Глава 19 Ташкент – город дружбы

Глава 19

Ташкент – город дружбы

Первая половина 1966 года выдалась для Рашидова весьма напряженной. Началось все в самом начале января, когда именно в Ташкенте произошла знаменательная встреча председателя Совета Министров СССР Алексея Косыгина с премьер-министром Индии Лал Бахадур Шастри и президентом Пакистана Махаммедом Айюб Ханом. Эта встреча должна была примирить Индию и Пакистан, которые давно враждовали из-за территориальных претензий (из-за района Кашмир) и вступили друг с другом в вооруженный конфликт. Он грозил перерасти в широкомасштабную войну, если бы в него не вмешался СССР. Почему именно он?

Во-первых, как уже отмечалось выше, Советский Союз еще в начале 50-х установил дружеские отношения с Индией, а в середине 60-х и с Пакистаном. Во-вторых, у СССР не было серьезной военно-политической вовлеченности в проблемы данного региона (как, например, у США, которые в тот момент вели затяжную войну во Вьетнаме). Именно поэтому обе враждующие стороны выбрали в качестве третейского судьи в разрешении своего спора именно СССР. А местом переговоров был выбран Ташкент – столица самой влиятельной в Азии советской республики.

Переговоры в Ташкенте завершились подписанием Декларации, в которой Индия и Пакистан договорились решать спорные вопросы мирными средствами и строить взаимоотношения на основе принципа невмешательства во внутренние дела друг друга. Однако концовка этих переговоров оказалась окрашена в трагические тона.

Подписав мирный договор, внезапно свалился с сердечным приступом индийский премьер Шастри. Советские врачи попытались сделать все от них зависящее, чтобы спасти его, но все их попытки оказались тщетными – 10 января Шастри скончался (новым премьером Индии станет Индира Ганди). Это событие вызвало настоящий шок в Москве, и оттуда в Ташкент была направлена представительная комиссия с тем, чтобы разобраться в случившемся. Одно время члены комиссии даже считали, что Шастри… отравили повара, которые накрывали столы во время торжественного обеда.

Свою посильную помощь в расследовании этого инцидента оказывал москвичам и Рашидов, для которого смерть Шастри тоже была как гром среди ясного неба (с этим человеком узбекский лидер до этого встречался неоднократно и они успели подружиться; чуть позже это станет поводом к тому, чтобы поставить в Ташкенте памятник покойному премьер-министру Индии). В итоге высокая комиссия выяснила, что версия с отравлением здесь ни при чем и Шастри в самом деле ушел из жизни в результате сердечного приступа (нагрузка на тех переговорах и в самом деле была большой: каждая встреча длилась по два-три часа, а в день таких встреч было около трех).

Между тем 3–5 марта 1966 года в Ташкенте прошел ХVII съезд КП Узбекистана, на котором Рашидов значительно укрепил свои позиции во власти. Он почти на четверть обновил состав ЦК своими людьми, а также сменил ряд секретарей обкомов. Оставив в неприкосновенности состав Бюро ЦК КП, он обновил руководство отделов ЦК, заменив большинство заведующих. Так, отдел организационно-партийной работы возглавил Г. Орлов; культуры – С. Шермухамедов; науки и учебных заведений – Б. Абдуразаков; тяжелой промышленности и машиностроения – М. Рамазанов; строительства и городского хозяйства – М. Саидов; транспорта и связи – Д. Мангельдин; легкой и пищевой промышленности – А. Султанходжаев; водного хозяйства – А. Дадасянц; торговли, плановых и финансовых органов – А. Ахунджанов.

На своих местах остались четверо: Я. Закиров (отдел административных органов), М. Рахманкулов (пропаганды и агитации), Т. Зинин (сельскохозяйственный) и Д. Ходжаев (председатель парткомиссии).

Как видим, подавляющее большинство руководителей отделов были мусульмане. Однако ключевой отдел в аппарате ЦК – организационно-партийной работы, – который ведал кадрами, возглавляли русские: до 1966 года это был И. Бурмистров, затем его сменил Г. Орлов. Та же ситуация была и в Москве: при Хрущеве этим отделом заведовал Виталий Титов, которого сразу после воцарения Брежнева сменил Иван Капитонов (последний на этом посту просидит дольше всех – более 20 лет!).

Состав Политбюро (бывшее Бюро) ЦК КП Узбекистана выглядел следующим образом: Ш. Рашидов (1-й секретарь), В. Ломоносов (2-й секретарь), Р. Курбанов (председатель Совета Министров УзССР), Н. Лященко (командующий ТуркВО), Н. Матчанов (секретарь ЦК), Я. Насриддинова (председатель Президиума Верховного Совета УзССР), Р. Нишанов (секретарь по идеологии), И. Анисимкин (секретарь ЦК), М. Мусаханов; кандидаты в члены Политбюро: М. Абдуразаков, С. Расулов, М. Турсунов.

Тем временем в конце того же марта и в начале апреля в Москве проходил ХХIII съезд КПСС на котором присутствовала представительная делегация из Узбекистана во главе с Рашидовым. Съезд многим показался скучным и блеклым по сравнению с недавними хрущевскими, что вполне объяснимо – Брежнев был приведен к власти партаппаратом именно для того, чтобы стать оплотом стабильности. На съезде восстановили в партии пост Генерального секретаря (вместо Первого секретаря) и вновь переименовали Президиум ЦК в Политбюро.

