60 «В середине дня мы, по нашим расчетам, подъехали близко к Днепропетровску… Чем ближе к городу, тем поток беженцев становился все гуще»

⁶⁰ «В середине дня мы, по нашим расчетам, подъехали близко к Днепропетровску… Чем ближе к городу, тем поток беженцев становился все гуще»

Готовя записки к публикации, я давал их читать моим товарищам по фронтовым поездкам.

— А ты помнишь, — прочитав записки, вдруг сказал мне Яков Николаевич Халип, — там, у переправы, перед Днепропетровском, того старика? Почему ты о нем не написал?

— Какого старика?

— Ну, того, которого я хотел тогда снять, а ты мне не дал. А потом я все-таки снял его через окно машины. Того старика, который тащил телегу, впрягшись в нее вместо лошади, а на телеге у него сидели дети? Ты вообще почти ничего не написал о том, как было там, под Днепропетровском. Помнишь, я стал снимать беженцев, а ты не дал, вырвал у меня аппарат и затолкал меня в машину? И орал на меня, что разве можно снимать такое горе?

Я не помнил этого. Но когда Халип заговорил — вспомнил, как все было, а было именно так, как он говорил. Вспомнил и подумал, что тогда мы были оба по-своему правы. Фотокорреспондент мог запечатлеть это горе, только сняв его, и он был прав. А я не мог видеть, как стоит на обочине дороги вылезший из военной машины военный человек и снимает этот страшный исход беженцев, снимает этого старика, волокущего на себе телегу с детьми. Мне казалось стыдным, безнравственным, невозможным снимать все это, я бы не смог объяснить тогда этим людям, шедшим мимо нас, зачем мы снимаем их страшное горе. И я тоже по-своему был прав.

А все это вместе взятое еще один пример того, как сдвигаются во времени понятия.

Сейчас, через двадцать пять лет после трагедии сорок первого года, глядя старые кинохроники и выставки военных фотографий того времени, как часто мы, я в том числе, злимся на наших товарищей — фотокорреспондентов и фронтовых кинооператоров — за то, что они почти не снимали тогда, в тот год, страшный быт войны, картины отступлений, убитых бомбами женщин и детей, лежавших на дорогах, эвакуацию, беженцев… Словом, почти не снимали всего того, что тогда, под Днепропетровском, я сам с яростью помешал снять Халипу.

Да, поистине очень осторожно следует сейчас, задним числом, подходить к оценке своих тогдашних мыслей и поступков, не упрощая того сложного переплета чувств, который был тогда у нас в душе.