АРКАДИЙ ПАСТУШЕНКО ОДИН ИЗ ПЛЕМЕНИ ХРАБРЫХ

АРКАДИЙ ПАСТУШЕНКО

ОДИН ИЗ ПЛЕМЕНИ ХРАБРЫХ

Биография Михаила Семеновича Дудника — это биография его современника, биография его поколения, простая и тяжелая, пламенная и героическая. Год рождения — 1913; начальное образование — семь классов; фабзавуч; комсомол; продразверстка; кулацкие выстрелы; рабфак; с 1932 года до начала Великой Отечественной войны — путь от лаборанта до сменного инженера завода.

Как специалиста, его эвакуируют с оборудованием завода в Кемерово. В 1943 году — служба в органах государственной безопасности, школа разведчиков. С 1944 года он — в распоряжении Львовского управления органов государственной безопасности.

К 50-летию ВЧК — КГБ Михаил Семенович был награжден орденом Красного Знамени.

Вот она, биография, которая укладывается в даты, анкеты, послужные списки. Весь путь, вся жизнь в них. А что за ними?

…Все было просто. По крайней мере, четко и предельно просто была поставлена задача: на перроне Кемеровского вокзала в таком-то часу появится человек. Высокого роста, коренастый. Одет в фуфайку, за спиной солдатский вещмешок. Опытный фашистский диверсант. «Его нужно взять тихо и незаметно, без лишнего шума. Задача ясна?» — «Так точно!» — «С вами будет капитан С. Выполняйте!»

В кабинете слова начальника казались обычным приказом. Сейчас, на вокзале, они стали первым боевым заданием в его чекистской жизни. К тому же он никогда еще не видел капитана С.

Кемеровский вокзал жил жизнью военного сорок третьего: везде военные, гражданские, женщины, дети, старики, инвалиды. Люди неделями ждут своего счастья — пробиться в вагон или на платформу товарного поезда. У войны свои законы, свои неписаные правила. Давка, нервозность, отчаяние… Где он, капитан С.? Где и как перехватить среди этого множества лиц и глаз обнадеживающий, ободряющий взгляд: я здесь, рядом с тобой, нужно будет — помогу тебе, друг!..

Нечего и думать… Но если он здесь, на вокзале, и тоже выполняет это задание — значит, все в порядке. Капитан видит его и в критический для Дудника момент придет на выручку. Следовательно, не о капитане сейчас нужно думать, не его надо искать в этом людском потоке… Малейшая неосмотрительность может насторожить врага, и тогда поминай как звали!..

Но азарт разведчика у Дудника не угасал с тех пор, как он вышел из кабинета начальника. Будто кто-то выталкивал его на перрон, а затем снова вел в здание вокзала, заполненное людьми так, что иголке негде было упасть. Прошел час, второй, а диверсант словно в Лету канул. Неужели провел его, чекиста? Но как он мог исчезнуть? Ни один поезд пока не останавливался. А до прибытия нужного состава еще пятнадцать минут. Среди тех, кто бросится к нему, наверное, будет и он. Ведь он должен быть где-то здесь. Может, даже смотрит на него, может, даже встречал его не раз…

Вдруг созрело решение — удивительно простое решение, и Дудник не столько устами, сколько глазами промолвил дежурному милиционеру:

— Следите за мной. Когда подойдет поезд и вы увидите, что я кого-то бью, берите немедленно нас обоих. Это приказ!

Милиционер понимающе подмигнул, незаметно кивнул головой. Для этого разговора им понадобилось лишь несколько секунд, и они, не обращая больше друг на друга внимания, разошлись в разные стороны.