Несмотря на то, что имя прежнего руководителя страны – Н. Хрущева – на съезде ни разу не упоминалось, негласно его деятельность была съездом осуждена. В большинстве выступлений проводилась мысль о том, что отныне в деятельности партии нет места волюнтаризму (а именно в нем чаще всего обвиняли Хрущева при снятии с должности) и теперь вся ее деятельность будет строиться на базе научно взвешенного подхода. Однако, несмотря на тот публичный остракизм, которому был подвергнут лично Хрущев и большинство из его начинаний (самые безумные из них были отменены: например, были восстановлены центральные промышленные министерства), все же сущность хрущевской политики, главной идеей которой была ползучая реставрация капитализма, была оставлена нетронутой. Впрочем, это стало понятно еще за полгода до съезда – на сентябрьском Пленуме ЦК КПСС в 1965 году, где была «освящена» экономическая реформа, разработанная уже упоминаемым выше экономистом Евсеем Либерманом, но получившая название «косыгинской» (по имени нового премьер-министра страны Алексея Косыгина, отвечавшего за ее проведение). Суть этой реформы сводилась к следующему: возведение капиталистического принципа максимализации прибыли в основной движущий принцип хозяйственной деятельности. Как пишет В. Шапинов:

«Хозяйственная номенклатура – такова была социальная база брежневского режима. Она поставила Брежнева к власти, сместив Хрущева с его «волюнтаристскими» экспериментами, не дававшими спокойно жить управленцам. Через два года после «смены власти» брежневская команда дала своей социальной опоре «удовлетворение», разрешив распоряжаться прибылями предприятий по своему усмотрению, в том числе перекачивая значительную их часть себе в карман через фонд оплаты труда и премии. Премия рассчитывалась в процентах от заработной платы, поэтому для управленческого персонала она была существенно выше, чем для рабочих.

Идеалом новой системы становился капитализм, где «инициатива предприятий» и «прибыль» как критерий эффективности достигают своего полного «расцвета». Реформа отодвигала советскую экономику от цели стать «единой фабрикой» к сумме независимых предприятий, связанных через рынок…».

Поскольку в СССР, в ходе развернувшейся в прессе дискуссии о «косыгинской реформе», звучали в основном ее положительные оценки, широкие массы (как коммунистов, так и беспартийных) не могли трезво оценить происходящее. Они верили руководству, которое утверждало (и, видимо, тогда было в этом искренне убеждено), что реформа сослужит советскому обществу хорошую службу и позволит советской экономике выйти из тех тупиков, в которые ее загнали хрущевские реформы. Хотя за пределами СССР было много скептиков, которые были убеждены, что «косыгинская реформа» есть не спасение, а погибель социализма в СССР. Так, к примеру считали руководители Китая, а также ряд некоторых марксистов, вроде аргентинца Че Гевары или западногерманского коммуниста Вилли Диккута.

Однако вернемся к Ш. Рашидову.

Вернувшись со съезда на родину, он с головой окунулся в привычную рутину повседневных дел. Так, 17 апреля в ташкентском Дворце искусств он открыл декаду белорусской литературы и искусства в Узбекистане. Подобные декады ежегодно проходили во всех союзных республиках, причем неоднократно – например, в ноябре в Узбекистане пройдет Декада туркменской литературы и искусства. Подобные мероприятия лучше всяких слов способствовали той самой дружбе народов, которая постоянно декларировалась в СССР. Декады длились около двух недель и на всем их протяжении население принимающей республики имело возможность посетить выступления лучших музыкальных и театральных коллективов республики-гостьи, увидеть ее новые фильмы, побывать на выступлениях ее лучших поэтов и писателей.

Спустя несколько дней, 22 апреля, Рашидов посетил другое торжественное мероприятие: заседание в честь 96-й годовщины со дня рождения В. И. Ленина (оно прошло в Театре оперы и балета имени А. Навои). В те дни никому и в голову не могло прийти, что Узбекистан стоит на пороге серьезного испытания – ташкентского землетрясения.

Последний день перед трагедией (25 апреля) прошел в Ташкенте как обычно: город жил и работал в привычном ритме. Функционировали сотни магазинов и больниц, в парках отдыхали тысячи людей, в кинотеатрах шли новые кинофильмы. В тот день там демонстрировались следующие ленты: «Принимаю бой», «Время, вперед!», «Альпийская баллада», «Окровавленная рубашка», «Ярость» и др.

Телевизионный эфир 25 апреля 1966 года выглядел следующим образом:

1 программа: 18.00 – Торжественное закрытие Декады белорусской литературы и искусства в Узбекистане. Репортаж из Дворца искусств (на узбекском и русском языках).

2 программа: (на узбекском языке) 18.00 – Для детей «Книга – наш друг». 18.35 – Ташкентские новости. 18.45 – Научно-популярный фильм «Аку-Аку».

(На русском языке): 20.05 – Ташкентские новости. 20.15 – Решения ХХIII съезда КПСС – в жизнь: «Новые автомобильные дороги». 20.35 – Документальный фильм «Встреча с Сибирью». 21.35 – художественный фильм «Сестры» (1-я серия).

26 апреля Ташкент еще мирно спал, когда в 5 часов 22 минуты 53 секунды начались сильнейшие подземные толчки с силой более 8 баллов по шкале Рихтера. По мнению сейсмологов, разрушительная стихия подземного удара была колоссальной (она равнялась 50 миллиардам киловатт, что было сравнимо с мощностью 12 тысяч ГЭС уровня Братской), и от полного уничтожения древний город спасло только то обстоятельство, что очаг катаклизма залегал на относительно небольшой глубине – от 3 до 8 километров под землей, благодаря чему вертикальные волны не распространялись далеко и быстро затухали. Совесем иная ситуация была в столице Туркмении Ашхабаде, где почти 20 лет назад (6 октября 1948 года) тоже произошло сильнейшее землетрясение – там последствия катастрофы были ужасными: был разрушен почти весь город, погибло почти 176 тысяч человек (из 198 проживающих в городе).

В Ташкенте зона максимальных разрушений охватила 10 квадратных километров (это был центр города), однако разрушению подверглись в основном старые глинобитные дома, а число человеческих жертв было минимальным: по официальным данным погибло 8 человек и еще 150 человек получили травмы различной степени тяжести (чуть позже медики городской «скорой помощи» сообщат, что в последующие два года от пережитого стресса или в страхе перед новыми толчками скончаются от сердечных приступов еще сотни пожилых ташкентцев). О том, как реагировали жители Ташкента на землетрясение в первые его минуты, рассказывают очевидцы тех событий.

