов народной песни, внесших заметный вклад в дело изучения традиционной народной культуры. Назовем хотя бы имена П. В. Киреевского, П. И. Якушкина, П. В. Шейна, М. Е. Пятницкого, А. М. Листопадова. К этой славной плеяде следует отнести и имя талантливого музыканта и фольклориста Григория Митрофановича Концевича.

Родился он 17 ноября 1863 г. на Кубани, в станице Старонижестеблиевской. После окончания Кубанской учительской семинарии и двух лет работы учителем пения в Тенгинской школе поступил на трехгодичные регентские курсы при Петербургской капелле и успешно окончил их. После этого Концевич работал учителем музыки и пения в Ладожской учительской семинарии. С 1 октября 1892 по 1 октября 1906 г., т. е. ровно 14 лет, он являлся регентом Кубанского войскового певческого хора, успешная деятельность которого продолжалась с 1811 по 1920 г. Г. М. Концевич был разносторонне образованным музыкантом, яркой творческой личностью, благотворное влияние которого на развитие музыкальной культуры Кубани по достоинству пока еще не оценено.

Как дирижер — хормейстер он поднял, по отзывам современников, исполнительский уровень Кубанского войскового певческого хора на большую высоту. Будучи настоящим фанатиком своего дела, он тщательно искал по станицам певческие кадры для хора, обучал их музыкальной грамоте, сольфеджио и вокальной технике. С целью изучения работы лучших хоров Концевич за свой счет выезжал в Петербург, Москву, Киев, Ростов — на — Дону, Воронеж и все лучшее, что находил в работе других хоров, тотчас же применял у себя в хоре. Основной задачей Кубанского войскового певческого хора являлось, конечно же, исполнение духовной музыки во время церковных служб. Однако творческая деятельность хора не ограничивалась этим. Она была значительно расширена за счет выступлений в светских концертах, которые регулярно проходили в городском саду и концертных залах Екатеринодара, а также других станицах края. Исключительно широким был репертуар. Хор исполнял произведения М. Глинки, А. Даргомыжского, Д. Бортнянского, М. Березовского, П. Чайковского, В. Моцарта, Л. Бетховена, Р. Шумана, украинские и русские народные песни в обработке Г. Концевича и М. Бибика. Газета «Кубанские областные ведомости» писала: «Все свои номера хор исполнял хорошо: верно, стройно, эффектно, с разнообразными оттенками… Г. Концевич, как видно, вполне мастер своего дела, а хор, находившийся под его управлением, хорошо дисциплинирован в музыкальном отношении»[106].

Концевич был профессиональным композитором, создавшим незаурядные хоровые сочинения, такие как «Кантата памяти К. Д. Ушинского», «Памятник» на стихи А. С. Пушкина, четырехчастное духовное сочинение «Молебное пение» и др. Григорий Митрофанович считался признанным учителем пения и музыки; с учебной целью он написал классное пособие по обучению пению, а также большой цикл для хора без сопровождения «Четыре времени года» из 40 произведений на стихи русских поэтов: Пушкина, Некрасова, Кольцова, Никитина, Плещеева и др. Им было также создано пособие в помощь учителям «Школьное пение», составленное по хрестоматийному принципу из русских народных песен. Музыкально-педагогической и просветительской деятельностью Григорий Митрофанович занимался, по существу, на протяжении всей своей жизни.

В 1906 г. Г. М. Концевич организовал школу для обучения певчих музыкальной грамоте. Благодаря ему певчие получали профессиональную квалификацию «станичный регент». Они изучали регентское дело: церковный устав, теорию музыки, основы гармонии, сольфеджио, церковную литературу, дирижирование. Для певчих им был организован и отдельный оркестр, в котором Григорий Митрофанович играл первую скрипку.

Его ученики становились регентами станичных хоров. Он воспитал талантливого преемника Я. Тараненко, который после ухода Концевича возглавил Кубанский войсковой певческий хор.

Наконец, Г. М. Концевич был талантливым собирателем, исследователем и неутомимым пропагандистом кубанской народной песни. В «Кубанском казачьем листке» за 7 апреля 1813 г. в сообщении «Доклад Г. М. Концевича» говорилось: «Докладчик чуть ли не с детства интересуется уже этим делом (народной песней. — В. З.) и, во всяком случае, со школьной семинарской скамьи начинает записывать песни. Будучи затем преподавателем учительской семинарии (в ст. Ладожской), он серьезно отдается своей страсти и вменяет ученикам в обязанность записывать во время каникул все песни, которые только поются в станицах. Затем еще с большей кропотливостью эта работа продолжается в бытность Григория Митрофановича регентом Войскового певческого хора и после, когда он специально командируется по области»[107]. Он продолжал дело собирания, изучения и пропаганды народных песен на Кубани, начатое Е. Передельским, М. Бибиком, П. Кириловым, А. Бигдаем, П. Махровским и др. Более того, он сумел поднять его на высокий профессиональный уровень.

