МИКОЛА РОМАНЧЕНКО ДИАЛОГ ВОЗЛЕ ОБЕЛИСКА

МИКОЛА РОМАНЧЕНКО

ДИАЛОГ ВОЗЛЕ ОБЕЛИСКА

От Волги и предгорий Кавказа до Берлина, Праги, Вены и Белграда высится много обелисков — скромных памятников павшим героям. А сколько еще не отыскано имен тех погибших воинов, которым следует поставить памятники!

Под каждой плитой, под гранитным или деревянным надгробьем, под каждым памятником захоронено сердце человека, которое любило и ненавидело, страдало и радовалось, звало вперед, чтоб осветить в бою своим побратимам дорогу, а в случае опасности прикрыть их ценой собственной жизни.

Свое повествование о чекисте Павле Огданском я начну с диалога возле обелиска. Не для того, чтобы настроить читателя на грустный лад, а чтобы еще раз напомнить людям, какой первоцвет мы потеряли из своего сада в дни страшного лихолетья войны. Чтобы наша молодежь, которая сегодня учится, работает и весело отдыхает, не забывала, кому она своими радостями, всем своим счастьем обязана. Чтобы и заслуженные ветераны помнили о своих однополчанах, с которыми вместе сражались и которые не дожили до наших счастливых дней.

Я стою на тихом поле северной окраины Лычаковского кладбища, где вечным караулом застыли ряды солдатских надгробий. Стою возле обелиска своего ровесника Павла Огданского.

— Я знаю, Павел Родионович, что ты родился 10 апреля 1921 года.

— Да, — подтверждает краткая надпись на граните.

— Знаю о том, что ты родился в селе Мостки Ворошиловградской области. Что ты был пятым, самым младшим ребенком в крестьянской семье. Что ты малышом остался без матери.

…Была у тебя, Павел, сестра Галя, заменившая мать. Как душевно воспеты в украинских народных думах и легендах наши славные сестры. Она качала тебя в колыбели, ухватившись тонкими ручками за веревочки. Она тебя вынянчила, ты для нее стал братом и сыном. И когда тебя, тридцатилетнего, уже после войны подкосила коварная пуля, она слегла. Никак не могла понять, почему семь лет спустя после войны убивают людей. Она пережила ужасы военных лет, видела, как гитлеровцы расстреливали, вешали, жгли живьем стариков, женщин и детей, как глумились над девушками, как, удирая из Мостков, захватили старого отца, Родиона Семеновича, чтобы вывел их безопасной дорогой из окружения. А он, Родион Семенович, словно легендарный Сусанин, повел врагов не той дорогой, направил их на партизанскую засаду. Много было тогда перебита гитлеровцев, много взято в плен. А мостковский Сусанин, старый Родион Огданский, чудом уцелел и возвратился в село.

Да, то были страшные годы войны. А сейчас, после жестокой напасти, зачем это зло? От тяжелой печали и отчаяния сестра Галя умерла…

— Как ты учился, Павел, где работал до вступления в армейские ряды?

На эти вопросы дают ответы личное дело майора Огданского, сообщения его отца, письма сестры.

Окончив семилетнюю школу, работал заведующим клубом, бухгалтером. Потом учился и снова работал. Последняя предармейская должность — заведующий загсом. Тогда ты впервые закурил и был строго отчитан отцом: «А не дыми ты, пока не вырос». — «Как это не вырос? — возражал ты. — А почему меня заведующим назначили? Я же должен выглядеть серьезным. А все серьезные люди курят».

Недолго вился тот юношеский папиросный дымок. Перед войной призвали в Советскую Армию. Попал сначала в Узбекистан, а потом на север, под Ленинград. Хорошо учился военному делу, сразу обратил на себя внимание командиров.

— Как же ты, Павел, встретил войну?