Т. Иванова (спустя год ее наградят медалью «Строителю Ташкента»): «Мы тогда жили в трехэтажном доме в районе Госпитального рынка. Многие вспоминают, что перед землетрясением был слышен подземный гул и видно какое-то свечение. Но я в ту ночь очень крепко спала, проснулась от толчка, как будто нашему дому кто-то дал снизу пинка. Конечно, выскочила спросонья во двор, где почти ничего не было видно из-за поднявшейся с земли пыли. Кто-то кричал: «Война!». Невольно думалось про атомную бомбардировку, которую в те годы ждали от американцев. Но я помню, что один наш сосед вышел на свой балкон, зачем-то вытряхнул вниз половик, и спокойно ушел спать. Это как-то подействовало на меня. Хотя я осталась во дворе до утра, пока не пошла на работу…».

У. Сарсенбаев: «Мне было двадцать лет, я учился на вечернем отделении и жил в студенческом общежитии в районе Ташсельмаша. Накануне настолько вымотался после зачетов и сидения за книгами, что даже не ощутил тот момент, когда произошли толчки. Просыпаюсь, а возле головы лежит кусок кирпича. Гляжу вокруг – ребят нет, а стены в трещинах, все разбросано как попало. Иду на балкон, а его просто нет. Глянул вниз, а он провис. Мне с улицы кричат: «Выходи скорее, да будь осторожен!». Я потихоньку сумел выйти на улицу, а уже только спустя какое-то время ощутил страх…».

В. Ивонин: «Я жил в частном доме с родителями и сестрой. Отчетливо все помню, потому что мы готовились встречать гостей, поскольку мне исполнилось двадцать лет. Я с волнением ждал первого сознательного юбилея. Когда тряхнуло, мы выбежали во двор. Толчок был мощнейший. Грохот страшный, все сыпалось, рушилось. И самое удивительное – было совершенно светло. Землетрясение сопровождалось свечением. Хорошо помню светлые всполохи. Видимо, был какой-то геомагнитный эффект…

Что меня удивило – ходил общественный транспорт. Конечно, бродили разные слухи, но паники, дезорганизации не было… Занятия в тот день отменили, мы пошли искать друзей – тех, кто не пришел в институт. По пути увидели: наиболее пострадали дома возле Алайского рынка, упала крыша цирка, в популярном у молодежи кинотеатре «Искра» вывалилась крыша. Порушились Солдатские казармы, построенные еще до революции. Хотя стены в них были больше метра толщиной…».

Отметим, что самые сильные разрушения были в центре города, но пострадали в основном одноэтажные старые глинобитные дома, которые руководство города давно собиралось снести. Однако вся загвоздка была в том, что сами обитатели этих домов никуда не хотели уезжать с насиженных мест. Теперь же эту проблему решила подземная стихия, разрушив практически все «глинобитки». Как установит потом официальная комиссия, без крыши над головой остались около 79 тысяч семей или свыше 300 тысяч человек из проживавших тогда в Ташкенте полутора миллионов. Всего же были подвергнуты разрушению 2 миллиона квадратных метров жилой площади, 236 административных зданий, около 700 объектов торговли и общественного питания, 26 комунальных предприятий, 181 учебное заведение, 36 учреждений культуры, 185 медицинских и 245 промышленных зданий. Общее число разрушенных зданий составило 37 395, в том числе 35 тысяч жилых домов (около 92 тысяч квартир).

Практически с первых же минут после землетрясения руководство республикой оказалось в эпицентре спасительных работ. Рашидов немедленно позвонил в Москву и доложил о происшедшем Брежневу. И тот отнесся к этому звонку не формально (мог ведь отделаться дежурными фразами и переложить всю ответственность на руководство республикой), а принял решение немедленно вылететь в Ташкент (вместе с председателем Совета Министров СССР Алексеем Косыгиным). Московские гости прибыли в столицу Узбекистана уже спустя несколько часов после землетрясения. Вот как об этом вспоминает известный сейсмолог, профессор В. Уломов:

«Через час после землетрясения, поскольку телефонная связь в городе была полностью повреждена, за мной прислали машину, за рулем которой сидел майор милиции. Он объявил мне, что я «арестован, в связи с произошедшими событиями». Но это оказалось шуткой. Меня доставили не в тюрьму, а в ЦК Компартии Узбекистана на встречу с Шарафом Рашидовым и, уже прилетевшими из Москвы, Леонидом Брежневым и Николаем Косыгиным.

Оба высоких московских гостя выказали желание сесть не во главу стола, как это им любезно предложил Рашидов, а в середине продольного стола, как раз передо мной и напротив повешенной за моей спиной карты. Я начал докладывать ситуацию… Первым прервал меня Брежнев, попросив показать на плане города место, где мы тогда находились, по отношению к эпицентру землетрясения. Я показал. В это время внизу, за окнами здания ЦК возникли крики и сильный шум. Брежнев спросил, не толчок ли это? Я сказал, что нет, добавив, что шум и громкие возгласы, по-видимому, вызваны забитым голом на стадионе «Пахтакор», расположенным неподалеку. Футбольный матч между сборными Белоруссии и Узбекистана не был отменен (отметим, что в городе также продолжали функционировать и многие другие общественные и культурные учреждения: театры, кинотеатры и т. д. – Ф. Р.). Тогда он, шутя, сказал: «Ну, Шараф Рашидович, никакого землетрясения у вас не было. Это голы забивают…». Но в этот момент действительно произошел 4-балльный толчок, на что Брежнев продолжил высказывание: «Придется мне теперь взять спальный мешок и лечь спать где-нибудь под деревом»…

Тогда я обратил внимание на то, что Брежнев очень часто обращался к Косыгину с тем или иным вопросом, спрашивая его мнение. Благодаря Косыгину, была поддержана и просьба Рашидова разрешить строительство в Ташкенте метрополитена, а также определены объемы сил и средств, которые смогут поставить союзные республики для восстановления Ташкента. Другим благоприятным для Ташкента обстоятельством было предложение покончить с глинобитным городом, но и не сооружать чего-либо временного, которое, как сказал тогда Брежнев, «может стать постоянным»…».