Тут-то Дудник неожиданно увидел того, кого искал. Так же, как другие, он энергично проталкивался в толпе к выходу на перрон. (Позднее, когда операция закончилась, Дудник, анализируя события, пришел к выводу: здоровяка выдало именно спокойствие, чересчур уравновешенное, рассчитанное, холодное, какое-то стерильное спокойствие. То, в чем он был так надрессирован, чем оценивается качество разведчика, — то явилось для нега неотвратимой, гибельной ловушкой). Дудник тоже начал действовать — то локтем, то плечом или головой, изо всех сил проталкиваясь сквозь шум и ругань женщин за ним. Еще секунда-вторая — и будет поздно: в вагоне «без лишнего шума» его не возьмешь…

Краешком глаза Михаил заметил настороженного милиционера (где-то за пределами шума, женских причитаний и плача) и, понатужившись, вплотную приблизился к здоровяку. Михаил ему лишь по плечо… Где-то пронзительно вскрикнул паровоз, и Дудник, застонав от «боли», изо всех сил дернул здоровяка за полу фуфайки:

— Почему на ноги наступаешь, скотина?!!

Все случилось так неожиданно, так молниеносно, что оторопевший здоровяк лишь глазами захлопал. Опомнившись, он сильно толкнул Дудника локтем. «Все идет как нужно…» Милиционер стоял уже рядом.

— Ваши документы! — набросился он на Михаила. Дудник, то и дело поглядывая на вагон, будто боялся, что отстанет от поезда, поспешно подал ему удостоверение сменного инженера.

— Нарушаете порядок, гражданин!.. Ваши документы! — обратился милиционер к здоровяку и требовательно протянул руку.

— Я его не трогал, он первый!.. Я опаздываю на поезд, я уже трое суток здесь сижу!.. — почти закричал тот, но документы все-таки предъявил.

— Успеете! — сказал милиционер. — Прошу следовать за мной! Оба!

Здоровяк, озираясь, неохотно вышел из толпы. Свирепыми серыми глазами обжигал Михаила — даже жилы вздулись на толстой шее. Однако пошел вместе с Дудником: их, нарушителей общественного порядка, вел милиционер…

Так закончилась первая боевая операция чекиста Михаила Дудника. Здоровяк действительно оказался ценной птицей, которую фашистская разведка забросила в тыл Советской Армии.

Чекистская биография уже началась…

Славные наши войска, освобождая от фашистского рабства родную землю, продвигались на запад.

Шел 1944 год.

Вместе с передовыми частями советских войск на территорию освобожденных западноукраинских земель вступила группа чекистов, в которой находился и Михаил Дудник.

Враг в предсмертном отчаянии пытался отравить воздух смертоносными бациллами: на землях западных областей Украины появилось множество бандеровских бункеров и схронов.

Враг был еще опасен и коварен. Пока под присмотром его «постоянных представителей» бандеровские «самостийники» проходили науку убивать, вешать и резать советских людей, другие его представители в специальных школах за границей готовили (фанатично и самоотверженно) руководящие кадры этих банд. Одну из них возглавлял сторонник самого Бандеры Микола Лебидь, учителями убийств, насилия и пожаров были Гаврила Приходяк (он же Завзятый, Басурман) и адъютант Лебидя, не менее опытный в кровавых истязаниях и пытках Орляк.

По окончании фашистской школы Басурман стал так называемым референтом СБ и информации «краевого провода» ОУН. Правда, на этом его карьера и окончилась: в 1945 году карающая рука народного правосудия заставила его сесть на скамью подсудимых.

Однако, прежде чем Басурман был пойман, он, стараясь отработать средства, затраченные на его палаческую науку третьим рейхом, создает на территории Бусского, Олесского, Красненского, Куликовского и Новоярычевского районов специальную боевку СБ. Руководителем ее становится Купяк, который посылал своих подчиненных уничтожать колхозников, учителей, советских и партийных работников.

Сейчас Купяк-Клей живет-поживает в Канаде. То, к чему он стремился здесь, на Украине, ради чего пытал, сжигал живьем, того он достиг — стал владельцем ресторана.

Есть деньги, есть и подручные, которых Купяк подобрал на мусорной свалке (синяя волна выбросила их из океана на заграничный берег). Для них родина там, где хорошо платят. Вместе со своим добродетелем тайком от новых хозяев они пропивают денежки, субсидированные различными разведками для подрывной деятельности против Советского Союза.

