Пункт назначения – Освенцим

Систематические массовые депортации евреев в Освенцим начались в конце марта 1942 года. Первый состав РСХА с 999 женщинами из Словакии прибыл 26 марта; через два дня второй словацкий транспорт доставил еще 798 женщин. Затем 30 марта до лагеря добрался первый массовый транспорт из Франции – еще свыше 1100 человек[1698]. Этот состав, десятки товарных вагонов которого до отказа набили заключенными, выдав им лишь скудный паек, провел в пути несколько дней; поэтому часть заключенных погибла в пути. Среди прибывших утром 30 марта был и Станислав Янковски. Подобно многим другим депортированным из Франции евреям, 31-летний плотник был эмигрантом из Польши. Янковски вырос в бедной семье в городе Отвоцк к юго-востоку от Варшавы, где в юности примкнул к коммунистическому движению. В 1937 году он оправился в Испанию, чтобы сражаться в гражданской войне. После разгрома республиканцев его подразделение в начале 1939 года перешло границу Франции, где его арестовали. Так началась история его более чем двухлетних мытарств интернированного на французской земле. Из лагеря в Аржелес-Сюр-Мер на средиземноморском побережье близ границы с Испанией Янковски удалось бежать в Париж. Однако вскоре французская полиция снова его схватила. Сначала его отправили в Дранси (на севере Большого Парижа) – новый лагерь для интернированных евреев в этом парижском пригороде, откуда ушло большинство французских транспортов в Освенцим, – а позже перевели в Компьень как «заложника» немецких военных властей. Именно здесь в один из мартовских дней 1942 года Янковского вместе с другими заключенными-евреями собрали в отдельной зоне и сообщили, что направляют для тяжелых работ на Восток.

Выстроив заключенных, среди которых был Янковски, в колонну по пять человек, эсэсовцы ударами палок погнали их к главному лагерю Освенцим. Внутри большой огороженной зоны на узников немедленно обрушились еще более жестокие побои – тут они впервые почувствовали вкус эсэсовского «спорта» – и получили жалкий паек. Затем их вновь погнали куда-то. Окруженные конными эсэсовцами, они, увязая деревянными башмаками в болотистой почве, почти бегом двинулись в Бжезинку. В воротах нового корпуса их дожидались вооруженные дубинками эсэсовцы и капо. Станислав Янковски вспоминал, что несколько заключенных забили до смерти и «идущим следом приходилось через них перепрыгивать, чтобы войти в лагерь». Затем их собрали на плацу Бжезинки для первой переклички, изможденных, запуганных, в кровь избитых и в только что выданных, но заляпанных пятнами робах. Эти робы таили в себе скрытый смысл. Французских евреев, как и привезенных несколько дней назад словацких евреек, переодели в обмундирование убитых советских военнопленных. Скорее всего, лагерные эсэсовцы решили упростить до минимума проблему постоянной нехватки одежды. Но полученное обмундирование было символом скорой гибели новоприбывших: привезенные в Освенцим на замену советским военнопленным, они должны были повторить их участь. Заключенные-евреи, которым была известна судьба советских военнопленных, эту символику осознавали; ходили даже слухи, что тысячи советских военнопленных захоронены прямо под еврейскими мужскими бараками Бжезинки[1699].

Весной 1942 года Освенциму до «столицы холокоста», как его назвал историк Питер Хейс, предстоял еще долгий путь. Однако лагерь этот, без всякого сомнения, уже участвовал в разрабатываемой программе общеевропейского уничтожения евреев[1700]. Правда, численность заключенных-евреев по-прежнему была далека до названных еще в конце января Гиммлером цифр. К концу июня 1942 года, три месяца спустя после начала депортаций РСХА, 16 транспортов из Франции и Словакии доставили в Освенцим около 16 тысяч евреев[1701]. И никого из заключенных пока что не убивали сразу по прибытии. Их держали в качестве рабов, и Освенцим должен был предоставить им некое минимальное обеспечение. Управленцы ИКЛ, вероятнее всего, хотели избежать повторения истории с повальной гибелью советских военнопленных; Артур Либехеншель еще за несколько месяцев предупреждал комендантов, что «необходимо сделать все для сохранения трудоспособных евреев»[1702].

Однако в действительности все обстояло иначе. Освенцим нес евреям смерть, даже не будучи еще в статусе полноценного лагеря уничтожения; из прибывших весной и летом 1942 года еврейских узников около двух третей или даже больше умерли в течение первых восьми недель[1703]. Несколько транспортов РСХА будто и не было – из 464 евреев города Жилина (Словакия), прибывших 19 апреля, три месяца спустя в живых оставалось лишь 17 человек. Поскольку словацкие власти начали депортировать евреев целыми семьями, среди погибших были и дети – мальчики; самому младшему из жертв – Эрнесту Шварцу – было 7 лет, он выдержал в лагере всего лишь месяц[1704].

Заключенные-евреи мужчины в Бжезинке страдали от тяжелых условий, смертельных побоев и изнурительной работы. Местные эсэсовцы, считая Бжезинку местом для обреченных, всю весну 1942 года руководили грандиозным караваном смерти. Лагерь еще строился, и готовы были лишь немногие примитивные бараки. Все утопало в грязи и экскрементах, не хватало самого элементарного, вплоть до продовольствия и медикаментов. Множество евреев заставляли трудиться на строительстве лагеря, нередко выполняя бессмысленную работу. Переживших эти тяготы узников расстреляли, забили до смерти или умертвили иным способом после того, как с первой декады мая 1942 года в Бжезинке приступили к селекции ослабевших и нетрудоспособных узников[1705].

А всего в трех километрах, в главном лагере Освенцим, не менее страшная участь ожидала весной 1942 года еврейских женщин, составлявших подавляющее большинство узниц новой быстро разраставшейся женской зоны. Временно подчиняясь Равенсбрюку (организационно войдя в комплекс Освенцима лишь в июле 1942 года), она вскоре обогнала основной лагерь. К концу апреля 1942 года в Освенциме содержалось более 6700 женщин по сравнению примерно с 5800 в Равенсбрюке; стремительно растущая временная женская зона Освенцима оставила Равенсбрюк позади всего за месяц – один из первых признаков влияния холокоста на всю обширную эсэсовскую лагерную систему. В ближайшие месяцы узниц в женской зоне Освенцима еще прибавилось, и она оказалась чудовищно переполнена; в конце июня 1942 года на ее территории возвели дополнительные деревянные бараки, зажатые между старыми каменными.

Женский лагерь представлял собой санитарную катастрофу. Свирепствовали дизентерия, пневмония, гнойные посттравматические инфекции, тиф, запредельных показателей достиг и производственный травматизм – как следствие тяжелого труда в сельском хозяйстве и строительстве. Множество больных и слабых узниц отобрали для уничтожения; одних отравили газом, других – инъекциями фенола. В результате женская смертность в Освенциме оказалась беспрецедентной за всю историю концлагерей. И в августе 1942 года, когда уцелевших перевели в новый сектор I в Бжезинке, около трети из 15–17 тысяч узниц, которых депортировали в главный лагерь с конца марта, уже погибли[1706].