— В полной боевой готовности, — отвечает твоя жена, которая тогда, в сорок первом, наклонилась над твоей больничной койкой, когда ты, застонав, пробудился от послеоперационного сна. — Павел мужественно сражался на Ленинградском фронте с первых дней нападения фашистов. Сначала ему везло, но потом в жаркой схватке перебили ключицу правой руки. Это был, — продолжает Тамара Афанасьевна, — первый раненый, принятый в наш эвакогоспиталь, располагавшийся в центре Ленинграда, в гостинице. Здесь он пролежал полгода. После выписки его направили в политучилище и вскоре назначили политруком бронепоезда. А с начала сорок третьего Павел стал чекистом. В марте того же года, после жестокой бомбардировки Ленинграда, я потеряла связь с Павлом. В январе сорок четвертого мы снова увиделись, и война больше не разлучала нас. Мы пережили блокаду, страшный голод. Там, в сорок четвертом, у нас родилась дочь Алла, которую до сих пор иногда в шутку называем блокадной.

— Что же делал Павел Родионович в осажденном Ленинграде?

— Все, чего требовала обстановка. Тушил бомбы и вылавливал диверсантов, расчищал завалы и спасал голодных, обессилевших детей, охранял «дорогу жизни» и обезвреживал шпионов. После войны работал в районных отделениях государственной безопасности в Ленинграде и на Ворошиловградщине. Успешно выполнил ряд заданий по ликвидации фашистской агентуры.

Вот один из эпизодов его чекистской работы, о котором удалось узнать от бывших боевых коллег Огданского.

Работая в Ленинграде, Павел получил задание выехать в один из прибалтийских городов. Туда после войны был заслан опытный диверсант, действовавший в Ленинграде во время фашистской осады города. В руках Павла был один из «липовых» документов этого гитлеровского агента — диплом об окончании педагогического техникума. Имел Павел и две фотографии шпиона. Одна из них будто бы ученическая, вторая — позднейшего времени, так сказать, более взрослая, на которой агент был уже с усиками. Правда, эти усики казались необычными, как бы приклеенными.

Огданский помнил последнее напутствие начальника — иметь в виду то, что агент может изменить свою внешность. В осажденном Ленинграде он действовал под кличкой «Барт», что в переводе с немецкого означает «борода».

Прибыл в город Павел Огданский в гражданском костюме. Не спеша направился в гостиницу, до которой, по рассказам товарищей, провожавших его, всего семь-восемь минут ходу. Чекист шел уверенно, будто жил в этом городе.

В гостинице у окна дежурного администратора толпилась очередь. Павел понял, что с получением места будет немало хлопот, тем более с такими скромными документами, которые временно имел вместо действительных.

— Раскладушка устраивает? — спросила пожилая женщина.

— Устраивает, что поделаешь.

В номере было шесть железных коек, и еще где-то здесь должны пристроить раскладушку. Настоящий цыганский табор, зато, очевидно, скучать не придется.

Прошла неделя. Жильцы номера ежедневно уходили по своим делам почти одновременно, а возвращались кто когда. Огданский приходил раньше всех. Пока что ему не удавалось напасть на след своего «подшефного». Несколько лиц, заинтересовавших чекиста, оказались не теми, кто ему нужен. Огданский позвонил в Ленинград на квартиру начальника отдела. Тот продлил командировку и приказал усилить поиски, ибо «он» находится в данном городе.

По вечерам веселая семерка забивала «козла» на высадку. Как-то раз один из семи жильцов номера возвратился на добром «взводе» в половине второго ночи. Это был сосед Огданского по койке, один из «толкачей» на местном рыбоконсервном комбинате, которых посылают организации и ведомства.

— Погуляли вы сегодня? — шепотом спросил Огданский.

— Ну и посидели! А капитан — душа-человек, — также шепотом ответил сосед.

— Какой капитан?

— Это прозвище. У него борода, как у знаменитого капитана Немо. Один из компаньонов целый вечер называл его не иначе как капитан Немо, поэтому и я под конец вечеринки тоже стал так обращаться к бородачу… Но мне хочется спать. Доброй ночи!

Подгулявший свалился как сноп и вскоре захрапел. А Огданский, закрыв глаза, долго неподвижно лежал, перебирая не стертые в памяти страницы бурной жизни принца Даккара из известного романа Жюля Верна.