Изданное наследие Г. М. Концевича — фольклориста (сборники и статьи) огромно. Им опубликовано в 1904–1911 гг. семь выпусков «Малороссийских песен», куда вошло 200 трехголосных и четырехголосных песен без сопровождения из репертуара Кубанского войскового певческого хора (в каждом выпуске по 25, 30 или 40 песен); сборник «Малороссийские народные песни кубанских казаков» из десяти песен для одного голоса с сопровождением фортепиано; сборник «Бандурист», составленный из 200 песенных текстов малороссийских песен без напевов, куда в основном вошли тексты песен из ранее изданных им сборников; сборник «Песни казаков» из 20 линейных песен; подготовил к изданию сборник «Музыка адыгов», в который вошли более 200 песен и инструментальных наигрышей.

Собирательская и издательская деятельность Концевича до 1906 г. проходила под несомненным влиянием его практической работы с Кубанским войсковым певческим хором и носила прежде всего просветительский, а не научно — исследовательский характер. Поэтому в своих сборниках он не указывал, где, когда и от кого были записаны песни, не классифицировал их по жанрам. Вполне вероятно, что Концевич включал в выпускаемые им сборники не только песни, записанные им на Кубани, но и брал песни из других украинских сборников.

Это можно выяснить путем сравнения песен из сборников Концевича с песнями, помещенными в различных сборниках украинских народных песен.

Все песни в сборниках Концевича даны в трех- или четырехголосном изложении a cappella (за исключением десяти песен, аранжированных для одного голоса в сопровождении фортепиано). И хотя сборники народных песен сделаны композитором и дирижером — хормейстером, формировавшим концертный репертуар войскового певческого хора, тем не менее все обработки выполнены им скорее с осторожностью фольклориста, что свидетель — ствует об исключительно бережном отношении к напевам, текстам и хоровой фактуре, о тонком чутье и понимании особенностей стиля черноморских казачьих песен.

Хоровая фактура большинства аранжировок близка к оригиналу. В обработках Концевича не ощущается особой активности авторского начала. И лишь в некоторых хоровых обработках песен, например: «Ихав козак за Дунай», «Щедрик — ведрик», «Ой ну, коте, та коты но», «Диду мий, дударыку» и др. — Концевич выступет как композитор, мастерски владеющий средствами хоровой выразительности, дает вариационно развернутое свое индивидуальное толкование песен.

Сборники Концевича пользовались большим спросом, все они были переизданы, а первые три выпуска — дважды.

После ухода Григория Митрофановича из войскового певческого хора, т. е. с 1 октября 1906 г., специально для него была введена должность «собиратель казачьих песен». Основное свое творческое внимание он сосредоточил на собирании казачьих песен, причем не только черноморских, но и линейных, а также на теоретическом изучении собственного материала и подготовке новых сборников. Так, например, в 1911 г. в Москве вышел первый выпуск сборника «Песни казаков», составленный из 20 линейных песен на три и четыре однородных голоса без сопровождения. Сборник был посвящен 100–летнему юбилею Кубанского войскового хора. Очевидно, Концевичем была задумана новая серия сборников песен линейных казаков, о чем свидетельствует сообщение Бюллетеней ОЛИКО: «…депутация в лице В. В. Скидана, Б. М. Городецкого и Г. М. Концевича лично возбудила ходатайство перед наказным атаманом Кубанского казачьего войска о скорейшем издании за счет Кубанского казачьего войска гг. Кошицем и Концевичем кубанских песен и об ассигновании из того же источника необходимых средств на продолжение начатых Концевичем работ по записи на местах памятников Кубанского творчества"[108].

Но казачье командование ходатайство депутации не удовлетворило, необходимых денежных средств не выделило, поэтому продолжение выпусков «Песни казаков» так и не последовало.

