3

3

— Товарищ майор, на наш запрос и этот архив отвечает: «Интересующими вас сведениями не располагаем» Что делать?

— Искать. Посылать в девятый, десятый раз... Минуточку... Алло? Да, я. Что, что?! Здесь, в Ленинграде? Сейчас я к вам зайду.

(Из служебного разговора)

На вокзале у ларька скопилась очередь за пивом. Кто-то сунул деньги поверх голов, и сразу поднялся шум: «Порядка не знаешь? Тебе скорей всех надо?», «Да он слов не понимает, ему на кулаках разъяснять требуется...»

Федор, сдувая с кружки пену, пробормотал:

— Такому на кулаках не разъяснишь. Буржуй советский. Его бы ножичком...

— Перегибаешь, дядя, — сказал Федору молодой парень. — За нож, знаешь, что дают?

— Тебе лучше знать, — огрызнулся Федор. — Видать сову по полету. Стиляга...

За парня вступились, но и Федору неожиданно выискался защитник — худощавый, светлоглазый человек, лет тридцати. Тихим вежливым голосом сказал, что зря к человеку прицепились, мало ли кто чего сболтнет сгоряча?

Федор мельком взглянул на него и отошел, сел на скамью. «Защитник» уселся рядом, закурил, предложил закурить и Федору. Плохонькие папироски, «гвоздики». Федор спросил:

— Ты что ж, никуда не торопишься?

— Некуда. Жена не ждет, и дети не плачут. На работе выходной.

Федор быстро выведал о нем все, хотя тот и не особенно охотно отвечал на вопросы, рассеянно поглядывая на прохожих, щурясь на вышедшее из-за облаков солнышко. Звали его Павлом, работал слесарем на заводе, семью не завел, потому что и сам жил в общежитии. Одет неважно: синяя застиранная спецовка, рваненькая майка, помятая кепка. Федор усмехнулся; усмешка у него была особая: вспухнет у одного угла рта бугорок, потянет тонкие губы... Язвительная усмешка. Сказал:

— Рабочий класс, а в чем ходишь? Так вот на дураках и ездят. А тот, что без очереди лез, небось и квартиру имеет, да и дачу себе отгрохал.

— Бывает, — нехотя отозвался Павел. — И я бы заработал, да, знаешь, нормы здорово режут...

Федору чем-то приглянулся этот парень, но на всякий случай он постарался от него отвязаться. А встретились они снова вечером, в пивной. Павел с жадностью уминал сардельки с холодными макаронами и подсчитывал копейки на выпивку. Федор посмеялся: что же за мужик, который на вино себе добыть не умеет? И похвастался: я, мол, живу по такому закону: есть у меня двадцать пять рублей — обязан я из них сделать двести пятьдесят...

Чаще всего Федор добывал деньги, «опекая» кого-нибудь из приезжих: посоветует сдать чемодан в камеру хранения и до отхода поезда угощает в ресторане, не жалея своих двадцати пяти рублей. Потом своего нового «дружка» сунет в вагон любого поезда, и едет «дружок», свеся хмельную головушку, сам не ведая куда. А Федор тем временем получит по квитанции из камеры хранения его чемодан...

Павлу Федор намекнул, что пока ротозеи на свете не перевелись, умным людям жить можно.

— И не боишься? — с интересом спросил Павел.

— Надо жить так, чтобы тебя боялись, — наставительно сказал Федор. Потом поднял на Павла жесткие, недобрые глаза:

— А ты, собственно, чего ко мне прилип? А ну, катись...

Другой бы обиделся. Павел же поглядел как-то сонно, поднялся. В дверях еще помахал на прощание рукой, как машут в итальянских фильмах, как будто рассеивая дым перед лицом. Федор подумал: «А не зря ли я его шуганул? Парень сдержанный, на скандал не лезет».

Федору хотелось выпить еще, но один он пить не любил. Взял водки, приехал к себе в Стрельну, зазвал хозяина, Всеволода Волошина. Только расположились, как явилась Надежда и давай пилить:

— Сам пьяница пропащий, еще и моего мужа спаиваешь? Мало вас милиция учит! Вон сегодня у нас в клубе забрали парней, тоже с пьяных глаз в драку полезли, хулиганье. И мне пришлось в отделение идти, свидетельницей.

Федор сказал загадочно:

— Ты бы, Надежда, поменьше ходила в такие места.

— Какие? — удивилась она. — В клуб? Так я же там работаю.

— Не в клуб, а в милицию. Кому помогаешь?

— Но если с хулиганами не бороться, они же совсем распустятся!

— Вот, вот... А о том ты не подумала, что когда придет время, с милицией будет расчет? И не только с милицией, но и с теми, кто с нею связан.

— Да ты про что несешь-то? — опешив, спросила Надежда.

— А вот про что... — И Федор, замахнувшись, резко опустил руку вниз, как будто всаживал в кого-то нож.

Страшным показалось Надежде его серое, с опухшими веками, лицо. Она быстро увела мужа домой.