На следующее утро сосед, потирая лоб и часто зевая, не без гордости вспоминал о своем знакомстве с «капитаном Немо». Огданский издалека, будто между прочим, стал расспрашивать о личности бородача, его возрасте, профессии и высказал желание при случае познакомиться с «капитаном».

— Пожалуйста! — воскликнул сосед. — Он очень приветлив и гостеприимен.

Огданский снова позвонил в Ленинград. На следующей день самолетом прибыл еще один чекист — с командировкой на рыбоконсервный комбинат, где бородач работал кладовщиком.

Оба чекиста за день изучили личное дело кладовщика, имевшее, кстати, ряд «белых пятен». Теперь оставалось проверить «капитана» с помощью морского «крючка». «Наживки» у чекистов было достаточно.

Знакомство завязалось быстро. Оформив несколько солидных нарядов, пошли компанией в ресторан «замачивать» успешное завершение дела. Когда после обильной выпивки компания начала расходиться, а «капитан Немо» и товарищ Павла стали рассчитываться, Огданский наклонился к ногам кладовщика, что-то поднял и поднес к его глазам.

— Это вы уронили?

«Капитан Немо» взглянул, сразу побледнел и бросился бежать. Но было поздно. Чекист схватил его за руки.

— Зачем нервничать?

Да, нервы бывшего диверсанта-наводчика не выдержали. Они сдали перед неопровержимой уликой — «липовым» дипломом, в котором лежала еще и фотография молодчика с необычными усиками.

Таким образом был обезврежен еще один опасный притаившийся враг, способный в подходящий для него момент высунуть смертельное жало…

— В сорок восьмом году, — продолжала рассказ Тамара Афанасьевна, — мы переехали во Львов. Павла назначили на работу в областное управление. Сначала был оперативным уполномоченным, а затем — начальником отделения. Работал до самозабвения, не зная праздников и выходных дней, часто выезжал на боевые задания ночью. «А тебе не страшно?» — не раз спрашивала его. «Я солдат, Тамара!» Да, он был храбрым солдатом. В октябре 1942 года на Ленинградском фронте Павел как снайпер уничтожил двадцать два фашиста. За мужество в боях с гитлеровцами Павел был награжден медалями «За боевые заслуги» и «За оборону Ленинграда».

Он не мог спокойно спать, зная о том, что бандеровские головорезы по ночам выползают из нор на свой кровавый шабаш. И он опережал бандитов, обезвреживал их в схронах. Но часто приходилось вступать в открытый бой с оуновцами в селах, на хуторах и в лесах. Долго у Павла был на примете один из главарей бандеровской боевки по кличке Грицько. Кровавый Грицько погубил не одну семью. Он убивал стариков и детей, душил их колючей проволокой, сжигал живьем. Сама земля стонала под ногами этого варвара, протестуя против его страшных злодеяний.

И Павел вступил в поединок с Грицьком. Несколько раз бандиту удавалось избежать наказания. Павел получил назначение на работу в Сокаль — начальником районного отдела. Погожим осенним утром он пошел в управление оформлять свой отъезд к новому месту работы. Подходит к зданию и видит, как по сигналу тревоги группа солдат во главе с офицером быстро располагается в оперативной машине.

— Куда вы? — спросил Павел.

— Грицько снова объявился, едем ловить.

Недолго раздумывая, Павел поехал с ними.

— А мог бы Павел не ехать? Он же получил новое назначение.

— Как видите, не смог. Тот проклятый Грицько не давал ему покоя, — грустно заключает Тамара Афанасьевна.

Настоящий чекист не мирился с тем, что непойманный бандит продолжает свое черное дело.

— Каким же, Павел, был твой последний поединок с врагами?

Возле обелиска вырастает статная фигура твоего боевого побратима Анатолия Дмитриевича Колесниченко, принимавшего тогда участие в твоей последней операции против Грицька и теперь за тебя рассказывающего о том, что случилось в тот октябрьский вечер.