Как позже отметят многие узбекские историки, Рашидов проявил в той ситуации максимум находчивости и выдержки. Он давно мечтал начать переустройство Ташкента и особенно его центра (так называемого Старого города), однако денег на широкомасштабное строительство в бюджете республики не было. А Москва, едва слышала те цифры, которые называл Рашидов, тут же отвечала отказом. И так продолжалось несколько лет, пока не грянуло ташкентское землетрясение. В итоге все получилось как в той старой поговорке: «не было бы счастья, да несчастье помогло». И Рашидов, пустив в дело все свое обаяние, сумел убедить Генсека в том, что Центру необходимо выделить максимум средств не только на новое строительство в Старом городе, но и вообще на благоустройство Ташкента. Так столица Узбекистана фактически превратилась во Всесоюзную стройку, которая оказалась выгодна как самой республике, так и Центру в виде мощной идеологической кампании, должной воспеть дружбу советских республик. По сути это был первый пример проявления массового интернационализма в СССР после окончания Великой Отечественной войны. Ташкентцы, которые в годы войны приняли тысячи эвакуированных жителей Украины, Белоруссии и России, спустя 20 лет на себе ощутили братскую помощь всех союзных республик. Как вспоминает все та же Т. Иванова:

«В районе нынешнего ЦУМа военные поставили тысячи палаток для пострадавших. Над нами висел огромный лозунг «Трясемся, но не сдаемся» (отметим, что толчок 26 апреля был не единственный – Ташкент потом трясло неоднократно: 9 и 24 мая, 4 и 5 июля и 24 марта 1967 года. – Ф. Р.). Стали развозить продукты первой необходимости. Детей из школ забирали в пионерские лагеря по всему Союзу, включая «Артек». Жителям тоже предлагали уехать в другие города и даже республики, но не многие соглашались. Настроение было какое-то лихорадочное, но не паническое. Мне предстояло проводить телефонизацию нового района – Чиланзар. Раньше на месте Фархадского базара были болота с камышами и колхозные поля. В районе улицы Волгоградской мы собирали картошку. А теперь, до зимы 1966 года строители из других городов построили новый современный район из пятиэтажных кирпичных домов, в одном из которых я сама получила двухкомнатную квартиру.

Нумерация кварталов и домов на Чиланзаре такая беспорядочная потому, что она давалась в порядке сдачи в эксплуатацию. Магазины и кафе назывались в честь строителей. До сих пор здесь ориентируются по их бывшим названиям – «Башкирия», «Донецк», «Киевлянка», «Кафе Москва». Для того времени район был шикарным. В каждом дворе были детские площадки с песочницами и качелями, бассейны с водой. Деревья жильцы сажали сами…».

А вот еще одно воспоминание – безымянного автора, текст которого я обнаружил в Интернете: «Жили после землетрясения мы все на улице, вынесли кровати, кто-то палатку. Все три дома спали, ели, грудью кормили – 24 часа на улице! Пацанам раздолье…

Школа, какая там школа! Так – пришли – ушли! Все-таки дети жестоки… Вспоминаю сейчас, даже самому стыдно… Завязали мы ниткой люстры, и в самый критический момент на уроке начинали их раскачивать… Шум, крики – землетрясение! – все бегом из класса, за нами из соседнего. Так вся школа на улице и оказывалась… Нам дуракам казалось, что смешно, ну очень…

Помню по улицам ходили солдаты с автоматами. Не знаю, может и правда, говорят был приказ – мародеров на месте расстреливать. Как ни странно, ни одного убийства, ни одной кражи, вообще НИ ОДНОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ в это время совершено не было! Хотел бы я посмотреть, что было бы сегодня! А тогда – все чувствовали себя братьями. Нет, не по несчастью, а по крови…».

Об этом же слова других очевидцев землетрясения.

В. Ивонин: «На нынешнем «Бродвее» (ташкентский «Арбат») стояли двухэтажные магазины, витрины все были разбиты. Но никакого воровства или мародерства не наблюдалось…».

У. Сарсенбаев: «Стали прибывать строители со всего Союза. Прямо вдоль улиц складировались стройматериалы. Я тогда работал на стройке бригадиром. И что характерно, лес самых разных сортов практически не охранялся. Никто даже не пытался воровать стройматериалы. Было общее осознание беды…».

Тем временем в город каждый день прибывают строительные отряды из всех союзных республик. Было развернуто более тысячи палаток, открыты около 600 временных магазинов и предприятий общественного питания. Более 15 тысяч семей в организованном порядке и с их согласия были переселены в другие города как в Узбекистане, так и в других республиках. Дети из Ташкента, кроме «Артека» (самого привилегированного лагеря в СССР), отдыхали в пионерских лагерях 94 областей СССР. Так, 12 июня в Киев самолетами были отправлены 395 детей, 15 июня в город Баку – 244 ребенка, 21 и 22 июня – по 240 детей, 4 июля в Одессу – 349 детей, и т. д. Всего в то лето 1966-го в различных лагерях отдохнуло более 23 тысяч детей из Узбекистана.

