Владимир Любовцев «ПСОГЛАВЦЫ»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Владимир Любовцев

«ПСОГЛАВЦЫ»

1

— А я раньше был капиталистом...

Шофер, одной рукой держа руль, полуоборачивается к нам, сидящим сзади.

— Да, да капиталистом, не делайте больших глаз! Буржуем, если хотите. Ну, не то чтобы очень богатым, однако свой мануфактурный магазин имел. Маленький, но свой! Вы спросите, как это старый Гонза шофером стал, почему с капиталами за границу в сорок восьмом не удрал? Потому что Гонза, как немцы к нам пришли, не захотел торговать, партизанил, с настоящими людьми в подполье познакомился. Знал ли он до войны рабочих? Откуда ему было знать их? В моем магазине они не покупали: дорогой магазин был. А в войну узнал. И когда народ власть в руки взял, Гонза сказал себе: «С кем ты, старый пень?» И остался, чтобы новую жизнь строить. Пускай даже простым шофером!

Уловив на моем лице недоверчивую усмешку, шофер возмущенно всплескивает руками, на мгновение оставляя машину без управления:

— Вы думаете — Гонза неискренен, Гонза врет?! Да, да, я читаю это в ваших глазах! И все же я всегда и везде кому хотите прямо скажу, что раньше Гонзе жилось вовсе неплохо. Может, даже лучше, чем сейчас. Потому что он буржуем был. И тысяче или там десяти тысячам таким, как он, маленьким буржуям хорошо было, зато миллионам чехов и словаков — худо. А трухлявый пень Гонза, увидев в партизанах замечательных людей, понял: пусть лучше пострадают десять тысяч, но выиграют миллионы. Ведь и старый пень иногда способен зазеленеть, пустить новые побеги, не так ли?..

Я слушаю вполуха, вцепившись руками в сиденье и не отрывая глаз от спидометра. Конечно, все, что рассказывает Гонза, чрезвычайно любопытно. Но не мог ли бы он говорить, не оборачиваясь ко мне и держа руль как положено? Стрелка спидометра дрожит уже у цифры «140», «шестотройка», как здесь ласкательно именуют машину «Татра-603», мчится по великолепной, но неширокой дороге. А навстречу летят грузовики и легковушки. Того и гляди...

Однако сидящий рядом со мной капитан Ярослав Ярош невозмутимо спокоен. Видимо, уверен в водительском мастерстве Гонзы, а потому и не проявляет никакой нервозности. Дав шоферу выговориться, он просит его ехать немножко быстрее. Куда уж там быстрее! Но Гонза согласно кивает, и стрелка спидометра сразу подскакивает к цифре «160». Кажется, машина вот-вот оторвется от асфальта и взмоет в воздух.

Словно обретя необходимую обстановку, начинает рассказывать Ярош. Он сотрудник пограничной газеты, в войсках уже двенадцать лет, начинал с рядового. Человек начитанный, много знающий, Ярослав может поведать уйму интереснейших вещей. Я уже в этом убедился. На этот раз он начинает довольно неожиданно. Постукивая указательным пальцем по голове собаки в петлице своего кителя, спрашивает, знаю ли я, почему чехословацкие пограничники носят такую эмблему. Пожимаю плечами: откуда мне знать.

— Это любопытная история, — Ярослав устраивается поудобнее на сиденье. — Понимаешь, на Шумаве — это на баварской границе — с незапамятных времен жили ходы. Свободные люди, которые не зависели от феодалов, не знали крепостного права. Только несли королевскую пограничную службу. Ну, вроде ваших казаков — донских или кубанских. Одевались они интересно: белые халаты до пят, высокие сапоги, широкополые черные шляпы. В руках — секира, на поводке — собака. Знамя у них было белое, в центре — голова черного пса. В семнадцатом веке, после сражения у Белой горы, самостоятельное чешское королевство перестало существовать. Захватили нашу страну иноземные феодалы, которым австрийский император дал земельные наделы в Чехии. Ну, в других районах народ противился не очень долго: не все ли равно, какой национальности пан — немец, чех или австриец. Спину гнуть на каждого надо. А ходы, искони вольные, не пожелали стать рабами, отдать свою землю захватчикам. Восстали. Долго сражались, но в конце концов потерпели поражение. Вождя восставших Яна Козина вместе с ближайшими сподвижниками казнили, остальных заставили тянуть лямку на панов. А символ ходов — голова пса — почти триста лет был под запретом, потому что знаменовал собой верность свободе и гражданскому долгу. Когда же мы создавали свои пограничные войска, то восстановили этот древний символ. Правда, содержание его сейчас намного шире, чем у ходов было, но основной смысл тот же: бессонно хранить родную землю...

С шоссе сворачиваем на проселочную дорогу. Гонза, недовольно ворча, сбрасывает скорость до пятидесяти. Что ж, теперь можно и в окно посмотреть. Прежде, на той сумасшедшей скорости это было бессмысленно: ничего не разглядишь. Мимо проплывают деревни. То там, то тут видишь добротные каменные дома с пустыми, незастекленными глазницами окон. Ярош, перехватив мой недоуменный взгляд, поясняет:

— Людей не хватает. Раньше-то здесь жили в основном судетские немцы. После войны они в большинстве своем перебрались в Западную Германию. Те, у кого рыльце было в пуху, конечно, не захотели жить в народной Чехословакии. Мы вынуждены были заселять эти места добровольцами. Однако полностью заселить пока не можем. Почему? Людей мало. И еще одна причина есть: боятся, не решаются. Что ни говори, а район этот опасный: реваншисты под боком, в нескольких километрах, то и дело всякие провокации устраивают...