«Глупец, решивший повеситься, хватается за нож»

«Глупец, решивший повеситься, хватается за нож»

Кибуцный[4] магазин оказался закрыт и я, чертыхаясь, что не побеспокоился о воде ещё в Эйлате, покатил дальше, через тягучий обжигающий машинные потроха ветер пустыни. Но только я приблизился к соляному столбу, прозванному народом «женой Лота», как раздался хруст, писк, стон и нехороший скрежет. Мотор гавкнул по собачьему и заглох. Мне очень хотелось бы написать, что в наступившей тишине был слышен щебет птиц или хотя бы мушиные взвизги, только это было бы клеветой на живую природу. Ничто не парило, не шуршало и не производило никакого видимого шевеления. За холмами проглядывало Мёртвое море, непригодное для утоления жажды, но вполне годящееся для скоростного самоубийства. Ежели в других местах мирового океана можно выкипятить из воды, если вам делать нечего или в школе задали, ну что-то вроде 30 грамм соли и никак не более, то из Мёртвого моря триста с лишком. Пей, не хочу! Умные люди говорят, что здесь треснула континентальная плита, и «до трещала» она от Сирийских гор аж до Африки. Теперь в этой яме стоят отели и клиники, где мужественно лечат, чуть ли не весь ассортимент человеческих недугов. И дряблые легкие, когда болящие не то что спирометр выдуть, но и кашлянуть без воя не могут. Лечат здесь, хотя это на первый взгляд и нонсенс, богатые солями суставы, пугающие своим треском в ночи самых близких, и кожные и костяные хворобы, и, непригодные для управления конём «шпоры». Ну, всё, всё лечат шустрые доктора и сестрички, понося при случае, невыносимых конкурентов.

По моему личному впечатлению, нет больше радости, чем приезд на побережье какой-нибудь латиноамериканской группы. Все бегут смотреть. Бросают лежащих в грязях или заваленных горячими камнями пациентов, покидают не до кормленых клиентов, и только пресыщенные этим и другими зрелищами, медленно приближаются к морю, заключая разнообразные пари, экскурсоводы, один лишь гид беспокойных «латинос» идёт от него.

— Ну, — спрашивает его, кто-нибудь из стариков, — сколько раз ты их предупредил?

— Восемь с половиной, — говорит наш испано-язычный товарищ, — Последний раз не договорил, вырвались и убежали.

И вот уже спешат шоколадные мачо к морю, и вот уже бросаются в воду с тайной целью эстетично искривив тело, нырнуть и потрясти рельефом плоти и дальностью прыжка, своих волооких подруг. И вот уже вылетают они на поверхность, потому что Мёртвое море ничего легче трактора в себя не пускает. Ах, как трут они свои уже алые очи сильными волосатыми перстами, и с каким немужским визгом, бегут на берег! Иногда бегут в сторону Иордании, потому что не видят ни хрена. Сначала мы думали, что всё латиноамериканцы глухие, раз не слышат предостережений о едкости этих вод цвета электрик, потом поняли в чём дело, и назвали его — «петушиный синдром». Соль в очах, это мелочь, — промыл пресной водой, и прошло. Другое дело если она через пасть или трепетные ноздри, проложит себе путь в дыхательное горло! Считайте, что с этой секунды, вы на 50 % уже натуральный труп. А при отсутствии рядом верных товарищей и скоростной медицинской помощи вы, товарищ, уже на все 100 % не среди нас. В воде этого моря, химических элементов больше, чем у Менделеева, в его ненавистной всеми учащимися, таблице. И качают их, эти элементы, из него, ну из моря конечно, не из Менделеева же, усердно, причём всё что ни попадя, благо на дне ещё двух километровый осадок. Евреи всегда называли его «солёным», а не «мёртвым» и действительно ближе ко дну обнаружились бактерии, пожирающие нашу соль и выделяющие в наше море свой отвратительный сероводород! Сероводород, они выделяю, тоже мне, сенсация! Все выделяют, не они одни!

Когда-то на берегах росли бальзамовые деревья, способные, по словам Сенеки, разорить великую империю — римские матроны платили за бальзам по весу — талант бальзама шёл, за талант золота. От тех далёких и мрачных дней, осталась крепость Масада, где как общеизвестно, перебили своих близких, а затем и друг друга свирепые сикарии[5] лишь бы не сдаваться ненавистному Риму. Менее известно, что римские полководцы, приказывали бросать связанных попарно мятежников в воду, дабы убедиться, что утонуть в ней действительно нельзя, как ещё их Аристотель предупреждал. Никто не заботился о дальнейшей судьбе «подопытных», заживо растворявшихся в этом густом солёном аду.

При спуске из Иерусалима к Мёртвому морю, почти не снижая скорости, машины и автобусы, пролетают гостиницу «доброго самаритянина», где описанный в знаменитой притче, сильно покалеченный еврей, нашёл приют и лечение. Заплатил за него, те две знаменитые полновесные драхмы, неизвестный, но конечно, симпатичный, «самаритянский» добрый человек. На территории «гостиницы» сегодня открыты красивые мозаики и вполне уместно, предаться воспоминаниям о народе, пришедшем в землю Святую, на место изгнанных Ассирией евреев. Они так сильно прониклись верой, что ни за что не были готовы, признать в вернувшихся, истинных хозяев страны. В общем, друг друга евреи и самаритяне не любили.

На уровне Мёртвого моря, где над вами 400 дополнительных метров неба, тормозящих весь вредный ультрафиолет, и поэтому не дающих облезть до мяса, любителям солнечных ванн, стоит Кумран. Да, да тот самый, где Мухаммед Волчонок нашёл знаменитые свитки. В Кумране прохладно, продают косметику и сувениры, показывают снятое, с летящего между тесных стен ущелий вертолёта кино и пускают на сами раскопки. Когда будете смотреть фильм садитесь подальше от экрана, к стенке, — всё так реалистично, что укачивает и тошнит. Но вернёмся к моей истории со сломанной машиной и безводьем на пути из Эйлата домой.

