Корректировка

Было солнечное утро. Редкие белые облака далеко ушли к горизонту. Высокое голубое небо, чистое и прозрачное, казалось, вышло из глубин моря и, подняв свое лицо к солнцу, блаженно улыбалось весенней молодостью. И хотя с моря тянуло резкой прохладой, было приятно сидеть на открытой веранде и вдыхать свежий морской воздух.

Такая погода редко балует жителей Гамбурга в такое время года.

— Итак, Рудольф, сегодня у нас двадцатое апреля 1966 года, — сказал, обращаясь к гостю, Отто фон Гравенау.

Тот, кого он назвал Рудольфом, плотный, холеный господин с седыми висками, подставив лицо весеннему солнцу, сидел в кресле напротив хозяина виллы «Зюлльберг». Он устроился удобно, положив ноги на высокий кожаный пуфик. На коленях у него лежал толстый плед из мягкой шотландской шерсти. В правой руке, небрежно отброшенной на край стола, он держал рюмку золотистого напитка. На столе стояли бутылка мартеля и старинная ваза богемского стекла с фруктами.

Рудольф легко вздохнул и опустил голову.

— Да, Отто, сегодня день рождения фюрера. Жаль, что мы не можем пока отметить эту дату так, как он того заслуживает: в печати, по радио, телевидению. Все-таки, что ни говори, «третий рейх» его заслуга. И как знать, если бы нам удалось продержаться в сорок пятом еще несколько недель, у нас была бы атомная бомба, и все могло бы быть иначе. Я никогда не прощу нашим нынешним союзникам того, что они отказались от сепаратного мира с нами против большевизма.

— Но, Рудольф, ты ведь прекрасно знаешь, по многим причинам это был вынужденный отказ.

Ни один политик на Западе не мог тогда позволить себе роскошь союза с нами: его попросту прикончили бы.

— Да, да, ты прав, Отто, — вздох сожаления был запит глотком мартеля. — Но знаешь, что меня сегодня радует? Фюрер умер, но дело его не погибло. Ты помнишь, что он писал в своем политическом завещании. Я вряд ли забуду эти пророческие слова: «То, что я выражаю всем вам, моим единомышленникам, мою идущую из глубин сердца благодарность, так же понятно, как и мое желание, чтобы вы ни при каких обстоятельствах не прекращали борьбу, а, напротив, продолжали ее где бы то ни было, против всех врагов фатерлянда. Я призываю вас хранить верность идеям нашего рейха до тех времен, когда снова взойдет солнце лучезарного возрождения национал-социалистского движения». Он был прав. Национал-социалистское движение не умерло. Рыцари свастики продолжают борьбу за идеалы, завещанные фюрером. И я хочу поздравить тебя, Отто, твой сын первый из нас разглядел как следует нового Адольфа. Ему, конечно, нелегко. В нынешних условиях, когда Советы и их сторонники во всех странах поднимают шум по каждому поводу, когда в нашем собственном доме достаточно либеральных крикунов, которые ни во что не ставят величие нашей нации, нужны крепкие нервы и чертовское чутье, чтобы правильно ориентироваться.

И мы должны им помочь, Отто. Дело в том, что среди национал-демократов тоже есть разные течения. Некоторые предпочитают идти напролом. Вот послушай, что сообщили мне наши люди, которые следят за выступлениями ораторов НДП.

Рудольф вынул из папки, стоявшей, у кресла, толстый журнал и несколько листов бумаги.

— Четырнадцатого мая прошлого года на собрании НДП в мюнхенском ресторане «Матезер ам Хазенбергель» некто Ганс Модшидлер сказал в своем выступлении: «Эмигранты и борцы Сопротивления — предатели родины. В тяжелое время они, предав родину и сотрудничая с врагами Германии, не выполнили своего национального долга. Поэтому их надо отдать под суд».