…Глухой, отдаленный от дорог, полесский хутор Кмети, что в нескольких десятках километров от Радехова. Так его назвали по фамилии первого поселенца, осевшего здесь, — Кметь. В начале октября органы государственной безопасности получили сообщение об очередном появлении здесь Грицька. Место расположения и дневного укрытия — хозяйство жителя хутора Якова Кметя. Туда и выехал капитан Павел Огданский. Около семнадцати часов хозяйство Якова Кметя было блокировано. Когда в дом вошли бойцы и спросили, есть ли кто, кроме членов семьи, в доме или сарае, то набожная хозяйка, обратившись к распятию, трижды перекрестилась, словно отгоняла от себя злого духа. Но наши чекисты, хорошо зная о том, как «святая» церковь умеет прикрывать обрез и нож крестом, не очень поверили в искренность хозяйки, хотя казалось, что в доме бандитов нет.

— А кто в сарае? — обратились бойцы к Якову Кметю.

— Бигме[1], никого.

Тогда сержант Айнутдинов с рядовым Моревым в сопровождении Кметя решили лично проверить сарай. Полезли, на чердак. Здесь они обнаружили плетенки с посудой и свежими остатками пищи. Доложили капитану Огданскому. Тот, взобравшись до половины лестницы, крикнул: «Гриць, сдавайся!» Бандиты открыли огонь с чердака. Сержант Айнутдинов и рядовой Морев ударили по ним из автоматов. Завязалась перестрелка. Капитан Огданский выпустил ракету, давая сигнал нашему окружающему отряду и занял место на расстоянии тридцати метров от сарая за плетнем, откуда продолжал вести огонь. Потом он решил дать еще один сигнал ракетой для чекистов, блокировавших хутор, которые, как ему казалось, замешкались. Павел, прекратив стрельбу, стал вытаскивать из ракетницы гильзу, чтобы зарядить новую ракету. В этот момент огненная струя автоматной очереди пригнула его к земле.

А бой тем временем разгорался. На фоне тусклого заката ярко пылали два строения. Кроме сарая горела уже и хата Кметя. Ее подожгли бандиты. Под покровом дыма и наступавшей темноты они, отстреливаясь на все стороны, прорвались в поле и двинулись к лесу. Но оперативно-военная группа отрезала бандитам отход к лесу и пулеметно-автоматным огнем уничтожила их. Так бесславно закончили свой путь еще несколько головорезов, среди которых был и тот самый пресловутый Грицько Пукас, он же «Буйный», «Прут», за которым так долго следил чекист Павел Огданский…

Так ты, Павел, свел счеты с врагом ценой собственной жизни. Это было сделано ради безопасности десятков и сотен людей. Это было сделано во имя великой любви к родному народу, к Советской Родине.

Мы стоим, Павел, сегодня возле твоего обелиска — твои родные, близкие, товарищи по оружию, спасенные тобой пожилые люди, твои юные друзья с пурпурными галстуками на груди, Стоим и слушаем заключительные слова твоего боевого побратима Анатолия Дмитриевича Колесниченко о той последней операции.

— И вот он упал за плетеным тыном, не успев перезарядить ракетницу. Бандитская пуля прошла сквозь грудную клетку, пробила легкое. Павел потерял много крови. Привезли мы его на машине в Радехов. Там осталась его фуражка, до сих пор хранимая одним из боевых друзей как реликвия.

Все мы добрым словом вспоминаем отважного чекиста Павла Огданского. Он был красив и чист душой, любил людей, имел много друзей, товарищей.

Теперь, через восемнадцать лет, обе дочери Павла, которым он собирался привезти в ту незабываемую осень из Радехова золотых рыбок для домашнего аквариума, стали взрослыми. Старшая, Алла, растит детей, а младшая, Оля, окончив техническое училище, работает монтажницей и учится в политехническом институте. Дети и жена свято хранят в своих сердцах родной образ отца и мужа. Так же берегут светлый образ отважного чекиста Павла Огданского его боевые друзья…