Рашидов, как и другие руководители республики, постоянно держали руку на пульсе строительных работ: они часто приезжали на стройки, лично решая все самые оперативные вопросы. Вообще землетрясение 66-го оказалось той самой лакмусовой бумажкой, благодаря которой стало ясно, что в республике имеется грамотное и энергичное руководство, которое в форс-мажорных обстоятельствах умеет собрать свою волю в кулак и выдать «на гора» отличный результат. Взять хотя бы действия руководства Среднеазиатской железной дороги. Вот как это описывал известный журналист-известинец Аркадий Сахнин:

«Как же избежать хаоса на узле, переработать немыслимый поток поездов и не закупорить Среднеазиатские республики?

Проблемой ташкентского железнодорожного узла занимались Центральный Комитет и правительство, руководители Узбекистана, министр путей сообщения.

Не было на ташкентском узле хаоса. Ни один поезд, шедший в Среднеазиатские республики, не был задержан. Ни одна строительная армия пятнадцати республик не могла бы предъявить претензии дороге. В восстановлении жилого фонда ташкентские железнодорожники перекрыли мыслимые нормы, оставив позади все строительные организации города.

Это результат талантливо проведенной организационной работы, смелого решения сложных инженерных проблем, большого напряжения духовных и физических сил рядовых железнодорожников.

В момент тяжелого испытания управление Среднеазиатской железной дороги оказалось боевым, подвижным, инициативным органом, способным решать сложные вопросы государственного масштаба. Внешне управление дороги похоже на штаб, ведущий сражение. Израненное, с десятками кабинетов, готовых рухнуть, откуда переселились люди в вестибюли и коридоры нижних этажей вместе со своими столами, шкафами, телефонами, селекторами, это здание с глубокими трещинами и есть боевой штаб дороги и ее стотысячного коллектива, которым двадцать лет руководит человек большой души, образованный, одаренный и удивительный, член ЦК Узбекской компартии Азис Мовлиянович Кадыров. Говорит он медленно и тихо, слова его весомы и убедительны. За двадцать лет никто не знает случая, чтобы он повысил голос. И это спокойствие, уравновешенность даже в самые острые моменты передаются окружающим.

За последние годы в управлении дороги не объявлено ни одного взыскания. Но сотни людей премированы и получили благодарности, ибо в эти же годы Среднеазиатская неизменно занимала первое и ли одно из первых мест в сети дорог СССР.

Партийный комитет дороги не разобрал ни одного персонального дела, потому что их нет. По тем же причинам бездействовал товарищеский суд. Не только в управлении, но и во всем стотысячном коллективе дороги искоренено пьянство и выпивки. Это было сделано несколько лет назад решительно и мудро. Операция, хотя и рассчитанная не на один месяц, но все-таки на короткий срок, многим казалась рискованной. Ее провели блестяще. Кадыров сказал: «Выпивка одного машиниста, диспетчера, стрелочника, любого человека, связанного с движением поездов, может стоить жизни сотням. Чтобы предотвратить это, мы вправе идти на любые меры».

Начал действовать неизданный суровый закон: увольнять каждого, кто явится на работу выпивши или после вчерашней выпивки. Если человек выпил вчера, сегодня он не работник. От него исходит угроза безопасности движения. Перед каждой поездкой с машинистами, помощниками, кондукторами одну-две минуты разговаривал нарядчик. Малейшего запаха спиртного было достаточно, чтобы отстранить их от работы. Так же поступали с работниками других профессий, будь то слесарь – «золотые руки» или «незаменимый» бригадир. Так с болью поступали и тогда, когда попадал впросак и человек в принципе непьющий. Так поступали и в случаях, когда отстранение от работы грозило срывом графика движения поездов, выполнению плана или любыми неприятностями…

Вся жизнь и работа ташкентских железнодорожников свидетельствовали: если грянет беда, они будут стойки, мужественны, и на каждого можно будет положиться. Апрель 66-го это наглядно продемонстрировал.

После землетрясения нагрузка увеличилась в несколько раз. Из ста двадцати тысяч квадратных метров жилой площади железнодорожников, разбросанной по всему городу, пострадало восемьдесят тысяч. Кроме того, пострадали управление Среднеазиатской дороги, эксплуатационное отделение, станционные, вокзальные здания, к которым подведены сложные подземные и воздушные коммуникации, железнодорожные больницы, учебные заведения, детские учреждения. Все это требовало немедленного восстановления. Именно немедленного, ибо без связи, централизованного управления стрелками, которым оснащен Ташкент, диспетчерской и других служб движение поездов немыслимо. Столь же немедленно требовалось создать условия для отдыха тем, кто лишился крова, а это семьсот пятьдесят семей. Значит, ташкентским железнодорожникам, кроме основной работы, пришлось взять на себя огромное скоростное строительство, площадкой которого являлся весь город от края и до края.

Но и это не все. Пятнадцать советских республик, Москва, Ленинград и другие города поспешили на помощь столице Узбекистана. На заводах и фабриках страны заказы для нее выполнялись вне очереди, грузились вне очереди, поезда пропускались на правах пассажирских. Огромные потоки рабочих, студентов, проектировщиков, различного рода специалистов устремились на помощь пострадавшим. Строительные материалы, механизмы, машины, оборудование – и все это в одну точку, в Ташкент…».

Да, Ташкент восстанавливала вся страна. Например, власти Москвы приняли специальное постановление, где ставилась цель силами Главмосстроя возвести в столице Узбекистана 230 тысяч квадратных метров жилой площади, из них в 1966 году – 50 тысяч, в 1967 – 180 тысяч. Также москвичи брали на себя обязательство построить в Ташкенте комплекс зданий культурно-бытового назначения. Все строительство должно было осуществляться в счет программы Главмосстроя и за счет капитальных вложений Московского горисполкома и других застройщиков Москвы (общая стоимость – 56 миллионов 100 тысяч рублей).