Однако не всем головорезам удалось избежать кары за свои кровавые злодеяния. Не ушел от нее и Орляк. На советской границе был задержан также Пришляк с «грузом», предназначенным для продажи иностранным разведкам, — с названиями советских воинских частей, с данными об их дислокации, с адресами партийно-советских активистов и другими шпионскими данными. Предстал перед советским правосудием и Дьявол с собственной охраной — Удавом, Зубром, Вовком — истязателями, наводившими ужас на мирных жителей Винниковского района на Львовщине.

Ныне, после полувекового юбилея Советской власти, не стоило бы вспоминать об этих бандитах со звериными кличками. Но делаем это потому, что мы, живые, не забыли и не забудем тех, кто боролся и пролил свою горячую кровь за нашу светлую жизнь, за наше ясное солнце на чистом украинском небе. Мы думаем также и о тех, кто продолжает борьбу и сегодня.

Я имею в виду Михаила Семеновича Дудника.

…Не поддержал и не мог поддержать бандеровских «самостийников» украинский советский народ, не дал им пристанища на своей земле. Боясь кары, часть этих выродков отступила с гитлеровцами. Те, которые не успели ухватиться за отрубленный хвост третьего рейха, с оружием в руках разбрелись по заграницам. Третьи начали углублять свои норы — бункеры, схроны. Однако было ясно: это конец.

И тогда так называемый центральный бандеровский провод, чтобы спасти их жизнь, решил легализовать ряд своих членов, и они под чужими фамилиями расползлись по Советскому Союзу. Нужны, следовательно, соответствующие документы. Надо было немедленно найти человека, который согласился бы за деньги достать их. Разыскать его поручили Светлане — связной между центральным проводом и краевыми референтами СБ. Вскоре ей «удалось» встретить такого человека: им — под видом райисполкомовского работника — был Михаил Семенович Дудник.

Первая встреча с головорезами, вторая — они проверяют его личность. Проверка старательная, придирчивая до тошноты. Малейший промах — с третьей встречи он может не вернуться: законы волчьи. Однако третья встреча как раз все и решила.

В убогом демисезонном пальтишке, в фетровой шляпе, Дудник встретился со Светланой на безлюдной околице Львова — человек, замученный нуждой, за деньги он все сделает, Ради денег вынужден мерзнуть на резком февральском ветру, зуб на зуб не попадает: кто же этому не поверит?..

Среди белой снежной пороши никого, кроме Светланы, не видно. Однако каждой клеткой тела Дудник чувствовал, что за ним следят, что чей-то острый взгляд пронзает его убогое пальтишко насквозь, выведывает, нет ли под ним оружия. Но сейчас Михаил Семенович не чекист! Бывший учитель химии, а ныне работник райисполкома, он за большую сумму согласился достать документы. Ему нужны деньги, больше его ничто не интересует. Даже то, для кого эти документы предназначены. Таков закон деловых людей.

Светлана молча пошла впереди, Дудник — за нею. Вокруг — ни домика, ни деревца. Снежные хлопья слепили глаза, ветер пронизывал до мозга костей.

Ни зги не видно, и им обоим, и Дуднику, и Светлане, приходится ступать наугад в белые сугробы, лежащие поперек пути. Светлане ничего — она в сапогах, а его старые ботинки уже набиты снегом. Она даже не оглянется, словно его нет сзади. Наконец остановилась, и в этот же момент послышалось натужное, промерзшее похрапывание лошадей — словно из-под снега выросли сани с двумя заснеженными мужчинами. Молча остановили возле них лошадей, предложили сесть рядом. «Все в порядке… Поверили». Но куда они его везут?

За Куровичами ему завязали глаза. Лошади, устало фыркая, потянули сани дальше, и время — секунды, минуты, часы — словно повисло над ним, и уже не было ощущения времени. И в эти тяжелые минуты долг чекиста, сознание ответственности за выполнение важного задания подсказывали ему — крепиться, выстоять, перенести трудности.

А потом лошади остановились, и ему развязали глаза. Хотя бдительность разведчика не притуплялась в нем на протяжении всего пути, но сейчас ожила с новой силой: где я?.. (Позднее, недели через две после этого, выяснилось, что его, с целью запутать следы, полтора часа возили по кругу). К приземистой, полузасыпанной снегом хате, возле которой остановились лошади, подступал темно-сизый лес, зазубренной подковой тянувшийся с запада на северо-восток.