Ты чувствуешь, Отто, что этот тип явно хватил через край. То, что он думает так, — это его дело, но заявлять об этом вслух — значит зря дразнить наших уважаемых социал-демократических гусей. В этом случае и Вилли Брандт и Герберт Венер чувствуют себя задетыми: ведь они тоже были в эмиграции. Зачем же наживать в их лице врагов и давать лишние шансы сторонникам запрета НДП?

Или послушай, что говорил оратор НДП Хайнц фон Арндт шестнадцатого августа прошлого года в Мюнхене: «Мы выдвигаем в Европе территориальные требования и хотим систему собственной чеканки. Мы победим, если останемся верными самим себе».

Слишком откровенно, не так ли, Отто? Я не говорю о существе вопроса. Здесь все верно. Это наши общие убеждения и общая цель. Но по форме?

Они сами себя загоняют в коричневый угол, и нам трудно возражать, когда такие пассажи вытаскивают на свои страницы восточноберлинские газеты и наши жертвы «третьего рейха» вроде «Ди Тат».

— Ты прав, Рудольф. Я согласен, что у них есть перехлест. Но, видимо, это неизбежные издержки.

— Так-то оно так, но корректировать их линию тоже надо. А то нашим дипломатам на раундах приходится тратить свое время не на выяснение интересующих их проблем, а на самооправдание. Я хочу тебе сообщить, что мы уже кое-что предприняли. Круг друзей НДП среди наших промышленников и финансистов поручил мне провести переговоры с редакцией журнала «Арбайтгебер» 31. Вот свежий номер журнала, где опубликована статья главного редактора доктора Юргена Хайнрихсбауэра: «Национальный — разве это несчастье?» Суть статьи в том, что она берет НДП под защиту от наскоков слева, но в то же время руководству партии дают понять, что нужно придать побольше внешнего демократического лоска их тоталитарным манерам. Вот послушай, что пишет Хайнрихсбауэр.

Рудольф открыл заложенную страницу в журнале, пригубил рюмку и с некоторым пафосом начал читать:

— «Мы вовсе не считаем, что НДП якобы является преемником гитлеровской фашистской партии, а ее представители, сторонники и избиратели — неофашистами, правыми радикалами, нацистами или националистами. Такого рода «анализы» НДП чересчур легковесны, так как они слишком односторонне излагают мотивы НДП или полностью заблуждаются насчет образа мышления ее избирателей».

Каково, Отто?

— Слишком высокопарно для простого читателя, но все ясно, — сказал фон Гравенау.

— Ты прав, дорогой, но ведь это адресовано не народу, а избранным, чьи деньги определяют политику нашей страны. Хайнрихсбауэр советует НДП избегать таких выражений, которые дают повод ее недоброжелателям называть ее фашистской партией. Вот послушай еще одно место: «Часть людей в НДП уже сегодня опять кричит на пресловутом жаргоне: «направить», «доложить», «распределить»; другие, кажется, поняли, что национальная сознательность и демократический строй отнюдь не исключают друг друга. Именно, эти люди тщательно стараются соблюдать демократические правила игры».

— Это интересное выступление, Рудольф. Я думаю, что в НДП правильно поймут его и всерьез займутся политической косметикой.

Отто фон Гравенау взял из вазы апельсин и, задумчиво глядя на него, стал осторожно снимать свежую кожуру.

— Конечно, поймут, — убежденно воскликнул Рудольф.

— Насколько мне известно от Леопольда, — заметил фон Гравенау, — у них не особенно густо с деньгами. Пожертвования поступают, правда, все актив-нее, но и партия растет, требует денег. Я думаю, нам следует решить этот вопрос.

— Обязательно, Отто. У меня уже есть план финансовой помощи НДП. Я думаю, круг друзей НДП рассмотрит его и выделит деньги. В конце концов каждый понимает, что на правофланговых всегда большая нагрузка и ответственность. Так что сам бог велел им помогать, тем более накануне съезда партии.