8

8

Он ожидал всего, только не этого...

Сергей ехал в трамвае и успокаивал себя тем, что ничего там не знают, что вызывают для выяснения какого-нибудь маловажного вопроса. Иначе бы не стали вызывать.

Поездка на трамвае показалась длительной, как альпинистский поход через горы. Молоденький розоволицый солдат с пистолетной кобурой у пояса взял из рук Сергея паспорт, прочитал, выдвинул ящик письменного стола, порылся там в бумажках и вернул паспорт.

— Проходите. Вон гардероб, потом налево за дверью лифт.

На модных тонконогих металлических вешалках висели пальто, красная хозяйственная сумка, армейский плащ. У стены на столике лежали кипы свежих газет и стояла пластмассовая коробочка с медными монетами. Дубовая застекленная дверь не открывалась, и солдат сказал:

— На себя, на себя.

Руки скользили по стальной скобке решетчатой двери лифта, она с усилием поддалась.

— Минутку, возьмите нас, — послышались голоса и щелканье каблучков.

В кабину вошли две девушки с папками в руках, они нажали кнопку третьего этажа, лифт тронулся, девушки смотрелись в зеркало и говорили о каком-то новом материале для платьев.

Сергей вспомнил, что он только что слышал такой же разговор. Ну, конечно, в трамвае. Там ехали пожилые женщины с авоськами, у одной еще сквозь картонную коробку бутылки капало на пол молоко. На третьем этаже девушки, продолжая разговаривать и еще раз посмотревшись в зеркало, вышли, и Сергей нажал кнопку четвертого этажа.

В комнате за конторкой сидела женщина, она взяла у Сергея бумажку и показала глазами на старый дубовый диван.

— Посидите, пожалуйста.

— Покурить можно?

— Лучше в коридоре.

Стоя возле урны, Сергей курил до тех пор, пока сигарета не обожгла пальцы. Вернулся в комнату.

— Сейчас придут, — сказала женщина и застучала на машинке.

Вскоре вошел высокий мужчина в штатском, пристально посмотрел на Сергея и спросил:

— Болдырев Сергей Петрович?

— Да, это я, — ответил Сергей, вставая.

— Ирина Васильевна, какая комната у нас свободна? — спросил мужчина, открывая дверцу плоского шкафика на стене.

— Берите любой ключ, — ответила женщина, не отрываясь от машинки.

Мужчина снял с гвоздика ключ, закрыл дверцу и сказал Сергею:

— Пойдемте.

В комнате стояло несколько массивных столов. Окно выходило во двор, и в комнате было не очень светло. Виднелись крыши и антенны, освещенные солнцем.

— Я капитан Половцев, — сказал мужчина, когда Сергей уселся на стул. — Вы не догадываетесь, зачем мы вас пригласили?

— Н-нет, — неожиданно громко ответил Сергей.

— Сейчас выясним, — равнодушно ответил мужчина и, облокотившись обеими руками о стол, начал рассматривать Сергея, потом отвернулся и стал смотреть в окно. Сергей вытирал ладони о брюки и ждал, когда начнется разговор. Скрипнула дверь, в комнату вошел смуглый молодой человек с зеленой папкой в руках, он мельком глянул на Сергея и буркнул, подвигая к себе стул:

— Пришли, значит. Ну хорошо.

Протянул папку капитану Половцеву, тот взял ее, положил рядом с собой на стол и посмотрел на Сергея.

— Мы решили побеседовать с вами и выяснить ряд вопросов, касающихся вашего поведения и взаимоотношений с некоторыми иностранцами...

— Да-да, — перебил его Сергей, — я, кажется, излишне много с ними встречался. Но, понимаете, я изучаю английский и хотелось потренироваться в разговорном языке... И вообще получше узнать о жизни... там... Я вот встречался... — он начал сбивчиво рассказывать о своих встречах, о разговорах.

Половцев спокойно слушал. Виктор Комаров несколько раз нетерпеливо кашлянул и поерзал на стуле, неприязненно разглядывая Болдырева. Давно догадался и понял, зачем его вызвали. Ишь как осунулся, аж серый стал, не знает, как выкрутиться...

— Послушайте, Болдырев, — вставил Половцев, когда Сергей на миг умолк. — У нас в Ленинграде сейчас тысячи иностранцев, они знакомятся с тысячами наших людей, и не кажется ли вам странным, что мы будем вызывать каждого гражданина на беседу. Вспомните, с кем вы близко были знакомы и о чем договаривались?

Сергей опять длинно и сбивчиво заговорил, называя фамилии, названия гостиниц.

Слова Половцева: «и не кажется ли вам...» вызвали вдруг в памяти Комарова совсем другие воспоминания.

...Сдав первый государственный экзамен, Виктор болтался в коридоре, ожидая, когда ответит Костя Нестеров, Надя Боярская и еще другие ребята. Подошла секретарша деканата и сказала, что Виктора ждет какой-то человек. По дороге шепнула:

— По-моему, он ленинградец, а не приезжий.

Последнее время на факультете беседовали с выпускниками представители различных учреждений, подбирая для себя молодых специалистов. «Интересно, куда будет нанимать меня этот тип?» — думал Виктор, входя в кабинет.