Между тем похожие обязательства брали на себя и другие регионы. Так, РСФСР обязалась построить в Ташкенте 330 тысяч квадратных метров жилья (отметим, что в денежном исчислении Российская Федерация истратит средств на восстановление Ташкента больше всех регионов: 174 миллиона 700 тысяч рублей на строительные работы и 1 миллион 106 тысяч рублей перечислит в Фонд помощи), Украина – 160 тысяч (общая стоимость работ – 41 миллион 400 тысяч рулей, в Фонд помощи перечислено – 114 миллионов 400 тысяч рублей), Ленинград – 100 тысяч (общая стоимость работ – 23 миллиона 100 тысяч рублей), Азербайджан – 35 тысяч (общая стоимость работ – 4 миллиона 400 тысяч рублей, в Фонд помощи – 5 миллионов 600 тысяч рублей), Казахстан – 28 тысяч (общая стоимость работ – 3 миллиона 700 тысяч рублей, в Фонд помощи – 364 тысячи 300 рублей), Грузия – 25,5 тысяч (общая стоимость работ – 4 миллиона 400 тысяч рублей, в Фонд помощи – 4 тысячи 200 рублей), Белоруссия – 25 тысяч (общая стоимость работ – 4 миллиона 500 тысяч рублей, в Фонд помощи – 4 тысячи рублей), Литва – 20 тысяч (общая стоимость работ – 1 миллион 700 тысяч рублей, в Фонд помощи – 7 тысяч 700 рублей), Армения – 15 тысяч (общая стоимость работ – 900 тысяч рублей), Киргизия – 11,5 тысяч (общая стоимость работ – 1 миллион 800 тысяч, в Фонд помощи – 98 тысяч 800 рублей), Туркмения – 9 тысяч (общая стоимость работ – 1 миллион 400 тысяч рублей, в Фонд помощи – 63 тысячи 300 рублей), Таджикистан – 8 тысяч (общая стоимость работ – 1 миллион 500 тысяч рублей, в Фонд помощи – 117 тысяч рублей), Латвия – 7,5 тысяч (общая стоимость работ – 1 миллион 300 тысяч рублей, в Фонд помощи – 21 тысяча 600 рублей), Молдавия – 6 тысяч (общая стоимость работ – 800 тысяч рублей, в Фонд помощи – 29 тысяч 200 рублей), Эстония – 5,4 тысячи (общая стоимость работ – 800 тысяч, в Фонд помощи – 4 тысячи 500 рублей).

Также был создан фонд помощи, куда перечислялись личные и коллективные средства граждан. Министерству финансов республики и Узбекской республиканской конторе Госбанка было поручено организовать своевременный прием средств в помощь Ташкенту, а Ташгорисполкому – обеспечить использование этих средств на затраты, связанные с ликвидацией последствий землетрясения. Поступавшие средства зачислялись на счет № 170064. Всего на этот счет поступит более 10 миллионов рублей. Из этих денег более 5,5 миллионов рублей было распределено райисполкомами на ремонт индивидуальных жилых домов. Это помогло уже к наступлению холодов переселить многие семьи из палаток в отремонтированные квартиры. Около 1 миллиона рублей было направлено на материальную помощь особо нуждающимся. Другая часть денег ушла на организацию бесплатного питания на детских площадках в городе и пионерских лагерях, на перевозку детей в лагеря и за пределы республики.

Как уже отмечали многие очевидцы тех дней, в Ташкенте тогда не было ни мародерства, ни краж, ни более тяжких преступлений. Казалось, даже преступники прониклись всеобщим порывом и на время забыли о своем ремесле. Хотя, конечно, люди, которые пытались нажиться на всеобщем несчастье, тогда все же находились. Об одном из таких случаев рассказала газета «Ташкентская правда» от 3 июня 1966 года. Речь в заметке шла о «черных маклерах» – торговцах квартирами в Чиланзарском районе.

Все началось с того, что там начали прокладывать новый водовод (еще до землетрясения) и некоторые дома подлежали сносу. Списки людей составляли работники «Водоканала». Именно туда однажды и пришел начальник спортивно-технического клуба Б. Тарновский, который заявил составителям списка: дескать, у вас же в руках – золотая жила. И предложил следующую комбинацию: он находит людей, желающих жить в благоустроенных квартирах, а работники «Водоканала» включают их в список очередников и получают за это денежный куш.

Афера вскрылась спустя несколько недель. В итоге все ее участники получили по заслугам: продавцы квартир получили тюремные сроки, а незаконные квартиранты были выселены из новых квартир. В конце заметки ее автор Г. Бухаров подводил итог этой истории: «Ташкент переживает тяжелые дни. Стихийное бедствие лишило многих крова. Сейчас, как никогда, при распределении жилплощади необходимо взвешивать все «за» и «против». Любителям погреть руки на народном горе не должно быть пощады».

О том, в каком режиме в те дни работала ташкентская милиция, рассказывается в книге «Советская милиция. История и современность». Приведу эти строки:

«В 1966 году во время землетрясения в Ташкенте нелегкую вахту самоотверженно несли работники органов внутренних дел. Они делали все возможное и даже невозможное. Милиция, образно говоря, держала руку на пульсе города. Люди в милицейских шинелях спасали людей, тушили пожары, устраняли завалы, утечку газа, откачивали воду из затопленных помещений, организовывали движение транспорта и т. п.

На улицах в патрулировании участвовало около 2 тысяч милиционеров, курсантов школы милиции, солдат, общественников. Они зорко следили за порядком, особенно в палаточных городках. Специальные оперативные группы принимали меры по охране ценностей, строительных материалов, продовольственных и промышленных товаров. В городе был обеспечен образцовый порядок.

Сотрудники милиции показывали пример выполнения служебных обязанностей. Дежурный по городу коммунист Х. Пулатов едва успел после первого толчка отправить в район разрушений дежурный наряд, как в помещении обрушился потолок. Пулатов выбрался из-под развалин и продолжал нести службу. Отвагу и мужество проявили при спасении людей офицеры Шарахмедов и Шахайдаров, сержант Рихматов и многие другие работники милиции. За самоотверженную службу 49 особо отличившихся работников милиции были награждены медалями «За отличную службу по охране общественного порядка»…».