* * *

Об одном, дошедшем до меня по промыслу Божьему, рукописном сборнике казачьих песен Г. М. Концевича мне хочется рассказать особо. Много лет я собирал сборники народных песен из репертуара войскового певческого хора в обработках Григория Митрофановича, изданных до революции, а также его авторские сочинения, все, что имело прямое отношение к имени этого выдающегося музыкального деятеля Кубани, Украины и России. А на ловца, как известно, и зверь бежит.

Около десяти лет тому назад Кубанский казачий хор давал концерт в Самаре. Я не смог тогда поехать на гастроли по городам России, т. к. лежал в Краснодарской краевой больнице после очередной операции. Но судьба всегда была ко мне более чем благосклонна. После концерта в Самаре к руководителю оркестра Ф. Каражову подошел небольшого роста старичок и начал спрашивать художественного руководителя. А поскольку меня не оказалось, то он велел передать мне сборник казачьих песен. К сожалению, ни фамилии, ни отчества, ни адреса этого старика артисты хора не спросили. А жаль. Возможно, что у подателя сборника Г. М. Концевича были и другие материалы собирателя.

Когда я с трепетом взял в руки переданную мне книгу, то это оказалась большого формата на плотной бумаге рукопись Г. М. Концевича. Я глазам своим не поверил. Чудо, да и только! Читаю: «Песни кубанских казаков. Собрал учитель пения при Кубанском войсковом певческом хоре и собиратель Кубанских казачьих песен Г. М. Концевич. В период — от 15 января по 17 февраля 1911 г.». Меня поразил удивительной красоты каллиграфический почерк Григория Митрофановича. Каждая буковка выписана тушью с любовью, словно рукой художника. В правом верхнем углу титула рукописи написано его рукой уже фиолетовыми чернилами: «Кубанскому Научному Музею в дар от Г. М. Концевича. 1927 года 3/VII. Рукопись — автограф». Вот это для меня поистине был дар Божий.

Первое, что бросилось мне в глаза, когда я начал внимательно просматривать рукопись, — это принципиальное отличие рукописного сборника казачьих песен Г. М. Концевича от всех его изданных сборников. Там все песни были изданы в трех- и четырехголосной обработке для войскового певческого хора. В рукописном же сборнике, включающем 56 казачьих песен, почти все песни даны в одноголосном изложении. Три песни — в двухголосном. И только одна под № 18 «Ой, дуду, ой дуду», записанная в станице Сергиевской, дана в четырехголосной обработке для певческого хора.

Второе: Г. М. Концевич впервые в этом сборнике указал место записи каждой песни, фамилии, имена и отчества их исполнителей и время записи: день, месяц и год. Таким образом, в этой рукописи собиратель показал себя уже не столько регентом и талантливым композитором — аранжировщиком войскового певческого хора, для которого он собирал и обрабатывал песни, а настоящим фольклористом — этнографом, бережно зафиксировавшим аутентичное звучание песен. Рукопись сборника дает ясное представление о методике записи песен и подтверждает высокую репутацию Концевича — фольклориста. Каждая страница рукописи освещена его сердечной и самозабвенной любовью к народной песне. Сколько же таких рукописей было у него? Судя по его многолетней и целенаправленной собирательской работе, можно предположить, что их было несколько. Но уцелели ли они в годы Гражданской войны и репрессий, чего не удалось избежать и Григорию Митрофановичу?

Ну а третье, что меня просто поразило в рукописном сборнике, — это то, что первым музыкантом — фольклористом и композитором, который записывал народные песни в моей родной станице Дядьковской Кореновского района, в которой я родился и вырос, оказался не кто иной, как первый художественный руководитель Государственного Кубанского казачьего хора Григорий Митрофанович Концевич! Это удивительное совпадение не объяснить никакой логикой, кроме неисповедимого Провидения.

И еще один поразительный факт. Исполнителем пяти песен, записанных в станице Дядьковской Г. М. Концевичем, был казак Архип Иванович Мисько. И когда я спросил у моей матери, Натальи Алексеевны, а знала ли она того казака и знает ли хату где он жил, она ответила: «А як же. Я сама була ще дивчинкой, а уже нянчила у Архипа Ивановича йго дитэй. Бо я же була кругла сырота, а жить?то якость надо було». После этого имя Григория Митрофановича стало для меня не только еще дороже, но и намного роднее. Песни, записанные от Архипа Ивановича, знала и мама. И многие другие песни этого сборника я записывал в юности в станице Дядьковской, в частности, любимую песню моей матери «Браты мои, браты мои, браты соловэйкы». Вот уж действительно чудны дела Твои, Господи.