Пожилой человек в очках стал расспрашивать его об отметках, о здоровье и где он собирается работать. Виктор ответил, что тянет его к редакционной работе...

Разговор шел свободно, перескакивал с одной темы на другую. Виктор ломал голову, откуда этот человек и почему он так хорошо его знает. Постепенно выяснилось, что он из отдела кадров Комитета госбезопасности.

— Позвольте, ведь я же филолог... Неужели у вас нет своих учебных заведений?

— Конечно есть. Но дело наше сложное, многогранное, и нам нужны специалисты различных областей знаний.

— Вы знаете, это так неожиданно...

— А вы подумайте. Райских кущ не обещаю, работа у нас тяжелая, нервная, беспокойная. А вообще легкой работы нигде не бывает.

Виктор потер обеими ладонями лоб и вдруг сказал:

— Я на первом курсе выговор имел за драку. Шел с девушкой, а какой-то тип ляпнул про нее неприличное, вот я и пустил в ход кулаки, а тут комсомольский патруль, потом собрание. Не кажется ли вам, что это не очень подходит для работника вашего учреждения?

Собеседник усмехнулся:

— А вам не кажется, что это было прощание с детством? Может, еще рогатку вспомните, чужие огороды и окно, разбитое мячом?

Собеседник не настаивал, не уговаривал, он рассказывал о важности работы и предлагал серьезно об этом подумать.

— Ребята! — воскликнула Надя. — Смотрите, наш Витька уже после первого экзамена свихнулся. Не ест, не пьет и смотрит в одну точку. Витенька, очнись!

— Ладно, Надька, бывает, — отмахнулся Виктор.

Теперь Надя преподает в Хабаровском пединституте. Костя в аспирантуре... Ребята разъехались во все концы страны, а он, лейтенант Комаров, уйму времени провозился вот с этим Болдыревым С. П. Зато сейчас Болдырев крутится, как береста на огне.

Половцев уже показывал Болдыреву фотографии. Тот признался, что получил письмо из Москвы от некоего Игоря, прочитал и сразу уничтожил. Тайнописный текст он не проявлял, он даже не знал о нем и тем более ничего не знает о тайнике в Эрмитаже. В Эрике он почувствовал не того, за кого он себя выдает, решил сразу прекратить всякую связь.

— А как вы ему об этом сообщили?

— Письмом и через иностранных туристов.

— По какому адресу писали письмо?

— Я после вашего вызова его сжег и не помню...

— А имя помните?

— Кажется, О. Кларк.

— Виктор Александрович, у вас есть вопросы?

Комаров положил перед Сергеем конверт.

— Этот адрес?

Сергей целую минуту думал, разглядывая конверт. Он узнал его и, вспомнив, что могут назначить графическую экспертизу, признался:

— Не совсем тот... я ошибся, не сто десятая стрит, а сто шестнадцатая.

— А в адресе отправителя не ошиблись?

— Он вымышленный.

— Нам это письмо принес гражданин Макаров, который действительно проживает по указанному вами адресу.

Сергей прижал ладони к груди:

— Товарищи... м-м... даю честное слово, это случайно, я заходил в подъезд и посмотрел, есть ли в доме такая квартира, а фамилию я надеялся, что выдумал... Это случайность.

— Это теперь не важно. Вы лучше послушайте, что пишет Стоун.

— Виктор Александрович! — оборвал Половцев.

— Что? А, да... Впрочем, читайте сами, вы же знаете английский. В этом письме только одна ошибка: вместо «господин Макаров» надо читать «господин Болдырев». Читайте, читайте до конца.

Когда Сергей прочитал отповедь Стоуна, Комаров спросил:

— Может, Макарова пригласить? Ему хотелось познакомиться с вами.

— Как хотите...

— Не хотим. Иначе придется удерживать Макарова за руки. И имя ваше не сообщим ему. Без вас хватает работы на травматологических пунктах.

— Сколько вы писем отправили этому О. Кларку? — спросил Половцев.

— Не помню, сколько.

Болдырев умолк, сказать ему было нечего. Тогда заговорил Половцев. Заговорил спокойно, без резкостей и угроз, называя вещи своими именами. И все заранее придуманные Болдыревым оправдания стали разваливаться. Он вдруг почувствовал себя страшно одиноким. А Половцев говорил о том, что только полшага оставалось ему до преступления. Даже сейчас можно найти формальный повод и отдать его под суд. Но это никому не нужно...

Мысли, мысли бились в голове Сергея, и он уже не чувствовал, сидит ли на стуле, стоит ли, или находится в состоянии невесомости... «Куда я шел? Куда я шел? — спрашивал он себя. — Куда я шел?»

А Половцев все говорил.

По рельсам, погромыхивая, катились трамваи. Грузно покачиваясь, проплывали троллейбусы, автомашины обгоняли друг друга. У ларька люди деловито сдували с кружек пену. На бульваре мальчишки играли в войну.

Сергей Болдырев возвращался к себе. Лицо его было очень серьезным и очень озабоченным. Он часто останавливался и пристально, словно заново, вглядывался в давно знакомые очертания зданий, в лица прохожих. Порой он улыбался чуть заметной горькой улыбкой много пережившего человека.

А трамваи катились, проплывали троллейбусы, и мальчишки кричали. Все было как вчера и позавчера, как будет завтра.