И вновь обратимся к воспоминаниям свидетелей ташкентского землетрясения.

Вспоминает У. Сарсенбаев: «Было очень тяжело. Но мы видели, что не менее тяжело тем, кто приехал нам помогать в восстановлении Ташкента. Ведь толчки не прекращались. Солдаты ставили из деревьев и брусчатки временные дома. В них жили строители и другие специалисты. Один такой район из временных жилищ назвали «Спутник». Временные жилища и бараки были построены для нескольких сот тысяч людей.

Рабочие и инженеры приезжали из самых разных краев: Севастополя, Ленинграда, Прибалтики и Кавказа, Казахстана, Белоруссии. Кто-то жил в палатках, благо погода была теплая. Будто какие-то внешние силы повлияли – совершенно не было дождей.

Ташкент восстановили достаточно быстро. И что характерно, изменился не только город, изменилось мышление людей. Тысячи жителей частного сектора – «махаллинцы» – переехали в многоэтажные дома. Некоторые просили поселить их в одном доме со своими соседями. И даже сейчас многие из них живут дружно и содержат подъезды и дворы в образцовом порядке…».

Как уже отмечалось выше, несмотря на постигшее город стихийное бедствие, жизнь в нем не остановилась: бесперебойно работали коммунальные службы, медицинские учреждения, вузы и школы, концертные залы, кинотеатры и т. д. На стадине «Пахтакор» проходили игры регулярного чемпионата страны, который начался за две недели до землетрясения – 10 апреля. В этом чемпионате ташкентский «Пахтакор» в итоге завоюет 9-е место (из 19-ти команд). Тренером команды тогда был знаменитый динамовец Михаил Якушин, который о своем пребывании в Ташкенте оставил следующие воспоминания:

«Хотя в столице Грузии ко мне тоже относились хорошо (Якушин возглавлял тбилисское «Динамо» дважды: в 1950–1953 и 1962–1964 годах. – Ф. Р.), все же с большей теплотой я вспоминаю о Ташкенте, который полюбил. Пожалуй, нигде мне не работалось так хорошо, как с «Пахтакором»…».

Об этом же и слова известного киноактера Родиона Нахапетова, который тем летом снимался в Узбекистане в фильме «Нежность»:

«Еще во ВГИКе я подружился с режиссером Эльером Ишмухамедовым. Вместе с ним мы работали над инсценировкой рассказа Чехова «На пути». Роль неудачника, желающего произвести на женщину сильное впечатление, стала одной из моих дипломных работ.

У нас с Эльером было общее увлечение – фильмы Феллини. Я даже в шутку прозвал Эльера «Эльерини».

И вот дружба, начатая в стенах института, переросла в творческий союз. Эльер пригласил меня сняться в роли Тимура в фильме «Нежность». Мне понравился сценарий Одельши Агишева – свежий, трогательный, нежный, как и рассказ Барбюса «Нежность», использованный в одной из сцен фильма.

Никогда не забуду открытие для себя республики Узбекистан. Уникальная средневековая архитектура, добродушие людей, жаркое солнце, плов и зеленый чай до сих пор вызывают у меня ностальгические чувства. Но более всего мне памятна атмосфера съемок.

Я читал когда-то, что Жанна Моро была недовольна съемками у Антониони (в фильме «Ночь»). Постоянное напряжение, идущее от режиссера, сковывало ее инициативу и утомляло. «То ли дело съемки у Трюффо! – вздыхала она, вспоминая «Жюль и Джим». – Все было так легко, так непринужденно, по-дружески!».

«Нежность» для меня была то же, что «Жюль и Джим» для Жанны Моро, – не столько работа, сколько сама жизнь. По-дружески легко и непринужденно снимался и наш скромный узбекский фильм. Все мы были практически неразлучны, поэтому случайно оброненное слово, жест или наблюдение наматывались на ус, перемалывались в общей творческой лаборатории и находили свое место в фильме. Единение было полное, и свобода – исключительная. Никогда больше у меня не было такой беспечной и такой стимулирующей творчество жизни, как в тот год – год благословенной «Нежности»!..».

Отмечу, что фильм «Нежность» войдет в золотой фонд не только узбекского, но и советского кинематографа. В 1967 году он завоюет специальный диплом IV Недели азиатского фильма во Франкфурте-на-Майне. Но это будет через год, а пока другие узбекские фильмы покоряют сердца многомиллионной аудитории. Так, весной 1966 года лента Латифа Файзиева «Звезда Улугбека» была удостоена 2-й премии на Всесоюзном кинофестивале в Киеве (вместе с туркменским фильмом «Решающий шаг»).

Летом того же года очередную победу узбекскому (а также и советскому) искусству принес на международной сцене певец Батыр Закиров: он выступил с концертом в одном из самых престижных залов Европы – парижской «Олимпии». Мы расстались с Закировым в конце 50-х, когда его певческая слава только-только брала свой разбег. Спустя десятилетие это имя было известно уже миллионам слушателей. Грампластинки с песнями Закирова сметались с прилавков как горячие пирожки, он был частым гостем на телевизионных экранах. Особенно популярны в его исполнении две песни: «Хабиба» и «Девушка и кувшин». Были пластинки с этими песнями и в моей коллекции, причем относились они к числу самых часто слушаемых. Вот как описывает свои впечатления от этих песен уже известный нам музыковед И. Волков:

«Песня Т. Бабаева на стихи Ю. Энтина «Девушка и кувшин» написана в стиле «ориент-рок». Оказалось, что Батыр Закиров прекрасно чувствует себя и в такого рода песнях. Причем он не только выдерживает их стилистику и ритмику, но вносит свои индивидуальные особенности исполнения – открытость, характерность, изобразительную конкретность, персонифицированность лирического героя…

Спустилась ты с крутых вершин.

Ты на плече несла кувшин,

А в нем шербет, как мед, густой.