Едва переставляя оцепеневшие ноги, он покорно пошел вслед за Светланой в хату. Не успел переступить сенной порог, как из углов выскочили обвешанные немецкими автоматами два бандита и молча ловко обыскали его карманы. Так же безмолвно отошли, и один стволом указал на дверь: заходи, мол.

За столом возле бокового окна под низким потолком сидели четверо. Очевидно, его ждали, потому что все изучающе-настороженно смотрели на него, держа руки на автоматах. Кажется, сделай он малейшее движение — и они повскакивают с мест.

Он, устало склонившись на притолоку, сказал:

— Дорого обойдется мне это путешествие…

— Не мы цену устанавливали, — вскинул брови крайний от дверей. (Очевидно, он был здесь старшим). — Мы воюем за свободную Украину, а не за деньги. Тебе захотелось денег — будешь иметь, если… — он нетерпеливо заерзал на стуле, — если ты честный человек!

— Все, что вам нужно, я постараюсь сделать, — ответил он.

— Наименьшее наше подозрение — и ты поплатишься жизнью. Ты думал об этом?

— Я об этом не думал, ибо меня не в чем подозревать, а согласился достать документы только потому, что мне нужны деньги. Я знаю, чем рискую: меня могут судить и засудят, если узнают…

— Все будет зависеть от тебя.

— Не только от меня.

— За нас можешь не бояться, мы умеем уважать смелых.

— Уважение мне не нужно, у меня с вами деловые отношения, я вам документы — вы мне деньги! — сказал громче, и лицо старшего заметно побледнело, однако он сдержанно промолвил:

— От нас ты вернешься либо с деньгами, либо без головы… Где родился?

— В Кременце.

— Родители где живут?

— Родители умерли.

— Кто это подтвердит?

— Пошлите в Кременец людей.

— Мы знаем, что нам делать. Кто подтвердит в Кременце? Фамилии?

— Соседи, они еще живы.

— Во Львове где живешь? Почему пошел работать на советов?

— На улице Подвальной. Работаю, потому что нужно жить.

— Нам документы нужны, сможешь достать?

— Смогу.

— Что для этого требуется? Кроме денег, разумеется?

— Фотокарточки этих людей.

— Фотокарточек мы не дадим, нам нужны чистые бланки, сможешь достать?

— Нет.

— Почему?

— Без подписи документы не действительны, однако никто их не подпишет без фотокарточек, никто не возьмет на себя такую ответственность. Даже за деньги — безнадежное дело, и если вы не сможете дать фотокарточки — разговор наш ни к чему…

Наступила длинная гнетущая пауза, лишь в трубе жалобно завывал ветер да за окном простуженно фыркнула лошадь. Тот, который допрашивал, наклонился к своему соседу, что-то шепнул ему и снова обернулся к Дуднику:

— Есть хочешь? Тебе придется пожить у нас.

— Жить долго у вас я не смогу, у меня государственная работа, и если я не появлюсь, меня будут искать.

— Мы постараемся, чтобы тебя не нашли, — впервые улыбнулся «старший», однако улыбка была угрожающей, застывшей. Он поднялся и широким шагом подошел к двери, остановился возле Дудника. — Окажешься честным — мы позаботимся о том, чтобы тебя не спросили, где и с кем ты был в эти дни… Гнида! — крикнул властно в сени. В дверях мигом появился один из тех, который недавно обыскивал его карманы. — Накорми этого пана и постели кровать, да гляди, глаз с него не спускай!

— Не для того я приехал к вам, чтобы удирать, — сказал Дудник, — однако я не хотел бы здесь долго задерживаться. Пока это единственное мое желание.

— Постараемся его исполнить, а теперь иди с ним. Гнида, гляди в оба!..

Комната по другую сторону сеней была тоже маленькая, как и та, из которой его только что вывели, — чисто побеленные стены, два перекошенных от времени окошка. Ни стола, ни стульев. Лишь в углу деревянная, покрытая сеном кровать. От стен веет запустением и морозом, наверное, отапливается не часто…

Михаил Семенович зябко пожал плечами и сказал:

— В этом подвале мне жить? В этой холодине?

