Неподчинение приказам и побеги

Сопротивляться эсэсовцам в открытую было безумием. В этом сходилось большинство ветеранов концлагерей. Не менее опасно было пытаться расположить к себе, обмануть или подкупить лагерное начальство. Бросать же ему открытый вызов означало подписать себе смертный приговор. После того как одного из заключенных Флоссенбюрга избили до потери сознания за то, что во время вечерней переклички он оскорбил офицера СС, Альфред Хюбш искренне недоумевал, что заставило этого «ненормального» плыть против течения. «Здесь все давно усвоили, что любое сопротивление будет сломлено!»[2943] Неудивительно, что на протяжении всей Второй мировой войны акты открытого неповиновения были редкостью. Когда же они случались, то оставались в памяти очевидцев надолго.

Часто сопротивление эсэсовцам оказывали новички, поскольку плохо понимали, что такое концлагерь[2944]. Когда 39-летний Йозеф Гашлер из Мюнхена, попавший в Заксенхаузен в первые месяцы войны, увидел, как эсэсовцы избивают новоприбывших, он крикнул: «Что, черт побери, вы делаете? Вы опустились до уровня уголовников или продолжаете считать себя культурными людьми?» В ответ на его вопрос эсэсовцы принялись избивать его ногами и кулаками. Гашлера отволокли в штрафную роту, где и убили (в официальном свидетельстве о смерти записали, что причиной смерти стал «приступ безумия»)[2945]. Подобных расправ было достаточно, чтобы остальные новоприбывшие знали свое место. И все же, пусть крайне редко, ветераны тоже бросали вызов эсэсовцам. Кто-то просто срывался, не в силах больше носить в себе отчаяние, горе или злость[2946]. Других толкали на это моральные или религиозные убеждения. Так, например, самые убежденные свидетели Иеговы наотрез отказывались выполнять любую работу, так или иначе связанную с войной, которую вела Германия. Ярость эсэсовцев по поводу их упрямства дошла даже до Гиммлера и стоила многим узниками жизни[2947]. Такая жестокая ответная реакция со стороны СС объясняет, почему акции неповиновения среди узников были великой редкостью[2948].

Один из самых страшных примеров жестоких расправ эсэсовцев имел место весной 1944 года в филиале Флоссенбюрга лагере Мюльзен – Санкт-Михельн, за несколько месяцев до того развернутого в заброшенной ткацкой фабрике близ Цвиккау. На первом этаже здания узники лагеря собирали моторы для истребителей, спальные помещения располагались в подвале. Таким образом, узники никогда не покидали фабричных стен. В самых нечеловеческих условиях находились сотни голодающих советских военнопленных, составлявших большинство лагерного контингента. Вечером 1 мая 1944 года некоторые из них, обезумевшие от голода, подожгли в подвале свои матрацы, возможно в надежде на то, что пожар поможет им бежать. Эсэсовцы заблокировали все выходы из пылающего ада. Заперев узников в подвале, они стреляли в любого, кто пытался бежать. Более того, они не допустили к месту пожара местную пожарную команду. «Вокруг стоял запах горелой плоти. Я ничего не видел и задыхался», – вспоминал один из узников, выживший лишь благодаря тому, что в течение нескольких часов прижимался к решетке окна, пока языки огня лизали его тело. Когда огонь наконец погас, в подвале остались лежать две сотни обугленных трупов. Те, кто были еще живы, получили сильные ожоги. Увы, эсэсовцы на этом не остановились. В течение последующих месяцев они казнили десятки русских из числа выживших в том пожаре. Смысл их действий был ясен: любое сопротивление повлечет за собой террор[2949].

Понимая всю бессмысленность физического отпора, пара самых храбрых узниц подала начальству лагеря письменный протест. В марте 1943 года несколько польских женщин, искалеченных в результате медицинских экспериментов, обратились с петицией к коменданту Равенсбрюка. В своем письме они потребовали от него обосновать жестокость операций, которым они подверглись: «Мы просим вас лично встретиться с нами или же прислать ответ». Как и следовало ожидать, никакого ответа от коменданта Зурена они не дождались. Однако женщины не сдались. Когда спустя несколько месяцев эсэсовцы попытались возобновить эксперименты, намеченные жертвы спрятались в своих бараках под охраной других узниц. «Мы решили между собой, пусть лучше нас пристрелят, – рассказывала позже одна из них, – чем мы позволим им отрезать от нас по куску». И эсэсовцы вновь навязали свою волю. Так называемых «подопытных кроликов» притащили в карцер, нескольких прооперировали, а остальных непокорных заперли в бараках на несколько дней без еды и свежего воздуха[2950].