* * *

Большой интерес представляет фольклорная научно — исследовательская деятельность Концевича. В 1913 г. в VI выпуске сборника «Известия Общества любителей изучения Кубанской области» была опубликована его статья «Чумаки в народных песнях» (другая статья «Пьяницкие песни» была прочитана им в декабре 1913 г. на заседании этого общества). Статья «Чумаки в народных песнях» была написана им под влиянием объемной работы украинского фольклориста Рудченко о чумацких песнях с таким же названием, на которую и ссылался Концевич. Материалом для статьи послужили сорок чумацких песен, записанных им в станицах Дядьковской, Новоплатнировской, Новолеушковской, Калниболотской, Шкуринской и Канеловской. В статье Концевич дал тридцать чумацких песенных текстов, распределив их по примеру Рудченко на шесть тематических групп. Именно желание познакомить читателей с чумацкими песнями на Кубани, которые сохранились целиком («…и теперь — пишет Г. М. Концевич, — с любовью и осмысленно поются нашими стариками — казаками, перенявшими их от своих дедов и прадедов, близко соприкасавшихся к самим чумакам»!), и было основной целью статьи. Он понимал, что для теоретических обобщений недостаточно этого материала и необходимо провести большую собирательскую работу по записи чумацких песен на Кубани.

Говоря об исследовательской работе Концевича, надо сказать, что его незаурядное дарование музыковеда — фольклориста на удивление ярко и глубоко раскрылось в крайне трудное, трагическое послереволюционное время, когда на Кубани шли жестокие процессы расказачивания, коллективизации, сопровождавшиеся голодом 1933 г. и сталинскими репрессиями. В годы «пятилетки безбожия» (1932–1937 гг.) повсеместно уничтожались священство и храмы. Был уничтожен и храм святого Александра Невского в Краснодаре, в котором многие десятилетия выступал Кубанский войсковой певческий хор. Гонения на народное искусство и все национальное доходили до прямых запретов, тем не менее в этот трудный период Концевич все свое время отдает делу собирания народных песен. В статье «Этнографическая музыка» Григорий Митрофанович писал: «У каждого народа есть свой музыкальный язык, как и слова родной речи. Народная музыка, или музыкальный фольклор, есть продукт непосредственного творчества народных масс, его живой, естественный, правдивый отпечаток переживаний». И далее он продолжает: «Из всех видов изящных искусств музыка наиболее ярко представляет художественную деятельность народа.

Все моменты человеческой жизни, начиная от его рождения и кончая могилой, с удивительной точностью сфотографированы при помощи звуковых комплексных движений, облеченных в определенные формы. Особенно выпукло и красочно рисует ее песня, созданная самим народом.

Народная песня, полная неподражаемой поэтической красоты, представляет собой богатый материал, проливающий свет на историю той или иной народности.

Песня — это самая простая древняя форма народного художественного творчества, представляет соединение поэзии с музыкой. Песня народная — это безыскусственное поэтическое произведение — сложена неизвестными авторами, выражала и выражает переживания отдельных лиц и чаще целого сословия, есть достояние народа»[109].

Круг научных и художественных интересов Г. М. Концевича расширился. Не прекращая работу по записи кубанского казачьего фольклора, он сосредоточил свое внимание на собирании и изучении песенного и инструментального фольклора адыгов.

Летом 1931 г. Концевич совместно с известным адыгейским писателем И. С. Цеем в течение двух месяцев находился в фольклорно — этнографической экспедиции по Адыгее и записал 164 песенные и инструментальные мелодии. Экспедиция, по сообщению Концевича, посетила 12 аулов. В записи музыкального фольклора в качестве информатора принял уча — стие 101 человек, а слушателей, собиравшихся в момент записи в каждом ауле, было до 70 человек. Кроме того, в 1935 г. Концевич записал еще 50 адыгейских напевов. На основе собранного и нотированного материала он составил названный выше сборник «Музыка адыгов», включивший более двухсот вокальных и инструментальных мелодий. Однако этот сборник не был издан, его материалы хранятся в Адыгейском республиканском институте гуманитарных исследований. Там же имеются «Записки профессора[110] Концевича», предназначенные, вероятно, в качестве вступительного раздела к составленному им сборнику, и рукописная статья «Этнографическая музыка».