— Благодари бога, что не в снегу, — ответил Гнида и поспешно, как-то виновато добавил: — Сейчас принесу дров, натоплю.

Гнида действительно вышел, и Дудник видел в замерзшее окно, как он, придерживая рукой автомат, побрел по глубоким сугробам в лес. Шел тяжело, будто нес на плечах тяжесть, так, как ходят крестьяне, уставшие от нелегкой своей работы. «Кто он — горемыка, оторванный от земли, или кулачий сынок, которому нужна Украина с панами, с кнутом и палкой? Одурманенный «вождями» или сам из тех, кто распространяет вокруг этот человеконенавистнический угар?.. Кто он?..»

Но, как ни удивительно, не почувствовал к нему неприязни, скорее увидел в этом угловатом, неповоротливом «боевике» обиженного человека. Пусть не сейчас, не сегодня, думал Дудник, но настанет такой день, когда этот блудный сын поймет, что он ошибался, и пойдет праведным, честным путем. Поймет… Он и разговаривает как-то виновато — так, словно что-то скрывает… Это точно!

Михаил Семенович отвернулся от окна и от неожиданности застыл: на стене возле печи темнело большое пятно крови. Кто-то пытался его соскоблить, но оно так и осталось темным пятном. Вокруг пятна были рассеяны небольшие, тоже темные, кровавые пятнышки. Чья жизнь оборвалась в этой крестьянской хате? Какими были те последние слова, те невинные вопли? Где-то же они есть, они не могли исчезнуть бесследно, они впитались в стены, в окна, в двери, чтобы, когда придут сюда люди, их услышали — и отомстили.

Дудник почувствовал, что под шляпой зашевелились волосы, потому что в хате вроде бы действительно кто-то закричал — надрывно, со смертельной тоской в голосе. Вдруг тот крик оборвался, лишь стон еще сползал тихо и безнадежно по стенам на пол, становясь все слабее и слабее…

Ой вытер ладонью лоб и присел на кровать: спокойствие, прежде всего спокойствие… ты первый из тех, кто пришел мстить, поэтому пока не нервничай, не обнаруживай пока своей ненависти к убийцам. Это твой долг, это приказ!..

Зашел Гнида. Заснеженный, раскрасневшийся, он бросил к печи охапку дров и сказал:

— Света божьего не видать, и когда оно прекратится?

Он говорил будто сам с собой, но снова Дудник уловил в его голосе тревожные нотки: что меня ждет, как мне жить дальше? Не снимая с груди автомат, Гнида стал накладывать в печь дрова, деловито кряхтя и посапывая. Вдруг он обернулся от печи и сказал:

— А с едой-то у нас нынче не очень…

И снова виноватый тон, такая же виноватая улыбка: хозяин принимает гостей — не иначе! И Дудник также улыбнулся:

— Как-нибудь переживу, хотя бы не держали меня здесь долго.

— У нас быстро не бывает, — сказал Гнида и, будто опомнившись, поспешно добавил:

— Должны быть бдительными, в противном случае — нас не будет. На этом лишь и держимся, такова, как видите, жизнь. Мне, видите, еще повезло, а хлопцы сейчас по лесам, не сладко им нынче, такие морозы…

— Не сладко, — согласился Дудник.

Ободренный разговором, Гнида сказал:

— Живешь надеждой, что долго так не будет…

Наконец дрова в печи разгорелись, и он начал стелить кровать: вспушил на ней сено, прикрыл старым потертым одеялом. Подушки не было, и он сложил вдвое, шерстью наружу, кожух. Еще один бросил на кровать — накрыться.

За окном стали сгущаться сумерки — как-то быстро и неожиданно, и через несколько минут в хате потемнело. Лишь светились удивленные темно-синие глаза стекол, а где-то за ними, отчаянно плакала вьюга…

Уснул Михаил Семенович сразу и крепко. Но разведчик в нем не спал.