У каждого мужчины есть своя маленькая и не слишком тайная от жены, слабость. Я, например, люблю канцелярские лавки, а в них всякую продвинутую чепуху, вроде мобильных телефонов, скоросшивателей и авторучек. Вот почему, оказавшись в недвижимой машине посередь пустыни, я не очень испугался. Место было открытое, горы не глушили связь, и мне довольно легко удалось вызвать техпомощь. А вот дальше начался кошмар. В метрах двадцати от дороги росла одинокая зонтичная акация, дерево с широкой и плоской кроной, тени от него было чуть больше чем от лопаты. За неимением лучшего убежища, я, прислонившись к её корявому стволу, уселся, зорко вглядываясь в проезжавший транспорт, что бы не проворонить машинных спасателей. А потом начались чудеса. Сначала я увидел двухголовую гадюку неизвестной породы, которая уставилась на меня двумя парами кошачьих желтых глаз и медленно поползла вокруг акации.

Завершив полный круг, головы переглянулись, и одна раскрыв пасть громко и внятно произнесла: «Наш будет», вторая башка утвердительно и быстро закивала, так что у меня зарябило в очах. Потом пришёл баран. Он пел на незнакомом мне гортанном языке и танцевал гордые танцы бараньих народов. Хорошо кстати танцевал, приседал и подпрыгивал и делал всякие мне неизвестные па. Пожилой джин зачем-то в бюстгальтере, завертелся в крохотном смерче и гнусаво начал читать вслух куски из 1001 ночи почему-то на украинском языке. Это было ужасно смешно, хотя слов я не запомнил, а запомнил, что ржал конским голосом. Мир мутился, опадали и вздувались горы, и не хватало слюны для пересохшей глотки. А потом кто-то вылил мне на голову не меньше ведра ледяной воды.

— Вторая стадия — сказал механик, — пей, полудурок! В зеркальце, которое он мне любезно подставил, отражались красные бессмысленные глаза с плавающим и не фиксирующимся взглядом, и язык, перевитый кольцами распухших синих вен. Новичок, глупый «чичако», питерский искусствовед в Иудейской пустыне. На третьей стадии обезвоживания, вода уже просто не усваивается.

* * *

У ног жены Лота, прикрытые толстым слоем соли, лежат убитые Господом города, Содом и Гоморра. Сама содомская гора на ? состоит из соли. Время от времени от неё отваливаются и падают на землю, огромные соляные пласты. Туристы и местные граждане, откалывают от них чёрные с дымком кусочки, и волокут домой. Считается, что подобно чесноку, не пускающему в дом упырей, соль с Содома, помогает защитить жилище от незваных педерастов. От «званных», нет, не защищает. С гордостью, должен сказать, что эту примету я придумал и внедрил в массы сам своей любимой головой и всё благодаря тому, что нашёл в куске соли с Содома, прядь рыжих, с проседью волос. Я не шучу. Население, болеющее ханжеством, считает, что я грубо ругаюсь, именуя «гомосеков», прямым их, природным именем. Потерпите, педерасты, это ведь культурное слово, хотя и не звучит гордо. Слово «педерастия» происходит от двух корешков pais, по-гречески что-то вроде современного — «несовершеннолетний», и eraste — «любовник». Теперь вы знаете, о чём думал папа Фандорин, когда крестили его сыночка. Видите, а вы обижались, педерасты! Продвинутое население считает, что это неправильно с моей стороны, и надо говорить что-то отвлечённое, типа «голубок» или «иначе ориентированный», сбившийся, в общем, с пути.

По сегодняшнему времени, грех содомский невелик, а многие считают, что и не грех вовсе, а так, естественный прорыв изощрённых родовой травмой мозгов, или игра расшалившихся генов. Очень любят, приводить в пример древних эстетов, охочих до гладких и ещё не поросших жестким самцовым волосом, мальчиков, с которыми возлежали на мягких кушетках, пили сладенькое винцо и блудили по всякому. Мол, глядите, какие люди были! Братцы, они ведь язычники были! Они ведь и весталок уличённых, жреческой экспертизой, в утрате невинности, в стенки замуровывали живьём, и полностью доверяли нанюхавшимся газов оракулам, когда те несли всякую невнятицу.

Лично я приучен Всевышнему верить во всём, и даже его грозному вердикту что, «Если кто ляжет с мужчиною, как с женщиною, то оба они сделали мерзость: да будут преданы смерти, кровь их на них». Ну, и что я должен делать, если в британском парламенте, не понимают вовсе, с чего бы это Бог так распалился!? Знаете, «альбионцы», вы уж там сами с Ним выясняйте, пожалуйста, кто тут из вас педераст, а кто «меньшинство половое»! Сексуальные грешки самые заметные. Торжество похоти над Образом, означает тоже, что торжество жидкой грязи, из которой нас лепил Господь, над Ним самим, тем которого Он в нас вложил. Человек уже потихоньку начинает гордиться, до чего ж низко он пал. «Вот какая я свинюка, смотрите все!».

То гомосексуалисты пляшут, как цирковые макаки на парадах гордости своих утомлённых попок, то движение педофилов громко и честно заявляет о своей отчаянной борьбе за легализацию, то Швейцария желает узаконить кровосмешения. Я, «за»: пусть дети услаждают родителей, а родители детишек, от такого имбри?динга[6] народится масса симпатичных идиотиков, швейцарцы и вымрут, а цены на горных курортах обнулятся — всем прямая выгода.

Вот здорово то будет, катайся, — не хочу!