В «Записках» Концевич изложил свои методы музыкальных записей и подтекстовок в слогонотах, описал условия работы экспедиции, отношение исполнителей и слушателей к записям музыкального фольклора, привел примеры нотаций песенных и инструментальных мелодий, а также подробные паспортные данные по каждому записанному произведению, наконец, дал обстоятельное научное описание и подробные характеристики четырех народных музыкальных инструментов — это шичепшин, камыль, пхачич, эпепшин.

Участник этой экспедиции писатель И. Цей, записывавший тексты песен, также дает восторженную оценку самоотверженному труду Концевича, его упорству в желании точно записать самобытное народное музыкальное искусство адыгов. «Он, имея многолетний опыт в записи кубанских казачьих песен, обладая большой любовью к этому делу, перенес все это и в дело записи адыгских песен. По шестнадцать часов просиживал Г. М. над записями мелодий, увлекаясь этой работой, как молодой человек. Он старался записать их точно, как звучат они в передаче от певца, гармоники или «шичепшин»… И Г. М. Концевич справился с этой поистине трудной задачей — он записал все… положив начало огромному делу возрождения нашей адыгейской национальной музыки»[111].

Музыкальный фольклор адыгов в записях Г. М. Концевича является выдающимся историческим научно — художественным документом. Но рукописи, как видно, в самом деле не горят: чудом уцелевшие, они рано или поздно доходят до читателей. И хотя заново подготовленный сборник вышел в свет с опозданием более чем на 60 лет, тем не менее актуальность его не уменьшилась, поскольку вопросы национального и культурного возрождения стали сегодня, по существу, главными в жизни всех народов нашего многонационального государства. Думается, не одно поколение музыкантов, композиторов, фольклористов, филологов, историков будет обращаться к материалам этого сборника в поисках ответов на самые глубокие и острые вопросы становления и развития национальной культуры адыгов. Будут даваться разные оценки и самому сборнику, и отдельным песням и наигрышам, входящим в него, и профессиональному труду Г. М. Концевича.

Мне же хочется отметить следующее.

Сборником «Музыка адыгов» Г. М. Концевич продолжил традицию русских музыкантов: записывать и обрабатывать музыкальный фольклор разных народов, в том числе и кавказских. Обращение Григория Митрофановича к адыгейскому фольклору подкупает своей искренней увлеченностью, уважительным отношением. Для него это был тяжелый и даже мучительный труд, но исключительно важный по своим научным и художественным целям. «Первые дни для меня были мучительны и болезненны, — пишет Концевич в своих «Записках». — Казалось даже одно время, что точно записать песню, резко отличающуюся от русской или украинской, не представляется возможным вследствие особой специфики, своеобразия тембра, неравномерного ритма, песню, насыщенную форшлагами, синкопами, с быстрым темпом при исполнении. Чрезмерное внимание, напряженная сосредоточенность, упорство во что бы то ни стало записать песню (хоровую в особенности), 16 и даже 18 рабочих часов в сутки в первые дни мало помогали, вызывали сомнение… Но в дальнейшем эти трудности сгладились и работа вошла в нормальное русло».

Фольклористическая работа Концевича характеризуется тщательностью и скрупулезностью. Во время записи он старался не упустить из поля зрения ни одной детали. Его лаконичные замечания, касающиеся плана работы экспедиции, процесса записи, поведения исполнителей и слушателей во время пения, весьма содержательны. Блестяще сделаны им этнографические описания музыкальных инструментов и составных частей фонографа.

Вчитаемся в его скупые строки: «Комната уже переполнена; молодежь у дверей, наружные окна усеяны юными головками…» («Записки профессора Концевича», далее все цитаты из них же); «Любовь к родной песне и к музыке вообще настолько сильна, что старики готовы просиживать ночи, перебирая в своей памяти дорогие для них песни, и с юношеским азартом петь их без конца…»; «Эта песня почти забыта; во всей Адыгее ее помнят два — три человека, не более…»; «Камыль в настоящее время имеет весьма небольшое распространение (5–6 камылистов) во всей Адыгее… Репертуар камылистов богатый, разнообразный и оригинальный…»; «Будущее «азиатской» однорядной шестнадцатиклавишной гармоники угрожает вытеснением этого излюбленного черкесами музыкального инструмента, отсутствием его на рынке; на фабриках же изготовляются преимущественно «венские» двухрядные…». Эти короткие замечания свидетельствуют не только о высоком профессионализме Концевича, но и о его личной обеспокоенности дальнейшей судьбой народной культуры адыгов.