…Прошел день, второй, да и четвертый, но его, Дудника, никто не вызывал, никто с ним не говорил. Разве что Гнида: принесет пищу, или заберет пустую посуду, или затопит печь. А все остальные — словно вымерли. И лишь тогда, когда выходил на двор, чувствовал, что за ним следят, не сводят с него глаз. В конце концов, чего-то иного Дудник и не ожидал — не в гости же ехал! А мозг его не прекращал работу даже во сне. Да, эта хата — обыкновенное место для явок, ее отвели для встречи с ним, а «проводников», тех, кому нужны документы, здесь нет. Собственно, только они его и интересуют: он должен иметь их фотокарточки. Нельзя допустить, чтобы тот, кто натворил столько зла, исчез бесследно. Пока не поздно, их нужно найти, обезвредить, и весь успех задуманной операции будет зависеть от того, пройдет ли он, Дудник, эсбистскую проверку. А в том, что его проверяют, сомнений нет, ибо зачем тем четверым столько дней здесь сидеть да и его держать!

На четвертый день вечером Гнида задержался в комнате дольше, чем обычно. Затопил печь, поправил постель, начал подметать пол. Дудник заподозрил, что Гниде хочется поговорить. Это было видно и по его частым неожиданным взглядам. Наконец не выдержал:

— Завтра тебя Помста вызовет.

— А ты откуда знаешь? — встревожился Михаил Семенович, хотя виду не подал. А Гнида продолжал:

— Слышал я, что Помста сказал Зрубу: «Возвратились, — говорит, — наши хлопцы».

— А Помста… это кто? — с притворным безразличием спросил Дудник, зевая при этом. Гнида испуганно обернулся к нему:

— Ох, не доведи господь его узнать! — и он перешел на шепот: — Видел на стене кровь? Это Помста… ребенку голову размозжил, ударив его о стену на глазах у матери… а ее вон там, — показал на лес… — Все его знают — и мертвые, и живые, лишь ты, вижу, не знаешь… — После небольшой паузы он перевел разговор на другую тему: — Слушай, а советы расстреливают?

Конечно, этот вопрос — не коварство врага: глаза Гниды, его небритое лицо выражали страх и надежду, но что можно ответить в таком случае, и имеет ли право он, Дудник, ответить так, как ему хотелось бы, как ему подсказывает совесть? В данной обстановке он далек от политики, и любое искреннее, но неосторожное слово может оказаться роковым — ведь и стены подслушивают.

А рисковать он не имеет права. И Дудник безразличным тоном ответил:

— Этим я никогда не интересовался… но, как видишь, — жив-здоров.

— Ты! — сказал Гнида. — А меня… меня расстреляют?

— А за что тебя расстреливать?

— Ну, видишь… я… — Гнида тронул руками автомат.

— Ты что — такой же, как и Помста?

— Упаси бог! — испугался Гнида. — Слова никому плохого не сказал, клянусь!

— Клятвы не нужны, — продолжал Дудник. — Мне-то все равно, я вот за себя переживаю: столько дней сижу здесь, а меня наверное уже ищут… Что отвечу, когда спросят, где был?

Но Гнида, кажется, не слышал этих слов, думал о чем-то своем, что-то его тревожило. По щетинистому лицу скользнула едва заметная тень, и он сказал:

— Восемь месяцев я детей не видел, двое их у меня…

— А тебе разве не разрешают их навестить?

Гнида лишь безнадежно-обреченно пожал плечами. В его глазах было столько неподдельной тоски, что, казалось, вот-вот из них брызнут слезы. Может, и зарыдал бы Гнида, но вдруг насторожился. Привычным движением руки поправил на груди автомат и бросился в другую комнату: его позвал Помста.