И вдруг кувшин на мостовой!

Ой-ой-ой-ой!

С каким азартом, удалью это поется! Будто воочию видишь веселого горского парня и робкую испуганную красавицу. А лукавые, игривые подголоски Луизы Закировой (сестра Батыра. – Ф. Р.) как бы заключают эту забавную картинку в рамку улыбчивого восточного орнамента. Песня получилась очень удачной…».

Отметим, что репертуар у Закирова был поистине интернациональный. В нем были не только узбекские и русские песни, но также азербайджанские, иранские, афганские, турецкие, индийские, греческие, итальянские, испанские, французские и др. Причем все на языке оригинала. Помимо этого у себя в Узбекистана Закиров был известен еще и как талантливый писатель: его рассказы и очерки периодически публиковались в разных журналах. Кроме этого, его перу принадлежали переводы на узбекский язык «Маленького принца» Антуана Сент-Экзюпери и «Тени» Евгения Шварца. Плюс Закиров всерьез увлекался живописью (в юности он даже стоял перед выбором куда пойти: в певцы или художники).

Большую роль в многонациональной советской культуре продолжает играть узбекская литература. Например, одним из самых популярных толстых журналов советской интеллигенции является «Звезда Востока», выходящий в Ташкенте. По этому поводу приведу слова писателя А. Устименко:

«Узбекская литература тогда была отнюдь не провинциальной. Провинциальными в то время оказывались не могущие позволить себе никакой литературной вольности те же московские журналы. А «Звезда Востока» позволяла. Большой шум в стране вызвал один из наиболее интересных номеров журнала, вышедших после трагического ташкентского землетрясения 1966 года.

В тот год очень многие известные прозаики и поэты решили передать свои произведения для публикации на страницах очередного номера «Звезды Востока», гонорар же от публикаций перечислить в фонд восстановления Ташкента. Так и поступили.

Номер получился очень интересным. Его невозможно было достать. Ведь на его страницах оказались не только литературные работы полуопальных тогда Вознесенского, Ахмадулиной, Евтушенко и т. д., но (после долгих-долгих лет замалчивания!) появились и произведения Михаила Булгакова, и Осипа Мандельштама, и Исаака Бабеля…

Среди постоянных авторов журнала того времени были: писательница Татьяна Сергеевна Есенина, дочь поэта, А. Вулис – литературовед, предпринявший первую попытку вызволения из небытия романа «Мастер и Маргарита»…».

Отметим следующий любопытный факт. Когда в том году Рашидов по делам службы приехал в Москву, ряд известных литераторов, которые с ним дружили, попросили его в следующий приезд привезти им тот самый раритетный номер «Звезды Востока», поскольку в Москве его, дескать, не достать.

Между тем в Узбекистане продолжает жить и работать еще один известный деятель советской литературы – писатель Валентин Овечкин. Как мы помним, он приехал туда весной 1963 года и был тепло принят местными властями: ему с супругой выделили отдельную квартиру в Ташкенте. Правда, уже очень скоро Овечкин затосковал по России, что наглядно подтверждают его письма коллегам по перу. Особенно сильно эта тяга проснулась в нем после октября 64-го, когда в Москве отправили в отставку его гонителя Н. Хрущева. Так, в письме А. Твардовскому, написанному в том же октябре, Овечкин писал следующее:

«Вот сейчас мне очень захотелось вернуться в Россию из своей добровольной ташкентской ссылки. Но практически это трудно осуществимо. А жить здесь вообще-то стало невмоготу. Не подумай, что по каким-то особенным причинам, нет, относятся ко мне здесь хорошо, просто потому что – не Россия, не родное, с которым был связан всю жизнь. Я даже не предполагал, что я до такой степени русский человек. Сейчас просто какая-то окопная тоска по родным краям, как на фронте было. Вероятно, и возраст имеет значение. Старое дерево в новую почву пересаживать нельзя. Не по-научному я с собою поступил…».

В другом своем письме Твардовскому (от января 1965-го) Овечкин писал следующее: «Когда я тебе написал, что с удовольствием уехал бы отсюда, это просто вырвался стон души. Никаких конкретных планов переезда у меня нет. В Москву? Ни в коем случае! О Москве и речи нет. Я подумывал о России, о каком-нибудь областном или даже не областном городе, но чтоб было свое, русское, родное. Только не в Москву. Туда меня не тянет. Но и для такого переезда, не в Москву, никаких реальных возможностей у меня нет, главная причина – денег нет…».

Как мы помним, Рашидов хорошо относился к Овечкину и всячески содействовал тому, чтобы писатель чувствовал себя в Узбекистане комфортно. Но в то же время он прекрасно знал и о том, что Овечкин скучает по России, поскольку тот не скрывал своей тоски от него. Поэтому, если бы Овечкин изъявил желание уехать, Рашидов не стал бы его отговаривать. Более того, когда он узнал, что писатель нуждается в деньгах, то немедленно отреагировал на это: дал указание выпустить в издательстве «Ташкент» несколько томов «Избранного» В. Овечкина, которые затем были благожелательно отрецензированы в журнале «Звезда Востока». Но даже после получения неплохого гонорара Овечкин не покинул Узбекистан, поскольку внезапно (судя по всему, опять не без участия Рашидова) нашел для себя стоящее дело – задумал написать книгу о колхозе «Политотдел».

Это хозяйство, которое находилось в 20 км от Ташкента (в Верхнечирчикском районе Ташкентской области) считалось одним из старейших в Узбекистане – оно было создано в 1925 году. Колхоз специализировался на выращивании хлопка и кенафа и был одним из передовых не только у себя в республике, но и вообще в стране. И это отнюдь не преувеличение. Вот как об этом хозяйстве рассказывал сам В. Овечкин (в письме Г. Фишу, написанному за день до ташкентского землетрясения – 25 апреля 1966 года):

Данный текст является ознакомительным фрагментом.