С чувством огромной ответственности я взялся за музыкальное редактирование сборника «Музыка адыгов». Редактирование народной музыки — дело исключительно сложное и трудное. И хотя история фольклористического нотирования практически длится уже более двухсот лет, тем не менее многие проблемы нотирования народной музыки остаются нерешенными. Их решение требует, с одной стороны, разнообразных музыкально — теоретических знаний, а с другой — знания специфики музыки устной традиции, принципиально отличающейся от композиторской, письменной традиции. Трудность музыкального редактирования усугубляется, когда редактору приходится иметь дело с музыкальным материалом малознакомым или незнакомым вообще. Поэтому мне, впервые соприкоснувшемуся непосредственно с самобытной музыкой адыгов, пришлось, естественно, внимательно проанализировать рукописные нотные расшифровки, сделанные Концевичем, а также изданные сборники народной музыки адыгов. В результате этого мне открылись некоторые особенности мелодики, ритмики адыгской народной музыки, как отдельные частности, например ритмическая полифония певца и хора, так и свойства более общего порядка. Например, в музыкальной структуре адыгских песен, на мой взгляд, как правило, присутствуют два противоположных начала: а) постоянное, неизменное и б) изменяемое, импровизированное. Постоянным, стабилизирующим началом является хоровая партия, обычно исполняемая мужчинами в унисон, и инструментальное сопровождение ударных инструментов пхачича (трещотки) и хлопки в ладоши. Импровизированным, свободным началом является пение солиста (высокого мужского голоса) и инструментальное сопровождение на камыле, скрипке (шичепшине). Эти два диалектически противоположных начала и создают, вероятно, впечатление у слушателей живого, сиюминутного рождения песни.

Приступая к музыкальному редактированию сборника Концевича, надо было определиться и в его методике. Известно несколько методов нотирования народной музыки, сложившихся исторически. Первый из них основан на слуховой записи с голоса певца и, по существу, не является фольклористическим, поскольку использует практику записи композиторской музыки и общепринятую музыкальную теорию. Яркими представителями слухового метода были прежде всего композиторы — классики. В русской музыке это М. И. Глинка, Н. А. Римский — Корсаков, А. К. Лядов, М. А. Балакирев[112]; в украинской музыке — Н. В. Лысенко и др. Следующий метод нотирования народной музыки, так называемый «научный» или «объективный», был обусловлен введением в практику записи народных песен сначала фонографа, а затем магнитофона, благодаря которым стало возможным фиксировать на нотном стане не только все голоса и инструменты в отдельности, но и каждую самую малейшую деталь исполнения. Однако громоздкость и непрактичность таких нотаций потребовала поиска новой методики нотирования народной музыки. Такая методика была найдена профессором Е. В. Гиппиусом и названа им аналитической нотацией. В ее основу положено «желание обнаружить общие законы, управляющие организацией народной музыки в отличие от норм композиторского искусства, отделить основное от второстепенного в мелодике, «скелет» от покрова и выработать приемы внесения графической упорядоченности в нотный текст… Одним из ведущих методов фольклористики является метод слогоритмического анализа, а главным инструментом графического упорядочения нотаций — синкретический ранжир… И хотя сегодня большинство фольклорных нотаций продолжает оформляться и публиковаться по старинке — вне синкретического ранжирования, — можно считать, что аналитический тип нотировки в целом утвердил свое превосходство над предшествующими способами нотирования»[113].

В основу музыкальной редакции настоящего сборника «Музыка адыгов» положен аналитический метод нотирования профессора Е. В. Гиппиуса, у которого мне посчастливилось не только учиться, но и издать под его редакцией совместно с новосибирским филологом профессором М. Н. Мельниковым сборник «Свадьба Обско — Иртышского междуречья»[114]. Аналитический метод нотирования Е. В. Гиппиус использовал во многих изданных сборниках народных песен разных национальностей, в том числе и в многотомнике «Народные песни и инструментальные наигрыши адыгов» под его редакцией[115].

Аналитический метод помогает наглядно раскрыть музыкально — ритмическую форму песенных мелостроф. Взаимосвязи музыкально — ритмических периодов внутри мелостроф координированы строгим ранжиром, а тактовые черты использованы не в общепринятом их значении указателей отношений сильных и слабых времен, а в качестве условных разделительных знаков, отмечающих границы периодов.

Редактируя нотные записи Г. М. Концевича указанным методом, мне пришлось сделать в его нотациях некоторые изменения, поправки, добавления.