Поскольку открытое сопротивление исключалось, многие узники видели для себя единственный путь к спасению в побеге. В Освенциме Станиславу Фрончисты часто снился один и тот же сон: как, превратившись в мелкого зверька, он незаметно юркнул в дырку в заборе, чтобы убежать далеко-далеко, оставив за спиной все ужасы лагеря[2951]. Побег занимал мысли многих узников, причем не только во сне. Но в итоге на побег решались единицы, причем главным образом мужчины. Впрочем, ближе к концу войны количество побегов заметно возросло[2952]. Так, например, в 1942 году из Маутхаузена бежало всего 11, а в 1944 году – 226 человек. В Бухенвальде за бурные две недели сентября 1944 года бежало 110 узников, однако с учетом того, что в лагере в то время содержались более 82 тысяч заключенных, количество бежавших не так велико[2953].

Число побегов отражает и изменения концлагерной системы во время войны. Если из старых лагерей бежать было практически невозможно – например, до апреля 1945 года из Нойенгамме никому бежать не удалось, – в новых, наспех оборудованных и плохо охраняемых лагерях шансы беглецов на успех значительно повышались[2954]. Возросшее число транспортов с узниками также открывало для последних возможности побега, равно как и сокращение охраны из числа старых эсэсовцев. Как пояснял после удачного побега в июле 1944 года один польский заключенный, при виде недоукомплектованной лагерной охраны «я не мог все время не думать о побеге»[2955].

Обстоятельства побегов бывали самыми разными. Некоторые узники действовали силой – били охранников и даже убивали[2956]. Но чаще полагались на обман – залезали в выезжавшие за территорию лагеря грузовики или прятались в укромных местах, пока эсэсовцы не прекращали поиски. Иногда срабатывали трюки с переодеванием, в том числе и в эсэсовскую форму. Один такой побег состоялся в июне 1942 года в Освенциме. Прокравшись мимо охранников, четверо польских заключенных зашли на склад СС, взяли эсэсовскую форму и оружие, после чего укатили из лагеря на лимузине. Когда машину остановили на блокпосте, главарь беглецов, одетый в форму обершарфюрера СС, высунулся из окна и нетерпеливо махнул рукой часовым у шлагбаума. Те без слов пропустили машину. «Через несколько минут мы уже были в городе Освенцим», – вспоминал позднее один из беглецов. Когда начальник лагеря, Ганс Аумейер, понял, что беглецы обманули лагерную охрану, он, по словам руководителя освенцимского подполья Витольда Пилецки, «был в ярости и рвал на голове волосы»[2957].

В целом успех побега зависел от целого ряда факторов. Одним из главных была удача, а также связи на воле. Едва беглецы оказывались за территорией лагеря, им срочно требовались поддержка и помощь, и чем раньше, тем лучше. В оккупированной Европе беглецов укрывали у себя борцы местного движения Сопротивления. Многие из сбежавших сами вступали в его отряды. После побега из Освенцима Витольд Пилецки сражался в рядах повстанцев по время трагического Варшавского восстания 1944 года. Другие беглецы до самого конца войны прятались. Сбежав летом 1944 года из лагеря Моновиц с помощью подружки и одного гражданского подрядчика-немца, Булли Шотт переоделся в гражданскую одежду и переполненным ночным поездом добрался до своего родного города Берлина. Здесь он, как и несколько тысяч берлинских евреев, перешел на нелегальное положение. Старые друзья тайком переводили его из дома в дом, а также снабжали фальшивыми документами[2958].

Нескольким беглецам даже удалось перейти линию фронта. Среди них – Павел Стенькин, один из немногих, кто остался жив после попытки массового побега советских военнопленных из лагеря Освенцим-Бжезинка (Биркенау) в ноябре 1942 года. Стенькин вновь влился в ряды Красной армии и весной 1945 года освобождал Берлин[2959]. Еще одним был польский лейтенант Марцинек. В эсэсовской форме, с фальшивыми документами и пистолетом, он поездом и автомобилем добрался из Берлина до линии фронта в Нормандии, где 19 июля 1944 года под сильным артиллерийским огнем перешел на сторону англо-американских войск. Столь удачный побег организовал сопровождавший Марцинека немец по фамилии Шрек. К немалому удивлению англичан, Шрек был не узником, а эсэсовцем из Заксенхаузена. Вовлеченный в коррупционный скандал, он предпочел наказанию СС сдачу в плен[2960].

За побегами неизменно следовали поиски беглецов, и, хотя точное число избежавших поимки эсэсовцами и полицией установить невозможно, до последних месяцев войны шансы беглецов на успех были ничтожны. Так, с 1940 по 1945 год из Освенцима совершили побег 471 мужчин и женщин, из них не поймали 144 человека, и большинство из них дожили до конца войны. А вот 327 человек были пойманы и доставлены назад в лагерь, где их ждало драконовское наказание[2961].