Второе предисловие: классификация сопротивлений

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Второе предисловие: классификация сопротивлений

Сейчас нам хотелось бы наметить самые грубые общности, без которых невозможно описывать разные техники сопротивления, а также те связи, которые существуют между этими техниками. Необходимо с самого начала договориться о простейших классификационных делениях, которые в дальнейшем могут быть легко отброшены или реорганизованы нашим анализом. Как нам кажется, продуктивнее всего наметить такие разделы, где связи между отдельными техниками сопротивления оказываются достаточно многочисленными, устойчивыми и относительно легко описываемыми. Например, мы предлагаем следующую классификацию:

1) традиционные политические и социальные техники сопротивления (демонстрации, баррикады, голодные забастовки и т. п.);

2) культурные техники сопротивления (скандалы, акции и перформансы, художественные провокации и т. д.);

3) индивидуальные (трансгрессивные) техники сопротивления.

Что может нам дать такая весьма грубая классификация? Во-первых, она вводит техники сопротивления в рамки исторического рассмотрения. То есть она позволяет увидеть те или иные сопротивленческие жесты внутри породившего их контекста и дальнейшее вынесение их за скобки этого контекста — «эволюцию» или «деградацию» этих жестов. Так, например, традиционные политические техники сопротивления выглядят весьма зависимыми от исторических и географических обстоятельств их порождения и воспроизводства. Сидячая забастовка в Германии и в Индии — нечто совсем разное, хотя и там, и здесь — это сидячая забастовка.

Во-вторых, наша достаточно приблизительная классификация указывает на то, что мотивы сопротивленческих действий могут быть очень различными. Индивидуальные сопротивленческие жесты потому и являются индивидуальными, что могут мотивироваться субъектами самым удивительным и непредсказуемым образом. С другой стороны, политические и культурные техники сопротивления более детерминированы и обычно глубоко укоренены в той или иной общественной традиции. Что тоже вовсе не исключает разрывов и трещин внутри самых близких типологически жестов.

И еще одно соображение. Дело обстоит совсем не так, что, с одной стороны, есть технологии власти, а с другой — технологии, которые этой власти противостоят. Техники являются тактическими элементами или блоками в поле отношений силы и бессилия; внутри одной и той же сопротивленческой (или властной) стратегии могут уживаться самые различные и даже противоречащие друг другу технологии; и наоборот, они могут обращаться, не меняя своей формы, между противоположными стратегиями. У технологий не стоит спрашивать, из какой имплицитной теории они проистекают, или какие моральные разделения они воспроизводят, или какую идеологию — господствующую или же ту, над которой господствуют — они представляют. Их следует скорее расспрашивать на двух уровнях: на уровне их тактической продуктивности — какие политические и культурные эффекты они обеспечивают в данном социальном пространстве, и на уровне их стратегической интеграции — какое стечение обстоятельств и какое отношение силы делает их использование необходимым в таком-то и таком-то эпизоде происходящих столкновений.