Однако, понимая всю важность современной редакции, мы, тем не менее, при издании сборника «Музыка адыгов» сначала дали абсолютно все записи Г. М. Концевича в его редакции (162 номера, не считая вариантов к ним) и только затем уже — отредактированные мною 19 песен.

* * *

В 1936 г. Г. М. Концевича пригласили на должность художественного руководителя вновь создаваемого Кубанского казачьего хора. Решение президиума крайисполкома о создании хора было неожиданностью. Вновь обрело обиход запретное в то время слово «казак». С большой радостью и пониманием огромной ответственности принял Концевич обязанности художественного руководителя хора. В своем выступлении в газете «Красное знамя» от 3 марта 1937 г. он писал: «Азово — Черноморский край создал год назад донской казачий профессиональный хор. Это культурная жемчужина — гордость края: 70 лучших певцов и певиц художественно исполняют народные песни Дона и Кубани. Теперь создан и Кубанский казачий хор в 40–50 человек из лучших голосов казаков станиц и хуторов. Его будущее несомненно блестяще. Этот высокохудожественный коллектив украсит нашу Кубань и яркой звездой окрасит край».

Григорий Митрофанович Концевич прожил долгую, сложную и плодотворную жизнь. Им было сделано очень много в области собирания, издания, изучения и пропаганды кубанского казачьего и адыгейского музыкального фольклора. Современники высоко оценили труды Концевича, понявшего и постигшего своей чуткой душой всю мощь, красоту, ширь и безупречность народной песни. «Естественно, что многие из песен, — сообщала газета «Кубанский край», — передаваясь из уст в уста, утратили первоначальную их свежесть, а потому большая заслуга тех лиц, кои принимают на себя труд восстановить эту свежесть путем изучения песен, а затем и записи их. К таким лицам, потратившим немало энергии и средств для вышеуказанной цели, принадлежит бывший регент Кубанского войскового певческого хора Г. М. Концевич». Ему, как и другому дореволюционному собирателю народных песен Кубани А. Д. Бигдаю, посвящались стихи.

Вот, например, далекое от совершенства, подкупающее искренностью стихотворение О. Аспидова «Родная песня», посвященное Г. М. Концевичу. Оно было опубликовано 19 мая 1913 г. в «Кубанском казачьем листке»:

Песня казацкая, песня родимая,

Что еще может сравняться с тобой!

Ты красивее, чем трель соловьиная,

Как не любить тебя всею душой!

Сразу развеешь ты тяжкое горе,

Сразу наполнишь ты очи слезой,

Иль зашумишь, как гульливое море,

Или застонешь, как тяжкий больной.

Много в словах твоих горькой печали,

Больше же удаль казацкая в них:

То тебя предки в неволе слагали,

То в куренях ты рождалась родных.

Жизнь наших предков, жизнь боевую,

Ты, как художник, рисуешь собой,

Храбрость казацкую, удаль лихую

Ты, как кобзарь, воспеваешь душой.

В 1910 г. на Кубанской промышленно — этнографической выставке за пропаганду фольклора Г. М. Концевич был награжден Большой серебряной медалью. Однако не все его труды были опубликованы, многие собранные им материалы по народной песне затерялись вообще, а те, что увидели свет в дореволюционное время, стали библиографической редкостью и сегодня неизвестны даже специалистам, не говоря уже о широкой музыкальной общественности.

* * *

Поистине трагически закончилась жизнь Г. М. Концевича, одного из самых значительных, на мой взгляд, деятелей в истории музыкальной культуры Кубани. В 1937 г. во время гастролей Государственного ансамбля песни и пляски кубанских казаков в Москве Григорий Митрофанович Концевич был репрессирован по ложному доносу (за якобы готовившееся покушение на Сталина). Вот как описаны истинно мученические последние дни жизни Г. М. Концевича в материалах к летописи «Екатеринодар — Краснодар»:

«Дело Концевича. Известный кубанский фольклорист Григорий Митрофанович Концевич жил на Карасунском взгорке, возле Дмитриевской дамбы. За ним приехали ночью 30 августа 1937 г. Концевич обвинялся… в покушении на жизнь «вождя всех народов» И. В. Сталина.

Из анкеты арестованного:

«Концевич Григорий Митрофанович, русский, родился 17 ноября 1863 г. в станице Старонижестеблиевской, из казаков. Отец служил пономарем в церкви. Окончил учительскую семинарию. В партиях не состоял. С воинского учета снят по возрасту. Место содержания под стражей — особый корпус Краснодарской тюрьмы».