Помста… Кто скрывается под этой страшной кличкой, какая мать дала жизнь этому извергу?.. И кто те трое? От Гниды Дудник узнал, что зовут их Зруб, Тарас и Степовый, но кто они и откуда — даже Гниде не было известно…

Зимние ночи длинные, томительные, но последняя была особенно длинной. Дудник знал: разведчик должен иметь крепкие нервы и быть осторожным даже тогда, когда остается сам, когда вблизи нет врага… Знал, но почему-то именно сейчас вспомнил теплую руку жены, вспомнил друзей. В памяти всплыли детские годы (невинные и далекие) — это было так некстати на этой постели, в этой одинокой хате на краю мертвого леса… А в промежутках между этими отрывками мыслей, между картинами пережитого мозг с изумительной точностью фиксирует: в другой комнате кто-то разговаривает, кто-то вышел во двор, трое или четверо зашли в комнату — далекий… приглушенный стон… тишина…

Тихо было до самого утра, до тех пор, пока Гнида не сказал: зовет Помста.

За столом кроме Помсты, Зруба, Тараса, Степового сидел еще один. На его лицо падала тень от Помсты — может, он нарочно выбрал себе такое место. Помста, Зруб, Тарас и Степовый подобострастно смотрели на него, — из этого можно было сделать вывод, что пятый является предводителем провода. Проверка, значит, окончена, подозрений не возникло, и сейчас начнутся переговоры. Но разговор начался не так, как можно было ожидать.

— Ну, — сказал Помста, — я предупреждал тебя, что, если ты окажешься нечестным, останешься без головы. Сегодня ты с нею распрощаешься!

Голос его звучал грозно, и те четверо не шевельнулись, даже тени их застыли на стенах. Дудник ответил спокойно:

— Перед вами я не провинился.

— Врешь! — крикнул Помста. — Кто тебя заслал к нам?

— Меня привела сюда ваша помощница.

— А где ты ее встретил?

— Это вы знаете.

— Что тебе здесь нужно?

— Вам нужны были документы, и я согласился их достать.

— Ты чекист! — Помста направил на Дудника автомат. — Мы знаем, кто тебя сюда заслал, сейчас я тебя расстреляю!

— Воля ваша, но меня никто не засылал.

То ли спокойный и уверенный тон Михаила Семеновича сделал свое дело, то ли просто наступил конец спектакля, но вдруг пятый отвел в сторону автомат Помсты и спокойно сказал:

— Хватит… Вы можете достать нужные нам документы? — обратился он к Дуднику, — Мы уплатим,

— Могу.

— Что требуется от нас?

— Вы должны мне уплатить.

— Это ясно… А кроме денег?..

— Дать мне список людей, их фотокарточки. Без этого ничего не выйдет. Вы знаете: чистые бланки никто не подпишет. У меня же их нет, я должен буду делать это официально и законно.

— Допустим, мы согласились. В таком случае вы гарантируете успех?

— На девяносто девять процентов.

— Почему не на сто?

— Возможны неожиданности.

— Например?..

— Тяжело их предусмотреть. Например, тот человек, который пообещал мне все устроить, передумает.

— Гм… А еще…

— Иных, пожалуй, нет.

Наступила пауза.

— Мы верим вам, — снова заговорил пятый, — верим как сознательному украинцу, ибо то, что вы нам сделаете, равнозначно великому подвигу — вы спасете мозг нашего освободительного движения. История этого не забудет. Мы верим вам как человеку, и если вы выполните нашу просьбу — вы не останетесь безымянным героем: повторяю, история вас не забудет. А что касается нас… мы умеем платить щедро. По рукам?

— По рукам.

Не вставая из-за стола, пятый подал бумажный сверток:

— Здесь фотографии и фамилии наших людей. При малейшей опасности вы должны все это уничтожить, Понятно?

— Безусловно.

— А сейчас наши люди доставят вас во Львов. Извините за одну маленькую неприятность: мы должны завязать вам глаза.

— Это наслаждение я уже испытал…

…Так закончилась еще одна операция, в которой принимал участие чекист Михаил Дудник. Потом были другие, и нужно было идти к врагу с оружием и без оружия, самому и с товарищами — обо всем не расскажешь. Повествование о судьбе этого человека не уместится в один очерк, о нем надо написать большую и мудрую книгу. Всегда Михаил Семенович Дудник оставался верным долгу перед народом, перед партией Ленина. Этому великому делу он служит и сегодня — тогда, когда мы с вами сидим вечерами в переполненных театрах, когда гуляем с детьми, когда слушаем трели соловья.