В графе «служба в белых и других контрреволюционных армиях, участие в бандах и восстаниях против Соввласти (когда и в качестве кого)» записано: «Регент Кубанского войскового хора». Особые внешние приметы — «вид дряхлого старика…».

Анкета эта составлена спустя три месяца после ареста, и тогда же — в первый и последний раз — Г. М. Концевич был допрошен младшим лейтенантом госбезопасности Коганом. Судя по протоколу, следователь и сам прекрасно понимал, что из престарелого хормейстера террорист никудышный, поэтому не стал липовать и записал его показания без искажений. «Свой арест, — заявил ему Концевич, — я рассматриваю как какое?то недоразумение. Глубоко убежден, что следствие само придет к этому выводу».

Из обвинительного заключения:

«…Концевич Григорий Митрофанович являлся активным участником контрреволюционной казачьей повстанческой организации, действовавшей на Кубани, по заданию которой входил в террористическую группу, готовившую совершение теракта над членами Советского правительства и, в первую очередь, над тов. Сталиным.

Являясь художественным руководителем Кубанского казачьего хора, осенью 1936 г. специально был направлен к. — р. Организацией в Москву для осуществления террористического акта, приурочив совершение такового в момент выступления хора на торжественном вечере в Государственном академическом большом театре, посвященном годовщине Великой Октябрьской революции…»

В обвинительном заключении, подписанном капитаном госбезопасности Г. М. Сербиновым, заместителем начальника управления НКВД по Краснодарскому краю, красным карандашом подчеркнута должность Концевича до революции: бывший регент Кубанского войскового хора. Это и был «криминал», перечеркнувший жизнь талантливого человека…

Он был арестован 30 августа 1937 г. и «…приговорен к высшей мере наказания — расстрелу, приговор приведен в исполнение 26.12.1937 г.»[116].

Точное место захоронения Концевича неизвестно, хотя есть некоторые предположения, что он похоронен на Всесвятском кладбище Краснодара.

«18 августа 1989 г. Григорий Митрофанович Концевич был полностью реабилитирован (посмертно) по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 г.»[117]. Поэтому славное имя Г. М. Концевича нуждается в восстановлении и признании его заслуг, а значительное музыкальное наследие — в глубоком и всестороннем изучении.

Сборник «Музыкальный фольклор адыгов в записях Г. М. Концевича» и его статьи «Записки профессора Концевича» и «Этнографическая музыка» раскрывают широту и масштаб творческой деятельности Григория Митрофановича как талантливого фольклориста и ученого.

Все сборники казачьих и адыгских народных песен Г. М. Концевича являются историческими документами и своеобразными памятниками национальной культуры. Их необходимо было вернуть из долгого забытья.

Чтобы вернуть незаслуженно забытое имя Г. М. Концевича и его труды в современное музыкальное искусство и науку, мною несколько лет назад были подготовлены:

1) сборник «Музыкальный фольклор адыгов в записях Г. М. Концевича». Майкоп, 1997. Составитель и главный редактор — старший научный сотрудник АРИГИ Шу Шабан Салихович, кандидат искусствоведения, член СК РФ, заслуженный деятель искусств Адыгеи и Кубани; музыкальный редактор и автор статьи «Слово о Концевиче» Захарченко В. Г.

Таким образом, рукописный сборник Г. М. Концевича «Музыка адыгов» был опубликован лишь спустя более 60 лет;

2) переиздание всех дореволюционных сборников казачьих песен Г. М. Концевича, собранных мною в одну книгу «Народные песни казаков. Из репертуара Кубанского войскового певческого хора. Составил Г. М. Концевич. Краснодар, 2001 г.».

В книгу вошли семь выпусков малороссийских песен и один выпуск линейных в обработке Г. М. Концевича; в общей сложности 220 песен. Книга дает полное представление о казачьем репертуаре войскового певческого хора. В ней впервые был опубликован рукописный сборник «Песни кубанских казаков. Собрал учитель пения при Кубанском войсковом певческом хоре и собиратель Кубанских казачьих песен Г. М. Концевич. В период — от 15 января по 17 февраля 1911 г.».

Однако еще не все богатое творческое наследие Г. М. Концевича возвращено в современную музыкальную жизнь. Есть еще не переизданные его авторские хоровые сборники, сочинения и статьи. В ближайшие годы надеюсь эту работу довести до конца, чтобы исполнить свой долг перед светлой памятью талантливого регента Кубанского войскового певческого хора и первого художественного руководителя Государственного Кубанского казачьего хора.